when my thoughts kiss the highway

      — Это что?       Илья стоит посреди комнаты, юный, неловкий и прыщавый, смотрит на Миру своими поразительно чистыми глазами, и на лице у него абсолютно пакостное выражение нашкодившего ребенка. Мира эту хуйню знает: если дитё орет, значит, все нормально; если по квартире разносится умиротворяющее молчание, значит, пиздюк срет на ковер или разрисовывает стены.       — Илья, — давит Мира.       Мулярчук поджимает губы и улыбается, а Мира проклинает себя за то, что ничего не предпринял, когда вопли из соседней комнаты затихли, а кнопка поиска, очевидно, не была нажата снова. Надо было вставать, идти на разведку, проверять, что не убился, а не давить харю в подушку до последнего.       До звона цепочки у самого уха.       До ощущения металла на своих запястьях.       — Расстегни.       Илья мотает головой, и лицо у него становится совсем шкодным. Он отступает еще на шаг, вытягивает перед лицом ключи от наручников и не глядя швыряет их за спину в стопку Мириных шмоток, только вернувшихся из химчистки.       Колпаков наблюдает, как Илья, всклоченный, непричесанный и слегка небритый, садится на пол прямо посреди его спальни; изучает, наклоняет голову, облизывает свои по-девичьи милые губы. Взгляд скользит по Мире, абсолютно обнаженному и — вопреки абсурду ситуации — совершенно расслабленному.       — Ты всегда без трусов спишь?       — Ты приковал меня к кровати, и это единственное, что тебя интересует?       У Миры вот много других вопросов. Например: почему? нахуя? для чего? зачем? Но он не позволяет себе запаниковать или разозлиться, потому что, наверное, это просто прикол. Просто Илье нечего делать. Просто он всю ночь не спал, давил пабы и немножко сошел с ума.       Чужой взгляд обосновывается в районе паха. Мира туда не смотрит, и так знает, что член лежит, полувставший, на бедре, развернутый приоткрытой головкой прямо Илюхе в лицо. Не его вина, что Мулярчук на это смотрит. Не его проблема. Не его забота. Не его…       — Ну ответь.       Мира хмыкает и ерзает по постели, сгибая одну ногу и чуть разворачиваясь к Илье, пытаясь на слабо взять своей фальшивой раскованностью. Кому, как не Мире, знать, что у Илюхи секс бывает только с собственной рукой, и смотреть на чужое тело, пусть и так похожее на его собственное, ему непривычно. Огонек смущения теплится на чужих щеках, и розовый язык скользит по губам, когда член по Мириному бедру перекатывается на живот, раскладываясь до самого пупка.       — Пиздец ты здоровый.       Голос у Мулярчука сахарный и влажный; Мира бы сказал, что возбужденный, если бы не видел, как Илья позорно быстро сворачивает вкладки с сиськами на весь экран.       — У тебя тоже вырастет, — смеется он.       А Илья на четвереньках подползает ближе и, замерев у края кровати, едва не тычется носом в Миру; член от близости чужого тела крепнет только сильнее, и нет, Мире не стыдно. То, что Илья на это смотрит, все еще исключительно проблема Ильи.       Темный взгляд скользит от яиц к головке, и Мира почти физически чувствует это ощупывающее внимание. Приятно. Хоть и слегка неуместно.       — Хочу его в рот взять, — хрипит Илья.       И вот это Миру слегка выводит из равновесия, хотя спустя пару секунд он приходит в себя, как ебаная неваляшка, и с вызовом бросает:       — Валяй.       Ведь Илья тоже всего лишь берет его на слабо, тоже всего лишь шутит и прощупывает границы, тоже… наклоняется ниже и целует член прямо над самыми яйцами.       — Доброе утро, — улыбается Мулярчук.       И рот открывает пошире, позволяя горячей головке скользнуть за щеку.