Джейн Доу

Боль. Первое, что ты чувствуешь после нежеланного пробуждения — боль. Острая. Режущая. Зрение отказывается фокусироваться, и ты дёргаешься, когда чувствуешь очередное расхождение плоти. — Уже проснулась, любовь моя, — скорее утверждает, чем спрашивает мучитель, словно занят чем-то важным. И ты жалобно стонешь, поворачивая тяжёлую голову. С ужасом понимая, что лежишь на кровати. В чужой комнате. С затёкшими, закованными в наручники руками за спиной. Переводишь взгляд ниже, содрогаясь, замечая, как Джон восседает меж твоих ног, закинув одну из них себе на плечо, обнимая. Тогда как вторая оголена и уже испещрена бесчисленным количеством сочащихся сукровицей и кровью порезов. И в ту секунду, как ваши глаза встречаются, он упирает остриё ножа чуть выше места, где находится пояс твоих брюк, а затем резко погружает лезвие под кожу, одним движением проводя вплоть до внутренней стороны одного из бёдер. И ты истошно кричишь, давясь сначала в воплях, а затем и в слезах, откидываясь назад, изгибая спину, пытаясь лягнуть садиста. На что тот лишь крепче сжимает твою конечность, продолжая начатое, разрезая тебя, раздевая тебя, игнорируя любые удары — кажется, слишком слабые, чтобы нанести весомый вред. Почему никто не слышит? У него нет соседей? Где ты вообще оказалась? И как он остался незамеченным?! Сквозь пелену замечаешь, как откидывают на пол изодранные, запачканные твоей кровью тряпки. И дрожишь, скуля, вжимаясь в твёрдый матрас, упираясь заплывшим взглядом в потолок, когда пульсирующие горячие порезы принимаются поглаживать, покрывая мимолётными поцелуями — словно торопясь испробовать каждый на вкус. Мужчина вдруг отстраняется, только чтобы приподнять твои бёдра, пододвигаясь ближе, и укладывает их на свои, разводя собственные колени в стороны, и вновь склоняется, исследуя тебя, изучая тебя, скользя ладонями выше по потному измученному телу, невзначай ныряя под футболку, пока, наконец, не нависает над твоим лицом. Локоны длинных кудрявых волос липнут к твоей влажной коже, загораживая и так тусклый свет, оставляя тебя наедине с безумной улыбкой запачканных багровой жидкостью зубов. Чужие брови жалостливо изгибаются, и Джон подносит окровавленную ладонь к твоему лицу, поглаживая по щеке. — Я не люблю, когда ты плачешь. Перестань, — молвит он, стирая с твоей кожи солёную влагу, заменяя её на железистую. Действия совсем не вяжутся со словами, из-за чего ты не понимаешь, как себя вести, чтобы не раззадорить психопата ещё сильнее. Но ему, кажется, и не нужны твои сигналы. Всё уже решено. Потому что он вновь отстраняется и ставит лезвие чуть выше твоего лобка, другой рукой упираясь в твою грудину, вжимая в жёсткое ложе. И вновь вдавливает остриё в податливую плоть. Заставляя стиснуть зубы до скрежета, сжать ладони в кулаки, до боли впиваясь в них ногтями, лишь бы не издать ни звука, лишь бы вновь не дать волю слезам, когда нож мерно скользит вверх, разрезая кожу и ткань, огибая пупок, и останавливается лишь тогда, когда доходит до ключичной впадины. Только чтобы сделать финальный штрих — от одного плеча до другого, огибая ключицы снизу. С содроганием понимаешь, что на тебе только что провернули секционный разрез. Истинные мотивы говорят сами за себя. Палач вдруг обхватывает тебя под спину, приподнимая, и достаёт из кармана ключ, высвобождая твои запястья из наручников, и почти осторожно укладывает тебя назад, отстраняясь и пряча кандалы в прикроватную тумбу, запирая её на замок. А затем хватает тебя за предплечье и начинает покрывать руку насечками — от запястья и вплоть до плеча — обходя места, задев которые можно истечь кровью насмерть. И симметрично поступает со второй твоей конечностью. Тяжело дышишь, задыхаясь от увечий, от нервов, от осознания ситуации, в которой оказалась. И решаешь подыграть. По крайней мере, попытаться. И поднимаешь размытый взгляд на мучителя, что стягивает с тебя оставшиеся клочки одежды. — Я люблю тебя, — фальшиво звучит отвратительная ложь, особенно в сочетании с сорванным голосом. Маньяк хмурится, срывая последний барьер, оставляя тебя совершенно нагой, и его оскал становится... кровожаднее. Он не верит в сказанное. Он прекрасно знает, что ты врёшь. Но всё равно подыгрывает твоему маленькому спектаклю, переводя на тебя плотоядный взор: — Я знаю. И ты не выдерживаешь, искривляясь в лице, начиная беззвучно рыдать, зажмуриваясь, отворачиваясь, изворачиваясь, сама не зная, чего добиваешься. Слышишь раздражённый вздох и чувствуешь, как Джон вновь склоняется к тебе, и смыкает захват на твоей глотке, перекрывая доступ к кислороду, заставляя вскинуть онемевшие руки к чужому запястью и поднять веки, только чтобы встретить лезвие в сантиметрах от одного из своих глаз. — Прекрати, — командует холодный голос, усиливая давление на горло. И ты едва заметно киваешь, послушно убирая руки, и вновь зажмуриваешься, пытаясь успокоить беснующееся сердце. И тогда тебя отпускают. И, кажется, даже оставляют одну — ты чувствуешь, как выпрямляется матрас. Всхлипываешь, приоткрывая глаза, и не смотришь никуда, кроме злосчастного белого потолка. Всего через пару минут робко поворачиваешь голову в сторону шороха, встречая вернувшегося Джона, что вновь заползает на кровать и усаживается меж твоих ног. И укладывает рядом моток бинтов, охапку ватных дисков и несколько стеклянных бутыльков с неизвестной жидкостью. Сдавленно смеёшься, вымученно улыбаясь, не веря увиденному. И тогда уголки чужих губ ползут вниз. Мужчина резко тянется к флакону и открывает его, а затем хватает тебя за одну из щиколоток, заставляя вытянуть конечность. Смех сменяется истошным криком и измученным хныканьем, когда раны начинают обильно поливать раствором, судя по всему, спиртовым. Заставляя сжимать простыни и судорожно умолять о прощении — сама не знаешь, за что конкретно. Жгучие струйки стекают по телу, смешиваясь с кровью, впитываясь в постель, наполняя помещение едким запахом алкоголя и железа. Вперемешку с густым смрадом животного страха с твоей стороны и первобытного желания с его. И когда кажется, что ты вновь на грани того, чтобы отключиться, кошмар вдруг кончается, а прижжённые раны начинают обматывать бинтами. И когда заканчивают с ногами, принимаясь за руки, ты замечаешь, что и чужие больше не скрыты за слоем одежды — обидчик стянул с себя кофту, оставшись в футболке. Выставляя напоказ испещренную старыми и новыми, глубокими и поверхностными шрамами бледную кожу. По образу и подобию.