Струны души

      «Знаешь, — говорит как-то Влад, рассматривая лабораторный материал в герметичных контейнерах, — порой мне кажется, тебя надо лишить статуса «ящерки». Ты относишься к своим собратьям чересчур… потребительски».       Эти слова будят в нем что-то. Наталкивают на размышления. Со склизкого потолка канализационного канала капает. От воды идет пар и несет едким антисептиком, который еле перебивает вонь мусора и нечистот. Здесь сыро от влаги, здесь жарко от труб. Провода, подающие ток на компьютеры и установку для производства сыворотки, непрерывно гудят. Курт смотрит на остатки чешуи между пальцами, на ногти, медленно трансформирующиеся в тонкие чуть загнутые когти, и думает. Вспоминает.       Диплом он получил в Уэльском университете на медицинском факультете, а вот статус герпетолога заслужил во Флоридском, защитив диссертацию по межвидовой генетике. Во влажной жаре тропических вечеров он распределял генные цепочки на паттерны, анализировал функциональные свойства индивидов и вычленял из них наиболее эффективные. Наиболее подходящие для него… и его проблемы. «Мне нравятся ящерицы, я обожаю змей, саламандр, варанов, черепах. Я готов смотреть на них вечность!» Какие сильные, гибкие, совершенные тела! Какая неприхотливость, стойкость, выносливость кроется в их генном наборе!..       «Эй, академик! — говорит Влад, толкая его в бок во время одной из прогулок по Центральному парку. — Голодный? Ты на нее смотришь так, будто хочешь сожрать».       Сожрать? Эту? Такую маленькую, блеклую и слабую? Не-е-ет. Это бессмысленно. Дело не в его голоде. Дело в ее хвосте. Точнее, в этом крохотном куцем обрубке. Кажется, с момента травмы прошло несколько недель — обрубок мягкий, бледный, чуть влажный на конце. Его хозяйка (Курт точно знает, что это самка) находится в очень щепетильном положении. Ее движения вялые, рефлексы заторможенные, и это не просто так: она вынуждена экономить энергию до тех пор, пока обрубок не вытянется в полноценный хвост. Хотя слово «полноценный» тут мало подходит — новый хвост всегда уступает в функциональности старому. Еще одно препятствие, которое межвидовая генетика должна преодолеть. «Амфибии способны отращивать конечности в первозданном виде. Но человек — не амфибия, его строение гораздо сложнее, и…»       «Ты знаешь, что тебе на них плевать», — вот что подразумевает Влад.       И Курт прикрывает глаза. Да. Он знает это. В глубине души он понимает: ему все равно. Рептилии красивы — но только через призму сравнения с человеком. С ним. Ему хочется, чтобы их покровные ткани — одновременно прочные и гибкие — стала его покровными тканями. Ему хочется, чтобы их эндокринная система, не подверженная большинству заболеваний теплокровных, стала частью его системы. Ему хочется, чтобы кусок генома, отвечающий за регенерацию клеток, свойственную многим видам земноводных и пресмыкающихся, стал частью его генома.       Ему нужна их сила. Их способности. Чтобы стать полноценным. Чтобы перестать быть изгоем. И, быть может, даже стать чем-то большим. Лучшим. Превосходным. Совершенным.       «Да ты прям вампир, — мог бы сказать Влад. — Граф Геккон».       И он обязательно скажет. Когда-нибудь. Когда Курту хватит духу признаться в этой… безобразной тяге к паразитизму. Разве не за это он так презирает «Озкорп»? Генеральных директоров? Ратхи и Озборна? Разве не за это он ненавидит все общество в целом? За эксплуатирование слабых, угнетенных, обездоленных, которым нечего ответить, нечем защититься. «Я бы мог их защитить. Я бы мог дать им силы. Помочь им. Спасти их».       Только бы они послушали. Только бы пошли за ним. Он еще помнит, как толпа может кричать. Какой громкий этот крик, вырывающийся разом из сотни глоток. Как закладывает от него уши, как горит от него кровь. Это то, в чем люди хороши — объединяться. Рептилии единоличники. Их почти невозможно подчинить — слишком мал мозг. Но его мозг велик. Он — человек. Его нужно просто немного… дополнить. Нет ничего совершенного.       Пока нет.       — Влад, — тихо выдыхает Курт, и это имя клокочет в груди, бьется в такт слабого пульса. — Влад…       В нем нет ни волнения, ни разочарования, как в имени Питер. В нем нет ни боли, ни ярости, как в имени Ричард. В нем нет ни злости, ни ненависти, как в имени Ратхи. Это не имя врага. Это имя чего-то близкого. Кого-то. Такого рептилия не может понять. Не может даже осознать. «А я понимаю. Осознаю. Я человек». Дополненный, усиленный, совершенный. Он может это сделать. Стать еще лучше.       «Я с тобой, — шептал ему Влад в их первую ночь. — Я рядом. Сколько вытерпишь…»       — Ты со мной, — шепчет Курт ему в ответ — достойный ответ вместо того жалкого хныканья. — И ты будешь гордиться мной.       «У меня есть зубы. У меня есть когти. Я могу бороться. Я могу защитить тебя. Всех нас! Я спасу животных. Я спасу людей. Я спасу весь мир!»       Он сжимает правую руку в кулак, уверенный и непоколебимый жест!.. Несколько чешуек отваливается и падает в бурный канализационный поток.       Мутная вода уносит их куда-то далеко, во тьму.