***
Я уже говорила, что терпеть не могу волейбол и физкультуру в целом? Так вот, я ненавижу это все! Мадам Трюк обожает превращать занятия в командные виды спорта, где кто-то обязательно покалечится. Сегодня этот кто-то — я. Дурацкие подачи Рона и, по большей части, Драко отбили мне все пальцы, и, когда ребята выпросили у преподавателя игру только мужской компанией, я вздохнула с облегчением. Рыжеволосый парень, который еще пару лет назад был моим другом, счел это призывом к шутке: — Гермиона, Викки так и не смог научить тебя играть в волейбол? Он же в команде города, — съерничал он. Уизли, по всей вероятности, не простил мне перебежки из школы в школу, а теперь еще и стал крутиться возле новенького. — О, забыл. Крам любит другим заниматься, да? Класс засмеялся, оценив намек. Хотелось врезать Рону мячом, но я знала: это детская провокация и взыгравшая обида. Уизли всегда хотел попасть в сборную по волейболу, но каждый раз с треском проваливал отборочные. Моей же проблемой, а также поводом для насмешек постоянно была физическая активность: я не способна даже километр пробежать без одышки, а какая-нибудь эстафета или спортивные конкурсы и вовсе могут заставить мои волосы шевелиться на голове. Даже удивительно, как я еще нахожусь в форме с такой слабостью. — Повзрослей, Рональд, — сухо бросила я, плюхаясь к девочкам на скамейку.***
Нежно прохожусь мочалкой по телу, шипя при трении о побитые участки. Вода успокаивает и наконец дает побыть в тишине. Голова опухла от нескончаемых девичьих обсуждений парней. Честное слово, эти стервятницы перемыли им все косточки, облизали взглядом и съели, не подавившись при этом. Особым блюдом в их меню стал Малфой, а также тот злополучный ролик из интернета. Кажется, Лаванда обронила фразу, что тоже не прочь сняться в похожем видео с ним в главной роли. Чувствуя тошноту, подкатывающую к горлу, вместе с телом я пытаюсь очистить разум и надавливаю на дозатор с шампунем, распределяя жидкость по волосам и массируя кожу головы, и в этот момент слышу грохот двери в раздевалке. Все знают, что я могу подолгу торчать в душе из-за своих буйных волос, а потому мадам Трюк доверяет ключи от помещения мне, зная, что я уйду последней. Я не могу разлепить глаза из-за шампуня, чтобы увидеть вошедшего, а потому вслепую приоткрываю дверцу душевой и громко говорю: — Эй, здесь кто-то есть? Ответом служит лишь звон капель воды, и я возвращаюсь в кабинку, чтобы смыть пену с волос. Позволяю струям душа падать на лицо и снова различаю звук в раздевалке. Тревога овладевает моим разумом, и я беспомощно хватаю ртом воду. Паника вперемешку с острыми ощущениями, вызванными моей боязнью захлебнуться, рождает приступ галлюцинации. Голос на подкорке зовет: «Гермиона! Дыши! Я здесь». Я повинуюсь зову и прихожу в норму, откашливаясь и попутно думая о том, было ли это исчезнувшим воспоминанием или лишь игрой разума. Быстро домываю голову, выключаю воду и отжимаю влажные локоны. Из-за запотевшей дверцы невозможно различить, что происходит в раздевалке, поэтому оборачиваюсь в полотенце и выхожу из кабинки, еле подавляя вскрик при виде человека напротив. — Что ты тут делаешь? — изумленно выпаливаю я. — Я устал тебя ждать, поэтому зашел проверить, жива ли ты еще, — непринужденно отвечает Малфой, подпирая спиной стену. Его волосы немного влажные, хотя он успел переодеться в форму, и из-за этого контраста с моим полуголым видом я сильнее цепляюсь за полотенце, подтягивая его выше. — Выйди отсюда! Мне нужно переодеться. — Я думал, мы уже прошли эту стадию, когда ты выскочила из душа и показала свои прелести, — ухмыляется он, направляясь ко мне, и я на автомате шагаю назад, пока не ударяюсь о дверь спиной. Живот скручивает от напряжения, а руки, которые я успеваю выставить вперед, дрожат от страха. Что он вообще себе позволяет? Я собираюсь открыть рот, чтобы вылить все негодование на Драко, но он опережает меня: — Конечно, кричи погромче. Ты же хочешь, чтобы мадам Трюк застала нас в таком виде и надумала лишнего. Как думаешь, каково будет наказание? Я понимаю, что он прав. Малфою, вероятно, и не такое сойдет с рук, а вся эта ситуация больше поставит под удар меня. — Что тебе нужно? — шиплю я, все еще держа руки на его плечах в качестве барьера. Драко наклоняет голову вбок в своей манере и, отходя на шаг от меня, скрещивает руки на груди. — Я же говорил. Хотел поговорить, но устал тебя ждать. Думал, ты тут умираешь после игры… — Он еще секунду рассматривает меня, но затем его лицо обретает уверенное выражение. — Но знаешь… Теперь планы изменились. Малфой медленно опускается вниз, и моя челюсть почти разбивается о пол, а дыхание учащается, когда его ладонь ложится на внутреннюю сторону моей коленки. — Что ты… делаешь? — сбивчиво шепчу я, ощущая поглаживания и тепло, от которого мне не по себе. — Это что ты делаешь?! Я бы сказал, соблазняешь меня. Тебе так не кажется? Мне не нравится, какие обороты набирает разговор, и я смахиваю его руку с моей ноги. — Последние мозги мячом отбило? — издеваюсь я. — Во-первых, у меня есть парень, а во-вторых, я бы никогда не обратила внимание на такого, как ты. Мой голос дрогнул в конце, и Драко, заметив перемену настроения, встал и снова увеличил дистанцию между нами. — Ты про Крама? — он насмешливо кривится. — Нравится донашивать парня за половиной города? Может, лучше посмотреть на достойных, кто не пойдет налево? Тишину раздевалки рассекает резкий звук пощечины. Я никогда не прибегаю к рукоприкладству, стараясь решить спор на словах, но этот говнюк выводит меня из себя. Малфой словами попадает в яблочко. Я чувствую такую злость и желание выместить ее на нем, что на миг теряю связь с реальностью. — Будем считать это извинениями, — долетает обрывок фразы до меня, и я с опозданием испуганно хватаюсь за полотенце, что так некстати соскочило с моей груди. — Я знал, что твои чувства ко мне когда-то пробудятся. Теперь приходит мой черед шагнуть к нему. — Держись подальше от меня, придурок, — рычу я, прежде чем со всей силы зарядить мерзавцу коленом в пах и, наспех схватив свои вещи с рюкзаком, пулей вылететь из раздевалки, не заботясь об оставленных ключах.***
Те, кто считает, что лучше всего у меня получается учиться, заблуждаются. Самокопание — вот что находится на вершине пьедестала среди моих умений. Держу пари, это вопрос времени, когда я доведу себя до сумасшествия. Руки на автомате делают вариант работы Падмы по физике, пока мозг прокручивает прошедшие события. Впервые за столько лет меня снова посетили видения. Теперь я уверена: это не галлюцинации, а воспоминания, к которым я пока не имею доступа, ведь эмоции ощущались так живо и по-настоящему, что сомнений не остается. То же самое обстоит с чувствами к маме. Я знаю по нескольким фотографиям из альбома, как она выглядела, но не помню ни единой детали о ней, хотя это не умаляет моей детской любви: глубоко внутри я осязаю прочную связь между нами. Пандора Лавгуд, психотерапевт, к которому меня водила все детство бабушка, говорила, что за всем стоит мой мозг, заблокировавший ужасный эпизод и случайно прихвативший первые шесть лет жизни. Если верить ей, то рано или поздно память вернется, а пока можно собирать воедино те части, что разум открывает моментами. Увы, это происходит с феноменальной редкостью. Предпоследний такой раз случился около двух лет назад, когда я чуть не захлебнулась в бассейне на физкультуре, почти потеряв там сознание при сдаче норматива по плаванию. Я успела услышать чьи-то голоса и вспомнить, как кто-то баюкивающими движениями нес меня на руках, прежде чем отключилась на дорожке. Теперь, складывая эти два приступа, я убеждена, что тонула в детстве, и кто-то меня спас. Может, это был мой отец? Нужно узнать у него, когда он приедет. Тихий стук в дверь вырывает меня из мыслей. — Э-э, входи, — приглашаю я, отодвигая листок с задачами. — Не помешаю? — интересуется дедушка, закрывая за собой дверь в мою комнату. Я качаю головой и мягко улыбаюсь ему. Листок и ручка мгновенно попадают в поле зрения Кайла. — Не поздновато для домашней работы? — О, это для Падмы. Ты же знаешь, она не сильна в физике. Дедушка подходит к высокому шкафу с книгами правее моего рабочего стола и начинает шарить на самой дальней полке руками. — Она хоть в чем-то сильна? — смешок вырывается из его груди. — Эй! Не говори так о моей подруге, — я принимаю оскорбленный вид и театрально хватаюсь за сердце. — Вот они… черти, — бормочет под нос Кайл, доставая пачку сигарет с книг и кладя ее в карман брюк. Он поворачивается ко мне лицом и устало произносит: — Наверно, это не мое дело, но ваши отношения с Патил — это не дружба. Поверь, Гер, настоящий друг ни за что бы не поступил с тобой так, как она. Падме выгодна эта связь. Меня разочаровывает то, что ей понадобилось столько времени, чтобы осознать твою ценность. Я начинаю жалеть, что делюсь всеми мелочами с дедушкой, потому что его слова всегда искренние, желающие добра, но иногда такие горькие. Он знает меня лучше, чем я, но при этом не стесняется говорить то, что думает. Кайл кладет свою ладонь поверх моей на столе и мягко произносит: — Мне бы очень хотелось, чтобы у тебя появился такой человек, который не прекращал напоминать, что ты заслуживаешь большего. — Деда! — мои глаза увлажняются, и я пытаюсь сморгнуть непрошеные слезы, чтобы не огорчать дедушку. — У меня уже есть ты. Он горько усмехается: — Мы оба знаем, что когда-то сказке придет конец. — И поэтому ты так демонстративно не выполняешь указания врача, покуривая по углам, словно школьник? Не знаю, сколько раз он заводил разговор о своей преждевременной кончине, но я никогда не относилась к этому серьезно. Черт возьми, люди и не с таким живут, а тут хроническая болезнь! Обычно дедушка завуалировал эту тему под шутку, но бабушкина оплеуха всегда избавляла его от дальнейших разглагольствований, а тут… Почему Лилит не здесь, когда она так нужна? Я берусь за телефон и сочиняю первую попавшуюся отмазку, чтобы слезть с неловкого разговора: — Хочешь посмотреть фотографии класса? Энтузиазм явно читается на лице Кайла, и он наклоняется ближе, выуживая из кармана футболки очки, чтобы спешно надеть их. Я показываю фотографии с биологии, что мне прислал Гарри, и дедушка шутит, тыкая в экран: — Ты и скелет? А что, больше никто не согласился? Я закатываю глаза и язвительно отвечаю: — Да, мое общество выносят только мертвые. Листай вправо. Наконец он натыкается на общее фото с классом и внимательно рассматривает каждого ученика, вероятно, пытаясь вспомнить знакомые лица. Я жду, когда Кайл спросит о ком-нибудь, но тут телефон начинает вибрировать, а на экране высвечивается неизвестный номер. Это может значить лишь одно. Я забираю телефон и подношу его к уху, и дедушка делает жест двумя пальцами, говорящий, что он уходит, и беззвучно произносит губами: «Буду в саду». — Привет новичкам! Как жизнь? Как школа? — раздается по ту сторону телефона. — Привет, пап! Ну какой я новичок? — хихикаю я, по привычке прикрывая рот рукой. — Половина класса училась со мной столько лет. Все стабильно идеально, кроме физкультуры, ты же знаешь. — Скукота! Я в твои годы не вылезал из кабинета директора за нарушение правил. Эта реплика заставляет меня хмыкнуть: — Как будто что-то поменялось… Когда ты приедешь? Папа вздыхает, а это значит, что сейчас он начнет юлить. Он всегда так делает, когда не имеет для меня ответов. — Через месяц-два. Может, больше… Я не знаю, — я ценю, что сегодня он честен со мной. — Поверь, малыш, я очень хочу приехать. Я и так пропустил столько важных моментов с тобой, а тут настал возраст, когда надо весь день мониторить твоих поклонников. — Боже, папа, что за ерунда! — кривлюсь я от возмущения. — У меня нет никаких поклонников. — А Рон? Гарри? — допытывается он. — Гарри — просто друг, а с Роном мы почти перестали общаться. И вообще… мне больше нравятся светленькие. Я намеревалась и дальше скрывать от отца Виктора, а потому ляпнула первое, что пришло в голову. На пару секунд воцаряется пауза, после чего голос мистера Грейнджера приобретает недобрые нотки: — Эта информация должна меня напрячь? Я заливаюсь громким смехом, но вовремя останавливаюсь, вспоминая, что могу разбудить этим бабушку. — Не бери в голову, это просто… Отец бесцеремонно прерывает меня на полуслове: — И как же зовут мальчика со светлыми волосами? — Это лишь образ, если ты не понял. — Ты хочешь, чтобы я сам нашел его? Или все же скажешь добровольно? — даже через телефон я ощущаю, как его глаза сужаются, а на губах играет хитрая улыбка. Я бы поставила все свои сбережения на то, что ему хватит и десяти минут, чтобы найти всех блондинов в моей школе, а потому нет смысла увиливать от ответа. Проблема заключается лишь в том, что у меня самой его нет. Мой парень — темноволосый, а я выпалила эту несусветную глупость, чтобы отец отстал от Гарри и Рона. На самом деле, папочка съел собаку на поисках, когда занялся нелегальной деятельностью и уехал в неизвестном направлении, бросив старый бизнес в городе и рассорившись с дедушкой в пух и прах. Если у него есть зацепка, папа ей воспользуется. Как только я собираюсь ответить что-то, что так или иначе устроит отца, в телефоне слышны лишь гудки. Связь оборвалась. Я откладываю телефон, делаю громкий вдох и на выдохе тянусь к листочку с задачами. Мне не привыкать, что разговор заканчивается так быстро. Отец частенько меняет место жительства, и в связи с этим есть некоторые трудности с общением. Все же одно я понимаю точно: в следующий наш разговор он обязательно поднимет тему блондинов снова. Хорошо бы, чтобы светловолосый Малфой к тому времени отвязался от меня. Его поведение не поддается никакому объяснению: сначала он пытается быть вежливым со мной, в то время как некоторым одноклассницам не дает спокойно жить — чему девочки наверняка только рады, — а потом, черт возьми, врывается в раздевалку, чтобы зажать меня полуголую в углу! Хотя нельзя утверждать, что Драко проявлял какие-то насильственные действия, ведь при первом же «нет» он отстранялся и давал мне свободу, как будто предоставляя мне самой возможность сделать выбор. И нужно же ему было надавить на больную мозоль в виде Виктора! Я упоминала свою тупость? Подчеркните это три раза. Я пообещала себе забыть о том неприятном инциденте, когда тайный флирт Крама с одной из фанаток закончился изменой с его стороны, была уверена, что простила его, но… Слова Драко вновь обнажили эту боль и несправедливость. Я не сдержалась и влепила ему по лицу. Я осознаю, что часто поступки других людей — это реакция на наши действия. В моем случае — бездействие. Но кто виноват, что Малфой так на меня влияет? Даже сейчас при прокручивании того случая моя кожа вмиг отчего-то покрывается мурашками. Фотографирую доделанный вариант Падмы и отсылаю решение ей, но затем замираю, охваченная пониманием. Может, я не оказала должного сопротивления в раздевалке, потому что моему предательскому телу это нравилось?