***
Маомао умна и не хочет ввязываться в неприятности во дворце. Лучше прочих она знает, что для выживания нужно быть скрытной и незаметной, иначе рискуешь стать объектом зависти, ревности и негодования. В мире, где соулмейты определяются по первому прикосновению, она старалась не касаться мужчин. Более того, Маомао их старательно избегала. Выросшая близ квартала красных фонарей, она не питала иллюзий насчёт природы мужчин. Не все, но многие из них подвержены низменным порокам. Они как дети. Только, вырастая, они играют не с игрушками, а с женщинами. Маомао смирилась со своей долей, но пыталась облегчить ее всевозможными способами. С самого первого знакомства с Джинши Маомао ощутила к нему непреодолимое раздражение. Она не злилась на него за смазливую наружность — он, говоря откровенно, к этому не был причастен — но ее злило, что ему все сходило с рук, и он пытался очаровать ее. Он отличался сдержанностью, но однажды ему довелось ненароком коснуться Маомао — и это касание определило все. От кончиков пальцев до головы пробежался электрический разряд. Незабываемые ощущения. Во много раз эффективнее, чем парализующий яд. Маомао в тот момент не думала о том, как сложится их с Джинши дальнейшая судьба после того, что они узнали друг о друге. Мысли травницы были заняты… травами, как бы тривиально это не звучало. Мысленно она смешивала сотни ингредиентов для приготовления яда, который мог бы вызвать такой же эффект, как первое касание соулмейта. Точно, соулмейта… Маомао подняла любопытные глаза на Джинши — и ошалела: он смотрел на нее так, словно она была божьим провидением. Этот взгляд страшно смущал, хотя нельзя не признать, что льстил. Даже самые благодарные пациенты не смотрят с такой теплотой и обожанием. Странно, но Маомао не почувствовала особых изменений в организме. Конечно, ей стало теплее и приятнее в голове, сердце и внизу живота, но это не было чем-то сверхъестественным и необъяснимым. Зато Джинши смотрел на нее так, словно в одну секунду она стала для него всем: матерью, сестрой, дочерью, им самим… Не без удивления Маомао поняла, что симпатизировала Джинши вопреки его глупым выходкам. Но эта симпатия не затмевала рассудок. Не хотелось разодрать себе грудную клетку, взобраться на скалу и сразиться со всеми, кто воспротивится их союзу. Хотелось просто… любить и быть любимой. Заниматься всем, чем занимаются влюбленные, и обойтись без дешёвой драмы и розовых соплей. Хотя Джинши, кажется, придерживался иного мнения. Если Маомао все было понятно без слов, то ему требовались ответы. Она как сейчас помнит, что он крепко взял ее за руку, усиливая эту и без того горячую, опаляющую не только кожу, но и душу, связь, и потащил в свои покои. Усадил на кровать (как двусмысленно!) и стал расспрашивать. «Расскажи о себе» да «расскажи больше, чем просто имя или место рождения». Вот пристал, а. — Боюсь, я недостаточно интересная личность, — с притворной горечью промолвила девушка, жалея о том, что просто не может поколупаться в носу или в ухе, чтобы отпугнуть потенциального женишка — за Джинши не было замечено брезгливости, да и не отстал бы от нее все равно: связь родственных душ не позволит. — Не скромничай. — За мной не числится такого недостатка как скромность. Я верю во все, что говорю. — Хорошо. Но ведь тебя на затруднит рассказать о своих любимых блюдах или… — О, — выдохнула Маомао с облегчением, — это запросто. Я люблю приготовленный на пару рис, суп сяомянь с начинкой из свинины или яиц, а лучше все сразу, рагу из курицы, тушеный шпинат, тофу, жаркое из грибов… Джинши слушал внимательно, кивал, поощряя ее поразительную откровенность, разбуженную в ней всякий раз, стоило только разговору зайти о ядах или еде. Конечно, Джинши хотелось знать о Маомао все вплоть до миросозерцания, но на первый раз и предпочтения в еде сгодятся. Все-таки искусство искусством, а обед по расписанию.***
Маомао было сложно примириться с мыслью, что по свету бродит ее вторая половинка. Она всегда чувствовала себя целостной, и встреча с Джинши не могла это изменить. Тем не менее, при тщательном анализе ей пришлось признать, что у них есть схожие черты. Пугающе схожие мелочи. Джинши так же, как она, поправлял волосы во время наблюдения или так же сосредоточенно касался подбородка. Смеялся над теми же шутками, гневился из-за тех же условностей общества. Ввиду более высокого социального положения Джинши позволялось в открытую проявлять эмоции, на что невозможно было смотреть без зависти. Но больше всего Маомао завидовала молодости Джинши. Вернее, тому, что ему разрешено быть молодым. Невинно кокетничать с наложницами и слугами, смеяться и с закрытыми глазами так беззаботно, словно у него нет других дел, кроме как радоваться каждому дню. Маомао, как и любая небогатая девушка, была вынуждена рано повзрослеть и твердо уяснить: она должна позаботиться о себе самостоятельно. И она заботилась не только о себе, но и о больном отце. Это было ей не в тягость. Так она думала до рокового прикосновения Джинши. Будь он трижды проклят! А после… после она поняла, что не выплакала море скопившихся слёз. Слёз девушки, горюющей об украденном детстве. Со злостью Маомао размазывала слезы по лицу и сморкалась в рукав чонсо, когда закончилось место на носовом платке. Какая же она инфантильная дура! Как жаль, что человека без чувств почитают за человека чёрствого, когда следовало бы превозносить его за умение сохранять рассудок в ледяной ясности. Однажды, когда она колдовала на кухне после завтрака госпожи Гёкуё, Джинши подкрался к ней сзади и напугал своим нарочито шумным дыханием. Она подпрыгнула на месте и чуть не ударила главного евнуха поварёшкой прямо в глаз. — Не подкрадывайтесь так! — упрекнула она, схватившись за бешено колотящееся сердце. — Что ты варишь? — Джинши с любопытством взглянул в котёл. — Вы с вашим умом, конечно, уже обо всем догадались, — съехидничала Маомао, раздражённо щёлкнув зубами. Ещё одна привилегия Джинши: ему дозволено ошибаться и задавать глупые вопросы. — С моим — как ты сказала: умом? Ты считаешь меня умным? — Забудьте. — Нет, повтори! — по-детски заупрямился Джинши и надул щёки. В тот день у Маомао просто не было иного выбора кроме как рассказать ему о своих исследованиях в области ядов. Она и сама не заметила, как это стало первым шагом к их сближению.***
Только Маомао прекратила мучить бессонница — Джинши разбудил ее посреди ночи, бесцеремонно ворвавшись в ее комнатушку. — Не могла бы ты приготовить успокоительное? Это срочно! — Если срочно, то разбудите кого-нибудь ещё. Потребуется много рук, чтобы добыть необходимые ингредиенты как можно быстрее. И я попрошу вас отвернуться, а лучше — выйти из комнаты. — Разумеется, — поспешно ответил Джинши и скрылся за дверью. В темноте Маомао не видела его лица, но готова была поклясться, что он смутился. Возможно, стыд научит его, что не все пороги следует пересекать, даже (тем более), если это порог жилища женщины. Успокоительное было приготовлено, и женщина по имени Сумико напоена. Маомао удивилась, что Сумико, будучи служанкой, расхаживала громоздкими шагами, заламывала руки и бормотала себе под нос прямо в господской спальне. Ее госпожа смотрела на нее с участливым, тоскливым беспокойством. Сумико недавно родила во второй раз и стала кормилицей ребенка госпожи. Наложница очень дорожила ею и не желала разжаловать ее по совету врача. Терзаемая смутными беспокойствами, Маомао возвращалась в Нефритовый дворец. Джинши, которому пришлось задержаться, нагнал ее вопросом: — Что ты думаешь на этот счёт? — Простите? — растерялась девушка. — Прошло много времени с тех пор, как Сумико потеряла дитя. Казалось бы, время лечит, но если посмотреть на ее опухшие от слез глаза, то язык не повернется так сказать. — Думаю, вы со мной не согласитесь, поэтому лучше промо… — Ты сначала скажи, а потом я решу, соглашаться с тобой или нет, — жёстко отрезал Джинши, впервые взглянув на Маомао без тени лукавства, заигрывания или весёлости. Такая перемена бросила ее в дрожь. — Большинство людских страданий надуманы. Многие страдают для получения удовольствия. В страданиях как таковых нет пользы, а только вред. Это оправдание бездействия и жалость к себе. Затянутая скорбь — это выбор. Если Сумико не может найти утешение во втором сыне и своем воспитаннике, то у меня плохие новости. Горе властно над человеком только когда он сам глубоко впускает его в свой ум и свое сердце. Боюсь, такими темпами она долго не протянет. — В твоих словах есть смысл, Маомао. Хотя, конечно, чтобы его признать, необходимо… — Уметь смотреть не только вверх, но и вниз. — Да. Все так, — повисла тишина, прерываемая бесшумными шагами Маомао и шаркающими Джинши. Маомао вслушивалась в звуки ночи с настороженностью. — Ты довольно жестока для женщины. — Для женщины? — хохотнула травница, покосившись на евнуха. Он, должно быть, понятие не имеет, какими коварными становятся женщины, чтобы достичь своих целей. — Что вы, я просто ангел по сравнению с наложницами, которые готовы друг друга подставить и казнить за минуту внимания императора. Мне до них далеко. — Это все от того, что тебя не привлекают высокие чины. Но если бы ты стремилась к власти, то не было бы во дворце женщины опаснее тебя. — Понять не могу: вы делаете мне комплимент или… вы меня презираете? — Разве я могу презирать тебя? — искренне удивился Джинши и остановился посреди коридора. Маомао поравнялась с ним из вежливости, хотя больше всего на свете ей бы хотелось продолжить путь до спальни, чтобы рухнуть на кровать и заснуть беспробудным сном. Всё-таки она не привыкла к ночным подъёмам. — Да. Полагаю, что женщина вроде меня заслуживает презрения… — Почему? — Я прекрасно понимаю, что переступаю через негласные правила. И многих это может злить, как злило бы меня, если бы вмешивались в мои дела. — Но ведь твои намерения благие. — Сами знаете, куда вымощена дорога людям с благими намерениями. Джинши прикрыл глаза. «Какие длинные у него ресницы», — подумала Маомао, сжимая и разжимая кулаки. Она зарделась. Хорошо, что Джинши не видел ее в эту секунду, иначе его злое торжество не знало бы предела. — Людей злит не твое вмешательство, а их собственное невежество. — Мудрая мысль. И все же редко злость люди направляют на самих себя. — Верно, — Джинши открыл глаза и взглянул на нее проницательно, словно снимал с ее души слой за слоем. — Ты боишься попасть под горячую руку. Но теперь ты под моей защитой. — Я не привыкла доверять словам, — поёжилась Маомао. Их первый откровенный разговор действовал на нее нервически. — Хочешь доказательств? — Гарантии, если возможно. — И как мне это сделать? — Это была шутка, господин Джинши, — Маомао сцедила насмешливую улыбку в кулак. — Я не в праве требовать от вас больше, чем вы мне даёте, просто потому, что мы с вами… — Она не договорила и опасливо заозиралась по сторонам, услышав шорох в кустах. Возможно, это был ветер, а, возможно и… В любом случае им следует быть осторожнее. Девушка поклонилась. — Прошу прощения. — Маомао, — Джинши никогда не произносил ее имя с такой предупредительной строгостью. — Ты всего лишь пытаешься выжить, чтобы вернуться домой. Всякий, кто осудит тебя за это, живёт, не зная невзгод. Ни один уважающий себя взрослый не позволит главенствовать над собою детям. — Я… приму во внимание ваш совет.***
На следующий день Маомао из неосторожности обратилась к Джинши неформально, и это право закрепилось за ней, когда они оставались наедине. Иногда разговоры сближают больше, чем общие хлопоты. Джинши принадлежал к тому типу людей, кому необходимо выделиться незаурядным умом и умением вести светскую беседу. Он пригласил Маомао в город за покупками. Такие высокопоставленные служащие, как он, редко покидали стены дворца без крайней необходимости, но когда покидали, им требовалось сопровождение. Маомао охотно согласилась, поскольку давно не выбиралась наружу. В городе за пределами дворца и воздух был другой. Пока Маомао наслаждалась прогулкой, Джинши обратил ее внимание на играющих детей. — Ты стала бы хорошей матерью, — сказал он, заставив ее поперхнуться. — Когда мужчина задумывается о том, какой матерью стала бы женщина, это тревожный звоночек. — Звоночек, означающий, что он влюблен? — подначивал Джинши, но она не велась. — Звоночек, что ему не хватает матери, и он пытается найти ее в любимой женщине. — Думаешь, я настолько жалок, что ищу мать? — Думаю, ты ищешь смачную материнскую оплеуху. — Если это твоя рука, то можно и потерпеть. Поскольку они находились на оживлённой части улицы, где торговали морепродуктами, им удалось ненадолго скрыться от стражи, что позволило говорить более раскрепощенно. Однако без удовольствия Маомао ловила восхищённые взгляды на Джинши и оценивающие на себе. Даже если бы он оделся в балахоны, его внешность все равно приковывала бы внимание. Маомао задумалась, и ей не понравилось, куда завели ее мысли. Она озвучила свои тревоги: — Джинши, а ведь я знаю о тебе не больше, чем кто-либо другой во дворце, — даже несмотря на статус наших отношений — добавить это равнозначно признанию своих чувств, и Маомао не пошла на этот шаг. — Откуда ты родом? Кем были твои родители? Как ты попал во дворец? — Какие скучные вопросы, — небрежно отмахнулся Джинши, но Маомао вспыхнула от досады. Она всегда знала, что их отношения априори не могут равными; он имеет право знать о ней все, когда она о нем — ничего, но почему же сейчас от этого так больно? — Не менее скучные, чем те, что задаёшь ты. — Мне понятны твои подозрения. Я требовал от тебя безусловное доверие, но сам пока не готов открыться тебе полностью. — Я чувствую себя… обманутой. И даже преданной. — Это моя вина. — Нет, мне просто не стоило обольщаться… Не стоило забывать, что ты мужчина, и мы живём в разных мирах… — Я заставил тебя чувствовать это ненамеренно, — Джинши обнял ее лицо ладонями. Губы Маомао задрожали. Если бы ее не толкнули локтем в спину, она бы заплакала. Вот и жизненный урок. Боль целительна. Этот незнакомый толстяк отрезвил ее и, сам того не подозревая, спас от унижения показать Джинши свои слезы. — Прости меня, если сможешь простить. — Джинши, я не могу иметь детей из-за ядов, которые принимаю с ранних лет, чтобы обезопасить себя. Я знаю, что ты думаешь о детях и браке чаще, чем тебе хочется. Но не будет ни того, ни другого. Я с этим смирилась, потому что не представляла будущее с тобой. — Предлагаешь мне отказаться от тебя? — Я… не знаю. Я не указываю тебе. Просто хочу быть честной. — Это взаимно. Но есть вещи, которые сложно объяснить. — Разве не в этом состоит смысл отношений? Объяснять вещи, которые сложно объяснить. — Ты права. И когда-нибудь я… — Когда-нибудь. Ты хотя бы представляешь, как ранит меня эта неопределенность? Маомао развернулась и отправилась на поиски стражников. Слезы обиды закипали под ее ресницами, но она смаргивала их. «Поэтому я и не хотела влюбляться. То, что влюбленные теряют голову, вовсе не миф, как я считала ранее. Испытав это на собственной шкуре, я убедилась, что нет врага более страшного, чем романтические чувства. Это туманит разум, делает тебя ревнивым, вспыльчивым, даже злым… Самые лучшие из нас становятся рабами. Иногда даже трусов, глупцов, лжецов… Просто потому, что любим, мы прощаем все, абсолютно все». На обратном пути Джинши предпринял попытку разговорить девушку, но она упрямо сохраняла молчание, притворяясь простуженной.