Свеча горела на столе, Свеча горела.
Озноб исхлестал тело Маомао с самого утра, и она знала, что к вечеру сляжет с болезнью, но до вечера ещё далеко. После проверки завтрака госпожи на яд свободного времени оставалось много, поэтому она принялась измельчать травы, которые помогли бы ей скорее оправиться от температуры. Дождавшись, когда она закончит, Инхуе попросила помочь присмотреть за дочерью госпожи Гёкуё. Маомао согласилась неохотно, поскольку не хотела заразить ребенка, однако Инхуе была непреклонна. Ее главный аргумент звучал очаровательно в своем невежестве: «Если не кашляешь, то нестрашно». Маомао повиновалась, держась, однако же, на безопасном расстоянии. Вскоре Инхуа сменила Хоннян. Ласково понаблюдав за невинными детскими играми воспитанницы, она наклонила голову и выдала с меланхоличным придыханием: — Как-то быстро время течет… — Течет? — шутливо возмутилась Маомао и поправила: — Летит! — Маомао, ты сегодня такая оживленная, — многозначительно заметила Хоннян, поиграв бровями, чем немало озадачила травницу. Она приложила руки к лицу — щеки горели. Наверное, человек в лихорадке всегда кажется полусумасшедшим, и недуг тела по незнанию принимают за подъем духа. — Это все в преддверии праздника, — пожала плечами она. Праздник летнего солнцестояния приближался — наверняка скоро будут отданы приказания к подготовке и украшению дворца. — Под названием «свадьба»? — хитро сощурилась Хоннян. Маомао вздрогнула. По глазам она поняла — служанка говорит серьезно, поэтому Маомао не стала строить из себя дурочку. — Вы уже знаете? — Уже? Об этом толки с раннего утра во дворце! «О нет! — лицо Маомао оставалось невозмутимым, но внутри она сокрушалась от досады, гнева и постепенно охватывающего ее чувства безысходности. — Этого мне ещё не хватало! Впрочем, могла бы и догадаться, но… Как же быстро ползу… летят слухи!» — Ты рада? — полюбопытствовала Хоннян. Возможность выйти за обеспеченного, высокопоставленного мужчину для служанки — большая редкость. И уж тем более большая удача, что сам император одобрил этот союз. — Люблю порядок и стабильность. Радоваться новому не вижу смысла. — Но ведь это «новое» может принести тебе счастье, — настаивала Хоннян. — Я и так на седьмом небе, когда у меня есть возможность заниматься тем, что я люблю — опытами. — Фи ты, какая привередливая, Маомао! — Напротив, я бы сказала, что весьма неприхотлива. Я ни от кого не жду подвигов. — А какой он, твой жених? Слышала, японский чиновник. Красивый хоть? Маомао томно приложила кончики пальцев к вискам, как бы восстанавливая в памяти образ Такумы, которого видела лишь однажды. И эта встреча стала роковой в их судьбах. — Если оценивать объективно, то симпатичный. Но не сказала бы, что он в моем вкусе. — Так-так… Значит, у нашей Маомао есть типаж? Перед глазами встал ослепительный лик Джинши, но она открестилась от него, мысленно прикрикнув: «Оставь меня!» — Это не так. Просто господин Сего не самый красивый мужчина, которого я встречала, вот и все. — Это нормальная реакция для девушек, которые хоть раз видели господина Джинши, — Хоннян успокаивающе потрепала Маомао по плечу. «Почему я боюсь разговоров обо мне? Почему стремлюсь наблюдать за всем из тени?» — Маомао теребила рукав чонсам: тревога разъедала изнутри хуже кислоты. Ответ пришел незамедлительно. Смерть. Чем больше о тебе во дворце знают, тем выше риск, что ты умрёшь. «А почему я так отчаянно хватаюсь за жизнь? Инстинкт или… принцип? А любовь ко мне для Джинши — это нужда или выбор? Наверное, если бы не связь истинных, он бы не обратил на меня внимание. Я бы точно не обратила. Хотя не заметить такую смазливую рожу невозможно, но чем бы ещё он зацепил, кроме этого?» Маомао тряхнула головой. Раньше у нее не было необходимости размышлять на такие темы, но сопутствующие замужеству события подстёгивали любопытство, которое проникало в самые неожиданные, порою интимные сферы жизни. Спросив разрешения откланяться, травница поспешила в императорский сад, чтобы собрать необходимые растения, которые можно добавить в суп или чай, чтобы получить жаропонижающий экстракт. — Корень имбиря, сорт мяты байхуа, луковица байхэ, — шепотом перечисляла Маомао, но резко прислонилась к стене, услышав неподалеку робкие разговоры служанок, которые смогли найти время, чтобы посплетничать. Не то чтобы досужие сплетни интересовали Маомао, но, услышав свое имя, она решила, что будет полезно узнать, какого мнения придерживаются слуги о ее замужестве. — Если Маомао назначат имперским лекарем, то в будущем женщины смогут работать не только служанками, ткачихами, поварихами, проститутками, но и… занимать государственные должности? Управлять страной? — Да, ее статус должен повыситься. Представляете, служанка, такая же, как и мы — вдруг станет госпожой? — Может, и на нашей улице будет праздник? Ох и присмотреться надо будет к иностранцам, девочки! А то мы раньше их ни во что не ставили, и, видать, зря. Последовал взрыв хохота, и, пока девушки были увлечены разговором, Маомао незаметно юркнула в сад. «Высокий же они мне статус пророчат, — присвистнула она. — Жаль их огорчать, но эти мечты неосуществимы. Чтобы женщине поравняться с мужчиной, ей предстоит стать богом, иначе ее просто не признают. Может, развенчать их иллюзии? Всё-таки во дворце даже у стен есть уши. Доложат кому-нибудь и… Ладно! Пусть верят. Кто я, чтобы мешать?» На самом деле осадить их значило потушить огонек собственной веры.***
«Хватит причитать. Если ничего не делать, остаётся только умереть, а умереть, как я выяснила сегодня, мне неохота». Маомао с трудом доковыляла до Нефритового дворца, сдерживая рвотные позывы, но приготовить снадобье ей было невмочь. Она едва не рухнула в обморок, но Гуйюань и Инхуа подхватили ее под локти и затащили в комнату. Переодели в ночной халат, обтёрли вспотевшее тело мокрыми тряпками и уложили в постель. Маомао порывалась дойти до кухни, но служанки велели ей лежать смирно и рассказать им, что нужно сделать, чтобы ей полегчало. Она подробно описала рецепт и последовательность действий, и уже через полчаса ей принесли горькую похлёбку. Маомао провалилась в долгожданную дрёму, думая о том, что доверять людям и порою просить их о помощи не так уж и плохо. Проснулась она с именем Джинши на устах. Протёрла глаза, недоверчиво осмотрелась — и почувствовала тупую иглу в сердце: где же он? Почему не навестит ее? В комнате без него так пусто. Одиночество подобно котёнку, выпустившему когти, скребётся в груди. Пришёл мириться Джинши только к вечеру. Он держал перед собой свечу. Ее тусклый свет освещал его красивое, точно высеченное из мрамора лицо, но не пыльные углы комнаты. Он спросил девушку о самочувствии. Она отвечала сдержанно. Он не пытался ее развеселить. Свеча теперь догорала на прикроватной тумбе. Маомао с терпеливым ожиданием вглядывалась в хорошо знакомые ей черты. «Если он первый не заговорит об этом, то и я — подавно. И всё-таки, отчего он медлит?» — У меня есть неотложные дела, — засобирался Джинши, даже не смотря на Маомао. — Со мной все будет в порядке, — покровительственно сказала она, комкая в кулаке простынь. — Иди. — Приказываешь как псу, — неловко отшутился он. — Если бы я не говорила с тобой в такой манере, ты бы пролежал тут со мной до выздоровления, не так ли? — Хорошо же ты меня знаешь. — Просто ты несложный. — Обидно, — Джинши неловко поскреб в затылке. Он не хотел уходить — держала его какая-то недосказанность, которую он боялся озвучивать. — Обижайся сколько влезет. Обижаться полезно для здоровья. — Это новая методика лечения? — Ага, она называется: «Джинши, вали уже работать». — Ты такая жестокая. Поправляйся скорее. По дурости Маомао прикрыла трепыхающие от волнения веки. Она ждала поцелуя, но ощутила лишь ветерок. Джинши ушел, оставив тающую свечу. «Жестокость… Неужели ты взаправду видишь меня такой? Но ведь и ты делаешь мне больно. Правда ли, что душа изнывает от тоски у каждого, кто осмеливается любить? Это наказание богов. Любое чувство двойственно. За минуту наслаждения приходится платить часом страдания. И мне лишь остаётся ответить на вопрос, стоит ли оно того».***
— Вы сделали доброе дело, что не пускали его, — Маомао низко поклонилась служанкам Нефритового дворца. — Спасибо вам. — Ну что ты, — ответила за всех Хоннян, по-матерински улыбаясь, — это наш дружеский долг. «Дружеский?» — удивилась Маомао: в душе ее разлилось какое-то необъяснимое тепло. Свадьба должна была состояться за две недели до праздника летнего солнцестояния, но ее пришлось отложить из-за недомогания Маомао. Она выбрала ткани, сходила в сопровождении служанок господина Сего до портного, когда ее состояние улучшилось, чтобы с нее сняли мерки и сшили платье. Такие хлопоты были для нее в новинку и немало утомляли. Она быстро шла на поправку. Каждый день жених присылал слугу спросить о ее самочувствии, а два раза пришел навестить ее лично, но служанки, уперев руки в бока, строго объявляли, что к Маомао нельзя. Травница была искренне благодарна. Последнее, чего бы ей хотелось — видеть господина Сего, который, как ей показалось в их первую и последнюю встречу, ее идеализировал. Джинши больше не приходил. Госпожа Гёкуё прислала ей сладости. От главного евнуха по-прежнему — ни слуху ни духу. Словно ее для него не существует. Только воск от почти догоревшей свечи на прикроватной тумбе напоминал о том, что он когда-то здесь присутствовал. По выздоровлению Маомао слёзно попросила госпожу Гёкуё дать ей какое-нибудь — пусть даже незначительное! — поручение. Лежать без дела несколько дней кряду было невыносимо. Необходимо было размять тело и воспрянуть духом; нет способа лучше, чем честный труд, чтобы оживиться. К сожалению, задание было связано непосредственно с Джинши. Суть заключалась в том, чтобы найти в старых архивах свиток учеников врача Чжан Чжунцзин, жившего во времена династии Восточной Хань. Почему-то создавалось впечатление, что госпожа Гёкуё дала это бесполезное задание специально. Убеждая себя в том, что это будет интересно, Маомао посетила кабинет главного евнуха, чтобы получить разрешение на прибывание в архиве в течение дня. Джинши изъявил желание проводить ее, хотя это было необязательно. Они говорили о каких-то несущественных пустяках, словно не затаили друг на друга обиду. В архиве, как и ожидалось, было пыльно. Маомао зажала нос, но все равно чихнула. Джинши заботливо убрал прядь с ее лба. Она сконфузилась и отвернулась. Джинши усмехнулся в рукав и, сверкнув глазами, внезапно заговорил: — Если ты станешь женой чиновника, то мало что изменится. Такума Сего из тех, кому нравится обладать чем-либо или кем-либо. Получив желаемое, он охладевает. Как только ты ему надоешь, он выбросит тебя, как сломанную игрушку. В тебе нет ничего особенного. Просто очередной трофей. Раздражение заклокотало в горле. Вот, значит, как он решил поднять эту щекотливую тему. Унизить ее вздумал. — Чем бы тебя таким огреть, чтобы ты пришел в себя, но пожалел об этом, — Маомао вихрем заозиралась по сторонам, точно в самом деле задумала ударить главного евнуха. — Иногда ты меня пугаешь, — признался Джинши, скептически наблюдая за ее мельтешением. — А уж ты-то меня как пугаешь! Сунь-цзы писал: «Лучшая защита — это нападение». Маомао была примерной ученицей. Она последовала совету буквально. Джинши без чувств распростёрся на полу, а рядом с ним осколки глиняной вазы. Маомао в ужасе отпрянула, но взяла себя в руки и оттащила Джинши к дальнему стеллажу. Она потрогала пульс Джинши. Ровный. Он потерял сознание, но ничто не угрожает его здоровью. «Что ж, я дура. Узнал бы папаша, какая я безнадежная, вообще не стал бы обучать врачеванию. Я должна помогать людям, а не калечить их. Даже если это Джинши». Маомао села на колени и коснулась костяшками пальцев холодной щеки Джинши. Из-за того, что архивы редко используются, в них достаточно прохладно, чтобы захворать, если провести здесь ночь. Лучше перенести соулмейта в теплое место. Одна беда — он тяжёлый. Маомао неохотно убрала руку. Жаль, что она так свободно может касаться Джинши только когда он спит. «Меня пугает, что из-за тебя я теряю контроль». Маомао взяла Джинши подмышки и, кряхтя, поволокла его к выходу. Картина, которую застал Гуанши, была красноречивой: разбитая ваза, бессознательный Джинши и служанка, в спешке убирающая улики. Гуанши устало потёр переносицу и даже (если Маомао не померещилось!) закатил глаза. — Я не буду спрашивать, как это произошло. Просто скажу: вы хоть осознаёте, насколько это серьезно? — Более чем, — кивнула Маомао, готовясь к смертной казни. Но Гуанши неожиданно стал подбирать осколки и складывать их на скрещенные ноги. Травница вскинула брови. — И поэтому вы мне помогаете? — Я могу предположить, что господин Джинши вас спровоцировал, — неловко кашлянул Гуанши. — Разве ты не должен быть на стороне своего господина? — Я всегда на стороне правды. Улыбка приклеилась к лицу Маомао. Если бы это был кто-то, кроме Гуанши, она бы не поверила, но он всегда был таким серьезным, что сомневаться в чистоте его намерений — кощунство. — И как, господина Джинши это устраивает? — Будь иначе, он бы не держал меня при себе. — Спасибо. Приятно знать, что хоть кто-то на моей стороне. — На вашей стороне правда. Это самый ценный союзник. — И самый ненадежный. Маомао осторожно опустила Джинши и стала помогать Гуанши собирать осколки.***
Маомао была не только женщиной, предначертанной Джинши свыше, но и абсолютно неуправляемой, дерзкой, своенравной девицей. Впрочем, ни одно из этих слов он не мог применить к ней до сегодняшнего дня. Она повела себя совершенно непредсказуемо. Что ею двигало в этот момент? Это правда, что он выбрал не лучшее время и место для того, чтобы обсудить ее женитьбу. Правда и то, что он язвил. Но разве это причина рисковать своей жизнью? Мелочная, мгновенная месть — это совершенно не в духе той Маомао, которую Джинши знал. Он спрятал лицо в ладонях и мученически простонал. После пробуждения голова раскалывалась. Надо отдать Маомао должное — она передала Гуанши ободряющий отвар. Ударить. Потом зализать рану. Маомао не привыкла жалеть о своих поступках, поскольку всегда действовала обдуманно. Что помутило ее рассудок? Джинши уже обругал себя за скрытность. Нужно было поговорить с Маомао прямо. Тогда удалось бы избежать этой сцены, порождением которой стала напряжённость. Но так же нельзя оставить Маомао без наказания. Она действовала слишком безрассудно и должна усвоить урок. Порешив так, Джинши откинулся на подушку и закрыл глаза. Целительный сон настиг его сразу же.***
Маомао уже полчаса пропалывала грядку, сидя на корточках. У нее затекли ноги, и она встала, прогнулась в позвоночнике и зевнула. Джинши поймал ее за этим положением и отругал. Она показала результат своей усердной работы, и ему пришлось отступить. Однако не успела Маомао моргнуть — он присоединился к ее черной работе. — Вам заняться больше нечем? — У меня сегодня выходной. — И поэтому вы решили потратить его на такую чепуху? — На что хочу, на то и трачу. — Это не рационально. Вам не по статусу. — Пусть так. — А вам не страшно оставаться со мной после того, что случилось? — На твоём месте я бы боялся меня. — Да ну? И что вы мне сделаете? — Заставлю ходить по грибы каждый день. — Как сурово, — ахнула Маомао, не слишком впечатленная. — Я бы хотела извиниться. — Ты умеешь? — Как видишь, — Маомао выдержала паузу, прежде чем продолжить: — Мне жаль, что я сделала тебе больно.***
Такума Сего врывается к невесте. Отмеряет шагами пространство комнаты по-хозяйски, как у себя дома. Жена принадлежит мужу, а все, что принадлежит ей, принадлежит и ему. И пусть они не женаты, он уже считает себя ее полноправным хозяином. Он не рассматривает убранство. Задевает локтем огарок свечи, оставленной Джинши. Не поднимает. Прожигает Маомао не взглядом, а молнией. Она чувствует себя старым деревом на вершине холма. Сгустятся тучи, хлынет дождь, и молния пронзит ствол: дерево вспыхнет и сгинет. Маомао ёжится. Нужно признать: если Такума желает произвести мрачное впечатление, он может. Его эмоции, подобно волнам, могут подниматься и опускаться с огромной силой, оставляя за собой разрушения в виде опаленных нервов. Маомао говорит себе: «Не забывай дышать. Он тебя не убьет». — Кто он для тебя? Маомао приподнимается на локтях и с наигранным непониманием хлопает ресницами. Царапины на спине все ещё побаливают, но не настолько, чтобы помешать ей ясно мыслить. — О ком вы говорите? — Ты знаешь, — не повелся Такума. Маомао цинично усмехнулась. Волна странного удовольствия поднялась в ней. С Такумой играть бесполезно. Необходимо быть честной от и до. Так ей подсказывала интуиция. — Заупрямлюсь, отвечу — «не знаю», вы не поверите, не так ли? — Ты выше того, чтобы врать, когда уже разоблачена. — Господин Джинши, главный евнух, мой… можно сказать, друг. Достаточно близкий, чтобы я прикрыла его спину ценой своей. — Настолько близкий, что касался тебя там, где не следует? Скрипнул матрас. Нежеланный жених опустился на кровать, угрожающе навис над Маомао, надавил на низ ее живота пальцами и медленно скользнул в углубление между ног. Она ахнула, не ожидая такого резкого, наглого, возмутительного напора. — Он же евнух… — И что? — зло хохотнул он. — Неужто ты настолько невинна, Маомао, что не знаешь иных способов доставить женщине удовольствие? — Господин, пожалуйста… — слезы капали в ее голосе: она покачала головой, ненавидя себя за слабость. Она не могла противостоять мужчине, когда была так измотана и морально, и физически. — А что, стесняешься? Маомао вжала голову в плечи. Но во взгляде ее блеснул холодный расчет. — Это то, о чем говорят мужчина и женщина в Японии, оставшись наедине? Такума замер, не ожидавший удара под дых. Он отпрянул от травницы как от прокаженной. Она попала в больное место и знала это. Все, что угодно, только не опозорить свою страну, домогаясь иностранки. — Ловко сработано, — не поскупился на похвалу он, все ещё чувствуя некоторый испуг. — Ну, хорошо. Оставим это. Ты не ответила на вопрос. — Ответила, просто вы пришли ожидая другого ответа, и вы не успокоитесь, пока не получите его. — Мне всего лишь нужна правда. — Не правду вы ищите, а скандал, — осуждающе сжала губы Маомао и свесила голову. Она выглядела такой грустной, словно его ложь глубоко ранила ее. Такуме сделалось совестно, но он не мог оставаться равнодушным к ее находчивости. Опуститься на колени перед такой женщиной, как она, не было унизительно. — Чем больше разговариваю с тобой, тем больше понимаю, что не ошибся. Встреча с тобой была моим благос… — Соулмейт, — отрезала она. — Вы не ослышались. Джинши — мой соулмейт. О, кажется, вы ожидали слова «любовник», что бы оно ни значило. А вы из тех, кто верит платоническому чувству больше, чем плотскому? — К чему ты это? — нахмурился он: внутри зарождалось бешенство. — Я хотела использовать мою невозможность зачать как инструмент давления на вас. Но сейчас я понимаю, что вас это не остановит. — Ты права, — смягчился он, напоминая себе: сколько бы она не нападала, власть в его руках. — Ребенка всегда можно приютить и сделать наследником. В моей стране к этому относятся более лояльно. — Давно хотела спросить вас: почему я? — В этой стране ты как глоток свежего воздуха. Честна, прямолинейна, но сохраняешь дистанцию… Мне так не хватало искренности… — Настолько, что вы готовы ради искренности пожертвовать положением в обществе и уважением? — Тебе нравится задавать риторические вопросы? Мне странно, что ты не видишь в себе тех достоинств, что вижу я и этот евнух — как его там? — Джинши. Должен признать, у него есть чувство вкуса… — Вы говорите обо мне как о драгоценности. — Ты и есть, — Маомао скорчила гримасу. — Видишь? Даже то, что тебе не нравится, отличает тебя от других. — Меня трясет от ваших слов, и вы это знаете. Уходите. Маомао ни за что не согласилась бы подать ему руку, поэтому господин Сего целомудренно поцеловал ее в лоб. — Когда ты станешь моей женой… — Если. — Когда, — со священной верой поправил Такума. — В доме, в котором мы будем жить, я не позволю держать собак. — А если я захочу? — дерзко вздёрнула подбородок Маомао. — И ты получишь все, что не навредит тебе. — Собаки безвредные. Этот случай исключение. Такума не стал спорить. На пороге он остановился и, не оглядываясь, произнес: — От такой женщины, как ты, я бы хотел иметь детей. Я не оставлю попыток. Когда дверь за ним закрылась, Маомао ещё долго не могла расслабиться. «От такой женщины, как я… Какие странные слова. И как язык поворачивается их произнести?»