Flower boy

Это похоже на шутку. Одну из тех, которые позволяют себе придурки вроде Дэйси или Лави - неудачную, жалкую, совсем уж какую-то несмешную. Оскорбительную в определённом смысле. «Непонятный. Как если бы вместо роз Герда выращивала на крыше подснежники. И не с Каем, а… со Снежной Королевой…» - первое, что выдала в тот вечер озадаченная Линали в разговоре с Матроной, передав новичка Комуи и заглянув с документами в лазарет. А Канда, сидя там же и дожидаясь, пока медсестра повторно осмотрит полученную им в Германии рану, измерит пульс, заполнит бланки и вклеит их в медицинскую карту (наличие которой, по его личному мнению, не имело никакого смысла), напоминал себе снова и снова, что призраков не существует. Души - существуют. Жирный урод, использующий эти души - тоже. Магия, увечащая и калечащая то, до чего не дотянулась медицина - ещё, блин, как. А призраков - нет, не существует. Вообще-то он это давно уяснил, ещё там, в Азиатском подразделении. Спасибо, кстати, за урок. А значит, этот мальчишка, в чьей руке паразитирует чистая сила, на чьем лице краснеет шрам и чьё дружелюбие не трескается даже под натиском смертельных угроз, точно не святочный дух из рассказа Диккенса, явившийся Канде с целью преподать нравственный урок. Не. Этот, вроде, сквозь стены ходить не умеет. Да и зачем ему? Судя по одному только взгляду - упрямому, холодному, несоответствующему ещё детским чертам лица - он их ломает, превращая в груду песка. Прижатый лопатками к каменной кладке, вдавленный силовым приёмом в тренировочный мат, пойманный за грудки посреди столовой, он всегда сначала вынимает острый, как осколок надгробной плиты, этот свой взгляд, и лишь только через мгновение, словно бы извиняясь, смаргивает - прячет его за сизыми тучами огромных круглых глазюк. Этот переход длиной в полсекунды неестественен настолько, что иногда Канда пытается представить себе в деталях мир, из которого Аллен Уолкер пришёл к ним - таким, какой он есть сейчас. Наверняка это был тошнотворно уютный дом с садом, собаками и пианино. Может, это был даже не дом его семьи, а какой-нибудь частный пансион с кучей таких же аккуратных, как фарфоровые чашки из столового сервиза, мальчишек, где все любили его, холили и лелеяли: после утренней службы ставили перед ним на стол тарелку со свежеиспеченными, щедро политыми сиропом блинчиками и кувшин парного молока, после латыни разрешали бегать с сачком за бабочками и читать допоздна. А ещё он точно пел в хоре: такой прилежный и прилизанный, тянул «Кирие элейсон», картинно возведя очи к потолку, на радость воспитателям. И всё было у него хорошо, пока однажды какая-нибудь несчастная смерть от чахотки не пригласила в этот безмятежный мирок жадного до чужого горя Графа. Так наивному мальчику-хористу пришлось узнать, что такое смерть, что такое Чистая Сила, и привычная жизнь его рухнула. Ну а шрам заработал наверняка по собственной дурости - полез туда, куда не надо лезть. Таких обычно любопытство и губит. А может, это Кросс на нём свои эксперименты ставил? Трупы, живые люди - для него ведь разницы нет. Способность распознавать акума в толпе людей - отличное преимущество. А так как генерал-маг-сумасшедший-учёный всё вокруг себя превращает в инструмент, не исключено, что и из этой рогатки он сообразил сделать скорострельную винтовку. Канда почему-то видел все эти картинки так ясно, будто Тидолл водил его по очередной художественной выставке. Но остановиться на каком-то одном варианте никак не получалось. Ему почему-то очень хочется думать, что мальчишка рос капризным и избалованным. Ведь только такие продолжают верить в сказки про добро и справедливость - комнатные собачонки с шёлковыми бантиками вместо ошейников, не знающие реальной жизни. Но юный салонный джентльмен Аллен Уолкер, застегнув на все пуговицы и заправив в штанишки белоснежную рубашку, наперекор логическим умозаключениям, сломя голову бежит туда, где страшно, опасно и грязно. Но хороший мальчик Аллен Уолкер умеет сквернословить не хуже бывалого матроса. Но до приторности галантный Аллен Уолкер не умеет толком даже писать. Этот хилый с виду, ломкий, как речная наледь, болезненно-белый Аллен Уолкер примеряет на себя маску смертника так же обыденно, как новые перчатки. А ещё глупый мелкий новичок Аллен, мать его, Уолкер во время первой же своей миссии, наплевав на приказы из Ордена, на злобное рычание Канды, на собственные раны, садится на холодные каменные ступени и решительно ждёт, пока какая-то там поломанная кукла не выполнит какое-то там никому уже не нужное обещание. И они - все они, включая Канду Юу - ждут вместе с ним. Три грёбаных дня. Когда в телефонном разговоре с Комуи Юу сердито говорит, что не ладит с новичком, он надеется, что это не звучит, как серьёзная просьба об очень важной услуге - никогда, ни при каких обстоятельствах не ставить их больше в пару. Что это не выглядит так, будто Юу боится сопляка. Юу от него тошнит. Тошнит от его протухших, пустых и нелепых слов про спасение ради спасения, про важность каждой жизни, каждой клятвы, и блаженных утверждений, что война не стоит жертв. Примерно в таких же, подобных Матилу, катакомбах когда-то давно Алма научил Канду, что жертвы должны быть. Канда впитал эту истину с кровью Шестой лаборатории. Прочно и надёжно. И уж точно не малолетнему проклятому, толком не знающему жизни идиоту перечёркивать одним своим наивным упрямством смысл всего, что было сделано Кандой в прошлом; смысл его выбора; сам смысл его пути. Когда золотой - круглый, как репа - голем усаживается на бесцветную голову, он становится похож на росток сои. Так сильно, хоть в салат клади. Правда, подавиться таким легче, чем смоченной в яде иглой - акума из Матила не даст соврать. Для «своих» у него тоже припасён целый оружейный арсенал: у Аллена Уолкера в рукаве сто разных улыбок на все случаи жизни, и ни одна из них не кажется его собственной. У Аллена Уолкера краснеет зловещая звезда на лбу, будто его поймали и, пытая, в насмешку над самой идеей экзорцизма пометили символом Тысячелетнего Графа. Аллен Уолкер похож на ходячее надувательство. И имя у него дурацкое. «А я всегда знал, что у Кросса бастардов хватит на целую армию! Ну или, как минимум, на две футбольные команды, - с нотками неприкрытой зависти в голосе комментировал через передатчик появление нового экзорциста ещё живой на тот момент Дэйся. - Нагулял - бросил, нагулял - бросил, а тут - оп! - совместимость с Чистой Силой! Пришлось срочно брать под крыло. Понянькал для вида и в Орден спихнул. Красавчик, чё! Какой он хоть из себя-то, этот генеральский сынок? Тоже рыжий, небось?» Не. Стручок скорее мог бы быть сыном мягкого, улыбчивого Эдгара… от какой-нибудь холодной, жёсткой и дико упрямой бабы. Вроде Тви. А рожей пошёл в диаграммную ленту для ЭКГ-аппаратов. Или в их пропитанные кровью, белоснежные когда-то, халаты. Права была Линали, очень даже в духе сказок Андерсена. Не, ну а что? Этим двоим ничто же не мешало заниматься высокоорганизованным надругательством над давно погибшими и едва рождёнными, верно? Тогда что бы им помешало родить ребёнка и втайне отдать его, например, Кроссу? Тоже ж ведь на опыты, так какая разница? Правда, если так, отдали б уж лучше Тидоллу - соплежуй стал бы отрадой для старика. Сентиментальный генерал пичкал бы его едой, приготовленной по рецептам Дюма, параллельно зачитывая вслух своих любимых французских поэтов, воспитывал бы по заветам Руссо и, пока мелкий вытряхивал в свою пасть десятое ведро бланманже, писал бы его портреты в технике гризайль. За бесплатную жратву Стручок стерпел бы и такое, в этом Канда не сомневается. В чём Канда сомневается, так это в своём здравомыслии: всё чаще он ловит себя на том, что его попытки заглянуть за фальшивый фасад Уолкера оборачиваются для него странной формой бреда. Посылая щенка к чертям и не желая вступать с ним в разговор без острой на то необходимости, он зачем-то придумывает ему целую биографию; имея твёрдое намерение игнорировать - ищет в толпе, а найдя - хватает и тянет. Ближе, так близко, будто хочет разглядеть что-то. Нет, не шрам, который со временем стал подползать к спинке носа, прям как у Алмы. Нет, не улыбку, которая никак не хочет синхронизироваться с выражением его глаз. Другое. Иное. Смешно, но Канда пока и сам не знает, что именно. Поэтому, в очередной раз притянув Стручка за ворот, просто бьёт его по морде - в надежде, что раздражающая маска однажды всё-таки треснет и ответ найдётся сам. «Такой он, конечно, немного принц из Тауэра, невинно замученный Ричард Йоркский. Фигура, знаете ли, трагическая. - Уже после битвы в Ковчеге, залечивая раны в лазарете, тихо смеялся младший Книгочей, обнаружив на соседней койке вместо седого мальчишки лишь груду грязных тарелок. - Но этот, думается мне, чтоб выжить, братца своего, Эдуарда, слопал бы без лишних раздумий». Лави как-то вспоминал, что старший Книгочей, дабы мотивировать подопечного, подбрасывал ему книжку на новом, ещё не понятном языке, но с интересными, порой пикантными картинками. И чтобы узнать её содержание, приходилось учить все эти, как он говорил, «странные и СР-Р-РАНЫЕ!» буквы. С Кандой бы этот трюк не прошёл: Тидолл научил его придумывать свои собственные сюжеты, основываясь на чужих картинах. Может, поэтому Канда совсем не любит читать. Может, поэтому, глубоко в душе, он ждёт, когда Лави прочтёт Уолкера от корки до корки и в двух словах пояснит всем остальным его примитивную суть, как финал глупого, бездарно написанного рассказа. Чтобы Канда наконец привычно подумал: «я так и знал», и больше не думал о Стручке ни секунды своей жизни. Но Лави, как обычно, бесполезен - если у него и есть интересные мысли насчёт новенького, то делиться он ими не собирается. Поэтому «Аллен Уолкер» всё ещё книга на неизвестном языке, выброшенная на берег морскими волнами после кораблекрушения, содержание которой Юу зачем-то пытается понять по размытым иллюстрациям.