Возвращение в Лутц

— Мама, ты представляешь! — звенело в телефонной трубке так, что даже Дмитрий, стоявший поодаль, вздрогнул, — мама, мы ходили в город и кормили котиков! — Вы молодцы, — улыбнулась Наннель, морщась и отодвигая от уха аппарат, — ты хорошо себя ведёшь? — Очень хорошо! — снова закричал детский голос, — а можно мне взять котика? — Милая, котик это не игрушка, — строго сказала Наннель, — отдай пожалуйста трубку няне, я хочу с ней поговорить. — А где папа? — крикнула девочка, — можно папу? Наннель, прикрыв рот от смеха ладонью, жестом подозвала Дмитрия к телефону и гордо вручила ему трубку. — Тебя жаждут услышать немедленно, — прыснула она. — Да, моя радость? — спросил Дмитрий в трубку, заранее прикрыв ухо ладонью, чтобы не оглохнуть. — Папочка, можно мне взять котика?! — жалобно воскликнула Фрида, и Наннель, услышав это издалека, чуть не покатилась со смеха. — Маленькая интриганка, — заключила она. — Фредерика, — строго сказал Дмитрий в трубку, — если мама тебе что-то не разрешает, то не нужно переспрашивать у меня, это нечестно. Нет — значит нет! Девочка на секунду задумалась — А она не говорила «нет», — без тени совестливости ответил ребёнок, и Дмитрий почти почувствовал, как Фрида на том конце провода победно улыбается. — Мы с тобой создали какой-то злодейский гений страшной силы, — сказала обреченно Наннель, закончив разговор: она пообещала Фриде, что оба ее родителя вернутся через неделю, и на всякий случай попросила няню отвести девочку в Будапешт, в магазин игрушек, чтобы она смогла отвлечься от живых котят на плюшевых. — Скажи спасибо, что она требует всего лишь кота, а не жирафа, — пробормотал Дмитрий, раздраженно пытаясь завязать бабочку, — от него тоже было много восторгов, когда мы ждали тебя после репетиции в Венском зоопарке. Они опаздывали: оперный вечер, организованный князем Далмации, судя по доносившимся снизу восторженным беседам (гостиница, где их разместили, стояла аккурат напротив занятого князем имения), уже начался, а Дегофф-Унд-Таксисы, отвлеченные звонком няни, были еще не до конца одеты. Наннель, с трудом уместив на шее тяжёлое жемчужное ожерелье, повернулась к Дмитрию и выхватила у него из рук многострадальную ленту «бабочки». — Ненавижу эту удавку, — фыркнул Дмитрий, но послушно подставился под умелые руки жены, — обычный галстук и тот приятнее. — Не я придумала придворный этикет, — фыркнула Наннель, от усердия высунув кончик языка. — «Придворный»? Слишком пафосное название для такого приема, — процедил Дмитрий сквозь зубы, — зачем на мероприятии под открытым небом нужны фраки? К тому же, князь мог сделать нам и поблажку. — С чего бы? — хмыкнула Наннель. — Во-первых, ты приглашенная звезда, а, во-вторых, мы с ним родственники. Наннель удивлённо округлила глаза. — Не смотри на меня так, — пожал плечами Дмитрий, — чисто технически, он мой кузен. Графиня поморщилась. — Вот так вот едешь служить театру, а оказывается, что на семейные посиделки. — Не рассчитывай на особую семейственность, — Дмитрий нетерпеливо дернул подбородком, — я никогда в жизни не видел этого князя. Вряд ли и он до конца уверен в моем существовании. Наннель наконец закончила воевать с бабочкой на шее у мужа и, победно улыбнувшись, притянула его к себе для короткого поцелуя. — Постарайся не ввязаться в семейную ссору с незнакомыми людьми, — хитро ухмыльнулась она, — и научись наконец завязывать бабочку. Имение князя Далмации занимало пространство от прибрежной полосы до самого основания гор. По всем меркам, оно должно бы было называться усадьбой, но в приглашении, полученном труппой Венской оперы, значился «Дворец Вранчек», и спорить с этим ни у кого не хватало духу. В огромном саду, оплетенном световыми гирляндами, собралась такая толпа, что любой театральный зал европейской столицы позавидовал бы. В нежной прибрежной зелени мелькали бриллиантовые колье, дорогие манто, платья с шелковыми оторочками и безупречные манишки фраков — будто на берега Которского залива вдруг переместилась публика Версаля. Наннель, поправляя неудобное ожерелье, крепче вцепилась в локоть Дмитрия. — Это какой-то цыганский табор, — задумчиво сказала она, смотря на то, как меж богато разодетых гостей снуют факиры и сценическая массовка в ярких платьях. — Если учесть, что местный князь — такой же цыганский король для своей земли, как и я для Зубровки, ты не сильно ошиблась, — усмехнулся Дмитрий. Наннель закатила глаза. — И что мне петь сегодня? «Цирюльника» нам отменили, я совершенно не знаю, что и как исполнять… — Как подскажет вам сердце, — прозвучал вдруг над ухом вкрадчивый бархатный голос. Наннель обернулась. В метре от них, лениво потягивая из плоского бокала шампанское, стоял молодой человек безупречной красоты. Темные волосы его были чуть удлинены и лежали на плечах блестящими волнами, в мочке уха красовалось маленькое золотое колечко, что вкупе с идеально сидящем на стройной фигуре фраком делало его похожим на соблазнительного демона откуда-нибудь из новелл Оскара Уайльда. На вид ему было не больше двадцати пяти лет, и Наннель вдруг остро почувствовала, как ей повезло надеть свое массивное колье на этот вечер — не было видно начинавших захватывать нежную кожу шеи морщин. — Йован, князь Далмации, к вашим услугам, — молодой человек галантно поцеловал ее руку, — я рад наконец-то познакомиться с вами, госпожа Дегофф-Унд-Таксис, тем более, что теперь мы с вами, как я полагаю, родственники. Наннель перевела взгляд с молодого человека на Дмитрия и рвано выдохнула: они двое — темноволосые, с острыми профилями, статные и стройные, — имели, несомненно, очень серьезное сходство, но если красота Дмитрия была «стальной», крепкой, внушающей ужас наравне с уверенностью, то красота Йована была абсолютно антично-идеальной — и от того казалась порочной в самом худшем проявлении. — Что-то я не помню случаев, когда один родственник приглашал бы другого для собственного развлечения на сцену, — съязвил Дмитрий, впиваясь взглядом в красивое лицо. — Брат мой, все люди желают видеть друг друга ради собственного развлечения! — фамильярно ответил Йован, хлопнув Дмитрия по плечу. Тот скрипнул зубами. Граф ненавидел панибратство даже в кругу семьи. На деревянном постаменте, установленном под увешанными лентами платанами, выводил какую-то ритмичную мелодию урезанный состав венского оркестра. — Может, и не стоит вам сегодня петь, моя дорогая «сестра»? — улыбнулся широко и беспечно Йован, подталкивая Дегофф-Унд-Таксисов к площадке, — такой замечательный вечер, чтобы расслабиться! Наннель, обладавшая, несомненно, легкостью итальянского нрава, но привыкшая в работе следовать австрийским принципам, а потому проведшая много часов в репетициях перед этой поездкой и изучении подзабытого репертуара, посмотрела на Йована совершенно ошарашенно. — Как так не петь? Я же… — А вот так! — развеселился молодой человек, тряхнув своими темными кудрями, — просто взять и не петь, и насладиться вечером! Позвольте мне откланяться на секунду? Я вдруг подумал, что было бы здорово сейчас объявить танцы! Йован стремительно исчез в толпе. Наннель обернулась и тут же столкнулась с издевательски приподнятыми уголками губ своего мужа. — Я ничего не понимаю, — пожаловалась Наннель, вновь потирая натертую шею. — Привыкай, это Далмация. Здесь всё делается легко и на кураже. — Варварство, — фыркнула Наннель. — Цыганство, — развел руками Дмитрий. Оркестр замолчал на секунду, но почти сразу грянул вновь — какую-то странную, полународную мелодию, напоминавшую по ритму одновременно чардаш и аргентинское танго. — Вы позволите похитить вас на один тур? — улыбнулся, возникнув снова из ниоткуда, Йован и протянул Наннель ладонь. Та, ошарашенная первым впечатлением, не спешила соглашаться. — Мне не хочется отставлять мужа в одиночестве… — Не переживайте, его никто не украдет, хотя нравы у нас здесь, конечно, горячие, — подмигнул ей Йован, уже почти самолично вкладывая ее ладонь в свою, — Дмитрий, могу я попросить тебя пригласить мою сестру Эдерлезу? По закону родного брата, я не могу пригласить ее на первый танец, первым должен быть почетный гость! Йован кивнул куда-то назад, где стояли гости и, дождавшись, пока Дмитрий отвлечется на его взгляд, увел Наннель в толпу танцующих. Граф, выругавшись себе под нос, отправился исполнять волю «брата». В том месте, на который ему указали кивком, стояла, недобро сощурившись, угловатая девочка-подросток лет пятнадцати в дорогом платье, которое дурно сидело на ее костлявой фигуре, и в совершенно не подходящей к случаю фамильной диадеме. — Княжна Эдерлеза? — на всякий случай кивнул Дмитрий, протягивая руку в приглашающем жесте. Девочка поджала губы. — Я не танцую. — Жаль, — с трудом скрывая облегчение, пожал плечами Дмитрий и хотел было уйти искать жену, но девочка, помявшись, окликнула его. — А вы тоже из Вены? — Почти, — ответил Дмитрий, — я из Зубровки. — А, так это вы граф Дмитрий, — фыркнула юная княжна, — вы мой кузен или что-то вроде того? — Что-то вроде того, — кивнул нехотя Дмитрий и уже собрался раскланяться, как вдруг девочка взяла его за так и не убранную руку. — Тогда можно и потанцевать. Двигалась Эдерлеза до того неловко и неумело, что Дмитрий, поначалу страшно раздраженный необходимостью развлекать этого ребенка, начал испытывать к ней что-то вроде сочувствия. — Ненавижу эти танцы, — зло проговорила девочка, в очередной раз наступая Дмитрию на ногу. — Давайте я провожу вас к фуршетному столу, — предложил он, — никто и не заметит. — Брат заметит, — выплеснула Эдерлеза, — как он мне надоел со своими приемами… — Заставляет вас танцевать со всеми гостями? — хотел было съязвить Дмитрий, но девочка посмотрела на него так затравленно, что он осёкся. — Ищет мне женихов. А сам, между прочим, невесту себе и не думает подбирать… — девочка посмотрела через плечо Дмитрия и сощурилась, — с кем это он? Рыжая какая… Дмитрий усмехнулся. — Надо полагать, с моей женой. Эдерлеза смущенно закусила губу. — Вы только не думайте, что я со зла про рыжую сказала. Рыжий вообще цвет хороший, правда… Дмитрий раздраженно закатил глаза. — Давайте мы с вами перестанем уже мучить друг друга бесполезными беседами и пойдем выпьем? Эдерлеза обижено насупила нос. — Мне не разрешают вина. — Ну я же вроде как ваш «брат», — Дмитрий дернул уголком губ, — будем считать, что я вам разрешил. Девочка посмотрела на него со странным недоверием. — Вы славный, — выпалила она и тут же в смущении закусила губу, насупившись, — простите, что говорю глупости. Я просто терпеть эти все приемы не могу, а еще ногу натерла… Я сказала сейчас очень неприлично, да? Дмитрий усмехнулся. Искренность юной княжны подкупала его. — Если честно, я тоже от всего этого не в восторге. Эдерлеза неловко улыбнулась краешками губ, но вскоре снова нахмурилась, сжав ладонь у Дмитрия на плече. Графу вдруг вспомнилось, как совсем недавно, перед самым отъездом, он развлекал Фриду, потребовавшую научить ее «танцевать красиво, как он с мамой танцует» — оказалось, она, выбравшись из детской, подсматривала за ними с Наннель, решившими после пары бокалов вина пройтись восьмеркой танго по гостиной. Дмитрий тогда отчего-то очень развеселился — трехлетняя малышка, тянущая к нему требовательно свои крохотные ручки, слишком была похожа в своем страстном желании на свою мать, точно так же вытащившую его тогда, в гостиной, из кресла, чтобы прижаться к нему в неспешном танце. Он тогда приподнял дочку на уровень своих глаз, взял одной рукой ее за спину, прижав к себе, а другой, как взрослую, взял ее ладонь. Фрида, быстро забывшая свои требовательные интонации, громко смеялась, когда Дмитрий кружил ее по гостиной, наклоняя и обнимая всё крепче, и Дмитрию показалось, что дочь его запомнит этот странный полу-урок полу-игру на всю жизнь. Точно так же ему почему-то казалось теперь, что некрасивая девочка в фамильной тиаре запомнит их танец под гул венского оркестра — так крепко она впивалась пальцами в его плечо. — Да не нервничайте вы так, — усмехнулся Дмитрий, видя, как по покрытой подростковой сыпью щеке его партнерши сползает струйка пота, — сейчас дойдём тур танца, и всё закончится. — Ничего я не нервничаю, — огрызнулась девочка. Дмитрий поджал губы. Он не имел опыта общения с настолько юными барышнями и понятия не имел, как с ними можно найти общий язык. «Ведь и Фрида будет такой» — на секунду вспыхнула страшная мысль в его голове, и Дмитрий помрачнел. Он не заметил, как его кроха-дочь из ничего не соображающего младенца превратилась в подвижную девочку, умеющую шутить и умно рассуждать, и граф полагал, что точно так же быстро пролетит время до тех пор, пока его маленький «бесенок» превратится в такую же угрюмую, угловатую грубиянку, которую будет разрывать на части переходный возраст, и которую больше нельзя будет назвать «моя маленькая». Они выбрались из толпы танцующих, и Эдерлеза тут же отпрянула от него, заломив руки за спину. — Я знаю, что вам неприятно, — пробурчала она, искоса наблюдая, как Дмитрий берет с фуршетного стола два бокала, — простите, что у меня такие мокрые ладошки… Прозвучало это так глупо и так прелестно, что Дмитрий с трудом сдержал улыбку. — Бросьте кокетничать, — усмехнулся он, протягивая юной княжне наполненный бокал красного вина, — для меня было честью с вами танцевать. — Да можете хотя бы вы мне не врать?! — воскликнула девочка слишком громко (пара гостей обернулась на них, но тут же снова занялась беседой), — я знаю, что вы думаете! Не нужно меня успокаивать! Дмитрий сжал зубы. В нём все-таки зрело раздражение. — Ну и что вы хотите, чтобы я сказал? — понизил голос он. Девочка выглядела так, будто готова была расплакаться. — Я не знаю, — пробормотала она себе под нос, — если честно, я вообще не знаю, зачем вы стоите и слушаете меня здесь, оттоптавшую вам все ноги уродину… Дмитрий с тихим стоном выдохнул и наклонился к самому уху юной княжны. — Послушайте, Эдерлеза, — сказал он, для вида соединяя их бокалы, — у меня есть дочь, и когда она что-то хочет от меня получить, сама не зная чего, она пускается в изощренные манипуляции. Точно так же хнычет без причин и смотрит, что я ей скажу. Вы ведете себя точно так же. Разница лишь в том, что моей дочери три года. Хватит себя жалеть, кузина. Пока вы сами себя не убедите в том, что вы красивы, и что вы звезда на этом приеме, никто не будет так думать. Эдерлеза отскочила от него, гневно округлив глаза, но во всем ее движении будто читалось согласие. В гневе, пробивавшемся сквозь пелену самокопания, было совершенно разумное осознание сказанных Дмитрием слов. — Ну простите, кузен, что потратила ваше время, — с обидой проговорила девочка, но проговорила это гордо, затем залпом выпила остатки вина, закашлялась и, не прощаясь, скрылась, пошатываясь, в толпе гостей. Наннель потеряла счет времени — так быстро и пестро кружился вокруг нее нескончаемый поток гостей на странном приеме. — Мне кажется, или мы танцуем с вами неприличное количество кругов подряд, — попыталась отшутиться она, но Йован, изумительно красивый в свете сияющих гирлянд, уверенно держал ее за талию. — Правда? Я и не заметил, — притворно изумился он, — с вами невероятно легко! В вас будто течёт наша, морская, жгучая кровь… — Если вы хотели сделать комплимент моему происхождению, то у вас вышло слишком витиевато, — устало улыбнулась Наннель, косясь на блестящую в ухе своего партнёра золотую серьгу, — к тому же, я из Езоло. Это на севере Италии. — Между прочим, если взглянуть через Которский залив, то можно увидеть венецианскую ривьеру, — улыбнулся ослепительно Йован, — так что считайте, что и так мы связаны. — Вы странный человек, — честно сказала Наннель, — простите, что говорю так, но мне все еще не укладывается в голову, что вы могли сорвать с места целую труппу театра, чтобы просто напоить ее шампанским. Йован властно прокрутил ее в руках, переходя в другую фигуру танца. — Такой вот я, — снова улыбнулся он, — простите мне моё горячее сердце. Я ведь цыган, а цыгане склонны к буйствам. Вам ли не знать? Наннель пристально взглянула в огневые глаза юноши напротив и неприятно поежилась. — Что вы имеете в виду? — Бросьте ломаться, как будто Дмитрий не устраивает таких вечеров, — нехорошо улыбнулся Йован, — я с ним не был знаком до этого вечера, и, если честно, думал, что он моложе, но он же король цыган своей страны, должен соблюдать традиции! — У вас очень искаженное мнение о цыганских традициях, — охнула Наннель, почувствовав, как рука на ее талии сжалась сильнее, — мы живем тихую уединенную жизнь! — Он позёрствует перед вами, будьте уверены, — Йован улыбнулся шире, и Наннель показалось, что его чуть выпирающие передние зубы стали похожи на клыки, — спросите, сколько у него внебрачных детей. Наверняка в городе он веселился очень озорно в пору своей юности. — В пору своей юности мой муж был на войне! — воскликнула Наннель, всерьез испугавшись напора своего нового «родственника», — вы слишком молоды и не знаете, о чем говорите! — Я не сильно моложе вас, «сестра», — прошелестел голос у нее над ухом, — И зачем вам такое тяжелое ожерелье? На улице жарко. Давайте-ка его снимем! Наннель не успела издать и звука, как властная ладонь легла на ее шею, сбрасывая на землю дорогое украшение. Кожу над ухом опалило горячее дыхание. — Я сейчас закричу! — предупредила Наннель юношу в последней попытке того вразумить. — Кричите сколько угодно, — хищно улыбнулся Йован, — мне это даже нравится. Наннель уже занесла руку, чтобы отвесить нахальному «родственнику» крепкую пощечину, как вдруг откуда-то издалека, перекрывая гул толпы, раздался плеск воды и протяжный, испуганный крик. — Эдерлеза! — воскликнул Йован, отступая от Наннель с перепуганным взглядом и, расталкивая гостей, бросился к берегу залива. Как в замедленной киносъемке Наннель смотрела, не отрываясь, на то, как только что чуть не вцепившейся ей в шею демонический князь, на ходу стаскивая с себя фрак, ныряет в воду прямо с нависшего утеса и, спустя несколько долгих мгновений, вытаскивает под взглядами встревоженных гостей на пологую часть берега тощую девушку, которая, как показалось Наннель, в начале вечера была вручена Дмитрию на поруки. — Не плачь, моя маленькая, — успокаивал девицу Йован, гладя по мокрым волосам и целуя в испуганное лицо, — я тебя очень крепко держу. Пойдём, найдем тебе новое платье? Думаю, гости нас извинят. Наннель была совершенно сбита с толку. Этот чуткий, взволнованный юноша, прижимавший к себе сестру, совершенно не походил на того, кто только что шептал непристойности ей в шею. За своими наблюдениями Наннель совершенно не заметила, как к ней подошел муж. — Кажется, это я виноват, — с сомнением проговорил он, следя за ее взглядом, — видимо, девчонке действительно нельзя было пить вина… — Это так странно, — проговорила Наннель, игнорируя его слова, — только что я была готова дать этому князю пощечину, а сейчас я сомневаюсь, что вообще хоть на долю знаю его… — Нечему тут удивляться, — совершенно спокойно сказал Дмитрий, — семейные узы для цыган святое. Сестра для него наверняка много значит. — Что-то я не припомню такой страстной любви между тобой и твоими сестрами, — едко выплеснула Наннель. Дмитрий пожал плечами. — Мы редкий вид цыган, умеющий контролировать свои эмоции. Я могу издеваться на сестрами и не разговаривать с ними по много лет, но если им понадобится моя жизнь, они могут взять ее, не задумываясь. Как и ты. Как и Фрида. Семья — это самое важное. Наннель поёжилась, прижимаясь, не глядя, к плечу мужа. — Ты поэтому устроил всю эту криминальную историю год назад в «Гранд Будапеште»? Чтобы спасти деньги семьи? — Не мог же я позволить любовнику своей матери заполучить наше состояние! — фыркнул Дмитрий, положив ладонь ей на спину, — и мне приятно, что ты осознаёшь это. Газеты попытались выставить меня чудовищным меркантильным мерзавцем. — Сложно не быть меркантильным мерзавцем, когда все деньги и владения твоей семьи могут в раз отойти чужому человеку, — согласилась Наннель, — хотя я и отношусь к Густаву с большой теплотой. Дмитрий мягко провел по ее покрытой шелком спине и остановился на плечах. — Почему ты не сказала, что ожерелье так давит на тебя? — спросил он, мягко проводя пальцами по покрасневшему основанию шеи, — кстати, где оно? Потеряла? — Оно было достаточно красивым, чтобы немного потерпеть, — проговорила Наннель, останавливая уже нагнувшегося к траве мужа, — не надо, не ищи. Дмитрий мягко приблизился еще теснее и прикоснулся губами к покрасневшей шее. — Никогда больше не терпи неудобство, — прошептал он, — красота того не стоит. Наннель обернулась и погладила его по щеке. — Тогда я не хочу больше терпеть этот проклятый прием, — вздохнула она, — слишком много буйства. — Я думал, горячность тебе близка, — подтрунил над ней Дмитрий, но все-таки повел, подхватив за локоть, к выходу из княжеского сада. — Горячность, но не бездумный кутеж, — возразила Наннель, — ты бы слышал, какие мерзкие вещи твой новоявленный «брат» мне рассказывал! Дмитрий нахмурился. — Очевидно, пытался тебе доказать, каким отъявленным дьяволом я мог быть в молодости? Наннель с подозрением посмотрела на него и медленно кивнула. — Это вполне в местном духе — пытаться приписать всем родственникам приспешность к местным традициям. И я не хочу тебе врать, — тихо произнёс Дмитрий, крепче беря ее за руку, — ты знаешь, что я не ангел. Я убивал, я был жесток, ты знаешь. Да я и с женщинами никогда не был образцом поведения. Когда война закончилась, людям хотелось тепла, особенно вдовам, оставшимся без мужей. Я достаточно беспечно пользовался их отчаянием. Наннель на секунду замолчала, задумавшись. — Как много из жителей Лутца теперь, как думаешь, твои дети? Дмитрий вздрогнул и закусил губу. — Умоляю, не заставляй меня вспоминать об этом, — он взял ее за плечи, заставляя смотреть себе в глаза, — это было больше двадцати лет назад. Я был молод и очень глуп. — И, очевидно, очень красив, — грустно усмехнулась Наннель, — раз такое количество луцских женщин были не против провести с тобой время. Дмитрий вдруг вторил ее улыбке. — Если честно, я думал, что я и сейчас в целом ничего. Наннель усмехнулась и прижалась к нему в коротком объятии, обхватив за талию. — Мне совершенно всё равно, с каким количеством девушек в городе ты спал, правда, — она посмотрела ему в глаза, — с моей стороны, с моим-то прошлым, стыдить тебя было бы глупо. Да и потом… Наверное, это утешило женщин. Я видела, как убивалась мать, когда погиб мой отец. Если бы у нее тогда рядом оказался сильный мужчина в постели, может, она бы сохранила самообладание… — Ты преувеличиваешь роль мужчины, — смутился Дмитрий, пропуская Наннель впереди на выходе из сада. — Отнюдь, — возразила она, — женщины слабы, даже самые сильные. Иногда мы просто устаем делать вид, что можем справиться со всеми бедами мира в одиночку. Тогда нам нужен тот, кто хотя бы создаст видимость того, что мы не одни. — То есть то, что ты осталась со мной, частично продиктовано твоим желанием закрыть потребность в видимости защиты? Наннель положила голову ему на плечо. — Отчасти, так и было. Я была уверена, что ты играешь роль сильного человека. До тех пор, пока ты не предложил мне бежать вместе. Тогда я поняла, что это не игра. Дмитрий, замедлив на секунду шаг, переплел их пальцы, ничего не говоря. Надо Которским заливом, медленно накрывая горы бархатной темнотой, наступала глубокая ночь. Гости на княжеском приеме, разгоряченные выпивкой и танцами, не могли заметить, как двое из них, покинув сад, направлялись в свои комнаты — спасаться от общей видимости веселья ощутимым присутствием силы.