Часть 28. От рассказчика. Любовь с первого раза
12 ноября 2023 г. в 00:12
От рассказчика:
Фрида была в разводе. Разговор об этом зашел случайно и как-то нелепо — господин Мустафа, прервав наши вошедшие в привычку посиделки на террасе за чашкой кофе и бокалом «маргариты», попросил у Фриды какие-то документы, и та, закопошившись по карманам, на секунду вытащила паспорт.
— Прекратите пялиться, — беззлобно осадила она меня, победно улыбнувшись моему смущению, — я сама пытаюсь понять, как вытравить эту мерзкую фамилию из своих документов и своей жизни.
«Мерзкой фамилией» Фрида назвала, не много не мало, фамилию Виттельсбах — носимую, как я мог судить, наследниками правящего дома Баварии.
— Могу я спросить, чем вам так не угодил титул баварской принцессы? — усмехнулся я, ощутив, что на меня не злятся, и я могу продолжить свой интеллигентный допрос, — слишком мешает тому, чтобы быть принцессой цыганской?
Фрида поджала губы.
— Принцессой цыган мне быть не может помешать ничто, — гордо сказала она, — но мой кретин-супруг настолько закостенел в своих взглядах, что, когда мы обвенчались, пытался запретить мне и работать, и заниматься делами местной общины.
— Весьма недальновидно с его стороны, — улыбнулся я, — я видел в зеленой гостиной ваш портрет с саблей наголо.
Темнокудрая красавица взглянула на меня с непониманием, а затем рассмеялась.
— А, Вы про ту фотографию? — она снова отпила «маргариту», — мой дядя Густав тогда снимал меня постоянно, когда приезжал в Лутц! Его почему-то очень забавляло, что я играла в мальчишеские игры. Папа купил мне деревянную саблю, и мы с ним часто «сражались». Пару раз мне даже удавалось отделать его до синяков!
Казалось, этим фактом Фрида была особенно горда.
— Вы не любили куклы? — усмехнулся я.
— Мне было с ними скучно, — Фрида пожала плечами, — знаете ли, в доме, где есть конюшня и коллекция турецких сабель с резными рукоятками, сложно заинтересоваться игрой в дочки-матери.
Я с восторгом взглянул на эту живую, дерзкую женщину и не сразу вспомнил, о чем мы начинали наш разговор.
— А где вы познакомились с мужем?
— Мы вместе учились во Флоренции на факультете истории искусств. Только вот я приехала туда действительно учиться, а он там проводил время, как принято во всех больших аристократических домах, «с наименьшим ущербом для мировосприятия». Я училась на реставратора, а он ошивался на теоретическом отделении.
— Я думал, вы специализируетесь на фламандском возрождении, — удивился я упоминанию Флоренции. Там, по моим скудным познаниям, с фламандской живописью никогда не работали.
— Не совсем, — Фрида заправила за ухо непослушную прядь волос, — я специализируюсь на подделках. Могу провести экспертную оценку живописных копий любого периода, начиная с проторенессанса.
— То есть, вы можете распознать любую фальшь? — улыбнулся я.
Она горделиво вскинула голову, но вдруг взгляд ее переменился: огромные голубые глаза потускнели, и во всей фигуре вдруг начало ощущаться отчаянно скрываемое негодование.
— Могу распознать подделку в чем угодно, кроме как в любви, — проговорила она куда-то в сторону, — стоило понять это, прежде чем выходить замуж, конечно.
Я неловко поежился.
— Вы же не хотите сказать, что…
— О боже, нет, — отмахнулась Фрида, — он не изменял мне, если вы об этом. Но он никогда меня не любил. Сделал предложение, как это принято у немцев: прагматично и с дальновидным прицелом. Дегофф-Унд-Таксисы — одна из немногих семей, которой удалось после войны сохранить хоть какие-то сбережения. Я — наследница. Он посчитал, что делает мне, как полукровке, большое одолжение, беря меня замуж. Мне стоило понять это сразу, а не бросаться в омут с головой…
Мне вдруг стало жаль ее — эту бесконечно сильную, мудрую молодую женщину, которая корила себя за сущий пустяк. Кто, скажите мне, не ошибался ни разу в любви? Но эта женщина была Дегофф-Унд-Таксис (что бы ни было написано в паспорте), и гордость ношения этой крови в жилах налагала на нее ответственность за каждый неразумный поступок.
— Как давно вы в разводе? — зачем-то спросил я.
— Года три, наверное, я не особо считала, — Фрида пригубила «маргариту», — мы развелись очень быстро, его мамаша до сих пор припоминает мне, во сколько обошлась свадьба. Невыгодное это было, однако, вложение…
Она вдруг болезненно прикрыла глаза.
— Знаете, о чем я не могу перестать думать? — сказала она, — маме было тридцать, когда я появилась на свет. У нее на тот момент уже была головокружительная карьера и мой отец в качестве опоры. Идеальная жизнь в идеальном возрасте. Мне двадцать восемь, и у меня нет ничего. Я всё еще начинающий специалист с мизерной научной степенью без особых шансов на мировую известность, с разводом за плечами, бездетная и безнадежная, разочарованная в любви настолько, что иногда хочется кричать.
Повинуясь какому-то странному порыву, я потянулся к ее руке и осторожно, целомудренно коснулся поцелуем ее бледных пальцев.
Фрида посмотрела на меня с удивлением.
— Любовь штука сложная, с ней почти невозможно разобраться с первого раза, — улыбнулся я ободряюще, — поверьте мне, я писатель. И я был дважды разведен!
Фрида посмотрела на меня во все глаза и вдруг очень звонко, как девочка, рассмеялась, будто не изливала мне только что душу на грани отчаяния.
— Что же, надеюсь, хотя бы в ваших словах подделка не обнаружится!
— Можете быть уверенной, — искренне произнёс я, так и не отпустив ее пальцы.