Возвращение в Лутц

Управляющий, пришедший к Дмитрию сверить все счета поместья и города за месяц, удивлённо замер, прислушавшись — под сводами замка от холла и до самого кабинета хозяина разносилось, перемежаемое страшной руганью, ангельское бельканто. — Госпожа графиня репетирует новую оперу, — поспешил сказать Дмитрий, предваряя закономерный вопрос. Наннель готовилась к премьере, и подходить к ней в этом состоянии было равносильно смерти. Юное дарование Кристина, от которой Дмитрий на удивление не раздражался, описывала эмоциональный фон Наннель перед премьерой как «близкий к тому, что исходит от дам в положении». За две недели до выступления ее начинало тошнить, за неделю — кидать из слёз в смех за считанные секунды. В последние три дня, когда оставалось отрепетировать лишь самые мелочи, она либо, не говоря ни слова, уезжала в Вену, чему Дмитрий был в тайне рад, так как, попадись он в этот период Наннель под руку, рисковал остаться без жизненно важных органов, либо запиралась в оранжерее, репетируя до изнеможения каждую из своих арий. Вот и теперь, за два дня до новой «Травиаты», которую привез в Вену именитый парижский режиссер с намерением непременно заполучить в постановку диву фон Тешем, Дмитрий и Наннель по обоюдному негласному согласию решили не встречаться вплоть до того момента, когда занавес в Венской опере опустится на финальном поклоне, и Наннель выдохнет спокойно. Разминуться на пару дней в огромном замке было не так уж сложно, и Дмитрий, проводивший все свободное время в своем кабинете, мог осознавать нахождение своей жены в пределах досягаемости лишь по непрерывному звуковому сопровождению. Вот и теперь: душераздирающая ария умирающей Виолетты кружила под сводами готических залов, заставляя управляющего раскрыть рот от удивления, а Дмитрия привычно ухмыльнуться. Но вдруг что-то случилось: на самом драматичном месте арии голос вдруг оборвался. Дмитрий насторожился — если Наннель не довела музыкальную тему до конца, то должно было произойти что-то из ряда вон выходящее. — Что-то не так, — сказал Дмитрий скорее сам себе, чем управляющему, и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Наннель чуть не подпрыгнула на месте: позади нее, в ее обители, никому не достижимой оранжерее, среди посеревших от зимы цветов, стояла незнакомая женщина умопомрачительной красоты. Ее волосы, выбеленные перекисью по последней моде и свитые в пышную прическу на затылке, легким матовым светом мерцали в лучах пробивавшегося сквозь снег и помутневшее стекло солнца, из-за чего незнакомка, облаченная к тому же в светлый костюм белой шерсти, напоминала фею или приведение. — Мать твою! — взвизгнула Наннель, хватаясь за сердце, — Кто вы?! Незнакомка холодно улыбнулась. Наннель поежилась: при совершенно белой коже и локонах у незваной гостьи были темные — почти без разницы между радужкой и зрачком, — глаза. — Добрый день, — проговорила та красивым грудным голосом, — я приехала, как обычно, не предупредив, не думала, что вызову такой переполох. Я, знаете ли, люблю приходить сюда сразу после долгой дороги. Правда, помнится, раньше здесь было поживее… — Да кто вы такая, черт возьми?! — нелюбезно прошипела Наннель, запахиваясь резким движением в свой шелковый халат. Находиться в неглиже перед шикарно одетой дамой было почему-то неприятно, — и что вы делаете в моем доме?! — Вашем? — хищно протянула незнакомка и вдруг обернулась, услышав быстрые шаги. — Что ты здесь делаешь, Адельгейда? — холодно спросил Дмитрий, подходя ближе. Незнакомка обернулась и изящно запрокинула голову в беззвучном смехе, обнажая шею. — У вас в Лутце что, все резко забыли правила приличия с моего последнего визита? Придется взяться за вас! Здравствуй, Дмитрий! И она, не глядя на Наннель, нагло потянулась к графу в приветственном поцелуе. Тот скривил рот, но не отстранился. — Что здесь происходит? — нервно спросила Наннель, с раздражением смотря на открывшуюся ей сцену. — Познакомься, — процедил Дмитрий сквозь зубы, — это Адельгейда Монфор, графиня земель Форарльберг. Имя пресловутой несостоявшейся невесты Дмитрия, произнесенное на свадьбе Летицией, мгновенно всколыхнулось в памяти Наннель, и она приложила все свои актерские способности, чтобы убрать из голоса раздражение. — А вас и представлять не надо, — Адельгейда растянула губы в узкой улыбке, — кто же не знает примадонну фон Тешем! Вы приглашены к выступлению в Зубровке, полагаю? — Не делай вид, что не читаешь газет, — обернул ее Дмитрий, — это моя жена. Адельгейда театрально округлила свои бесконечно красивые глаза. — Ах, вот как? — воскликнула она, — а я всё думала, что это шутка! Дмитрий сжал кулаки. Наннель, застигнутая подобной наглостью врасплох в редкую минуту собственной уязвимости, все-таки справилась с собой, выдавила из себя улыбку и сжала ладонь на локте начинавшего зеленеть от раздражения графа. — Мы с мужем рады принять вас в нашем доме, — отчеканила Наннель, все больше возвращая к себе самообладание. Шелковый халат неопрятно сполз с ее плеча, обнажая край шрама, но ее это больше не беспокоило. Спрятав прочно за заслоном из светских норм истрепанную репетициями и расслабленную домом душу, в игру снова вступала дива фон Тешем. — Я ехала в Небельсбад на отдых, и решила заехать к вам на чай, — промурлыкала Адельгейда, не сбавляя оборотов, — но вы же позволите мне остаться на ночь, верно? Усталому путнику нужен приют!.. Наннель почувствовала, как сжались под ее пальцами мышцы графа. — Прекрати юлить, ты ехала совсем не на чай, — фыркнул он раздраженно, — ты никогда не приезжаешь меньше, чем на неделю. — Это так трогательно, что ты помнишь все мои привычки, — заговорщическим тоном заговорила Адельгейда, поглядывая украдкой на Наннель. Та продолжала держать маску светской дамы. — Мы как раз собирались обедать, — улыбнулась Наннель самой обворожительной из своих улыбок, — приглашаю вас составить нам компанию. Адельгейда, смерив Наннель победным взглядом, обратилась к Дмитрию. — С большим удовольствием. Думаю, Клотильда меня проводит. Вам ведь нужно привести себя в порядок? Если ты спустишься в этом, — женщина окинула красноречивым взглядом домашний жакет Дмитрия с красным стёганым воротником, — я слишком сильно удивлюсь! И, изящно махнув рукой в белой кожаной перчатке, удалилась из оранжереи, не оглядываясь. Наннель устало выдохнула, потирая виски. — Я всё могу объяснить, — на всякий случай сказал Дмитрий, зверем посмотрев в сторону уже пустовавшего места. — Что ты собрался объяснять? — пробормотала Наннель, — То, что ты был помолвлен, а потом что-то пошло не так? Ты уже в том возрасте, когда таких историй у аристократа должно быть несколько. Ты меня не впечатлил. Но какого черта она приходит в мой дом и ведет себя, как хозяйка?! — Мы не были помолвлены, — ответил Дмитрий, — моя мать мечтала нас свести и привозила ее в Лутц каждый сезон в течение пяти лет, пока я не ушел на фронт, и о всех возможных ритуалах можно было наконец забыть. И это было двадцать лет назад! — А она очень красива, — зачем-то заметила Наннель, доставая из кармана халата мундштук. Дмитрий перехватил ее пальцы, медленно целуя каждый. — В той же степени красива внешне, что и отвратительная внутри, — мягко проговорил он, глядя Наннель в глаза, — совершенно бессмысленная ревность с твоей стороны. — Я и ревность? Никогда! — вспыхнула Наннель, поджимая губы, — иди, приказывай подавать обед. А мне нужно надеть что-то подходящее твоей высокой гостье. И, уже уходя, Наннель вдруг остановилась в дверях и грозно посмотрела на Дмитрия. — И не дай бог ты тоже переоденешься! На обед подавали подстреленного накануне Дмитрием кабана — граф любил кровавую охоту в одиночестве, никак не соответствующую светским выездам верхом для получения легких трофеев в виде перепелов и диких гусей. Дмитрий выходил в леса один, в сопровождении самого преданного егеря, и мог по несколько часов, стоя по колено в снегу, выслеживать добычу. Наннель не могла осуждать его за это — и все же старалась не думать о том, что туша, водруженная слугами на стол на подложке из зелени, могла еще утром отнять у ее мужа жизнь своими клыками. — Боже, какая прелесть! — воскликнула Адельгейда, потирая руки, когда лакей ловким движением взрезал кабану брюхо, нашпигованное лесными ягодами, — сто лет не ела зубровских деликатесов. Фрау фон Тешем, вам по душе местная кухня? Наннель, едва спустившаяся в обеденный зал, уже хотела было ответить, но Дмитрий перебил ее. — Наннель теперь графиня Дегофф-унд-Таксис, что бы ты об этом не думала, обращайся ней соотвественно, — грозно сказал Дмитрий, отсылая слуг. — Да, но ведь она продолжает выступать под своей фамилией, — Адельгейда улыбнулась, — значит, я могу ее так называть. — Нет, я не люблю местную кухню, — спокойно ответила Наннель, не реагируя на перепалку, хотя Дмитрий видел, как сжались под столом ее пальцы, — слишком сложная и жирная для меня. Предпочитаю французские рецепты. — А я, знаете ли, всегда любила местную кухню, — отчеканила с хитрой улыбкой Адельгейда, накалывая сочащееся мясо на трехзубую вилку, — еще с тех пор, как проводила в этом замке детство. Ты помнишь, как мы резвились здесь каждое лето, Дмитрий? Граф молча сделал большой глоток вина. Наннель вежливо улыбнулась. — Представляю, как вам здесь было вольготно. Парк выглядит прекрасным местом для прогулок. — О, вы не представляете насколько! — продолжала говорить с напором незваная гостья, — Нам было очень весело. Между прочим, в этом самом саду мы с ним вместе лишились девственности! Дмитрий от неожиданности поперхнулся, проливая вино на манжет. Наннель сжала зубы. — Что ты говоришь! — вспылил граф, глядя то на развязную женщину перед собой, то на свою удивительно тихую жену, ожидая бури, но Наннель казалась на удивление спокойна. — О, перестань, это же такая история! — продолжала с улыбкой Адельгейда, — Дмитрий был таким милым восторженным мальчиком, его совершенно не смутило, что во время его ночных прогулок на аллее его встречает некто в маске и утягивает в кусты. Правда, тогда этот дурачок решил, что это не я, а моя сестра любит его, потому что мы тогда с ней носили одинаковые брелоки на браслетах, а Дмитрий, умудрившись разглядеть в темноте этот брелок на моей руке, на утро сначала увидел сестру, а не меня, и сделал неправильный вывод. О, да он же потом лез к нам в спальню по стене! Какое было зрелище, хотя, конечно, он потом упал и сломал ногу… Ах, это было грустно, конечно, но те наши ночи были бесподобны. Дмитрий был хоть и дурак, но дурак со знанием дела уже в свои неполные шестнадцать!.. Дмитрий хлопнул ладонью по столу. — Какого хрена на тебя нашло?! — воскликнул он, — кто тебе дал право заявляться сюда и нести околесицу при моей жене?! — О, милый, не кипятись, — усмехнулась Адельгейла, поглядывая на все еще молчащую Наннель, — я думаю, ее сложно чем-либо смутить. Ведь не так легко заставить краснеть человека, который провел пять лет в борделе на Лёвенгассе? Повисло молчание, прерываемое возбужденным дыханием наглой гостьи. — Я совершенно случайно пообщалась с неким виконтом в Вене, который рассказал мне много интересного про диву фон Тешем. Удивительно, какая в этом жутком мире, где вы живете, мадам, взаимовыручка. Все в курсе, что вы шлюха, но никто так и не объявил об этом открыто. Вот я и подумала, что, наверное, нечестно будет держать в неведении вашего нового мужа, тем более, что я имею перед ним дружеские обязательства… Дмитрий уже открыл рот, чтобы осечь грубиянку, но вдруг замер, оглушенный случившимся: Наннель, сидевшая в покорном молчании, вдруг вскочила с места — так резко, что огромный резной стул с грохотом опустился на каменный пол, — и, подлетев к Адельгейде, схватила ее за волосы, болезненно оттягивая назад. В руках у Наннель блеснула трехзубая охотничья вилка с остатками обеда. — Молчи, сука, и запоминай, — с шипением произнесла она, вытирая вилку о белый воротник костюма своей соперницы, — я очень рада за тебя, за то, что ты лишилась девственности с моим мужем. Он правда очень хорош. Мне повезло не так сильно, потому что я лишилась девственности с мясником — на Лёвенгассе, знаешь ли, не только виконты поначалу заходили. Полагаю, тебя это не шокирует? Так вот, благодаря ему я знаю, как вскрыть артерию любой твари так, чтобы она подольше мучилась. Ты меня поняла? Адельгейда, в попытках вырваться исцарапавшая себе всю шею о вилку, беспомощно зашипела. Дмитрий завороженно смотрел на то, как его хрупкая жена целится обидчице вилкой точно в артерию, и не мог отвести взгляда. Она напоминала страшную валькирию — с горящими белыми глазами, растрепавшимися «волнами», с ниткой жемчуга, перекрутившейся на шее наподобие висельной петли, — и такой он любил ее еще острее, будто по-иному, открывая для себя совершенно другого — все еще самого близкого и родного — человека. Приятно было защищать и оберегать слабую женщину в его жизни, но беречь покой такой бестии, которая может сама спасти себя, но почему-то выбирает раз за разом доверчиво опереться на его плечо, было невообразимо волнительно. Наконец, он опомнился. — Если ты хотела меня шокировать, Адельгейда то тебе не удалось, — с холодной улыбкой проговорил Дмитрий, не спеша отводить руку Наннель от исцарапанной вилкой шеи, — я знаю о прошлом моей женщины абсолютно все, даже то, что ты и представить себе не можешь. И даже если ты захочешь рассказать кому-нибудь об этом в Вене, то лишь опозоришь себя. Но ты ведь не захочешь, верно? Адельгейда затравленно покачала головой. Наннель, постепенно приходя в себя, убрала вилку и, схватив женщину за шиворот дорогого костюма, вытащила ее из-за стола. — Езжай в свой Небельсбад и не смей больше приближаться к нашему дому, — отчеканил Дмитрий, бросая Адельгейде в лицо своевременно принесенным слугами изящным дамским пальто. — Ты чертов безумный идиот, — прошипела она, — мы могли бы быть вместе все эти годы! А ты предпочел трахать распоследнюю шлюху! Секунда — и Адельгейда вскрикнула, прижимая ладонь к горящей от пощечины щеки. — Я надеюсь, мои сестры узнают и об этом, — зловеще улыбнутся он, — и прекратят подсылать тебя сюда. Убирайся немедленно и забудь дорогу в Лутц. Адельгейда еще сыпала отборными проклятиями, выходя из замка и садясь в автомобиль, но граф и графиня уже не слышали ее. — А я говорила, — процедила Наннель, вытирая ребром ладони со лба выступившие капельки пота, — что не надо злить меня, когда я работаю над новыми ариями! Дмитрий застыл на секунду, осознавая сказанное, а затем вдруг взорвался безудержным смехом, приближаясь к Наннель и заключая ее горделиво приподнятое лицо в свои ладони. Наннель, наконец, расслабившись, прикрыла глаза и позволила ему мягко очертить пальцами ее скулы. — Скажи, — вдруг спросил Дмитрий, наклонившись к уху жены, — а ты правда потеряла девственность с мясником? Наннель укусила его за подбородок. — Идиот, — пробормотала она, — я же не спрашиваю, как ты умудрился переспать с этой сукой прямо в парке. — Резонно, — согласился Дмитрий, возвращая жене укус, и вдруг заметил валяющийся на полу резной стул. — И все-таки, предлагаю закончит обед, — предложил он, садясь на свое место, — дичь сегодня на редкость удалась.