Луна, магия и промысел богов

В Землях Теней даже лес был совершенно не таким, каким привыкла видеть его Тави — опытная, повидавшая многое путешественница. Ночь в обычном лесу полнилась самыми разными звуками: шелестели листья, шуршали под ногами быстрых зверьков ветки, цокали сверчки, протяжно ухали филины… По первости она, тогда ещё юная жрица, немного боялась ночевать вне города — но с опытом и умением постоять за себя пришла в конце концов и уверенность. Но сейчас Тави было страшно — намного страшнее, чем той неопытной двадцатилетней девочке, с пятого раза сумевшей зажечь костер. Лес в Рейтвине молчал. Молчал, словно высохший, сунутый в домовину и забытый там полвека назад мертвец — прямо как сам Кетерик Торм, и эта мысль заставляла Тави нервно, почти безумно улыбаться. Она протянула дрожащие от холода руки к слабому, почти не греющему огню — здесь, в Землях Теней, любой свет и любое тепло будто впитывалось в окружающий их мрак — и снова развернула молитвенник, вглядываясь в плывущие перед уставшими глазами слова. Снова, и снова, и снова — до тех пор, пока не начнет жечь под веками, и после тоже. Эта проклятая тишина давила, нет, просто-напросто раздавливала; слова молитв тонули в ней, словно в густом непроглядном тумане, и спасения не было. Наверно, у теней были свои счеты к ней, служительнице извечной противницы Шар; тени боялись огня и не подходили ближе, но Тави чувствовала каждую из них — притаившуюся, ожидающую, хищную. — Тави, — тихо позвал ее Гейл; около костра с ней остался только он — остальные, судя по всему, уже разбрелись по своим спальным местам. Она даже и не заметила, когда именно. — Что? — без выражения спросила Тави. — Ты перечитываешь это уже в шестой раз за вечер, — он слегка поморщился и привычным болезненным жестом растер ладонью грудь. — Я… ну да, я считал. — А мог бы пойти спать. — Возможно, у меня есть свои причины не спать. Тави секунду помолчала. — Ужасно тихо, — сказала она нехотя. — Тихо и холодно. Как в… как в могиле. Он придвинулся ближе к костру, кутаясь в свой красивый дорогой плащ — такой же неуместный в этой грязной глуши, как и сам Гейл; чуть-чуть поколебавшись, он искоса посмотрел на Тави. Точнее, на ее синие от холода губы и покрытые мурашками ладони; то ещё зрелище, мрачно подумала она. Поношенная накидка ни дьявола не грела — Тави планировала купить новую во Вратах, но кто же знал, что… — Ты позволишь? — он широким, даже несколько нервным жестом распахнул полу плаща, не то боясь ее отказа, не то — собственной смелости. — Я… я настаиваю. Вопреки уверенной формулировке, слова прозвучали скорее просительно — и Тави не нашла в себе сил им сопротивляться. К тому же, ей было холодно — и кому будет лучше от того, что следующую битву Тави встретит, шатаясь от простуды? Она белкой юркнула под плащ и прижалась к твердому, восхитительно тёплому боку; вдыхая, Тави ощутила запахи воздуха после грозы, каких-то свежих трав и совсем чуточку — самого Гейла. Это не свидание, напомнила она себе, чувствуя, как по сердцу растекается непозволительная нежность; глупые мысли нужно заталкивать обратно так глубоко, как это только возможно. — Какой же ты теплый, — преодолевая неловкость, сказала Тави. — У тебя нет лихорадки? На всякий случай она приложила ладонь к его лбу. — До нашей огнеопасной Карлах мне, разумеется, далеко, — Гейл отвел ее руку и легонько погладил костяшки пальцев, — но, подозреваю, дело в сфере. Кажется, среди прочих эффектов она ещё и повышает температуру тела. — Как интересно, — протянула Тави безо всякого интереса. Он вздохнул. — Давай поговорим о чем-нибудь другом… о чем-то более приятном для нас обоих. Что ты больше любишь — лес или море? — Море, — Тави обвела взглядом окружившие их сухие деревья с черными, будто больные пальцы, ветками. — До десяти лет я жила во Вратах с моей бабулей. Она когда-то капитаншей была… наслушалась. Я даже хотела стать пираткой, представляешь? — она тихонько засмеялась. — Ладно, в восемь лет кем мы только не хотим быть. Самое смешное, что видела-то я его всего раз в жизни, и то почти все время пролежала в каюте… В общем, да — море. — Море, значит, — задумчиво произнес Гейл. — У меня дома когда-то была рапана — слышала о таких? Это даже не артефакт, просто морская раковина. Ее можно приложить к уху — вот так, — он едва прикоснулся к уху Тави основанием ладони и кончиками чуть согнутых пальцев, — и ты услышишь шум моря. Точнее, так я думал в детстве. Потом, конечно же, я узнал, что это вовсе не море, а моя собственная кровь шумит в сосудах… но это было потом. И к тому времени я уже кое-что умел. Прислушайся… Тави закрыла глаза — и услышала, с каким плеском и шипением бьются о красные скалы высокие сине-зеленые волны с белыми гребнями пены; в этот плеск и шелест незаметно вплеталась тихая, бесконечно печальная песня — хрустальный перезвон и пение скрипки. — Как красиво… — восхищённо проговорила она, ощущая, как наконец-то побеждает проклятую тишину эта мелодия. — Всего лишь крупинка дикой магии с архипелага Красных Скал, — произнес Гейл с явственно наигранной скромностью, но Тави видела, как тщательно он пытается скрыть гордость. — Звучит, конечно, весьма внушительно, но не заблуждайся на этот счёт. Это скопище камней было неплохо видно с моего балкона… а дикая магия на то и дикая, чтобы поднимать на смех законы пространства. Он убрал руку, и мелодия постепенно кончилась, растворилась в плавной коде; но это уже не имело значения. Теперь от тишины не осталось и следа: мир будто ожил и наполнился звуком — Тави слышала, как приливной волной шумит кровь в ее висках, как потрескивает тлеющий рядом с ними огонь и как размеренно, очень-очень ровно дышит в паре дюймов от нее Гейл. — У меня тогда было много свободного времени, — он крепче завернул их обоих в плащ, хотя Тави давно уже не было холодно. — В этом заклинании нет ничего важного или полезного… кроме того, что работа над ним помогала мне не сойти с ума. Когда ты совершенно один, нужно обязательно занимать чем-то ум. Кроме того, тогда я все ещё надеялся, что мои силы так или иначе вернутся, и я смогу справиться с моей проблемой. Силы, разумеется, не вернулись… но я вижу твои ожившие глаза. Значит, не такое уж никчемное это заклинание. — А если бы я сказала, что люблю лес? — Тави повернула к нему голову — и осознала, что их лица слишком близко — так близко, что она касалась подбородком жёсткой вышивки на его воротнике. — Ты не сказала бы, — бледные губы Гейла дрогнули в улыбке. Такие близкие — ей бы даже не пришлось тянуться, чтобы его поцеловать. Она заглянула в его глаза — и увидела в их выразительной бархатной глубине то, чего боялась так же сильно, как и ждала. Я бы сделала для тебя все, что бы ты ни попросил, подумала Тави. Стала бы твоей женой, жила бы в твоём доме, спала бы в твоей постели; заботилась бы о том, чтобы тебе всегда было уютно и спокойно — и целовала бы тебя, не в собственных мечтах, не в религиозном экстазе Плетения, а так, как это делают обычные женщины. Жарко, долго, мягко прикусывая губы и чувствуя, как щекочет и колет лицо борода; целовала бы, точно зная, что имею на это полное право. В какой-то другой, неслучившейся жизни, где ему не нужно умирать, а ей — идти против воли Матери Магии. — Я должна идти спать, — тихо сказала Тави и мимолётно коснулась ладонью его щеки. — Спасибо тебе за все. Я сменю тебя ближе к утру, ладно? — Тави, — он попытался поймать ее пальцы, но она ловко выскользнула из-под плаща, подхватила молитвенник и быстро направилась к себе. Ей снова было холодно. И снова будет тихо. Что бы ни задумывали боги, сведя их судьбы вместе, их промысел был очень, очень жестоким.