Луна, магия и промысел богов

— У тебя что-то случилось, — убежденно заявила Шедоухарт. Держа в руках маленький осколок зеркала, она деловито подравнивала челку; в отражении Тави видела ее сосредоточенное лицо и кусочек своего — бледного до такой степени, что веснушки на скулах казались почти черными. — Э-э-э… личинка? — предположила она, указывая пером на собственный глаз. — Вроде бы у тебя та же проблема. — Да, но я не выгляжу так, как будто со мной всю ночь танцевал Безмолвный Лорд. Тави промолчала и демонстративно аккуратно пододвинула к себе крошечную склянку, изъятую из чайного домика бабули Этель. Еще три склянки, уже украшенные бумажными ярлычками, стояли в ряд и ожидали внесения в опись; когда — если — все это кончится, нужно будет сдать их в хранилище ордена. Если, конечно, она, Тави, выживет. — Ты, разумеется, не обязана ничем делиться, — продолжила свою мысль Шедоухарт, — как служительница Леди Тайн, я всецело уважаю чужие секреты. Единственное, постарайся не умереть по дороге к Башням. Не то что бы я к тебе особо привязана, но, пожалуй, меня это немного расстроит. Она внимательно осмотрела идеально ровную челку и, по-видимому, не найдя к чему придраться, сунула зеркальце в сумку. Тави тщательно вывела на ярлычке последние буквы «проклятого поцелуя», переставила склянку к остальным, дописала последний пункт в списке и лишь после этого повернула голову к своей сестре по личиночному несчастью. — Я премного растрогана, шарранка. — Взаимно, мистритка. В другой ситуации их, скорее всего, пришлось бы разливать ледяной водой, как обезумевших кошек, после пяти минут знакомства; однако иллитидские корабли творят чудеса. Несмотря на то, что Шедоухарт бесила Тави каждой секундой своего существования, они все еще находились в одной комнате и даже, о великие боги, вполне друг друга устраивали. — Кстати, — Шедоухарт нежно провела по своему святому символу, — забыла сказать, что у меня близится время молитвы. Не была бы так любезна сходить куда-нибудь погулять? Обещаю — я тоже не буду мешать тебе общаться с богиней. — Молись, — Тави махнула рукой и вышла из комнаты. Первой, кого она увидела, спустившись на первый этаж таверны, была Мол. Не то что бы та была здесь единственной постоялкой: так называемый «Последний свет» прямо-таки кишел тифлингами — от их гомона и песен моментально заболела голова и разнылись зубы, и Тави ощутила уже начавшее казаться привычным раздражение. Кажется, помимо всего прочего, личинка действовала и на ее эмоциональное состояние — а может, и не только личинка. — Хэ-э-эй, мисс, мисс! — прокричала Мол, выкатившись практически под ноги, и Тави на всякий случай крепче вцепилась в свой не очень плотно набитый кошель. Никогда не знаешь, где притаился еще один маленький тифлинг, чтобы милосердно избавить тебя от пары лишних монет. — А я тебя везде ищу! — Зачем, малявка? — сурово спросила Тави. — Кстати, спасибо, что вступилась. С меня пирог с патокой. Ты любишь пироги с патокой? Зная Мол, она уже предполагала, что одним пирогом не обойтись — малолетняя предводительница малолетних ворюг была не из тех, кого легко сделать девочкой на побегушках. Тем интереснее было узнать, кому и зачем это всё-таки удалось. На чумазой мордочке Мол отразилась интенсивная работа мысли; она почесала затылок. — Ну-у-у… вообще-то меня уже угостили. Но если ты тоже хочешь мне что-то дать, то я, в общем, не буду против. Да. — Это кто ж такой добрый у нас… — подняв бровь, протянула Тави и потерла пальцем ноющую переносицу. По-хорошему, неплохо было бы немного отдохнуть — их объединенная личинками компания прибыла сюда несколько часов назад, и она почти ничего не успела, кроме как забросить вещи в их общую с Шедоухарт каморку и хотя бы немного разобраться с проклятыми зельями Этель. — Господин волшебник, который с тобой всегда ходит, — шмыгнула носом Мол. — Он мне и в копейщиков помог. Знаешь, я так до-о-олго сидела, ну никак не могла понять, как же мне спасти свою Мистру! А он подошел, посмотрел, ну и сказал — атакуй его рыцарем, видишь, у него на этой клетке дырка в защите? Я б в жизни не додумалась, ну… Господин волшебник, значит. Тави уже не в первый раз задумалась, почему Гейл для всей этой мелюзги «господин волшебник», а она в лучшем случае «мисс Тави». Возможно, дело было в паре розовых прядей среди массы ее рыжих волос, спутанных в силу абсолютного отсутствия расчески, а может, в том, что она несколько метров гналась за пытавшимся обокрасть ее малолетним беженцем… но, так или иначе, не так уж это было и важно. Хотя, конечно, она не оскорбилась бы, если бы и ее называли «госпожой жрицей». — …так вот, — продолжала тем временем Мол, хитро стреляя из стороны в сторону единственным желтым глазом, — он потом спросил, не видела я, куда ты пошла, раз уж мы вместе в таверну пошли? Ну я и… — Ну ты и польстилась на лишнюю награду, — прямолинейно ответила Тави и вытащила из кармана большое, завёрнутое в бумагу яблоко в карамели. — На, угости своих. Сочтемся позже, малявка. Мол ловко поймала брошенную ей добычу и сунула ту за пазуху. — В общем, я пошла, — важно сказала она. — Дел целая куча. А, кстати, господин волшебник прям у тебя за спиной, так что в общем-то поручение я сделала. Пока! Она исчезла. А Тави осталась стоять. Адова сера, подумала она обреченно; от него так просто, как от Шедоухарт, не отделаться. В последние дни ей совершенно никого не хотелось видеть; прежде живая и общительная, Тави теперь открывала рот только для переговоров с дуэргарами, дроу, грибами, автоматонами и прочими неординарными личностями, которые могли (ну или не могли, а чаще просто не хотели), помочь их компании в нелегком деле спасения самих себя. Она и сама была почти как автоматон — о еде Тави вспоминала лишь тогда, когда на привалах Гейл ставил перед ней миску и не отходил, не убедившись, что она проглотила хотя бы пару ложек; его же встревоженный взгляд она ловила на себе все эти дни — но как раз-таки именно Гейла ей хотелось видеть меньше всего. «Мистра была моей наставницей, музой, а после и возлюбленной» «Если бы Мистра знала иной способ, она не дала бы мне это поручение» «Мистра, Мистра, Мистра…» Конечно же, дело было не в ревности — глупо ревновать к богине, к тому же своей богине, той, кто давала ее жизни смысл, свет и цель; глупо и еще и гадко — то есть, совершенно недостойно ее жрицы. С ревностью бы Тави справилась — но ее глодало кое-что похуже глупого низменного чувства. Сомнения. Вот что самое плохое. Она отчаянно, до головной боли завидовала Шедоухарт: та никогда, никогда не терзалась, не колебалась, не думала, не сомневалась. Шедоухарт шла вперед с гордо вскинутым подбородком и с именем Леди Тайн на губах, и в ее красиво заплетенной черноволосой голове не вставали мучившие Тави вопросы. Да как вообще она смеет задумываться о путях, по которым идет Матерь Магии?.. Но не задумываться Тави не могла. Просто не могла — точно так же, как прямо сейчас не могла заставить себя обернуться. — Тави, — спустя несколько долгих секунд произнес Гейл, — мне кажется, нам с тобой… нужно поговорить. — О, а о чем? — преувеличенно бодро спросила она. — Если ты о проклятии, то давай дождемся, когда другие немного отдохнут, и все вместе обсудим, хорошо? Да и я бы сейчас поспала, так устала, ужасно болит голова… — Тави, пожалуйста. Она медленно развернулась, подняла голову — и тут же встретилась с ним взглядом. Эти его трижды проклятые темно-карие глаза — одновременно пронзительные и обволакивающие, всегда ясные и теплые, как прогретые солнцем осенние листья… но прямо сейчас — мрачные и напряжённо ожидающие. Да лучше бы ее еще в Аверно сожрали иллитиды. — Да? — спросила она, даже не удивившись тому, каким хриплым вдруг стал ее голос. — Знаешь, в этой таверне довольно мало комнат… но, по-видимому, никто не горит желанием делить свою с волшебником с моей репутацией. Так что эту ночь я проведу один, — Гейл несмело протянул ей руку. — Может быть, ты составишь мне компанию? То есть, конечно, не в этом смысле, — быстро добавил он, слегка покраснев. — А в каком? — Тави нервно хихикнула и покорно вложила свою ладонь в его — всегда теплую, сильную и пахнущую травяным мылом. Вне зависимости от того, в какую грязь закинет их судьба. — Может, мне твой смысл очень даже понравится. Я же не знаю, о каком ты смысле. Это ведь ты великий волшебник, а я — так, самая обычная жрица… В ответ Гейл как-то странно на нее посмотрел, и Тави затихла, опустив глаза к носкам своих потрескавшихся туфель. «Если он уже не считает меня полной идиоткой, то сейчас самое время начать», — с досадой подумала она. Рассохшиеся ступени лестницы опасно скрипели под их ногами, когда они поднимались наверх; в какой-то момент Тави показалось, что еще чуть-чуть — и они оба провалятся в Баатор. Возможно, прямо к преданно поджидающему их Рафаилу. Тави бы, например, ничуть не удивилась. Неожиданно яркие лунные лучи, стелющиеся по неровному полу, заставили ее наконец поднять взгляд; проскользнув в комнату мимо замершего у входа Гейла, Тави встала у окна, на миг забыв обо всем на свете. Чистая и светлая, сияющая серебром среди темно-синего неба Селуне была прекрасна — так прекрасна, что хотелось смотреть на нее вечность. То, что простиралось над их головами вне осененного защитой богини «Последнего света», и небом-то не назвать — грязное душное одеяло это было, а не небо! Как, должно быть, грустно умирать в таком месте… Нет. Не думать о смерти. Никогда, никогда не думать о смерти. — О чем ты сейчас думаешь? — он шагнул к Тави, но остановился, не подошёл ближе. Она пожала плечами, не отрывая взгляда от сверкающего диска Селуне. — О небе. Оно такое чистое… когда еще такое увижу. А ты? — Я думаю об одной девушке… — мягко сказал Гейл. — У нее самая очаровательная улыбка на Абейр-Ториле, а глаза сияют воистину божественным светом, когда она творит свою святую магию и разгоняет злые тени… — Это, наверно, очень красивая девушка. Я ее знаю? — Возможно. Теоретически. Эта девушка спасала меня от верной смерти… снова и снова. Но что еще важнее, она спасала мою душу — а уж этого-то ее не заставлял делать страх за собственную жизнь. Она говорила со мной, делила со мной Плетение и понимала меня, как мало кто вообще меня понимал… А потом с ней случилось что-то плохое. Я бы сделал что угодно, чтобы ей помочь, но я совершенно не знаю, что мне сделать. Тави, как мне тебе помочь? Искреннее беспокойство, звучавшее в его всегда спокойном и мелодичном голосе, прошило Тави болью. «Просто. Не. Смей. Умирать!» — едва не выкрикнула она. Но вместо этого качнулась назад, уткнулась лицом ему в шею, и так крепко стиснула его руками, что Гейл тихо охнул. Из ее глаз потоком полились слезы — и остановить их было уже невозможно. — Я хотела… я думала, что если не буду с тобой говорить… не буду на тебя смотреть… это все пройдет. Что я снова буду нести волю Мистры, как раньше. Что я больше не буду… сомневаться… А это не помогало, ни капельки не помогало… Я все равно думала не о просьбе моей богини, не о Сердце Абсолют, а о том, что погибнешь ты! Мистра — это ведь не та мерзкая дьяволица, не гитская королева, не Шар, в конце концов! Разве она может быть неправа?.. И все равно я… — Тише, тише, — забормотал Гейл, гладя Тави по волосам; она слышала, как быстро бьется его сердце — и как тихо потрескивает спрятавшаяся за сердцем сфера. — Не плачь, пожалуйста… — Если ты сейчас скажешь «все будет хорошо» или «это не будет напрасно», — глухо произнесла Тави, — клянусь всем, что для меня свято, я тебе лицо разобью. Ее угроза звучала жалко, и они оба это понимали; Тави услышала, как Гейл тяжело вздохнул, и почувствовала, что он осторожно куда-то ее ведет. Так как отцепляться она не желала, оставалось лишь надеяться, что они оба не повалятся на пол, запутавшись в четырех не самых ловких ногах на Фаэруне. Кто-то из божеств, видимо, все-таки в этот вечер их охранял — повалилась Тави на древнюю и продавленную трактирную кровать, а не на пол. — Movere, — тихо проговорил опустившийся рядом Гейл, и через несколько секунд перед Тави появилась серебряная фляга, которую сжимали призрачные пальцы магической руки. — Прости, — слегка виновато сказала она, осознав, что в три глотка выпила всю воду. — Это ничего, — взволнованно ответил он, — главное, чтобы тебе стало легче… ведь тебе стало легче? — Нет, — честно призналась Тави. — Но вода была вкусная. Послушай… — она смахнула с глаз вновь набежавшие слезы, — я ведь десять лет ей служила. Беззаветно. У меня вообще ничего нет. Ничего! Даже дома. Назови почти любой город на Побережье Мечей — и скорее всего я скажу тебе, что я там была. Все во ее имя — знаешь, сколько волшебных книг и артефактов я отняла, украла или выкупила у всяких подонков, лишь бы они не натворили бед? Я насчитала почти четверть сотни. Кажется, неплохо для маленькой жрицы? А сегодня… когда эта Джахейра едва не задушила меня своими лозами, я позвала Матерь защитить меня. Но защитила меня мелкая девчонка-тифлинг, а не моя богиня. Она меня… она меня даже не услышала… Она глубоко, рвано вздохнула-всхлипнула и выпрямилась, сложив руки на крепко сжатых коленях. Как прилежная кэндлкипская ученица — ну или действительно хорошая жрица. — Так вот, — уже спокойнее продолжила Тави, — возможно, это трудно понять со стороны. Возможно, ты решил, что я дура… или истеричка… что я веду себя так из чистого каприза или прихоти. Это не так. Как оказалось, я настолько глупая и никчемная, что не смогла ничего. Моя богиня просила беречь тебя для твоей миссии, а я пренебрегла этой просьбой, потому что… потому что я просто не могу. Не могу видеть, как ты умираешь. Она беспомощно, жалко улыбнулась. За все то время, что она говорила, он не проронил ни слова и не шевелился — и как только она замолчала, Гейл вдруг медленно сполз с кровати и опустился на пол напротив нее. — Тави, — он взял в обе руки ее заледеневшую, напряжённую ладонь, и прижал ту к своим горячим губам, — Тави… Наверно, с таким же лицом она сама прикладывалась к святому символу Мистры в минуты молитвы — Тави не могла сказать точно, потому что никогда не была ничьей святыней. По крайней мере, так она думала до сих пор. — Встань, пожалуйста, — шепнула она, чувствуя, как лицо заливает краской. — Прошу… Он покачал головой и печально улыбнулся, перебирая ее пальцы так бережно, будто те были церковными чётками; Тави на какое-то мгновение стало стыдно за свои обломанные ногти и незажившие ссадины на костяшках — но Гейлу, кажется, было все равно. — Теперь мне кажется, будто я стал твоим злым гением… Я словно зловещий Свенгали, а ты — моя несчастная Трильби. Я снова говорю какие-то книжные глупости, да? — он неловко рассмеялся, снизу вверх заглядывая Тави в глаза, и легко поцеловал ее запястье. — Но факт в том, что я не хочу быть причиной твоих несчастий. Чьих угодно несчастий, на самом деле, но твоих — в первую очередь… Я так виноват перед тобой, милая. Мне жизни не хватит, чтобы расплатиться с тобой за всю твою доброту. «Жаль, что она оказалась такой короткой», — повисло в воздухе то, что он так и не договорил, и Тави крепко закусила изнутри щеку. — Ты не виноват… — начала она. — Виноват, — он неожиданно жёстко сверкнул глазами. — Я должен был уйти ещё тогда, после крушения. Это был бы самый правильный и достойный поступок в моей жизни, но, как ты, видимо, уже поняла, таких поступков я не делаю. Мне следовало бы понять, что не в моем положении пытаться завести союзников. Или… — он чуть сильнее сжал ее руку, — кого-то более, чем союзника. Ты не должна страдать из-за меня. Все будет так, как должно быть, но а пока… просто позволь мне быть рядом. Просто позволь мне тебя защищать. Невыносимо хотелось наклониться и губами стереть с его лба эту ужасную скорбную складку между бровей, которая появлялась всегда, когда он о чем-то глубоко задумывался; стереть ее без следа, а потом потереться щекой о колючий подбородок и как минимум несколько тысяч раз сказать, что он абсолютно замечательный. Даже, может быть, лучший на свете. Но какая-то часть души Тави прекрасно понимала — не могла не понимать — что ради таких, как она, богинь обычно не забывают. Прекраснейших богинь не забывают ради рыжих смертных дурочек в старых сапогах и со шрамами на треть лица. К смертным дурочкам в лучшем случае испытывают привязанность и благодарность, может быть, даже очень глубокую и искреннюю — но не более того. Никогда не более того. Но ведь она ничего и не просит, правда? Ну, почти ничего. — Хорошо, — Тави нагнулась и внезапно с силой схватила его за рукав. — Я все еще не знаю, как мне быть. Может, я делаю что-то неправильно. Может, мы оба делаем что-то неправильно. Может, наша с тобой богиня на самом деле ждет вовсе не этого — как знать? Но пообещай мне, слышишь, пообещай мне, — она требовательно взглянула ему в глаза, — пообещай, что не умрешь. Я вымолю прощение у Матери за эти слова, она поймет, не сможет не понять… только, пожалуйста, не делай этого. В повисшей после этого тишине было слышно, как где-то на первом этаже звонкий голос кого-то из тифлингш завел новую песню; тягучая печальная мелодия и непонятные слова. Тифлинги… мало им в жизни страданий — да, наверно, они привыкли. Как и сама Тави, яростная вспышка которой утихла безвозвратно, оставив лишь усталость. — Как же ты похожа на мою Тару, — тихо сказал Гейл. — Она бы требовала того же. И, как и тебе, я не смог бы ничего ей обещать. Но ни ты, ни я не можем в полной мере понимать божественного промысла. Поэтому — давай будем надеяться на лучшее? И… ты прекрасная жрица. Одна из лучших, кого я знаю. — А много ли ты их знаешь? — бледно улыбнулась Тави и зевнула. Ее стало неудержимо клонить в сон — как обычно после любых нервных потрясений. — Достаточно, — отрезал он. — Я вижу, что ты уже засыпаешь, а значит, вести дискуссию дальше особого смысла нет. Предлагаю тебе продолжить это приятное занятие. То есть, спать. — Стой, а ты? — Тави усилием воли распахнула слипающиеся глаза. — Тут есть очень удобное кресло, — Гейл решительно поднялся с пола. — И я все равно половину ночи проведу со своей книгой. Мои заклинания сами собой не выучатся, знаешь ли. Из чистого упрямства Тави попыталась что-то возразить — но веки сами собой закрылись, унося ее измученное сознание в теплые черные воды сна. Уже засыпая, она ещё какое-то время слышала, как Гейл полушепотом повторяет «fulmina jacere, emittere, fulmina jacere, emittere…», и почему-то это успокаивало не хуже любой колыбельной. *** Она ушла поздней ночью. Последние лучи ещё не зашедшей Селуне все так же освещали комнату; Тави тихонько, стараясь не шуметь, поднялась с кровати. В кресле у окна, уронив голову на подлокотник, спал Гейл; острый, окованный металлом угол книги впивался ему в щеку. Видимо, он так и заснул, даже не закрыв ее — аккуратному и строгому к себе Гейлу нужно было действительно устать, чтобы даже не донести свое сокровище до подоконника. Тави немного поколебалась — но все равно осторожно вытащила из-под его локтя книгу. — Спокойной ночи, моя радость, — неслышно прошептала она и поцеловала обложку — в том самом месте, где та соприкасалась с кожей Гейла. — Пускай тебе приснится Плетение. И пусть оно снится тебе ещё много, много ночей, подумала Тави, прикрывая за собой дверь. Шедоухарт тоже спала, свесив на пол длинную косу — но тут же зашевелилась, услышав шаги Тави. — Погуляла? — сиплым от сна голосом спросила она, не открывая глаз. — Погуляла, — коротко ответила Тави. — Поздравляю. Мне уйти или просто заткнуть уши? — Можешь спать дальше, — Тави метким броском отправила в угол сначала левую туфлю, а вслед за ней и правую, чтобы та не скучала без подруги. — Я помолюсь утром. Шедоухарт широко зевнула и приоткрыла один глаз. — Какое счастье. А ты, кстати, уже не дохлая. Это хорошо — мне не придется спать в одной комнате с зомби. Купила где-то зелье? — Почти, — против воли улыбнулась Тави и заняла соседнюю кровать. — Спи уже, шарранка. — Приятных снов, мистритка. А может, ещё не всё потеряно, подумала Тави. Может быть… Может быть, ещё не всё кончено.