___________
— Тэхён-щи? Эй, а ну, проснись! — в бок больно ткнули. Вздрогнул. — Опять меня не слушаешь. Ты понял, о чём я тебе говорю? — безостановочно тараторя, и доедая последние конфеты в вазе, разливался в разномыслиях незатыкаемый Чинчи-Хён. — Что? — я резко поднял голову и понял — уснул на столе. Это был сон. Отвратительный, мерзкий, невозможный, но слава богу, сон. Сердце колотилось перепуганной птицей, ноги пропотели до самых лодыжек, нутро колебалось фруктовым желе в фарфоровой тарелке. — Прости, задремал немного. Из-за обезболивающих таблеток засыпаю практически на ходу. — Ты дрожишь, чувак, — сочувственно, жалея, положив руку на моё плечо. — Тебе снился кошмар? — Можно сказать и так, — заспанным голосом. — Повтори, что ты предлагал? — потёр лицо ладонями, пытаясь взбодриться. — Я говорю: мы можем спрятать Чонгука на даче Миджина в пригороде Йосу. Это настоящая жопа мира. Там его никто никогда не найдёт, поверь. Сейчас это лучший вариант из всех. Твоему любимому нужно где-то отсидеться, пока всё не уляжется. — Это полный бред, Чинчи, — отрицательно мотая головой. — Его будут искать. Если он каким-то образом причастен к смерти Сичхона, то исчезновение напрямую укажет на его вину. Хотя сама идея мне нравится, — прищурился, призадумавшись. — А твой Миджин против не будет? — Пфф, — горделиво, откинувшись о спинку стула, — если я попрошу, то нет. Миджин с ума по мне сходит, поэтому выполнит любую мою просьбу. Ну-у, правда, не за просто так… — Пригляделся бы ты к нему, Чинчи, — подперев голову кулаком. — Мне кажется, у вас всё должно получиться. — Не поверишь, сам теперь постоянно думаю об этом, — Чи покивал в размышлении, начав нервно покусывать губы. — Так-то, Миджин прикольный. Осознаю, что мне было хорошо с ним. А в последнее время, — приложив руку ко рту, шепотом, — у меня на него пиздец, как встаёт. Фигня какая-то… Раньше такого не было. Главное, я бурно кончаю, когда начинаю его представлять. И много кончаю, с брызгами. Прям офигеть, как отпадно. Прям крышу сносит. Аж пальцы сводит. — А что, кстати, с наращиванием твоего «ноготка»? — переключая тему разговора, чтобы немного отойти от кошмара. — Удалось увеличить? — Эх, чувак, фигня всё это. Я наивен и глуп, как оказалось, — раздосадованно. — Невозможно нарастить член путём мастурбации. Это миф. Зато Миджин сказал, что ему мой маленький «пусик-сосусик» очень нравится. — Пусик-сосусик?! — я пришёл в охуевание и замешательство, прищурив один глаз. — Миджин твоему пенису уже имя дал? — Угу, прикинь… — поджал губы Чинчи, скорчив милое детское личико. — Сказал, что теперь будет с ним разговаривать, а не со мной. Мол, «он лучше его понимает и знает, чего хочу я». К тому же, я единственный парень, как он выразился, — с мечтательно-поднятой рукой, — который может кончить семь раз подряд. Вот! — Тогда точно без вариантов, Чи. Миджи — явно твой человек. Береги его. Дай ему шанс. И своему, пусику-сосусику, тоже. Не сопротивляйся. Увлечённый разговор прервала смс-ка на телефоне Чина. Он потянулся в карман, свайпнул по экрану и приподнял брови в удивлении: — Ну вот, опять… — безысходно, с тяжёлым выдохом. — Что там? — я заинтересованно пытался заглянуть в экран, но друг смущённо прижал мобильник к груди. — Тебе не надо на это смотреть. Это слишком личное, — с растерянным взглядом. — И, кажется, у меня снова встал. — А, понятно теперь. Где туалет ты знаешь, — усмехнувшись, начиная убирать со стола. — Иди уже, дрочи, господин Чинчи. Главное, постарайся не оставлять следов преступления на ободке унитаза, окей? — Из-звини, я скоро… — вскочив со стула, прикрывая вздутую ширику рукой. — И будь дабёр, заткни уши.***
Правильно ли мы поступаем, решив спрятать Чонгука подальше от ненасытного местью общества. Говорю так, словно он кукла, которую можно с лёгкостью упаковать в сундук и повесить замок, положив золотой ключик в карман куртки. Бред, конечно, но вариантов не так много. Я вылезу их кожи вон, но не позволю року судьбы нас разлучить. Чон — гавнюк, каких еще свет не видывал, но он самый лучший говнюк, который когда-либо появлялся на моём пути. Чинчи пообещал посодействовать в реализации нашего незатейливого плана: постарается уговорить своего Миджина на столь безумную авантюру. Сказал, что сделает всё, чтобы исправить допущенные ошибки и сохранить надежду на отношения. Пусть маленькую, еле теплящуюся, но всё же, надежду. Остаётся дело за малым — каким-то образом утащить Чонгука в ту самую «жопу мира» — в пригород Йосу, о котором говорил Чин. А реально ли это? Глупости, конечно… но, именно эти самые глупости — главная составляющая кипящего коктейля моей ботанской повседневности в последнее время. Мой Гуки силён во всём. Его нетривиальное альтер-эго никогда не позволит принять мой дар в виде помощи. Я примерно даже знаю, каким образом он отреагирует на мои уговоры… да он и слушать меня не будет, а пошлёт, куда подальше. Уже прям слышу его голос: «Очкастый, ты ебанутый, ска, что ли? Какой нах, Йосу-хуёсу?». Будет трудно. Но я справлюсь. Уже сорок минут Чинчи не выходил из туалета. Уснул что ли? Скоро бабуля должна появиться на горизонте, а он там устроил развратные посиделки. Бог ты мой… уж кому-кому, а ему-то скорострелу, две минуты должно было хватить. Время поджимало, а мы так и не решили, с какой точки отсчёта стартовать план по сокрытию Чонгука. — Чинчи? — я тихо постучал в дверь. — Ты скоро там? Давай уже, заканчивай. Правильней сказать, кончай. Тишина. Только небольшие шорохи доносились по ту сторону. — Эй, Чин? — я решился заглянуть. — Ты живой? — Фух, всё супер, Тэ! Парень сидел на унитазе со спущенными штанами и счастливым лицом. В одной руке держал телефон, а другой сжимал свой пусик-сосусик. По сжатому кулаку на бедро стекала белая, густая субстанция. За последнее время Чин настолько ко мне привык, отчего совершенно перестал стесняться. А зачем? Все скелеты из наших шкафов раскрыты. Общая тема нас сблизила достаточно тесно — не было причин утаивать друг от друга какие-либо шероховатости и фетиши. Раньше мы никогда с Чином так близко не общались, как сейчас. Более того, когда-то в прошлом он периодически вызывал у меня дикое раздражение и непреодолимое желание треснуть ему меж глаз. А теперь он без зазыва совести мог спокойно мастурбировать при мне, хоть и выпендривался для приличия. Мы переступили эту грань: стали роднее и с полуслова начали понимать друг друга. Держались вместе. Так жить проще. — И как у вас с Миджином всё прошло? — я снова закрыл дверь и облокотился о неё спиной. Чува-а-ак, — напевно и с улыбкой, — как ты мог заметить, пришлось сильно постараться, чтобы уговорить его нам помочь. Ёпрст — три захода пришлось сделать, чтобы этот придурок согласился. А так, вообще ни в какую не хотел. Поставил условие: либо я немедленно дрочу для него на камеру, либо никакой помощи, — сработал слив бочка. — И что теперь? — Что-что, — Чи оттолкнул меня открывающейся дверью и направился в ванную, чтобы помыть руки. — Я свою часть работы выполнил. Теперь думай, как заарканить своего Чон-минатора и утараканить подальше от города. Сомневаюсь, что он вообще дома. Поди со своей милфой развлекается. К свадьбе готовиться. — Чёрт, а я и забыл, что у него скоро должна состояться помолвка, — зубы нервно стали кусать ногти на руках. — Это ещё одна причина, по которой нам нужно спрятать его подальше от людских глаз. Особенно, от его странноватой пассии. — Чувак, он, конечно, ещё та свинья, но не морская свинка, — усмехнулся из ванной Чинчи, вытирая полотенцем руки. — Силой ты его не заставишь. У меня вон… — показал отметину на шее от удушения, — до сих пор глотка болит. И это была только одна его рука. А ты хочешь самовольно уволочь дядю весом почти в сто килориков? Сомневаюсь, что он тебе спасибо скажет. Даже слышу, как он нам говорит: — «Вы чё, ска, тут устроили очканоиды трёхвольтовые? Хотите, чтобы я вас обоих на кукан насадил лошары тухлые, зачатые сквозь проколотый гандон в подворотне на куче навоза?!» — рвано, передразнивая гоповские манеры макнэ с растопыренными пальцами. — Ты Это хочешь от него услышать? — Не переигрывай, Чи, — качая головой. — Чонгук-и хоть и дерзкий, но он никогда так не скажет! — Как знать, чувак, — поправляя очки. — Я уже наслушался вдоволь. На всю жизнь хватит. Ладно, мне пора. Итак у тебя засиделся. Тебе ночь на разработку плана по укрощению строптивого льва. Как будешь готов, давай отмашку, я звоню Миджину и он приедет за нами. — Чин? — окликнул парня практически на выходе. — М? — Спасибо за поддержку! — Да чё там, — смущённо пожал плечами. — Главное, не упусти шанс. И… и… и рожу береги, если твой Чонгук начнёт быковать, — с насмешкой. — Сам знаешь, он у тебя спец по удалению лишних зубов. Долго не думает. Всё, бывай.***
Бабуля вернулась ближе к вечеру и уже с порога устроила мне целую научно-исследовательскую лекцию по перевоспитанию восемнадцатилетнего дитяти: строгим осуждающим тоном наложила вето на всем мои прогулки и вечерние похождения. Сказала, пока не сдам экзамены, из дома ни ногой. Я не стал припираться со старушкой, ибо перечить бабушке — себе дороже — она всё равно кремень. Чересчур строгая. — И чаво ты тока кушал-то, непутёвый… на одной лапше выживал, чё ль? — бурчала она, поставив в духовку свои эксклюзивные пироги с ягодной начинкой. — Хоть накормлю тебя, моё золотце. Вот вишь, приболела чуток и некому о тебе позаботиться, Тэхёшенька. Всё равно люблю ее. Мы напились чаю со свежей сдобой, обсудили насущные проблемы, а я всё время прятал перебинтованное запястье под длинным рукавом рубашки, чтобы бабуля не задавала лишних вопросов. Она так и так всё узнает рано или поздно. Но пока мне совершенно не хотелось объяснять ей, откуда взялась травма на руке. Придёт время, расскажу. Но не сегодня. Ночь стучалась в окно мелкими каплями заунывного дождя, нагоняя пугающую пустоту в одинокую мальчишечью комнату — тоскливо. Всеми фибрами души я понимал — наш с Чином план — полное дерьмо — утопия. Если Чонгук-и под подозрением, то, пряча его, мы автоматически становимся соучастниками преступления и можем попасть под санкции уголовного кодекса. Пережив клиническую смерть, кажется, я полностью переставал отдавать отчёт своим деяниям, пустившись во все тяжкие. Из когда-то сопливого, трусливого задротыша-заучки, моя иная сущность заставила меня превратиться в нечто холодное… решительное. Границы перед страхами становились размытыми, еле различимыми для осязания — мною двигала только одна единственная порочная жажда — любовь. Ах, сколько же она причиняет людям боли и страданий: заставляет пойти на отчаянный шаг ради одного только прикосновения, ради одного мимолётного взгляда, ради вздоха. Порою, ты летишь в потоке тёплого ветра, ощущая себя свободным и до отвращения счастливым; а зачастую, падаешь белым лебедем на землю, разбиваясь о собственные глупости — придуманные миры. Ночь тянулась жевательной резинкой, прилипшей к асфальту в знойный день. Ворочаясь с боку на бок, я никак не мог собрать в голове многотысячные пазлы из шуршащих мыслей: как мне помочь Чонгуку. Я до вспышек в башке счастлив, что он пошёл на отчаянный шаг ради меня, но это не оправдание его радикальным поступкам. Не нужно было стрелять себе в висок, пытаясь наказать моего обидчика. Если руки макнэ замараны кровью Сичхона, то приснившийся кошмар вполне мог обернуться явью.***
Утро началось с охуительной новости. Чинчи позвонил и радостным, писклявым тоном сообщил о том, что школу закрыли на карантин — кто-то из старшаков решил подшутить нестандартным образом, подсыпав в кастрюлю с супом в столовке сильное слабительное. Как итог — в школе стартовали массовые гонки учеников в попытках взять главный кубок победителя — «Король сортира» — дрищут все. Некоторые из младшеклассников, так и не смогли преодолеть дистанцию, выпустив «закись азота» посреди трассы. Не получилось добежать до финиша, поскольку выведенные из строя парни устроили массовый пит-стоп, заняв свободные кабинки во всём здании. Директор в срочном… правильней сказать — в «срачном» порядке объявил об «эвакуации» до окончания разбирательств и тщательных проверок. Мда уж, весёлый у нас народец. Благо, сам Чи так и не успел поесть в общепите, плотно позавтракав утром дома перед уходом. Иначе весёлый форсаж ему обеспечен на несколько последующих дней. Везунчик. Наржавшись от души и подняв себе настроение, я начал готовиться к путешествию в Йосу. Накидал в небольшой рюкзак сменные вещи и самое необходимое в дороге. Был уверен, что всё получится. Но перво-наперво, мне нужно заглянуть в гости к Чонгуку. — Внуча, а ты куда ента опять намылился? — бабушка приоткрыла дверь моей спальни, поправляя седые волосы после сна. — Почему не в школьной форме? Ты разве не у школу? — Нет. Школу закрыли на карантин. Я к другу на пару дней в гости, — застёгивая рюкзак. — Меня позвали на день рождения. — Какие гости? — запротестовала старушка. — Правильно мне люди говорят — распустился ты слишком. Разбаловала я тебя в конец. Совсем учиться перестал, с плохой компанией связалси. — Это Чинчи-то плохая компания? — я вытаращил на неё глаза. — А он-то тебе чего сделал? Чи нормальный парень. — А я почём знаю, — колко, с предостережением. — Мож он вор какой, али наркоман. А ты его в дом пускашь. Ты посмотри, во што ты превратился, — тыкая пальцем мне в лобешник. — Были такие красивые волосы, взял и состриг, беспутный. Похож теперь на уголовника. Вырастила на свою голову. Весь в отца, пьянчугу. Так глядишь, и до тюрьмы недалеко. — Ба, не начинай. Сказал поеду, значит, поеду! — я надавил наглостью. — И не думай даже, что я тебя пущу, — продолжала отчитывать домохозяйка. — Ещё и с ночевой собрался. Ишь, чё удумал. Ты мне брось ерудной заниматься! Живо раздевайся и за уроки. Экзамены на носу. — Я уже взрослый! — повысив голос и злобно на неё уставившись. — Хватит меня уже считать малолеткой. Я сам могу принимать взвешенные решения и делать так, как мне нужно, понятно? Сказал — поеду, значит, поеду! — практически на нервном срыве. — Тогда вообще домой не возвращайся, оболтус! — в след прикрикнула бабуля, махнув рукой. — Когда одумаешься, тогда впущу. Я со психом хлопнул входной дверью квартиры и направился вниз. Поскорее хотел сбежать, только чтобы не слышать крики, которые в последнее время действовали на меня, как для зайца стоп-кран — пофиг. Через десять минут моя задница давила пассажирское сиденье такси, мчавшись по густонаселённому городу в сторону микрорайона, где жил Чонгук. Не знал, каким образом я смогу уговорить его поехать со мной. Понимаю, что всё это полная шляпа и бессмысленная трата времени. Но, если он встрял из-за меня, то мне и жрать похлёбку долбоебизма большим половником. Спальный мрачноватый закуток города встречал меня мелкой пылью дождя и нависшего в округе густого тумана. Невесомая молочная дымка стелилась меж высоких унылых домов, обнимая понурые деревья и подъезды. Та же погода была и на сердце — унылая, серая, холодная. Я не знал, с чего начать разговор с Чоном: как уговорить его покинуть город и умчаться к черту на кулички, лишь бы уберечь от чёрных туч правосудия, нависших над его безбашенной головой. Из-за ебучего непроглядного тумана зашёл не в тот подъезд, и позвонил не в ту квартиру, ведь я тут всего третий раз нахожусь. Помню, что второй этаж, помню, что с лестницы дверь направо. Но не помню, чтобы из двери могло появиться лицо какой-то старушенции с перьями на голове и бокалом в руках. Настоящая Шапокляк. — Деваньки, кажется, наш стриптизёр приехал! — крикнула в глубь квартиры полупьяненькая мадама, блеснув своей вставной челюстью. — Молоденькие совсем. Симпатишшный. Берём? — Приглашай, мы уже час его ждём! — донеслось откуда-то из гостинной. — Из-звините, я кажется, ошибся адресом! — жопа поспешила бежать. — Эй, юноша, ты куда? — в след с претензиями. — Мы за тебя заплатили, если чё. — Варежки лучше вяжите внукам, если чё, старые развратницы! — выпорхнул из подъезда, словно бежавший воробей от голодного кота.***
Палец вдавил чуть отколовшуюся кнопку дверного звонка. В квартире раздалось щебетание птицы, знаменующее о прибытие гостей. Вроде бы та дверь. Точно та. Но почему-то никто не спешил открывать — неужели Чонгука нет дома? Ведь ещё полдень. Куда опять запропастился этот неуловимый мститель. Или со своей гаргалыгой сисястой опять развлекается? Даже думать об этом тошно. — А ты с ноги в дверь пиздани, — из соседней квартиры вышел пацанёнок лет четырнадцати в сером худи, на два размера больше него самого. Он закрыл своё жилище на ключ и покрутил серебристой связкой в руках. — Он так тебя не услышит. — Спит что ли? — Да хз, наверное… — усмехнулся подросток, спускаясь по лестнице. — Он сегодня всю ночь гужбанил с друганами. Музыка играла. Моя комната как раз через стенку с ним. Иногда много чё слышу, хах… Друг что ли твой? — Скорее, родственник, — я решил солгать. — А что ты слышишь? — Ух, дофига всего, — громко рассмеялся пацан на весь подъезд. — То песни базлает всю ночь олень недоделанный, то тёлок шпилит своих. Слишком громкие бабы у него. Хоть бы раз одной поделился, — с подколом, — а то я все ладошки стёр. Короч, спать мешает. Но предъявить ему никто ничё не может — ссут стопудово. Он агрится, когда подвыпивший. — Поверь, уж мне-то как раз это известно, — я покивал в сторону. — Не, так-то он норм чувак, и у нас с ним тёрок нет. Чон даже пару рас вступался за меня, когда какие-то утырки подкатили и пытались развести на бабки. А он заступился, — пацан спускался всё ниже. — На него обычно старухи жалуются за шум. — Значит, буду ждать, пока не проснётся. — А ты ебани с ноги, мож откроет. Родственнику-то поди табло не покрошит, — мальчишка накинул капюшон на голову, улыбнулся и вышел из подъезда. — Значит, тёлок он там шпилит!.. — меня эта фраза разозлила до невозможности. Уличный туман моментально перетёк в мою ревнивую непокорную голову. Подошва со всей дури бомбанула по полотну, оставив грязный отпечаток кроссовка. Дверь наконец-то распахнулась и в проёме нарисовалось заспанное личико Чонгука, с непониманием глянувшая на меня сквозь узкий прищур. — По башке себе настучи. Чё долбишься, очкастый? — хриплым, недовольным голосом, протирая глаза с раскрасневшимися склерами. — А ты, вообще, какого хуя тут делаешь? — А что, нельзя? — поправляя рюкзак не плече. — Тебя чё, бабка из дома выгнала, если ты ко мне с вещами решил переехать? — с издёвкой. — Почти… Соскучился. Такой ответ тебя устроит? Я уже уловил запах плотного перегара и сигаретного дыма, вырвавшиеся из квартиры. Судя по помятому личику Чона, он явно вчера не хило накидался. Опять за своё. Всё тот же балбес неисправимый. — Войти-то можно? — не сводя с Чонгука глаз. Даже в этом постпохмельном виде он невыносимо красив, особенно когда стоял передо мной с голым умопомрачительным торсом и белых узковатых шортах чуть выше колен — терминатор мой — «Ал-би-бэк-мать-его». Но меня больше всего привлёк оттопыренный бугорок у самой резинки — так называемый утренний торчун — ммм… вот он где, истинный «пусик-сосусик!». — Лан, заходи, — Чонгук немного отступил назад, дыхнув в лицо устойчивым запахом перегара. Дверь за моей спиной захлопнулась. И снова я погрузился в бытовуху непримиримого свинарника, который тут существовал задолго до моего первого прихода: всё те же разбросанные штаны по полу, всё те же пустые пивные банки в углу — как-будто никогда здесь не убирались. — Мда, а ты умеешь беречь чужой труд, — я отложил сумарь в угол прихожки и прошёл в комнату, усевшись на скомканный диван. Внимательно осмотрел кавардак местного гарнизона. Жопа — это мягко сказано. — Да я тут, это… карощ… ай, забей карощ… — непроспавшимся пьяненьким голосом, протирая еле разлипшиеся глазёнки. — Сидели тут с друганами вчера малёх, — прошёл на кухню, вода зашумела, послышались жадные глотки. — Так я не понял, ты чё здесь с утра пораньше шараёбишься… чё пришёл-то? — Поговорить хотел с тобой, — глядя в пустоту. Если честно, то не имел понятия, с чего начинать сложную беседу. Так много хотелось ему сказать: отругать за глупость и отхлестать по щекам, а потом кинуться на шею и зацеловать до полусмерти за месть. — О чём, если не секрет? — О нас. — Очкастый, ты, ска, меня заебал, — раздраженно, подкуривая сигарету. — Мы же вроде закрыли эту тему раз и навсегда. Какого хуя опять начинаешь. — Ответь мне на главный вопрос и я уйду, — покосился в его сторону, собирая внутри последние остатки воли. — Ты причастен к смерти Сичхона? — А-а, — Чонгук-и вскинул голову, выпустив столбик дыма в потолок. — Значит, шизик Чинчи тебе проболтался? — Не проболтался, а по-дружески поделился, — обидчиво, но уверенно. — Только со мной. — Какая, ска, разница. — Большая! — чуть прикрикнув. — Если это всё из-за меня, то очень большая. Мне важно знать, что ты невиновен. — Ну подумаешь, прессанул его немного, — макнэ сел на пол, облокотился о стену и поставил перед собой пепельницу. — Ко мне уже приходили менты, расспрашивали, но тебя это не касается, понял? — Ты можешь рассказать, что случилось и почему Сичхон дал дубу? — настойчиво. — Я же переживаю. — Сказал же, тебя это не касается. Обещал, что тебя никто не тронет, значит, не тронет, — стряхивая пепел. — И потом, чё ты доебался, очкастый — я выполнил часть своего уговора, как обещал… — Уговора? — уставившись на него большими недопонимающими глазами. — Какого еще уговора? — Ну ды даёшь, очкастый, — хмыкнул он, покачав головой. — В машине базар помнишь? Я накосячил, я ответил. Какие ещё претензии? — Значит, это просто уговор? — тихо от осознания последних расколовшихся надежд на отношения. — А я-то уж подумал, что… — А ты чё подумал? — усмехнулся Чон, вдавив окурок в пепельницу. — Что я буду с тобой в любовь играть? Ты думал, что под венец тебя поведу? Нихуя ты гусь проперцованный. — Ничё я не думал! Закрыли тему, — злобно, снимая куртку. — Давай, раз уж я здесь, заодно помогу прибрать всё и приготовлю тебе завтрак. — Ой, делай, чё хочешь, — профырчал макнэ. Махнул рукой и со скрипом завалился на диван. — А я спать. Башка трещит. Вот и поговорили. Я примерно так и представлял нашу с ним непринуждённую беседу — в три слова — с хуя нахуй. И за что я только люблю его, спрашивается? Неотёсанный, грубый, непробиваемый остолоп с раздутым самомнением. Сволочь и гад. Люблю, наверное, за то, что он есть в моей жизни. За то, что Чонгук многому меня научил… показал иные стороны реальности, сняв со слепых очей розовые очки красочного мира. Через час посуда была вымыта до блеска котовых яиц. На кухне вновь воцарился благодушный порядок, а пустая тара из-под выпитого алкоголя со звоном отправлена в мусорное ведро. Мне не сложно убрать. Ну что поделать, если мой Гуки такой простодырый свинтус восьмидесятого левела. В процессе я успел выпить кружку чая, залипая в телефоне и переписываясь с Чинчи. Но мне ему ответить особо нечего — Чонгук храпел на всю гостинную на своём любимом диванчике, пуская слюни в подушку. В итоге и меня немного швыряло в сон. Сегодня была практически бессонная ночь в попытках найти лазейки, чтобы оттартать спящего индюка с мега-секси-телом подальше от города. Я подошёл к дивану, на котором спал макнэ. Лапуля мой брутальный! Именно эта непредвзятая брутальность и подкупала своей индивидуальностью. Он словно вожак львиного прайда, которого непременно хотелось приручить и одарить своим теплом: погладить по густой пушистой гриве, почесать за ушком, а в ответ услышать мурлыкающее довольное рычание с задранными лапками кверху. Дрых на спине, положив одну руку на грудь, а изгибом локтя второй прикрывал лицо. Его безумно-красивый пресс медленно поднимался и опускался в тандеме с его дыханием. Глаз не оторвать. Вечно хочу на это смотреть, не моргая. А ещё эта притягательная чёрная полоска волос, что убегала под резинку шорт… она вовсе сводила меня с ума… равала все шаблоны моих изощрённых, сексуальных фантазий. Торкнуло не хуже крепкого алкоголя. Успел даже звёзды пересчитать в глазах. Я аккуратно прилёг рядышком, любуясь его прекрасным накаченным торсом — возбуждающе до онемения пяток. Указательный палец медленно прошёлся по животу, обводя грани искушающих кубиков. Судя по тому, что его шорты стали постепенно надуваться, Чонгуку явно нравились подобные прелюдии. А мне, тем более. Самого настигала приятная волна эйфории, начиная оттягивать джинсы. Становилось чрезвычайно узко и некомфортно — даже немного больно — «что ж ты такой у меня огромный?!». — Очкастый, ща в лоб заеду, — хрипло, но не шевелясь и не изменяя положения. — Хорош приставать! — Вот только не говори, что тебе не нравится? — обнаглев в конец, я сжал своей рукой его отвердевшую плоть и чуть начал подрачивать сквозь ткань, чувствуя ответное напряжение в ладони. С каждым движением член каменел всё больше и приподнимал запястье жилистой титановой силой. — Вот скажи, разве тебе неприятно? Ты вон, как сильно возбудился. — Бля, Тэ, ты чё такой настырный, ска, а? — один прищурившийся глаз посмотрел на меня из-под согнутой руки. — Мож, я просто ссать хочу. — Сейчас ты мне тупо врёшь. Но я не настырный, а влюблённый. В тебя влюблённый, Чонгук-а, — на раскатистом выдохе, целуя его в живот и обводя языком пупок. Белые шорты натянулись до максимума. — Признайся, что ты сам этого хочешь. Тебе же нравится, когда я к тебе прикасаюсь, Чон, — мне едва хватало самообладания, чтобы не сдёрнуть с него эти ебучие тряпки и не присосаться к члену, словно клещ к дворняжке — изнемогал. Горел от желания сделать ему минет, получая свой неизменный гормон белого, тёплого, маслянистого счастья. Но Гук ничего не ответил, лишь продолжая лежать мёртвым, безмолвным истуканом. Скорее всего, я действительно навязчивый очкарик, который заебал его в дугу своим домогательством. Что я могу поделать, если хочу его до взрыва бошки, до потери пульса, до громких стонов и фонтана спермы во все стороны. Да, может быть, я отчаянный мудак, который просит слишком многое от жизни, но ведь это совсем крохи от огромного пирога желаний; сущая капля в огромном бескрайнем море в царстве всемогущей богини любви. Видя нулевую реакцию Чона, я молча встал с дивана и направился в сторону кухни. — Ты куда собрался? — пробубнил он, приподняв руку. — Воды попью и домой поеду, — скомкано, грубо, равнодушно. — Не буду тебе докучать, Ваше Величество. Мы мордой не вышли, чтобы прикасаться к Вашей божественной ипостаси. Уж простите за вторжение, нас — наивных недотёп-очкариков. Полная кружка влита на нервяке. Жопа приклеилась к стулу, руки залипли в телефоне. Я сидел и бессмысленными глазами пялился в тик-ток, листая какие-то видосы. Зол на него, как цепной пёс на соседа, нагло ворующего яблоки из дачного сада. Давно бы уехал домой, да за окном бушевал кошмарный ливень, отбивая степ на железном подоконнике. Хотелось плакать вместе с дождём: навзрыд, не прекращая: разбежаться и со всей дури стукнуться своей тупой башкой об стену, чтобы выбить наконец-то из себя всю несусветную дурь. — Ну… и чего ты убежал? — на кухне появилось тело голопузого хозяина, с хрустом разминавшего накаченную шею. — А я хотел тебя попросить массажик мне сделать. — Мгм… — не отрываясь от мобильника. — Пусть тебе твоя, как ее там, будущая жёнушка делает массажи. А я кто? Просто-ска-очкарик, — передразнивая на его манер, проговаривая каждую букву. — Да ладно ты, очкастый, не злись, — макнэ пожамкал мне плечо и налил себе воды из-под крана, залпом осушив бокал. — Хочешь открою секрет? Забудь о ней. Мы расстались. Короче, я в душ. А ты приготовь чё-нить пожрать, если можешь. Хавать, пиздец, прибило, — погладил себя по животу. Я даже не сразу осознал вышесказанное Чоном. Мне послышалось или он что-то там ляпнул про расставание со своей прости-господи-шавкой? Вот это новости, так новости! Нет, мне не могло показаться. Он сказал именно ЭТО! Мир перевернулся с ног на голову, всадив смачного пенделя притупленному разуму. Значит, у меня всё же есть шанс. А хотя, я уже ни на что не надеялся. Что будет, то будет. Насильно не собираюсь, как Чонгук выразился: «Тянуть его под венец». Больно надо. Пока в душевой шумела вода, я всё же не мог отказать ему в просьбе… особенно, после такой-то приятной весточки. Меня уже совершенно не интересовала причина их расставания. Главное, мой мальчик сегодня целиком и полностью принадлежал мне. А я — ему. Бабушке я отрапортовал, что зависну с ночевой типа у друга, так что, есть возможность остаться у любимого Чонминатора. Если, конечно, он будет не против. Тем более, дождь усиливался, застилая белый свет плотной пеленой тумана. На этот раз я решил приготовить своему врединке сосиски и сделать макароны с сыром, учитывая его скудные запасы продуктов. На вечер нам хватит, а завтра я что-нибудь куплю в супермаркете. Благо, небольшие накопления имеются. Не голодом же его оставлять: люблю его гада всем сердцем, каждой клеточкой тела, каждым вздохом. Люблю. — Я в тебе не сомневался, Тэхён-щи, — свеженький, намытый, выбритый Чонгук появился на кухне, ковыряясь ватной палочкой у себя в ухе. — Снова запах домашней хавки. Зачётно. Бля, чё б я без тебя делал, очкастый. Ты настоящая золушка. И я подавился слюной, когда обернулся: увидел это чудо абсолютно без одежды — нагишом. Он вышагивал по дому, словно тут один. Это что-то новенькое. — Бля, чё ты так напрягся? — усмехнувшись, и промелькнув своей голой жопой в сторону гостинной. — Ты б хоть оделся что ли, — вместо соли, я чуть не сыпанул в кастрюлю с макарошками сахар. — А мне хули, тебя что ли стеснятся? — донеслось из глубины квартиры. — Ты меня голым уже видел и не раз. И потом, у нас почти был секс, — со смешком. — Не думаю, что тебя мой член смутит. У меня чуть ложка из рук не выпала. Еле удержал, честное слово. Что с ним такое? То нахер посылал, а тут о сексе заговорил — странный он какой-то. Но меня ненашутку шибануло от его контекста. Теперь-то я точно остаюсь у него с ночёвкой. И снова мы сидели на кухне, поедали приготовленные изыски и разговаривали, словно два старых добрых приятеля. Так уютно с ним. Ну хоть для приличия трусы надел, а то я уж было хотел закрыться в туалете и попытаться вздрочнуть. На улице бушевала непогодь, а у Чонгука дома тепло и хорошо — с ним рядом хорошо. Я старался не спрашивать о размолвке с его невестой, да и он не упоминал ни слова, лишь рассказывая, как они вчера с пацанами бахнули пивасика, как его дружбан проиграл в карты и бегал в магаз за сигаретами в одних труселях верхом на венике. А потом уснул в ванной. Поржали от души. Люблю его таким: простым и непринуждённым… своим в доску. Без выебонов и его всяческих вот этих: «ска, заебал, очкастый!». Ведь он может быть нормальным. Хотя, если разобраться, то без тех самых гоповских замашек, он был бы уже не Чонгук, который мне изначально запал в душу. — Бля, вот это я нахомячился! — сделав раскатистую отрыжку, Чон потрепал меня по ершистой голове. — Спасибон, Тэхён. Не дал умереть хозяину. Ты эт, ток, не сердись на меня. Проблем выше крыши, вот и срываюсь иногда на всех подряд. — И поэтому ты на меня срываешься, когда я к тебе прикасаюсь, да? — кратко взглянув на него, ковыряясь в тарелке вилкой. — Нет, не из-за этого… — он отодвинул пустую посуду и облокотился локтями о край стола. — Я до сих пор считаю себя виноватым после того случая, когда заставил силой тебя делать мне… ну, ты понимаешь. Боялся, что наворотил таких глупостей, от которых никогда теперь не отмоюсь. Поэтому избегал тебя всё это время. Стыдно было. Но потом, когда ты признался мне в любви — чуток отпустило. И я этим пользовался. Сорян. Ты классный пацан, Тэхён… Я те щас серьёзно говорю: ты реально классный — настоящий. Я просто не хочу, чтобы ты ко мне привыкал, понимаешь? — Не понимаю! — вилка звякнула о тарелку в напряжении. — Что ты имеешь в виду? — Бля, ну как тебе объяснить… — Чонгук нервничал, потирая лицо руками. — В общем, я боюсь, что у тебя из-за меня будут проблемы. Всего не могу рассказать, прости. Тебе не надо знать, поверь. А к твоим этим причудам, я давно уже привык. Бля, не знаю, как это всё объяснить, но я тогда в машине конкретно кайфанул. И когда дома у меня дело было… тоже улетел от кайфа. Я уже не помню, когда я так охуенно кончал. — Правда? — Угу, — отвернувшись, испытывая испанский стыд. — Не знаю, короч, чё произошло, но в последний раз у меня с моей ничего не получилось. Тупо не встал. — Совсем? И вы из-за этого поругались? — моя душа ликовала и рыдала от счастья. — Поругались не из-за этого. А по поводу того самого… ну, бывает такое. Наверное, просто был сильно уставшим. Если честно, то мне просто нужен отдых и свалить подальше от людских глаз. Заебали все в конец! — А может, уедем? — видимо, настал самый удачный момент, чтобы обсудить намеченный мною и Чином план. — Вместе. — Делюги кое-какие доделаю, можем скататься к реке, если хочешь, — Чонгук принёс из гостинной пепельницу поставил на стол и засунул в рот сигарету. Но увидев мой недовольный осуждающий взгляд исподлобья, сигарета тут же покинула его чуть обветренные губы. — Всё, понял, не курю дома. — Я не про речку имел ввиду, — встав из-за стола, складывая грязную посуду в раковину. — Можем уехать, например, в Йосу. Там отличное место подальше ото всех. Побудем, оторвёмся… И ты отдохнёшь. И я буду рядом. — Очкастый, ты ебанутый, ска, что ли? Какой нах, Йосу-хуёсу? — Чонгук точь-в-точь повторил мною ранее придуманные фразы. Охренеть. Да уж, Чинчи прав — он неисправим. — Чё я там забыл, а? — Ладно, забей, — я принялся мыть тарелки. — Просто хотел с тобой на время уехать из города. Иди уже, кури. — Ясно, — покивал Чон, забирая пепельницу со стола. — Переживаешь, что меня загребут из-за этого утырка? — Да, переживаю, если хочешь знать! Очень сильно переживаю, — я посмотрел на макнэ глазами испуганного котёнка. — Я боюсь, что из-за меня ты попадёшь в тюрьму. Я этого не переживу. И снова нос громко зашмыгал, как у первоклассника, а глаза покрылись пеленой дождя. Я отвернулся, продолжая намывать посуду, а у самого поджилки тряслись, как только вспоминаю сегодняшний сон. — Эй, Тэ, ну ты чего? — Чонгук подошёл ко мне со спины, перекрыл воду и развернул к себе лицом. — Ты серьёзно ссышь, что меня закроют? — Угу, — я покивал, глядя в пол. Не мог остановить слёзы, льющиеся по щекам с новой силой. Из меня эти мысли вытаскивали всю душу, разрывая их на мелкие клочки и бросали по ветру. — Забей. Сказал же — это не твои проблемы. Всё будет норм, эй… Даже, если закроют, то не надолго. У ментов ничего на меня нет. Всё чисто. И тут он крепко меня прижал к себе своими сильными ручищами, отчего я готов был растаять первой снежинкой. Уткнулся в его плечо и ответно обнял, продолжая размазывать сопли. Слышал, как стучит его сердце. Всегда хочу стоять с ним рядом и вдыхать аромат его кожи. Мой сладкий вредный зайчик. — Давай, успокаивайся, домывай свою посуду и пошли какой-нибудь фильмец глянем. А я пока на балкон покурить, ок? И ушёл, оставив после себя отчётливые следы сомнений. Что значит — «если закроют?». То есть, имеются предпосылки к тому, что он всё же может оказаться в тюрьме? Ну уж нет! Пока я здесь, такого точно не будет. Точка!***
Поганый дождь по-прежнему лил, как из ведра. Кроны деревьев склонялись практически до земли от порхающего по двору безобразника ветра. На сердце водрузилась тоска-тоскливая от последних сказанных Чонгуком слов. Не хочу. Не хочу даже думать об этом. Сегодня я просто буду наслаждаться в его компании, и пялиться весь вечер в экран телека. Неважно, что там будут показывать. Главное, с ним рядом. Домыв посуду и расставив ее по законным местам, я устало выдохнул. В доме снова полный порядок и не пахло сигаретным дымом — проветрили. И Чон даже не пытался закурить при мне, не желая слушать мою ворчливую брань. Ходил на балкон. Ну хоть в чём-то он меня слушался. Я вытер руки и прошёл в гостинную, где на застеленном диване лежало его вреднючее Высочество, укрывшись по грудь одеялом. — И что будем смотреть? — я взбил подушку и упал рядом с ним поверх постельного белья. — А ты не приохуел ли? — грубо, чуть толкнув меня в бочину. — Что не так? — я обернулся, непонимающе посмотрев на ворчливого скрягу. — А ничё, что в одежде? Ты б еще ботинки надел и лёг. — И с каких это пор мы стали такие чистоплюйные, господин Чон? — съёрничал. — То срач вас не заставить убрать за собой, а то, видите ли, в одежде ему не нравится. — Всё угомонись, очкастый, — рассмеялся, пятернёй заправив волосы назад. — Можешь раздеться и лечь нормально. Я не против. Чё уж теперь. Ток без секса. — И снова заржал. Думал, я ослышался, так нет же… он был на полном серьёзе по поводу «раздевайся и ложись». Да что с ним сегодня такое, мать твою?! Я скинул джинсы и футболку на пол и забрался под одеяло к моему прекрасному принцу, прижавшись к нему спиной. Блять… как же стало тепло. Моё тело буквально обожгло огнём. Аж дыхалку передавило от поднимающихся ощущений где-то внизу. Но я старался просто пялиться в экран, ибо мысли могли зайти слишком далеко, вызвав буйство неугомонных многострадальческих гормонов. И тело неистово вздрогнуло, когда макнэ положил на меня свою татуированную руку, будто старался извиниться за прошлую грубость: смягчить напряжение, возникшее между нами. Сморило. От настигшей услады его крепких объятий я начал проваливаться в глубокий сон, лишь слушая тихое сопение в затылок. Господи, пусть это длиться вечно, прошу тебя! Я чувствовал, как шероховатые пальцы периодически ложились на мою грудь и легонько притягивали к себе, словно оберегали от тёмных сил всея-вселенной. Неужели я дожил до этих сладких минут…