If you dance I'll dance,
And if you don't,
I'll dance anyway.
Give peace a chance,
Let the fear you have fall away.
Lana Del Rey — Yes to heaven
С Тэхеном, чья голова была покрыта мешковиной, обращались так, будто он и в самом деле был мешком с картошкой. Оказавшись в сырой камере бункера, его окружали холодные железные прутья, а вооруженные сектанты стояли в тени. Единственным источником света была лампа накаливания в коридоре, которая работала на пределе сил и время от времени моргала. Кошмар начался заново. Тем временем, Хосок явился в кабинет Чонгука, чтобы обрадовать своего братца хорошей новостью. Чонгук возвышался над своим большим резным столом и увлеченно что-то писал в блокноте, видимо, расписывая какие-то задачи на следующий день. Контроль и власть даже над такими незначительными вещами приносили ему особое удовлетворение. Хосок зашел в кабинет, не стучась, и с порога бросил: — Добрый вечер, пупсик. Не хочешь поблагодарить своего любимого старшего брата? Тэхен сейчас в камере на нижнем этаже, я приставил к нему свою охрану. Каждый визит Хосока давался с трудом Чонгуку. Он боялся, уважал и ненавидел одновременно своего старшего брата. Чонгук сколько себя помнил всегда считал Хосока психически неуравновешенным, но справедливым. С малых лет Хосок хоть и был холоден и немногословен со своими младшими братьями, пытался защищать их от жестоких родителей, за что получал сильнейшие удары плетью. — Спасибо, Хосок, что не дал упасть лицом в грязь. Я не знаю, чтобы делал без тебя. Их троих отвезли в детский дом после того, как у маленького Чонгука в школе нашли следы от побоев. Вскоре им нашли приемную семью. Это была бездетная пара, которая жила в маленьком городке, неподалеку от Рома. Братья уже было думали, что их ждёт добрая и любящая семья, но как же они ошибались. — Кстати, я тебе уже говорил о том, что к тебе едет Намджун с проверкой? Опекуны были еще хуже, чем их настоящие родители, ведь они видели в детях лишь бесплатных работников. Чонгук, Намджун и Хосок стали рабами своих злых опекунов, которые приказывали им работать до и после школы. — Какого хуя, Хосок?! — мгновенная ярость накрыла Чонгука. Дети заботились о животных и саде, убирали дом, стирали бельё и готовили еду для своих опекунов, или же правильнее сказать владельцев. Братья жили в сарае, и кормили их только для того, чтобы были силы снова работать. Вскоре Хосок понял, что больше не может терпеть этого, тогда ночью он разбудил Чонгука и Намджуна, ничего не сказав вывел их из сарая, начиная поливать бензином все вокруг. — Следи за языком, щенок. — сквозь зубы злобно процедил Хосок, закончив фразу громким ударом кулака о письменный стол, за которым сидел Чонгук. — Я ничего ему не рассказал о твоей безответственности, но посоветовал поинтересоваться твоими делами в бункере. Освободив всех животных, Хосок поджег конюшни, и пожар стал настолько огромен, что опекуны проснулись, выбежав прямо в пижамах на улицу. Тогда Хосок, отложив канистры с бензином, взял топор и без капли сожаления жестоко зарубил своего опекуна. Пока все горело, а приемный папа кричал от ужаса, братья просто наблюдали за всем этим безумием. Нерадивый папаша остался без всего: без мужа, без дома, без машины, без хозяйства. — Я могу увидеть Помощника? Естественно власти это не проигнорировали, и Чонгука и Намджуна отправили в приют, а Хосока бросили в центр содержания под стражей для несовершеннолетних, который можно было назвать самой настоящей тюрьмой. Стоя между двумя полицейскими как преступник, Хосок пообещал братьям, что скоро они вновь воссоединятся и никогда не расстанутся. — Только быстро. Я собирался заняться его воспитанием. — Хосок покинул кабинет, тихо посмеиваясь.***
— Ну привет, беглец. — силуэт Чонгука медленно прошел в комнату. — Я успел соскучиться. — съязвил. Альфа медленно подкрался к стулу на котором сидел привязанный Тэхен. Чон навис над ним и слегка наклонил голову вбок. Как же прекрасен был помощник в своем беззащитном состоянии. Конечно, Чонгук не оставил не замеченным стилистическое решение на голове Кима. Белая макушка омеги медленно поднялась, он не спал почти сутки. За это нужно сказать большое спасибо Бину и двум его друзьям. Кто же знал, что эти трое трахались как звери, да так, что весь заброшенный отель стоял на ушах. Тэхен просто хотел вздремнуть, будучи даже в такой ситуации, но его какого-то черта то и дело будила местная охрана. — Только не ты. — Ким не хотел даже видеть это самодовольное лицо. — Сам не смог справиться и решил братца позвать? — омега специально бил по больному. Мгновенно вытянув руку, Чон схватил Помощника за лицо, больно сдавив щеки. — Можешь долго мне не радоваться, отдаю тебя в руки Хосока, поверь, тебе не понравится. Хотя… — Чонгук уперся языком в щеку и сделал задумчивый вид. — Ты можешь попросить меня, чтобы лично я тобой занялся, для меня будет честью. — хищный оскал украсил его лицо. Альфа разжал пальцы и прошелся ладонью по светлым волосам своего пленного. Чон был уверен, больше Тэхен никуда не денется. — Красивая прическа, тебе идет, жаль, конечно, будет твое чудесное личико, у моего брата сильный удар. — нежные речи были пропитаны ядом. Лицо его осветилось мягкой улыбкой, которая несла в себе большую опасность. — Сколько же в тебе напыщенного пафоса. Вы просто семейка ебанных психов. Всем вам гнить в тюрьме, а лучше разлагаться под землей, хоть какую-то пользу этому миру принесете. — пощечина. Звук удара разлетелся по комнате. Резкая боль прошлась по лицу Тэхена. Это явно привело его в чувства. Альфа покинул комнату вальяжным шагом, заперев напоследок камеру вместе с важным гостем внутри.***
Вечером к бункеру Чонгука подъехал целый кортеж из машин. Кто решил заглянуть на огонек, догадаться было не сложно. Из центральной машины вышел высокий темноволосый альфа в красном костюме и направился ко входу, за ним следовало шесть человек сопровождения, и еще четыре осталось у автомобилей. Охрана на входе низко поклонилась, пропустив гостя внутрь. Пройдя по коридорам Намджун вошел в кабинет, вход в который украшали двухметровые деревянные двери. — Здравствуй, Хён. — Чонгук встал из-за стола и кратко поклонился. Намджун дал отмашку охране и та вышла за дверь, закрыв ее за собой. — Причина. Скажи мне причину, по которой ты упустил его? Хорошо, что Хосок выручил тебя, почти преподнес тебе путевку в Эдем на золотом блюдечке. — холодный тон альфы рвал душу Чонгука, а его запах — запах старых книг заполонял легкие и награждал гнетущим чувством страха. — Я дал слабину. Прости. — если бы Инквизитору было тринадцать, то он бы даже расплакался. Чонгук не смотрел на старшего, разглядывать ноги было куда занимательнее. — Запущенный регион тоже небольшая оплошность? Ответь мне, ты все еще осознаешь, какую важную миссию мы выполняем? — Намджун подошел вплотную, хотел увидеть проблеск света в глазах напротив. — Я останусь здесь на какое-то время, понаблюдаю за тобой и твоей работой. Твои ошибки всегда приходится исправлять нам. Слова — удар. Удар, который предназначался Чонгуку. Казалось, тот был уже ни жив, ни мертв. Просто оболочка без души, без света и без тьмы. Он так и остался стоять на месте, казалось, что он даже не дышал. Дверь захлопнулась. Намджун спустился на пару этажей и уже стоял пред местом нынешнего обитания виновника данного торжества, Ким Тэхеном. — Ты очень красивый. — Лицо Намджуна залилось светом его же улыбки, а на щеках показались ямочки. — Жаль, что ты пока не понимаешь высшей цели, жаль, что приходится держать тебя здесь. — Альфа прошел чуть дальше и сел на колени перед пленным. — Но поверь, все еще можно изменить. Ты можешь быть с нами. Мы можем пережить Коллапс и войти в сад божий. — он положил руки на колени омеги и заглянул ему в глаза. — Вы теперь по очереди сюда ходить будете? Давно не виделись, Чон Намджун, с каких это пор ты посещаешь чужие территории? Устал сидеть на своей жопе? — выплюнул Тэхен. Жизнь ничему его не учила. Однако лицо Мессии никак не изменилось. — Я знаю тебе больно. Бог дал — Бог взял, м? Но он испытывает всех… У меня был муж. Его звали Инчи. Красавец, да? — Отец выпятил свою руку и оголил татуированное предплечье. — У нас должен был родиться первенец. Да мы и сами были детьми. И я был в ужасе. Боялся отцовства. Считал деньги. Он — нет. Верил, что все образуется. Он всегда верил… Рука Намджуна потянулась к щеке Тэхена, чтобы погладить, но тот резко отпрянул, демонстрируя свое отвращение. Тогда Мессия продолжил: — Однажды он поехал в гости к другу. Потом авария и… — альфе было тяжело вспоминать прошлое, но по какой-то причине он продолжал рассказывать о нем. — Бог взял его. Меня повезли в больницу и оставили в палате с маленьким розовым комочком, утыканным трубками. Сказали, что я должен быть сильным, потому что малыш выживет. Господь сберег нашего сына. Врачи оставили меня с ним наедине. И я… смотрел… на сына. Такого беззащитного, невинного. У него был только я. Никто, из ниоткуда, ни с чем. — он отчеканил последние слова. — И в тот момент я понял, что это испытание. Бог указал мне путь, оставалось лишь сделать выбор. И я возложил руку на его головку, склонился, вдыхая его запах… и мы молились. О силе. И о мудрости… И я… вдруг все понял, постиг божий замысел. — Намджун смотрел куда-то вдаль, словно Тэхена вовсе не было перед ним. — Я взял пальцами пластиковую трубку, прилепленную к его ангельскому личику, и плотно сжал. — тон его голоса резко изменился. Альфа рассказывал все подробности с какой-то жестокостью, будто упивался воспоминаниями. — М-м. — глаза Намджуна прикрылись, точно от наслаждения. — Он начал бить ножками, еще, еще… и все. Покой… пустота. Господь дал — и Господь взял. Боль. Наши жертвы. Это часть испытания… проверки нашей способности служить Богу… чего бы он не просил. Комната залилась смехом омеги. Омега хохотал так, будто сидел на самом смешном стендапе в его жизни. — Господь дал — и Господь взял? Да ты же просто монстр. Убил свое дитя, прикрываясь Богом, который тебе что-то нашептал про испытание? Да ты больной ублюдок. — Тэхен харкнул под ноги Намджуна, не отводя от него взгляда. Намджун был в ярости. Он запер камеру и выскользнул в коридор. В нос ударил тонкий запах жасмина с нотками шалфея. Повернув голову, он обнаружил поникшего, худощавого омегу, который сидел на кровати и смотрел в пустоту. Войдя в камеру, Намджун наткнулся на знакомое лицо. Заместитель Шерифа — Ким Сокджин, двадцать девять лет, высокий, статный, красивый. Тот омега, о котором мечтал любой альфа. К сожалению, Джину, как военному, было запрещено заводить отношения. Довольно весомый минус такой опасной работы. — Блокаторы совершенно перестали действовать, твой аромат стоит во всем бункере. — Мессия вошел в помещение, освещаемое тусклым светом. Серые стены, серый пол, старая металическая кровать в левом углу комнаты, не ней лежал на вид совершенно не мягкий матрас. Окон в помещении не было, зато была раковина, у которой помимо крана была еще и душевая лейка. Небольшой слив рядом и шторка — все, что нужно, чтобы освежить себя. На удивление Намджуна, не смотря на все ежедневные пытки Чонгука, ни следа крови тут не было. Джин действительно был чистоплотным и очень порядочный. Омега повернул голову на голос из-за спины и дрожащим голосом произнес — Что ты здесь делаешь? — казалось, что он вовсе не моргал и поначалу счел альфу за галлюцинацию. — Мимо проходил. — Намджун сел на металический стул рядом с кроватью и подкатил к себе небольшую тележку, на которой стоял граненный стакан воды и небольшой ужин, который был приготовлен явно без большой заботы. — Скажи мне, почему вы все такие упертые? Почему не видите последствия своих грехов? Почему ты, сидя здесь столько месяцев, все еще не осознал важность Проекта? — продолжил альфа, отпив из стакана. — Что ты хочешь услышать? Вы все помешанные. Я знаю, что мне не жить, поэтому прошу, убей меня. — Джин смотрел в одну точку, а из глаз текли слезы. Еще один глоток провалился в альфу, который принял более расслабленное положение, расставив ноги по сторонам. Джин был таким сломленным, таким, казалось, беззащитным, но при этом сильным. — Я не убью тебя, мне не к чему. — Ты пришел поиздеваться? Излить душу? Ну, уж точно не для того, чтобы освободить меня. — Джин не верил в чудеса. Прошло уже вроде чуть больше трех месяцев. На двадцать первом дне омега сбился со счету. Дни тянулись бесконечно долго, это гораздо хуже тюрьмы. Пытки были единственным развлечением здесь, развлечением для тех, кто любил поиздеваться над пленными. Он много думал о Тэхене, о Шерифе, о своем доме и отце, о своих коллегах и напарниках. Однако чем дольше он находился в этих стенах, тем сложнее было уловить хотя бы какую-то мысль. Все утекало сквозь пальцы, а воспоминания стирались, он начинал сходить с ума. Последним глотком Намджун осушил стакан. Мягкая зеленая дымка окутала сознание, которое перестало отзываться. Мессии стало казаться, что он больше не в камере, а в своем прошлом доме. В комнате расположились большой диван и телевизор, под ногами теплый ковер, а на стенах прекрасные картины живописных мест. Пахло домашней едой и пионами, такими родными пионами, аромат заползал под рубашку и мягко убоюдок все тело, каждую частичку души. Джин напрягся, когда молчание начало длиться дольше минуты, и удосужился поднять глаза. Первое, на что упал взгляд — пустой стакан в руке гостя. Омега все понял. Блажь. В стаканах с водой приносили наркотик. Иногда Блажь добавляли в еду, а иногда вкалывали через капельницу. Поэтому Джин так внимательно обнюхивал и осматривал всю еду, что ему приносили. Если что-то вызывало подозрения, то он избавлялся от этого. Лучше уж без ужина, чем под этой дрянью. Зрачки Намджуна расширились. Он недобро взглянул на Джина. Омегу смутил этот взгляд, он хотел вывести из транса альфу, поэтому спешно произнес: — Намджун? «Намджун», — произнес Инчи, муж Мессии. Омега с каштановыми волосами и серыми глазами сидел напротив, так будто был еще жив. — Я скучал. — неожиданно для Джина произнес Намджун. Он встал со своего стула и подошел вплотную к кровати. — Как же я скучал. Альфа протянул руку и коснулся худого лица омеги, до которого начало доходить происходящее. — Н… Нам… Намджун, не надо. Что ты делаешь?! — Джин попятился назад, упираясь спиной к холодной стене. Бежать было некуда, а кричать бессмысленно, даже если бы кто-то его услышал, то не пришел бы на помощь, но попытаться стоило. — Помогите! Намджун, прошу тебя, перестань! Нет! — он кричал, что есть мочи и отбивался от сильных рук. Истощение дало о себе знать, когда его нагло повалили на кровать, сцепив его руки в захвате над головой. Прекрасный омега смотрел на Намджуна своими большими глазами, умоляя поскорее закончить прелюдию. Альфа не смел отказывать, хотя, почему-то остатки сознания говорили ему остановиться, он не слушал их. Обхватив одной свободной рукой обе руки столь податливого тела, он закинул их над головой горячо любимого Инчи. Второй рукой он продолжал исследовать желанное тело, пытаясь снять то небольшое количество одежды на нем. Страсть взяла верх над здравым смыслом. Альфа приблизился к губам и, удерживая лицо, вонзился в эти невозможно сладкие губы. Ему этого не хватало. Он вымещал в этом поцелуе всю ту скорбь и боль, которые жили в нем. Намджун прикусил нижнюю губу омеги и оттянул ее вниз. Все его естество кричало, а тормоза были напрочь сорваны. Стон боли разорвал пространство. Небольшая капля крови попала в рот альфы. Привкус жасмина не казался значимым на фоне мнимого аромата пионов, который слышал Намджун. Казалось, Джин готов был отдать душу дьяволу, лишь бы не чувствовать эти пошлые прикосновения и чужие губы на своих. Хотелось убить Намджуна, хотелось, чтобы кто-то вошел и прекратил все это. Джин не отвечал на поцелуи и пытался вертеть головой, как мог. Однако левая рука альфы, крепко державшая его голову, не оставляла и шансов. Заместитель Шерифа был уверен, что ничего более унизительного, он уже никогда не мог пережить. Его раздевали, лапали, чужая рука бродила по оголенному хрупкому телу, пока не наткнулась на абсолютно мягкий половой орган. Джин не хотел Намджуна. Он не мог отрицать, что запах альфы был ему приятен, а сам Мессия казался ему самым адекватным из трех братьев, но насилие, которое происходило, мягко говоря, разочаровывало и доламывало его изнутри. Джин бил альфу руками и ногами, царапал до крови его спину. Тем не менее это ничего не меняло. Глаза Намджуна были застланы зеленой пеленой, а сознание затуманено наркотиком. У омеги сел голос и болело все тело. Чужая рука больно массировала половой орган. Джин хотел, чтобы в этот момент Бог все-таки показал свое присутствие в этом мире и помог ему. Инчи был таким страстным. Он царапал кожу альфы, шлепал его и извивался под его накаченным телом. Намджун изводил себя и после небольших ласок рукой, все же решился перевернуть прекрасное тело. Он поставил любимого в коленно-локтевую и заломил руки за спиной. Перед ним открылся волшебный вид. Это была любимая поза Намджуна. Он просунул палец в рот, смочив его слюной, и нежно обвел им колечко мышц. Оно же в свою очередь сжималось только сильнее, давая ответную реакцию на прохладу и чужие прикосновения. Джину было мерзко. Мерзко, когда чужие пальцы проходятся по самому сокровенному. Он уже браво готовил себя к тому, что должно было оказаться внутри него в скором времени. Омега понял, что должен расслабить тело, иначе его просто порвут, а это гораздо больней. Но как вообще возможно успокоить сердце и прийти в себя, когда с тобой делают это? Первая неприятная боль прошлась по пятой точке, когда палец альфы оказался внутри. В голове лишь одно: «Расслабься, расслабься, будет больно. Терпи». Это не успокаивало. Джин сделал глубокий вздох, вновь ощутив усилившийся запах старых книг, запах феромонов своего мучителя. Слезы непроизвольно текли, горло саднило. Второй палец с болью протиснулся внутрь. Джин начал с усилием кусать свои губы, чтобы сменить вектор внимания на боль своих истерзанных губ. Это почти не помогало, ведь пальцы начинали двигаться и расширять тугие стенки. Наверное, омеге стоило бы порадоваться, что его еще решили растянуть. С невероятным удовольствием Намджун просовал второй палец, его узкий омега влюблял его заново. Хотелось съесть его. Хотелось вобрать каждую частичку столь прекрасного тела. Продолжая свои махинации пальцами, Намджун наклонился вперед и нежно прикусил загривок, зацеловывая место укуса. Табун мурашек пробежался по спине омеги, такая реакция очень понравилась альфе, и он только нарастил темп своих пальцев. Еще один палец не заставил себя долго ждать. Вдруг тихий хрип раздался откуда-то снизу, ознаменовывая маленькую победу Намджуна. Он, казалось, уже не мог сдерживать себя, стояк болел, требовал чужого тела и ласки, но альфа любил затягивать удовольствие, любил изводить себя. Игра стоила свеч. Когда сфинктер был достаточно готовым, Намджун вынул три пальца, чем подарил неописуемое облегчение и наслаждение омеге под собой, но ненадолго. Ему хватило несколько секунд, чтобы стянуть с себя штаны, за ними полетели и трусы. Омега уже не сопротивлялся, его руки никто не держал. Это был один из редких случаев, когда Джин сдался. Сдался перед своей судьбой. Омега смирился с тем, что его ожидало. Головка уперлась в и так натертое до боли место. Проникновение отдало ужасной терзающей болью по всему телу. Казалось, его все же порвали. Намджун ощутил прилив эндорфинов, когда толкнулся в сладкого омегу. Узость приносила массу удовольствия. Инчи был прекрасен во всем, Мессия это знал, как никто другой. Он бы зацеловал каждый уголок его тела. Любил бы его всегда и везде. Новый толчок увеличил глубину. Намджун смог даже ощутить хлюпающую смазку. Неужели омега так намок от него? Это возбуждало. Он ускорил темп. Кровь хлюпала и капала на кровать. Джин больше не предпринимал попыток сбежать, он никогда не смог бы уже отмыться. Омега не чувствовал боли — болевой шок вознаграждал единственной привилегией. Мозг подкидывал ужасные мысли. Снаружи была лишь оболочка, лишенная чувств, внутри же настоящий Джин тонул в бессилии. Внутренняя пустота словно поглощала каждую частицу его бытия. Каждый вздох казался извращенной пыткой. Теперь вырваться из этой тьмы ему не представлялось возможным. Внутренний мир Заместителя Шерифа был затушеван мраком, а его эмоции, казалось, застыли в бессильной позе. Хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Хотелось никогда больше не видеть в своей жизни омерзительное лицо Намджуна. Альфе хотелось навсегда раствориться в моменте. Спустя тридцать минут сладких взаимодействий, Намджун спустил семя прямо на худую спину с сияющей алебастровой кожей. Он повернул любимого омегу боком, нежно чмокнул и провалился в прекрасную дрему. Наконец для Джина все закончилось. Не было сил встать с кровати и отмыть зад от крови. Просто сон в объятьях монстра. Омега пообещал себе разобраться со всем остальным уже завтра. «Джин верил в справедливость мира, Был в армии, где смерть ласкал рассвет, А после стал заместителем Шерифа. И вот считал, что тьме сказал он: «Нет» Не сделать больше шага в прошлое, Где справедливость мира летела в небеса. Довольно. Тошнит от омерзительности ночи. Теперь залиты кровью его сердце и душа.»