Мерзавец

Может да ну его этот скверный мир? Может пора сжигать мосты стремясь в мир потехи и иллюзий! Ах, бедных зайчиков империй, обманом в сети заманили. Они же зайчики породы! Они же трон и власть в руках зажали, но что же делать? Зайки? Братцы! Ах, вы бежите из угодий, от тумана и грозы, от штормов и диких воплей! Вы бежите. Ваше право! Но послушайте, друзья? Пьеса наша не отстала, нет! Кульминация, развязка, страсть и жар сердец чужих. Что вы? Дети мои красны? Что же злитесь? Что грубите? Ваши ножки поскакали – деться некуда, увы! Так душа ваша в смятение, в горечи озлобленного шквала об разбитый лёд судьбы. Сердце отдали тому ли? Душу вы открыли там? Не печальтесь! Зайки Зайки! Час настанет, вы поймете, что судьба бывает злая. Вроде в шубе по бульвару вновь торопится она, но в другую же секунду скинет мех и станет птицей! Правда, милые мои, девица! Страшной красоты! Они не знали сколько времени прошло с той раковой ночи. Сколько закатов и рассветов они встретили, томясь в догадках и обиде. Они лишь помнили то удушение в груди, боль рёбер и костей, жар слез и крик души прорвавшегося из оков порока. Да, это был порок. Самый настоящий сладкий порок их жизни… Нектар, упавший к ним из райского сада прямо в руки. А может это был дьявол, зашедший в гости к шумному миру? Дьявол, что нёс за собой разрушение срывая его с карнизом теряя под тканью иллюзий. Они вкушали плод разгрызая сердцевину, давились соком, льющимся по губам. Сладким липким ядом, склеившим их разум и желания. Дьявол посадил в них семя. Семя раздора, страсти и разочарования. Семя, что слеплено было из крови и любви. Может поэтому оно проросло? Любовь или кровь сыграла здесь закон сансары? Они собственными руками омыли почву слезами, разрыли поцелуями и охам по самые корни. Выдрали, не оставив и следа. Райский шиповник стал лишь жалким напоминанием о своём прежнем обличии… Он стал крапивой с сухими стеблями. Иностранец всё время думал. Думал не переставая. Собирал лепестки по частям. Ему дана холодная голова с рождения – нет ему чужды кипеть подобно самовару. Это и отличало его от давнего друга. Огонь, горящий в груди лишь обжигал юнца, лишь рвал башню имперского светила сильнее. Все чувства смешались в голове, в груди и под кожей. Любовь стала спиртом, дающим тошноту, нежность стала серой массой, давящей на горло своими мягкими пальцами. Как он мог так поступить?! Почему?! Разве они настолько плохие люди в его глазах, что им не позволено знать секретов? Так он думал, этот гнусный пират?! Не видать ему больше ни его, ни Рунэ! Мальчишка метался из угла в угол скрепя половицами. Эти жалкие дряхлые деревяшки когда-то роскошного паркета скулили, прося о пощаде. Топот принца она не выдерживала, рыдая словно отвергнутая девчонка. Изнывала в боли, тоске и печали, что накатывали на неё с каждым шагом героя. Но его лишь сильнее бесил этот цирк. Лишь единственный факт их нахождения в этом порту проституток и мерзавцев! Ах, ну точно… Явно это была родина такого ублюдка как капитан! — Почему, ради всего святого, мы не можем покинуть порт? Для тебя простая шутка тот десяток кораблей на пристани?! – подал мальчишка голос. Его тон был на октаву выше, на октаву грубее и истеричнее. Его бесило то, куда они попали. Раздражало то, что они не могут отсюда сбежать. — Империя вызывает Рунэ, прием! Ты совсем уже по étrangers гулять ушел? – тыкал юноша в светлую макушку сидящего рыцаря, — Я тебя спрашиваю, какого черта мы не можем покинуть порт? Возможно, бегущий тон, скачущий подобно фейерверку голос, был бы давно ему противен будь он совсем чужим. Но перед ним был лишь Флоренс, что вновь схмурил свои багряные брови домиком клянча ответ на один и тот же вопрос. Какой уже по счету день? Он сбился со счета! Генерал задумалась в коем то веке о их бездарном и совсем не радующем положении… Как они очутился в этом доме? Почему даже здесь, на отшибе жизни, существует дворянство? Хороший вопрос… Интересный до ужаса! Минувшие обиды, выплюнутые желчью тем бурным вечером, дали им понять одно. Они слишком быстро принимают решения. Слишком быстро доверяют людям! И да, они оба согласны, оба разделяли одно чувство тоски, жжения и гари на языке. Но сбегая, подобно девицам из-под венца, они совсем забыли о том, кто они есть… Они дворяне, а не бродяги. Не беглецы и кутейники! И встретившись лицом к лицу со штормом… Практически проиграли ему! Рвущий завывающий ветер, сжирающий и сметающий на своём пути всё живое не пощадил бы и их давя своей массой. Втаптывая их в землю, размазывая по гравию надежды и ошибки. И возможно, будь они чуть менее упрямы, злы и жизнелюбивы, то давно бы сгинули в пенной пучине, где их бездыханные красивые трупы обгладывали морские черти… Так что же случилось? — Фло, я тебе уже который раз говорю о том, что… - вздыхал сидящий в окружении подушек блондин, он уже было хотел открыть рот, уже собирался закончить мысль, как в дубовую дверь постучали. Мужчины замерли так и застыв в позах своего негодования. Красновласка указывающий на мозг друга через его макушку и иностранец, сложивший руки в замок на своих коленях. Оба переглянулись, уставившись на дверь, словно прямо из неё должен был выйти целый цирковой квартет! А может к ним выскочат грациозные лебеди оперы? Но нет, гости были совсем иные! Хотя кто тут ещё гостит… Перед ними был хозяин! В проеме двери, словно зашуганный ребенок, появилась девица невиданной красы. Быть может, она и не сравниться со столичными дивами моды, но её нежная женская опрятность и элегантность привлекали глаза угрюмых юношей. Они неотрывно смотрели на неё желая в ту же секунду внимать её словам и чарам. — Ох простите мою несдержанность! Не хотела вас отвлекать... Вы сильно заняты? – её голос дрожал подобно струнке плачущей скрипки. Такой тонкий, звонкий, но в то же время приглушенный и мягкий… Она, будто потерянный ягненочек, стояла перед ними топчась ногами на месте. И это очаровывало многих мужчин в её образе… Худенькая девчонка, практически тощая по меркам столицы! Тонкая талия обтянута легким ситцевым платьем голубого цвета. Лазурь стекала по её бедрам и груди! Да, пусть и не было в ней пышных форм и размеров, но в ней таилась грация и покорность. Смирение, что лучше подходило для супруги их тяжело времени. Ситцевое платье украшено вышивкой из синей и зеленой нитки – цветочный орнамент украшал вторую кожу. Белые кружевные перчатки по локоть и пояс такого же цвета добавляли в образ кокетки ещё большие искры! Ах, но что бы они делали без этого лица?.. Не пережили бы кавалеры такой потери! — Нет, госпожа Жизель, мы не были сильно заняты. Вы что-то хотели? – ответил ей принц, кривя губы. Он был ослеплен этой дамой… Жемчуг среди тонны водорослей… Особая редкость даже для их краев. — Вам когда-то говорили, что удивленная вы более очаровательны? – вздохнул иностранец, скидывая чужую руку со своей шевелюры. Но вместо тысячи слов он услышал лишь сдавленный фырк от его высочества, что хоть как-то его порадовал. Даже развеселило заставляя улыбнуться. Даже в такие моменты нужно смеяться. Огнегривый принц опустился на диван к возлюбленному лишь демонстративно складывая ноги друг на друга. Привычка, взявшаяся не пойми откуда, но так приевшаяся к душе, что жалко было переучиваться. Поэтому вросшаяся в тело болезнь давала свои плоды в виде наглости и сумасбродности так не присущей высшему классу. Ведь в головы юнцов, только недавно оперившихся орлов, лезли странные идеи… Может плюнуть на это всё и вернуться обратно? Но они не могли отдать на кон гордость. Но и без него они не проживут… Нерешаемая дилемма настигла их в лучшем своём наряде. Алый! Ах, как же алый ей был к лицу! — Вы меня смущаете! Не говорите глупостей. И не называйте меня госпожой, я же просила быть проще! – надула губки девица, топнув ножкой. Но ни её круглое смуглое личико, ни пухлые розовые губки со светлыми, как золото ресницами, не смогли занять внимание иностранца, как касания. Нежная рука коснулась его ладони. Такое знакомое движение… Тепло, что обволакивало плоть позволяя расслабиться. Он никогда не забудет эти касания. Не забудет то, что связало их с детства. Длинные пальцы война подобрали струнчитые костяшки заковывая их в тески. Далеко было это от чужих варварских взглядов. Горящей нежности не хватало грубости… Но разве могут они сейчас о таком просить? Флоренс улыбнулся, не отрывая своих очей от юной особы. Он растягивал розоватые губы в улыбке смотря на заморскую леди, пока сам с особым трепетом сжимал чужую ладонь. Шершавость шрамов, но всё та же мягкость воинских рук давала хоть капельку спокойствия в неясном шторме эмоций. Они не слушали девицу. Нет! Её шептание с особым придыханием, ласковый голос, перекатывающийся во вскрики. Их мысли были далеко за пределами этой комнаты, утопленной в свете и гребнях шелка. Мысли, бушующие в голове, страх, перемешавшийся с обидой и болью подобно птице раскрыли свои крылья разрезая приделы багряного моря. Кровавого судна, что так и не сумело им открыться… Быть может были на это причины? Быть может, он не желал делиться из-за собственных убеждений? Круговорот ужасов, втоптавших душу в пыль, не позволили ему открыться? Но… Были ли тогда и поцелуи правдой? Были ли касания, страсть и покорность – реальностью? Быть может, он совершенно прогнил до костей растеряв это чертово судно. А может он и был гнилью с самого начала? Яблоком, что давно сожрали черви откладывая яйца страха. Трусость же главный порок их гребанных жизней. Да… Если бы люди не были трусами, то жилось бы сейчас легче? Лежали бы они в объятиях на этом диване, скрипели бы под ними пружины? Вдыхали бы они аромат табака, рома и какой-то… Странный отклик сажи, крови? На что они вообще надеялись, связываясь с пиратом? На честность и благородство? На открытое сердце и душу? Он никогда не давал им ключ от своей души… Он прятал его под рубахой – но они и сами не решались его сорвать. Принц опустил голову. Всё это было так трудно для него. Первая их встреча казалось была самым ужасным событием в его жизни, но… Почему он не может возненавидеть Джека? Почему не может поставить на нем крест?! Почему?! Челюсть сжималась до скрипа. Зубы, казалось, вот-вот и треснут, разлетевшись на осколки. Хотелось рыдать… Но было ли у них на это право? — Фло… Ну что же ты… Посмотри на меня – хрипловатый голос вырвал его из пучины раздумий. Крсновласка вздрогнул согнувшись сильнее, сжав чужую руку до болевых коликов. Он не хотел поднимать голову. Не хотел… — Госпожа Жизель ушла… Regardez-moi – продолжил иностранец свой говор. Он и сам чувствовал пустоту на сердце. Будто… они потеряли часть себя. Дырень, что не способна зарасти, но и не может быть расширена. Рунэ видел, как содрогаются плечи друга. Товарища… любовника. Да… Некуда им было бежать, они давно отреклись от крова, короны и статуса. Хах… возможно их уже вычеркнули из древа семьи как жалких дворняг. Рука коснулась бледного королевского лика. Генерал огладил мокрую от слёз щеку юноши. Бархат кожи и влага грусти лишь отпечатками оставались на пальцах как напоминание о былом. Рунэ не стеснялся. Ему и самому грустно. Глаза рябило от боли, они наполнились горечью, но он лишь смахивал их светлыми ресницами, не позволяя себе подобную вольность. — Я… Не верю в то, что это конец… Рунэ… Разве можно так?.. Почему он так поступил?! Молчал, как партизан в окопах! Как рыба, наглотавшаяся соли! – глотая боль кричал мальчишка. Принц, светило империи Кларенс, проклятый юноша… Он надрывал горло стирая пальцами реки слез. Пытался хоть как-то умыть себя, успокоить, но голубые очи лишь сильнее мокли, расстраивая сердце. Он не мог поверить в подобный поворот событий… В подобную судьбу! — Он же… Целовал нас!.. Обнимал… Любил… Так зачем все это?! Почему он скрывал подобное?!.. Мы ему не враги! Мы!... – но его утешением были лишь поцелуи блондина. Аристократа той империи с кем Кларенс совершенно не ладил. Ирония!.. Пират и враг империи! Хах!.. Но Рунэ лишь целовал мальчишку, стирал своими губами соленные дорожки из слез. Ведь свидетелем им был лишь прозрачный тюль на окне парадной и пианино, так пышно заставленное лилиями… Горло обжигало острое дежавю… Разве был он когда-то в настолько дерьмовом положении? Ах… Точно… жизнь ведь его это сплошное дерьмовое положение! Как же он мог забыть… как же он мог забыть такую простую истину! Ничтожный скупердяй, что в жизни своей добился лишь одного… Оттрахал шлюх со всего моря, да и не заплатил ни черта! Хах! Да он же прекрасно проводит свою жизнь! Смиренно дожидается её конца в дряхлой комнате переполненной пылью и дымом. Его туша валялась то ли на испорченной жизнью кровати, то ли на остатках чьего-то тела… Мятое нечто стало ему опорой, крепкое пойло поддержкой, а горький табак успокоением. В этой комнате ничего не было… Это не было его домом. Пустые стены из обшарпанной древесины, покрытие плесенью и мхом. Шкаф из дубовых обведших досок смотрел на него своими выбитыми стекляшками из угла четырехстенного гроба. Его ножки давно отпали: укатились, потерялись, убежали! Дверца отломалась покоясь рядом. Её подгоревшие края внушали то, что возможно этот шкаф не по своей воле стал таким… Он забит каким-то забытыми тряпками, одеждой, что никогда не будет одета. С другого угла на него смотрела тумбочка в лице деревянного стула. Она стояла около спившейся тушки и давно была изгваздана бычками и разбитым стеклом. Дерево было черным, измазанным в саже и пепле, пока ножки были светлее коры березы. Окна завешаны штопаными тканями, а маленький луч света, проникающий изредка в комнату, зайчиком отскакивал от бутылки, наполненной ромом. Таких стояло штук шесть, а три так точно валялись где-то у ног моряка. Густой туман наполнял комнату – едкий запах въедался в кожу. Демон спивался, гася душу дымом. Он лежал неподвижно. Совсем бездыханно, словно кукла, выброшенная из театра. Его лицо уже не болело, лишь небольшие синяки и раны давали о себе знать, но это не мешало ему кривиться в боли и судорогах. Не физическая боль сжирала его разум… Душа его изнывала в слезах. Небольшой огонёк изредка освещал его гнусную морду вновь скрываясь за облаком дыма. Казалось, что ещё немного и он с радостью бы стёр себе память сиганув со скалы… Как они рассказывали? Точно! «Не выдержав эмоций ринулась она к обрыву. Взмыла Катерина, словно птица!» Пьеса же это какая-то культурная? Есть в ней что-то любопытное… Не забудет он цвет волос… Блеск глаз… Смешной акцент и теплоту тела. Их тяжелые вздохи и хмурые брови. Пышные ресницы. Яркие улыбки… Вредный характер и любовь к чистоте. Аристократический говор, этот непонятный ему, пирату, язык. Танцы, вальс, кружащий их тела. Обжигающие кожу поцелуи. Разжигающие огонь искры… Разве можно вернуть разбитую душу? Возможно ли ему искупить грехи, не создав новые? Его обволакивал дым. Душил своей горечью, скомканностью и едкостью. Он высасывал из него кровь, сгрызал кости обнажая пороки. Черный дым дешевого табака облизывал его душу вырывая сердце. Возможно, будь он дольше в объятиях тьмы, то и вовсе увяз бы в пучине чернил и дегтя… Но резкий свет пробился в комнату со скрипом входной двери. Эта деревяха, чуть застонав, задрожав как палубная доска, отварилась показывая пьянице незваного гостя в дорогих тканях и позолоте. Алые глаза ослепли, спрятавшись за черные ресницы, пока когда-то бывший капитан Проклятья морщился, выкашливая застрявший в горле дым. Ему не хотелось видеть эту знакомую до боли морду… Янтарные глаза, так любопытно смотрящие ему за шиворот. — Блять, Джек, ты что за блядушник устроил? Откуда столько дыма?! – ворчливый мурчащий голосок разрезал перепонки, что пробыли так долго в тишине. Как же ему не хотелось видеть этого урода, — Ты здесь сдохнуть решил на радость окружающим? Знаешь, если склеишь ласты, то мы тебя просто в море скинем – ничего большего. Слышь, ты вообще мне слушаешь? Рявкнул торгаш, желая привлечь чужое внимание, но это было безуспешно. На него смотрел единственный багровый глаз… Коралловый отблеск, кровавый отлив так присущий этим глазам… Потускнел? Да, он совсем растерял ту живость и красочность, как и хоть какое-то малейшее желание жить. Джек посмотрел на него не раскрывая рта, лишь туша о стул очередную сигарету. Кажется, таких бычков там было уже штук за двадцать, и башня из них росла только вверх! Это пугало. Клаус видел, что творится с его другом и товарищем… Бывшим любовником. — Джеки, ты… Хах, ты отвратительно выглядишь… - тяжелый вздох вновь разнесся по пустой комнате и мужчина, прикрыв за собой дверь устремился к пастели больного. Его длинные ноги в лакированных сапогах с золотым каблуком перешагивали бутылки и склянки, битое стекло и папиросы. В этой комнате точно не было бурана? Да черт его знает, что тут быть то могло в порыве смуты. Кровать тихо прогнулась. Клаус приземлился на твердую кучу у ног мужчины лишь молча наблюдая за тем, как он зажигал очередную папиросу… — Закурить то хоть дашь? – и ему без лишних слов зажгли желтую папироску позволяя вдохнуть дым сыроватого табака. Это расслабляло, а серые узоры из дыма позволяли задуматься о делах насущных… абстрагироваться от всего того дерьма, что на них навалилось. — Может ли быть всё ещё хуже? – спрашивал его осипший голос. — Конечно может… Хотя на ещё большее дно ты уже не провалишься – пожимал плечами Клаус, вбирая воздух носом, — Хотя что хуже? От тебя отвернулись близкие тебе люди. Ты буквально потерял их доверие! Предал, обманул, затащил не пойми куда… Хм… Ты случаем не пытался их убить? – с искренним любопытство глядел он на шатена загибая пальцы, но тот лишь демонстративно фыркнул отвернувшись. — Значит было. Пойми, ты по уши увяз в этой трясине. Представляешь? Такое было в последний раз, когда ты ограбил какой-то дворянский курятник «поболтав» с дочуркой хозяина! Трудно было тебя тогда из этой нарнии вызволить… — Давай не будем вспоминать это. Что было то и было, сейчас у меня другие падения… Я растоптал их чувства… идиот… Джек не мог даже поверить в эти слова… Но ему приходилось. Да, он явно не был тем любовником из романов, которые читали мальчишки. От кипевшей по венам злости, злобы на самого себя, он тушит сигарету о стул подбирая бутылку с ромом. Всего пара глотков, и он вновь лежит не желая двигаться. Голова совсем не хотела работать… На это жалко было смотреть. — М-дам… На тебя без слез и не взглянешь. Совсем ты раскис, Джеки. А ведь как раньше ты был горяч… Как остер на язык! До сих пор помню, как ты пугал служанок в моём доме измазавшись в грязи и засунув ветки в волосы… - посмеивался барон, упираясь затылком об стену. Сколько же воспоминаний томилось в их истории… Сколько всего хранила память. Не только трагедия преследовала их жизни, но и радость смешивалась с крупицей счастья. Джек предательски молчал, обдумывая слова друга. Тяжелый дым и очередная бутылка рома глушили в нем всякие чувства и воспоминания, что пережил он за свою не короткую жизнь. Но некоторые фрагменты далекого чистого детства всплывали в памяти фотографиями и вспышками. — Да… А когда служанка научила нас плести бусы? Помнишь, как мы сделали друг другу их? Ты сказал, что мне идут рубиновые… А я, что тебе изумрудные… Иронично получилось, не правда? Потом я пропал… И… — Мы вновь встретились на Сан-Море спустя одиннадцать лет… Было странно увидеть тебя с такими.... Изменениями… Глаза кровавые, бешенные, как у блохастой суки. Шрам этот… Седина… Я тебя тогда не узнал, но ты меня сразу же. Почему? – янтарные очи опустились на лежащее тело перед собой. Ноги его подрагивали, но капитан не спал. Молчал, раздумывая над ответом. Клаус хотел было уже продолжить, закрыв эту тему, как это «создание» встало, приняв сидячие положение. Они соприкоснулись плечами сжигая очередное курево. — А как тебя было не узнать? Ты же буржуй! Вас таких издалека узнаешь… А ты ни капли и не поменялся с тех лет. Да, возможно постарел, возмужал… но всё равно ты был всё таким же Клаусом, что и тогда – разговор шёл своей чередой вскрывая всё более старые раны, оставшиеся отпечатком на капитане. Как он мог забыть тот образ при свете солнца? Когда волосы цвета молока развивались на ветру опаляя своими лучами глаза прохожих. Также он встретил и их. Беглецов из золотых клеток, возведенных империями. Настолько дорогие прутья, что юнцы сбежали, желая не видеть этот роскошный бред. — Ты вновь думаешь о них? — Разве имею я право думать о них? — Все имеют права на ошибки. — Нет, такие ошибки не прощаются. Я должен был рассказать им об этом сразу. Не таить. Не бояться. — Разве сможешь ли ты им рассказать об этом так спиваясь? – но он не услышал ответа на этот вопрос, — Джеки, ты как всегда хуже упертого козла. У меня есть идея, как исправить твоё положение… Ты ещё не растерял свой талант? – ухмылка расцвела на продажном лице также быстро, как и хмурость на лике шатена. Не было даже понятно, что на этом смуглом лице не хмурилось в этот момент… — Это твой единственный шанс удивить их и заставить слушать. Просто вспомни те года, а я с остальным разберусь. Идет? Пора бы тебе прийти в форму, старик, а то я всё больше буду думать, что ты совсем силу растерял! Плечо капитана накрыла чужая рука, обнимая мужчину. Честно он какое-то время сопротивлялся, но ему пришлось смириться с неизбежным принимая судьбу. Но мысль не покидала его разум. Она всё сильнее въедалась в его плоть и кости стирая границы разумного. Перед его глазами в смутной пелене розового табака, каких-то трав на грани с опиумом, виднелся до боли знакомый силуэт. Мальчишки. Дитя, согнувшегося по полам в слезах и крови. Смуглый мальчишка в разорванной одежде, пепле и саже. Он рыдал в три ручья, кричал, вопил, скулил, но его никто не слышал среди обломков церквушки. Юное создание, совсем исхудавшее от боли и потрясений, сжимало часть лица желая остановить утекающую по рукам горячую жизнь. Ребенок рыдал, давил в себе ком страха и обиды на этот мир. В сером тумане отблескивали алые глаза… Рубины, что расцвели из голубизны неба. Да… Кровь впиталась в землю, как семя посажёное болью. Ребенок рыдал. Мужчина молчал. Две стороны одной монеты столкнулись на ребре. Был ли у него когда-то шанс изменить судьбу? Не отдавать свою душу злу. Поместье, так близкое к берегу и свободе, вновь наполнилось огнями торжества. Давно уже эти двери не открывались гостям, казалось, что и вовсе никогда не откроются, но всё имеет свойство меняться. В честь двух мужчин, молодых кавалеров и повес, танцевали женщины кружась в игровом потоке. Блеск серебра резал глаза, а тугой воротник не давал дышать. Их окружала простая роскошь. Скромная мебель, но до чертиков вкусные пейзажи жизни. Буря эмоций кипела прямо на их блюдцах с голубой каймой, но ни одно блюдо не лезло в горло. Хотелось блевать от этого блеска и музыки. Не была она им ни в радость, ни в скорбь. Даже близко не стояла! Зачем госпожа Жизель устроила им пир? Зачем давила на больное? Не знали юноши глуша игристое вино опаляя глотку. — Да простите меня за такую грубость, но я безумно рада видеть такие лица в наших краях! Не каждый день к нам захаживают подобные гости – улыбалась мадам в черном платье подбирая вилкой фасоль. Её острый взгляд и ярко выраженные скулы лишь раздражали юнцов… Не видели они в её чертах полюбившиеся изгибы, — Прошу простить, но чего же вы не едите? Пить за душу не лестно! Прокудахтала уже другая особа. Пышная дама, что по взгляду генерала, вот-вот и вылетит из своего корсета! Рыжая, пестрая в своём желтом платье, но такая приставучая, что больше напоминала обезумевшую блоху, чем местную аристократку. Это вызвало в душе лишь раздражение… Мальчишки не были готовы к званому ужину и гостям, что в полной мере желают насладиться видами на молодую кровь. И, быть может, юнцы и смирились бы с подобной участью, если бы не странный человек в дверях парадной. — «Кто это?» - пронеслась лихая мысль по просторам сознания пока голубые глаза всматривались в незваного гостя. И, к сожалению, принца первым, кто смог разглядеть человека в белом, стал иностранец, напрягшийся в мгновение ока. Капелька пота скользнула по виску, а рука сжалась на ножнах меча. В дверях прямо у коридоров стоял пират. Нет, это был до ужаса наглый пират. Высокий мужчина сверкал янтарными очами поправляя шелковые черные перчатки на своих длинных пальцах. Клаус стоял, облокотившись бедром о проем двери и практически не волновался о собственном благополучии. Белый костюм, будто сделанный из облаков, прекрасно сидел на его теле подчеркивая мышцы, пока голову прикрывала шляпа с длинными полями такого же цвета. Сейчас он выглядел ни как мародёр, разыскиваемый по всему свету, а как человек проживающий свою жизнь в роскоши и пьянках. Птенцы дворянского гнезда напряглись, сжигая его глазами. Знали бы они, что те, кто рожден в огне – не сгорят от него. Огонь мучений страшнее каких-то детских взглядов… А ведь детишки и вовсе решили поиграть! Встали, что-то вякнув светским пташкам под вздохи дам и помчались по его душу прямым шагом! Барону кровавого рифа не хотелось бы иметь дело с этими мальчонками... Староват он для такого! Поэтому бегство стало ему единственным верным решением. — Стоять! Остановился живо! – крикнул Рунэ убегающему пирату. Мерзавец скрылся в коридорах и лишь часть его пиджака была им ориентиром. Ориентиром среди лабиринта дверей и пролетов, что давили на тело. Буржуи бежали за ним. Неслись желая догнать, сорвать с него эту самодовольную ухмылку, выбить дурь и узнать правду. Но они и не поняли, как упустили его среди десятка коридоров огромного поместья… Юнцы, будто лабораторные крысы, щелкали дверьми желая найти хоть одну открытую во имя кусочка сыра. Но то ли это проклятье, то ли издевательское совпадение – двери были закрыты, все до единой. Среди коридоров, увешанных картинами и фресками, обставленных вазами и бюстами не было ни единой двери, что поддавался бы их воли. Это напрягало молодых людей. Они шли дальше, минуя повороты, щелкая ручками и бродя в поисках негодяя, рискнувшего на побег. — Сколько здесь коридоров? Это вообще нормально? Плутать можно до самого утра и всё бестолку! – возмущенно цыкал красновласка поправляя волосы. Давно он не ощущал на своих плечах тяжесть огня, что струился по спине. Привык, что по утрам ему заплетали волосы пара грубых рук. — Я без понятия. Мне кажется, что мы ходим по кругу. J'ai certainement déjà vu cette photo... - лишь вздыхал иностранец, оглядывая произведение искусства в деревянной рамке. Пейзаж какого-то леса на склонах Кларенса. А может это был Вольфанд? Нельзя было понять по мазкам откуда родом этот шедевр, но знали они точно одно – не в первый раз они дивились такому искусству. Но вдруг до ушей доносится скрип, щелчок замка. Дверь впереди них отварилась, будто приглашая их внутрь. Юнцы не робели и не такое они уже видели… Кажется, что страшнее божества с трупными пятнами уже ничего на свете не будет. Но даже так, напрягшись, схватив сабли, они шагнули внутрь, выставляя холодное оружие на показ. Но какое же было разочарование, когда они увидели комнату, в которой сидели этим утром. В которой скрашивали время пряча слезы! Всё тот же диван и длинный прозрачный тюль, всё те же лилии по вазам и горшкам, фортепиано, так тихо ожидающие своего часа… Но было различие. За инструментом сидел мужчина. Небрежный в помятом камзоле мужчина с черной шляпой на голове. Она напоминала аристократам дамскую шляпку с длинными полями и гнущимися концами. Не хватало только ярких перьев! Она скрывала лицо музыканта, что даже не шелохнулся от незваных гостей. А может он, наоборот, их ждал? Ожидал их прибытия, как ученики мастера! И ведь не успели буржуи извиниться, как за их спинами хлопнула дверь запирая их с музыкантом. — Какого, прости меня господи, черта происходит?! – рычал Флоренс стуча по двери. Они устали играть в эти игры, так почему их вновь заставляют страдать?! — Выпустите нас немедленно! – командовал Рунэ застыв по стойке смирно, словно оловянный солдатик. Друзья, так тесно связавшие себя нитью, после недолгой злости вновь обратили своё внимание на пианиста. Тот сидел, чуть сгорбившись пристально рассматривая клавиши перед собой. А точно ли он пианист? Нет. Перед ними дьявол. — Господин?.. Но в ответ им лишь вздох и хруст чужих костей. Удар по инструменту, что разнесся громом из клавиш. Это фурор ударил по ушам, и они уже было хотели рявкнуть на этого бессовестного человека, как услышали связанные мотивы… Аккорды, куплеты, сонату! Они услышали музыку, срывающуюся из-под смуглых пальцев незнакомца. Его спина застыла в болезненном изгибе, плечи задрожали, из-под шляпы выпали пару прядей жидких волос. Белый и черный. Смерть и рождение. Этот мужчина лишь играл, вспоминая ноты, клавиши и собственную жизнь. С чего бы ему начать эту песню? И голос… Хриплый и давно осипший голос… Как молитва врезался в юношескую память срывая цепи обиды. Скидывая оковы и меняя их на фату удивления… Это был он.

— Все засмеялись, когда я медленно повернулся. Они сказали: пришел твой час быть полезным! Тебе уже не уйти.

Я вытер кровь с лица вставая на колени. Сказал, так ребячески не подумав… Ад придет вместе со мной…

Мурчащий голос рассказывал историю так далекую от судеб птенцов. Чью историю? Не дьявола ли? Не ангела? Его история слетала с клавиш разрезая воздух, наводя прицел. Но даже здесь он не смог быть сдержанным! Удары прошлись по аккордам ударив по ушам. Мальчишки скривились, но не перестали вкушать грешную исповедь. Вникать и таять от голоса дьявола. Этот хитрец так полюбившийся морской свободе резво затарабанил подхватывая звонкий, а то и вовсе игривый ритм судьбы.

— В той столице храм бывал! Где мертвецы свой час страдают! И если ты прислушаешься к звону, то сможешь призраков найти – их шёпот сообщит тебе о конце…

У подножья той святыни стоял порт. Хранят там люди свой секрет невдомек! Рабов и слуг, а также жертв, детей и стариков в обед пустят на мясо. Ну же, мне поверь! Быть может, дав ему мы власть, то и судьба бы не сбылась, но что же делать? Мерзавец вновь убежал!

Мужчина пел не переставая. Его тело дрожало, а герой истории всё больше уходил в пляс теней и безумия, приносившие ему пыльные воспоминания. Флоренс и Рунэ не двигались. Казалось, они даже не дышали, замерли, подобно статуям в тех белых коридорах! Боялись упустить момент. Их взгляды прикованы к широкой спине, обтянутой мятым камзолом. Спина, что так давно полюбилась им. Она пробуждала в них самые странные чувства, что могли цвести под сломанными ребрами…

— Ах хорошо душе моей! Наполняя карманы золотом тех лжецов, я опускаюсь в преисподнюю. И спустившись в ад я прозвеню в колокол, чтобы заплатить вновь по счетам… хах..

Через ту церковь шёл дурак. Старик без совести, затрат. Лицо его не быть законным, обнажив пистолет покойный – он сжег ту церковь дотла.

Да было пламя, был и дым, а там детей крик резал кил! И мой крик тоже был средь них. Лицо изранено судьбой, душа разбита топором и вновь история замкнулась в чертов круг…

На юных глазах наворачивались слезы. История сыгранная впервые ударяла, по совести, сжимала душу заставляя реветь от обиды. Глотать слезы из-за одной разбитой в крошки судьбы… Стук клавиш стал лишь сильнее, а музыкант перешёл на рвущий связки крик. Душа кричала. Рыдала. Ребенок сдохнувший в дыму вновь задышал.

— Я праведная рука блядского Господа и дьявол, о котором вы позабыли. Ребенок, погребённый под пеплом, стал монстром, съедающим души! Хаха!

Рассмеялся мужчина, ломая клавиши. Он повторял эти слова множество раз срываясь в вой. Песня продолжалась, но история была уже рассказана. Увы, герой утонул в бедствии огня и ада! Незнакомец вновь замолчал. Руки его свисали, он был, необычайно красив в этом помятом жизнью сюртуке и шляпе, украденной у какой-то женщины. Он повернулся к гостям стряхивая головной убор. Багряные глаза смотрели прямо на них… Чужие очи горели любовью и сожалением, казалось, что он и сам сейчас заплачет. Мальчишки лишь молчали, хлопая своими длинными девичьими ресницами. — Ну и чего вы сопли на кулак мотаете? Я же ничего такого и не сказал – хмыкал побитый Джек, расставляя руки, — Жалеть меня собрались? Молокососы… Идите сюда, пока я не передумал. Ну же! Улыбка расцвела на губах бандита, а юнцы уже не смогли сдержать в себе ту волну эмоций, что перевернула их жизни, распустила в душе пожар. — КАПИТАН!