Мерзавец

Людям не дано узнать ответа на все их неразгаданные тайны, на самые сокровенные секреты. Мальчишкам не дано было узнать смирения и тихой печали… Они горели в ревностном влечении, что шагало перед ними не опуская головы, уверенно отстукивая пульс тонким железным каблуком. Юношам и в жизни не дано было познать весь жар сжигающего, разрывающего грудную клетку сердца под рёбрами их любовного влечения. Они спешили за ним по пятам, наступали на пятки, топтали ему туфли желая осалить, заковывать в бархатные объятия. Но упрямый, горделивый и совсем не идущий на уступки мужчина отшивал буржуев монотонным ответом в пляске теней и света. Он молчал. Молчал громко и четко, скалил зубы обнажая острые клыки. Звериные белые зубы монстра, что полюбился наивными душами. Но юные войны преследовали зверя. Вынюхивали с ружьями на перевес, встречали с капканами из поцелуев - желали заковать монстра в цепи их робкой нежности. Эти чертовы коридоры не имели конца… Панорамные окна пропускали свет обрамляя бегущие силуэты холодными лезвиями. Луна заигрывала с ними, она кидала монету в надежде узнать, что же станет ей ответом. Орёл или решка? А может ребро? Белоликая девица игралась, перекидывая звёздную копейку через пальцы, слепила отблеском серебряника смеясь, когда крепкие руки схватили чужие на абордаж вонзая гарпуны решимости. — Капитан! Ну постойте же вы, ради всего святого! Хоть чуть-чуть!.. Вы чертова Золушка! - вздыхал красновласка вцепившись руками в чужое запястья. Он сжал его не позволяя уйти. Насмерть вцепился в жар его тела. Нет. Он не позволит немой любви скрыться! Разве он варвар, чтобы оставлять его без ответов? Без объяснения, без роз и шоколада! Без поцелуев и ласки?! Он не Иуда, пусть и лицо его покрыто розовыми пятнами греха. Принц не хотел, чтобы его возлюбленный понял что-то неправильно…, принял на душу совсем чужой грех! Проклял их и бросил! Да это же была бы катастрофа, которую не пережили бы королевские пташки! Длинные пальцы сжимали багровую ткань, держались за неё, как за последний лоскут веры. Флоренс не привык к тишине этих уст. К молчаливости и скупости слов этого дурманящего языка. Казалось, что они обрубили канаты целой мостовой – закрыли то, что было отварено лишь им одним. Но даже так они не намеревались уступать. Нет. Они не собирались отпускать того, кто изменил их жизнь, кто показал им чертов мир! Открыл душу захлопнув врата рая утягивая в хмельное настоящее… Это чувство, слишком сладкое, чтобы он смог позволить мужчине так просто раствориться в этом огромном сахарном мире. — Капитан, regardez-nous, s'il vous plaît. У нас не было и мысли идти против вас войной. Tu es notre muse et notre luminaire, разве можем мы пойти против нашей веры? – опалял скрытые под угольными волосами уши мурчащими речами генерал. Зазывал в эти сети, а дикий зверь и вёлся! Вёлся, как дитя гонимый конфетой в руки маньяка. И эта приторность клеймом оставалась на его душе, въедалась в его сердце невымываемым пятном. Хоть спиртом - хоть кислотой! Ничем не получится стереть этот любовный ожог. И они это знали, обрекая мужчину задыхаться от рук, обвивающих его запястья. От рук, что ползли по горячей пустыне словно змеи, убившие царей. Он чувствовал себя императрицей… Клеопатрой, чья жизнь была сплошным дурманящим сном, падшим лишь от одной капли яда. Гнев распирал его. Обида сжирала, не давая покоя и так изломанной по частям душе. Он видел, он слышал, но не хотел слушать. Не хотел внимать в это пьяное эхо его сознания. Ликёр давно убил весь здравый смысл в этой тёмной прилизанной голове. Разве мог он отречься от этих мальчишек? Разве мог унять их мольбы и поцелуи? Смог бы он пойти против них целясь в межбровье? Смог бы выстоять негласный бой защитив гробницу своего сердца? Да черт его знает… даже бог им здесь не был указом, даже дьявол не смеялся строя революции. Здесь лишь они и коридор, заполненный глухим ропотом хохочущей музыки. Он родом оттуда, где любовь была лишь жалким пятаком в карманах людей. Она была разменной монетой на поприще песен, вина и похоти, что переходила в густые багровые туманы дыма. Там не было места настоящей любви… Той за которую убивают, той за которую отдают жизнь – её не было. Она покрыла голову и ушла в церковь навсегда оставив его дом в душащей похоти… Но время шло и сгорел этот грех вместе с портом, вместе с церковью, где покоились искренность. Сгорели шлюхи, молящие о пощаде, сгорели сутенёры, недосчитавшись своих пассий… Сгорели дети, убитые церковными иконами. Но выжил он. Выжил, возненавидев любовь. Он желал полюбить мир, но его не приняли… Он научился его ненавидеть, смахивая слезы чёрными ресницами. Мешая любовь с грязью и кровью, что досталась ему по наследству… Он ведь человек. Брошенный Богом ребенок. Даже самый быстрый корабль не может побороть штиль. Даже самый громкий выстрел не сможет убить в человеке надежду. Мальчишки крепко сжимали чужие запястья подходя ещё ближе, опаляя смуглую шею своим дыханием. Они ластились к нему. Целовали его руки, кожу – душу, лишь бы сгладить свою вину. Они нагрешили перед их светилом, перед их единственным источником жизни и свободы. Перед их чёрной нерадивой музой прячущейся за маской гордости и ненависти. Юные сердца знали, что это не так… Душа их мужчины ранима. Она бьётся в испуге под самыми рёбрами, бьётся в страхе перед концом, что настигнет его на закате в любую минуту. Шепот кружил его, буржуи целовали загривок развязывая шёлковые ленты самообладания. Маска отбила секунды по полу. Глухие бегущие секунды времени их последнего здравого танца. — Джек, вы так прекрасно выглядите… Ну какая женщина сравниться с вами? Ну какая картина сможет стать для нас иконой? Мы богомольцы у ваших ног… - губы целующих его святых обжигали ладони. Принц сплел пальцы расставляя капканы на золотой коже, обвил чёрные перчатки накрывая израненную руку губами. Его глаза всегда будут направленны лишь в одну сторону, лишь за одной спиной он будет следовать навеки… Это его слово перед небом. Клятва перед сгоревшими церквями родины. Молитва перед собственной совестью. Твёрдый утянутый жилетом торс ощупывала совсем другая пара утончённых пальцев. Очерчивая бока излюбленной талии этого грубого, как гвоздь мужчины, нельзя было не сойти с ума. В этом человеке собрались все пороки их гребанного давно пропавшего мира. Рунэ не стеснялся откровенно лапать, метить территорию сжимая в тиски эту манящую его красоту. Запретную красоту. Дьявольскую красоту. Он - жалкая сорока на этом ледовом поприще. Очень падкая на блестяшки, любящая золото, рубины и чувства. Сорока, что даже на побоище среди озера льда, сумела найти свой заветный алмаз. Он совсем опьянел от этого запретного молчания его милой ворчащей драгоценности. Ведь как они могли отказаться от такого яства? Как могли променять черта на безвкусных марионеток их безумного театра? Нет. Они не Гамлет, чтобы раскидываться речами, они не Шекспир, чтобы биться головой о тонкую грань философии. Им достаточно было лишь гневного взгляда, чтобы сжечь все мосты за собой. Сердце, казалось, выпрыгнет из груди заходясь в безумной чечетке. Ему все время мерещился этот пронзающий уши свист адских тварей, что ржали над ними из темноты. Воображение играло, пугало опьяневшее тело. Черти смотрели на него из углов, до которых не доставал лунный поцелуй. Из углов, что вечно покрыты мраком, что скрыты пыльными шторами времени и одиночества. Его бросало в дрожь лишь от одной мысли, что на него могли пялиться два огонька бывшими когда-то глазами. Но дрожь сменялась на жар. Духоту его горла, рык его сердца. На спирающую тесноту, что погребалась под волнами раскалённого песка. Его тело - пустыня, а фараонами в ней были мальчишки. Жадные до костей буржуи, что не стеснялись Луны и звезд. Им не была знакома беззвездная мука! Они хлебнули одиночества сполна, осушили бокал слизывая капли… Но они не были бы высшим светом, если бы не нарушили правила целого мира. Новое вино окропило бокал. Новое чувство они хлебали с горла переворачивая хрустальный кубок. Мужчина терялся в ощущениях. Они же в коридоре! В месте, где любая живая душа может подать свой голос, разорвать сладкие вздохи самой страсти на мелкие клочья. Пират злился. Он заливался гневом рыча сквозь влажные поцелуи на собственной шее. Сквозь дорожку укусов и цепляющихся за него пальцев. Его разденут, если он не закончит этот цирк. Но разве мог он прервать такое удовольствие? — Вы блядские сукины дети… хах… С дамами целуются, меня не замечают… Может мне тогда перекрыть вам к чертям все потоки? Как вам идейка, буржуи?.. – хрипел шатен, цепляя острый подбородок пальцами, — Нравится такой расклад? Ну же, куколка… Как же тебе не идет помада этой шлюхи. Боже… - рычал ревнивец, заглядывая в зелёные ядовитые от похоти глаза генерала. Сейчас именно его челюсть сжималась в грубых руках моряка, плюющегося огнём во всё живое. Рунэ млел под этой ревностью. Млел под сжигающим чужую душу чувством и заводился блеском бордовых глаз. Руки солдата сильнее сжались на упругих бедрах, сильнее он прижался своим телом к чужому потираясь, заводясь и пылая лишь от одного жара чужой кожи… — Капитан… Ну почему вы так жестоки? Эти дамы и не грезят о том, что можете сделать с нами вы. То, что ваши руки способны сотворить. Слова… ваш взгляд. Nous sommes tenus en laisse à vos pieds. Seulement vos serviteurs et esclaves… - на выдохе нарушил он правила вновь. Впился губами в разгоряченную плоть. Вцепился зубами пуская кровавую росу. Генерал углублял свой порок, плавился в унисон со сдавленными стонами, глухим рычание и треском последней здравой мысли. Они бились зубами, целовались так, словно желали сожрать друг друга, отравить сладким ядом обрекая на смерть. Они желали стереть всё в порошок, пробраться под кожу и засесть там между костями, как бычий цепень в скотине. Прирасти к телам друг друга становясь паразитами. Они просто не могли остановиться от любви, что пустила в их души корни прорываясь цветами сквозь лёгкие Рунэ был настойчив. Впервые он желал надломить самодовольного мужчину. Сломать его и подчинить. Сделать покладистым, чтобы наконец-то заполучить его полностью. Ведь лишь в его руках этот пират стонал. Стонал, изгибаясь в спине, задыхался в глубоких поцелуях, отбывающих всякое достоинство. Язык проникал внутрь, они целовались с особой жадностью. Жадностью, что так свойственна животным. Они блядское зверье, дорвавшееся до плоти и крови, что наконец-то сможет удалить свою вечную жажду… Бывший генерал держал в своих руках раскрасневшегося убитого в страсти господина Любовь. Алый глаз был влажен от слёз, а губы пухлые от поцелуев. Перед ним был ебанный шедевр, на который он готов был молится, разбивая собственный лоб об кафель церковной плитки. Флоренса заводила вся эта выжигающая поля страсть. Искореняющая целые города любовь. Нет, он не был тем человеком, что заводился от простого наблюдения. Совершенно нет. Но почему ему так тесно? Почему белоснежный костюм теперь ему так давил на душу? Сдавливал ноющее достоинство и горло. Принц обезумел от чужих поцелуев… его глаза!.. Ах, эти глаза чище которых не видел белый свет, с жадностью впились в картину перед собой. В так сладко стонущего, сгорающего в безумстве мужчину. В до дурости пьяного возлюбленного, что когда-то грозился его убить. А сейчас он лишь изгибался в их руках прогибаясь подобно мачте в штормовые будни. Он вздыхал, рычал, но всё равно не мог оторвать их от себя. Он не мог прогнать аристократов, ведь обезумел. Он полюбил их касания. Полюбил поцелуи. Полюбил всю эту слащавую нежность. Он продался им. Продался, будто церковная шлюха отдавшая невинность богу. Руки его высочества плыли по чужому телу. Очерчивали талию, цеплялись за упругие ягодицы, что так прекрасно облагали чёрные брюки. Флоренс злился на себя, что вообще дал мужчине такой костюм. Никому не позволено видеть его таким. Только им дана такая роскошь. И они эту роскошь разбирали между друг другом. В немом бою, что приведет их к победе. Они хотели его. Хотели всего и во всех позах, что даны человеческой фантазией. Плевать где! Пусть это будет гребанный пол, усыпанный соломой, где они измажутся в грязи и помоях. Пусть будет шикарный бальный зал, уставленный зеркалами! Они трахнут его на чертовом рояле, пока музыкант будет играть им проклятого Баха. Мальчишки возьмут его в кабинете под грудой документов, на голом пляже на глазах толпы! В монастыре и церкви, в притоне и на поле боя. Они желают и будут желать его всегда. И сегодня это желание вырвалось наружу, вновь играясь с изнеженными умами в свои трезвые скотские игры. Джек пьян – они это знают. Но боже… Они не позволяет каким-то ряженным сучкам увести их чёрного холодного лебедя… Нет. Он только их. Он принадлежит только им. — Капитан, кажется, вы сейчас разбудите весь двор своими стонами… - улыбался мальчишка, смахивая капельку пота со своего виска. Его безумно возбуждали эти хриплые надменные издевательства над его нервной системой… — Капитан… Боже, вы невыносим. Я больше не могу это терпеть. Прошу меня понять и простить, господин лжец, но в эту ночь вам от нас не уйти…– целуя открытую шею пробурчал мальчуган. Мужчина бы этого даже не заметил, даже не обратил внимания! Если бы не одно, но… Такое толстое, горячее НО, что упиралось в него со всех сторон. Глупо было полагать, что у этих спиногрызов будет хоть какое-то терпение. Ведь сильные руки его высочества, гадкий язык золотистого генерала сделали так, что непокорный пират, владелец самого неуловимого корабля на всей Надежде, - растаял, позволяя себя поднять на руки! Да закинуть аж на плечо, как мешок с картошкой, но какая разница? Он ведь самый дорогой мешок с потатом во всех этих чертовых империях! Ведь дорогой овощ казалось, сейчас завоет от желания что упиралось ему по самую гортань. Всё зудело от желания, мышцы изнывали по привычной грубости… Он уже хотел. Уже желал, чтобы его оттрахали до звёзд перед глазами! Уж больно с возрастом он стал не терпеливым… И озабоченным. Может недалеко его уже поджидает сам господин климакс?.. Одинокая комната, омываемая уличной прохладой, наполнилась звуками. Вздохами взбудораженной души, скрипами одеревенелых половиц и жадными скулящими хлюпами их губ, что перерастали в звериный вой. Драгоценные камни горели при свете одинокой Луны – зеркала чужой души охватил пожар. Они, казалось, нашли новый язык. Открыли целый мир на подвластный человеческой памяти. Они понимали друг друга без слов, различали предложения лишь одним дыханием. Руки сжимали роскошные пиджаки и рубашки, рвали шёлк и откидывали это тряпье в неприглядные серые углы. Они давили на него. Они сжирали его дербаня бедра, стискивая между пальцами ткань чёрных брюк и впивались в шею отрывая багряное жабо. Дикие, необузданные люди тонули в собственной скверности, жадности и пороке. Они худшее творение бога, но лучшее дитя дьявола. — Блядство… Мм-хах… Грубее... Боже… блять… х-хорошо…! - срывались мольбы удовольствия с опухших от поцелуев губ. Алое зеркальце затуманилось. Он не был сейчас пиратом. Нет. Он был шлюхой, продающей себя за сердце, наполненное кровью. И его брали любым. Брали отрекшегося от былого и сквернословного подобно торговцу, оплёванного с ног до головы ядом, умытого в крови людей, но самого родного что у них было когда-то. Раздирали труды десятка портных, срывали цепи из серебра и золота вгрызаясь в грудь оставляя багровые сады из роз. И даже кинув своё счастье на пуховые простыни не смогли не любоваться этими расплывшимися по белому полотну чернильным волосам. Не смогли не натянуть эти чернила размазывая между светлыми пальцами. Он их Афродита. Их муза. Их желание. Их конец. — Капитан, вы сегодня такой чувствительный. Неужели вас так взбудоражил бал? – ухмылялся иностранец, пристраиваясь к изнеженному мужчине со спины. На пол летел бесполезный камзол всё больше напоминающий ему тюремную робу – но это лишь отклик прошлого перед сочащимся в оргазме настоящим. Сильные руки, соблазнительный молочный глянец расстёгивал чертов алый жилет на дрожащем в удовольствие теле. Чёрные волосы рассыпались по плечу генерала, его шею обжигали дыханием. Разливали по его коже кипяток причмокивающими поцелуями. Вонзались зубами обнажая кровь. Раздразнивали хрупкое эго капитана Вольфенда... Пират совсем себя не контролировал, вытворяя ногами чертовы карусели, разжимая и сжимая колени, будто демонстрируя себя его высочеству принцу! Ах, а какой же он невинный… Застыл, как Иисус перед крестом и смотрит! Смотрит, как баран на новые ворота не смыкая глаз! И всё давился, всё сглатывал вяжущие рот слюни видя, как обнажается бронзовая кожа из-под кровавого шёлка… — «От одного вида не грешно…» - сжимая пальцы вперился он в открытую грудь его мужчины. Его Джека. Мандельштам настолько ловко рвал мешающие ему пуговицы, что когда-то бывшая рубашка сейчас напоминала лишь простыни греческих богов, умытых в вине их гребанного тщеславия. Возбуждение давило на брюки… На него смотрел хитрый надменный взгляд, что перерастал в похотливый прищур. Он заигрывал с ним. Дразнил, высовывая язык, прикусывая губы и так резко расставляя бедра, словно уже приглашая к столу! Бон'петит! — Флори… Моя маленькая куколка… чего вылупился, как козёл на молоко? Иди ко мне… Я безумно хочу тебя внутри… - пьяный бред проникал под ребра, в самую душу без какого-то сопротивления. Словно целую крепость сломили одним простым выстрелом. Руками, что тянулись в его сторону. Две руки, зовущие его. Приказывающие ему… Даже короли ломались под напором любви. Даже империи рушились под запалом страсти. Он пополз к нему, как самая верная псина. Сминая простыни, скрипя кроватью, что молила их остановиться. Но было поздно. Ведь война давно уже стала совсем иным боем… она стала страстными переговорами. Красновласка ластился к этим рукам. Он целовал их, проваливаясь в горячий капкан. Его целовали, размазывая ликер по губам, ласкали зарываясь в алую гриву клешнями – соблазняли, потираясь бедрами о стоявший колом королевский член. Он млел. Молодой мужчина не мог унять свой пыл, свою выкипающую наружу страсть сжимая пальцами упругие бедра, срывая с них угольные тряпки. Бронзовая кожа краснела от чужих зубов. Принц закинул на свои плечи чужие ноги целуя бедра мужчины, облизывая языком упругие мышцы. — Прелестный вид, правда?.. Какой ты настырный… так нравятся мои лапти целовать? – пьяный хохот срывался лишь на мгновение с опухших губ, прежде чем его вновь заткнул иностранец, впиваясь своим языком, — Капитан, меньше слов – больше действий, не так ли? Чего вы так дрожите… — Сукины дети… Дразните же, поскуды… Еби, а не языком чеши… — Капитан, ну почему вы такой грубый?.. Мы держимся из последних сил… - бурчала «принцесса», целуя колено моряка. Ему всё больше казалось, что пройди ещё пару секунд и ему вмажут этим самым коленом меж глаз даже не задумавшись. Но этот разбойник решил совсем по-другому… Он поставил всё на красный отдавая сердце, душу и собственное тело двум чертям увешанным в золоте. Глаза мужчин округлились. Они были похожи на маленькие бусины, застрявшие в огромных белых снежках, сделанных под искрящую юность. Казалось их дыхание украли, своровали даже и глазом не моргнув! Лица сначала побледнели, когда шатен оттолкнул их. Так грубо и резко, что юноша бы целовался с полом, если бы не рука блондина. И они хотели уже было разозлиться на любовника, отругать его и плюнуть на всю эту проказу! Но он опередил их… Сорвал джек-пот расставляя ноги, будто готовясь играть с ними в чертов бильярд. — Д-джек… Что вы, мать вашу, творите?.. – ели говоря выравнивал голос Рунэ. Прямо сейчас ему могло показаться, что у него от возбуждения лопнут сами вены. Кровь забурлит лишь от одной откровенной мысли. — Капитан!.. Мамочки, я не смотрю! – ахнул мальчуган, скрывая лицо за ладонями. Но желание манит его взглянуть сквозь щели музыкальных пальцев на пульсирующую колечко мышц, что так вальяжно и беспардонно, сам капитан, раздвигал пальцами демонстрируя своё полное опьянение юнцам… — Ну и чего вы засмущались? Как трахать меня – так они смельчаки! А как я им уже места нагрел, так сразу девственники… - фыркнул провокатор, проникая двумя пальцами. Хриплый стон, выбивший из буржуев последний разум и этот соблазнительный изгиб спины окончательно поставил точку на их душевном спокойствии. Да с какой этой стати он должен сам себя развлекать?! Это их задача! Их чертова обязанность! — Je pense que tu me pardonneras un tel péché... - ухмыльнулся иностранец, хватая чужие ноги и раздвигая их подобно шпагату самой Волочковой! Его грудь была опорой капитану – а твёрдый стояк угрозой. Он скатился по нему вниз с недовольным хрипловатым возгласом. К сожалению, этот возглас прервался, улетая вместе с воздухом, что выбили из его груди одним толчком. — Простите! – бедра любовника уже были в его цепких руках. В его власти. Наследник самого Кларенса с рыком вошёл внутрь, казалось по самые гланды, срываясь в утробном стоне удовольствия. Тесно. Блядски тесно и горячо. Он засасывал его не позволяя отступить. Капитана Проклятья, неуловимого разбойника четырёх морей… пробила любовная лихорадка, сводящаяся к жару его собственного тела. Ликер окончательно разрушил хоть какую-то надежду на спасение. Яд, разлитый прислугой по бокалам, стал его билетом в один конец, что наступал всё ближе с каждым глубокими толчком в его тело. Шатена сводило, его рассудок терялся в потоке разврата, что он сотворил с совсем юными душами. Его пробивало на крик, пробивало на стон и вопль. Пальцы снимались на молочных руках лидера, он целовал его губы давясь в открытом оргазме. Его нутро визжало от восторга сжимаясь в нежелании отпускать его высочество принца. Этот малец, казалось, впервые дорвался до мужчины. Впервые опробовал его, что большие голубые, как моря глаза, засверкали в диком необузданном счастье его души. Бледная кожа щёк горела, пот стекал по гротескному телу ручьём… Но он всё равно с нежностью оглаживал бока пирата, целовал колени покоящиеся на его плечах — Капитан, вам не больно?.. В вас так хорошо… Господи... Хах… я вас так люблю. Вы слышите капитан? Люблю вас, Джек… - ворковал мальчишка, заходясь в пьяном бреду. Его нежности текли по венам проникая в сердце, залезая в душу, закрытую под замками. Джек не мог его оттолкнуть, не мог скинуть жар, остающийся от его поцелуев. Он не мог не смотреть на него любуясь этой неведомой людям красотой… Красотой, что ублюдский император наградил его. Алые брови, сведенные к переносице, прилипшие ко лбу алые пряди длиной копны волос. Это пламя растекалось по мощным королевским плечам, по позвонкам его сильной спины. Они щекотали открытую кожу мужчины заставляя сжиматься глотая смех. А в ответ его смеху мальчишка сердился, проникая глубже и уже сам смеясь над хмурым видом возлюбленного и довольной моськой друга. — Ну не дразни ты его, наш капитан и так с морщинами… Voulez-vous vraiment qu'elle y apparaisse aussi? – язвил блондин, накрывая дорожкой поцелуев измазанную в шрамах шею любимого. Он был до ужаса ласков, что нервировало пьяного мужчину. Он хотел грубости, хотел страсти и не покорности пока эти двое совсем разрушали его желания. Брали молоток и избивали его стену надежд на такой расклад! Дыхание сбивалось от шаловливых рук генерала, главной фигуры всей восточной империи. Он, будто чертова проститутка, что проверяла его на достаток. Ощупывал грудь мастерски оттягивая соски, пересчитывал рёбра, словно надеялся найти божественный признак в этом порочном теле. Его губы смыкались на смуглых плечах, он кусал набухающие вены и шептал о самых грязных желаниях, что могли взбредить в этой голове. — Капитан… Ну же, капитан. Вы такой громкий, неужели так и хотите, чтобы нас услышали? – хитрец целовал ему уши нашептывая такие гадости, а он и таял, плавясь под солнцем империи. Сердце заходилось в ударах. В страшных плевках огня и страсти, что тайфуном накрывало его тело. Джек не мог сдержать себя, не мог взять в руки свой разум и бред… Он сошёл с ума срываясь в последний конец. — Хватит…Блчть.. М-мямлить… хах!.. Войдите оба, раз такие умные... Я не могу… Хах… - жмурился мужчина, скрипя зубами, цепляясь ногтями за молочную кожу. Юноши замерли, услышав такое откровение. Такой вызов, что они не слышали даже в порту разврата накидавшись каким-то коктейлями. А здесь… В свете Луны и звёзд, в мягкости аристократичной простыни срываются в бег подобный подвигам самого Геракла на божьем престоле… Кровь хлынула в щеки заставляя краснеть, адреналин ударил по голове и их уже нельзя было назвать святыми. Нет, они совсем не святые. Они блядские кабели желающие оттрахать суку до её собственного воя. — Капитан… - тяжело дышал парнишка. Ему слишком тесно в этом человеке… — Потом на жалуйтесь на больную поясницу… Вы сами дали нам волю, mon amour – целовал другой шепча. Джек и не заметил, как его приподняли. Как его бедра сжали и как тяжело дышащие мальчишки ластились к нему, словно успокаивали перед страшным грехом. А он и не понимал… Не понимал, что сам сказал им в бреду жара. Но понять ему это не составило труда… Ведь разгоряченная плоть ворвалась внутрь, давя на его и так хрупкое эго... Блятская любовь… — Что вы?!.. КХА-Х! - возмущение переросло в болезненный стон. Стон, что проехался по комнате подобно пуле. Резкий. Громкий. Сорванный. Мальчишки застонали в унисон сжимая его в своих объятиях, сдавливая между собственными телами, будто пресс. Джек не мог дышать, он задыхался, откидывая голову вверх. Их ноги пересекались, их чертовы ноги были целыми лабиринтами из костей и мяса обжигающие друг друга кипятком кожи. Он слышал их сердцебиение. Под костями их грудных клеток, под слоями плоти звенели сердца в ансамбле из скрипов и вздохов. Казалось, что они прямо сейчас отправятся на тот свет так и не узнав истину их чувств… — Как же туго… боже, как горячо и туго… хах.. – утыкаясь в изгиб смуглого плеча шептал принц. Ему было так хорошо, что он не мог говорить, толком связать слова хоть в какой-то бред! Ему хотелось просто застыть, просто всю ночь пробыть подобно статуе в молчании прислушиваясь к чужому дыханию. Рунэ разделял это чувство. Горячие стенки сжимали его, а чужое присутствие и вовсе тяготило его. Он плавился от того, как эти обжигающие стенки сковывали его, будто самка гиены завладевала самцами в неделю спаривания. Не позволял ни вынуть, ни протолкнуться. И это приводило его в безумие. — Capitaine… Ne serrez pas si fort… Vous allez l'arracher… - скрипел зубами блондин, расцеловывая темный загривок. Он ожидал, что будет тесно, будет адски душно в этом пекле из любви… Но то, что сделал их возлюбленный то, что сорвалось с его бреда любви… Повергло в шок и так побитые жизнью души. Растормошило в них и так горящий костёр чувств превращая его в целый пожар, подобный последнему дню гребанных Помпеи. — Я люблю вас… мелкие засранцы… Любому пожару свойственно утихать под гнётом утренней мороси. Да, возможно людям никогда не понять всю ту тоску, что приходит с рассветом – но покой, который она даёт… Всегда будет стрелой попадать в их души убивая разом. Спокойствие, которое так желает человек, всегда будет непостижимой целью его мечтаний… Его стремления переломить звуки в тишину, что загонит его в угол отчаяния. И никакой отвар, смешанный с похмельем, не доставит ему того удовольствия, которое он сейчас имеет. Ведь под слоем простыней, доставленных из-за границы, одеял, утрамбованных пухом и их собственной одежды, порванной в порыве безумия он чувствовал себя дома. Да. В крепких объятиях этих юнцов, облепивших их со всех сторон подобно пиявкам… А ведь они чёрт побери его изрядно грели! Вредный до ужаса принц, что закинул на пирата ноги цепляясь руками за его торс – оставил после себя багровые букеты из засосов, что даже на загорелой коже смотрелись подобно синякам. Но хмурясь, потирая пальцами собственный глаз он понимал, что уже не может жить без этого вечно рыдающего мальчишки. Нет… Его слёзы теперь это его проблема. Проблема пирата, что усталым взглядом осматривал свой любовный капкан… Он не мог сопротивляться этому яду. Он уже давно упал в это буржуйское болото под названием – любовь. — «Спит как убитый… Засранец. Отымел и доволен. Так бы и отпинал да хорошенько…» - хмурился шатен, убирая с чужого личика алую выбившуюся из этого урагана прядку. Хмурился настолько, что невольно поцеловал открывшийся ему бледный лоб возлюбленного, — «Да у меня даже губы болят… изверги» И ведь с другого бока его облепил ещё один мальчишка. Да, в его глазах они были лишь детьми, что хлебнули полный рот свободы, чуть не удушившись… Возможно он староват уже для таких игр, да и может изжил он свою страсть, но любовь, томящаяся под рёбрами, была полностью отдана в руки юнцов, не смыслящих в жизни… Глупо? Достаточно. Возможно даже смертельно для его возраста. Но глядя на это лицо… он не мог не отдать свою давно проданную дьяволу душу. Генерал был подобен оловянному солдатику. Всё время хмурый, серьёзный и подозревающий всё живое в заговоре против его недолгой жизни… Но лишь во сне он расслаблялся, выпрямляя брови. Джек молча любовался этой картиной… Ему не приходило в голову то, что он имел право на такие гляделки. Имел право просто лежать и слушать это мирное почти неуловимое сопенье, пока за окнами вновь просыпалась жизнь. Да, его собственная молодость прошла в петле из боёв, страха и разочарования… Из коротких ночей, что он проводил со шлюхами всех мастей и капризов, и боли, что приносил ему контракт с тем миром. Ведь вытянув бинтованную ладонь, он вновь увидел собственную руку, расписанную в светлых линиях из шрамов. Кажется, во время блуда они содрали с него перчатки… и теперь он вновь мог увидеть собственное проклятье. Его личный поцелуй дьявола. Метка на внутренней стороне ладони… Черный крест, заляпанный обручем выжженной кожи – метка смерти, давшая ему судно и кров. — «Надо бы им рассказать… Как-нибудь… Когда-нибудь… Да… надо…» - тяжёлый вздох сорвался с его губ, и он вновь осмотрел возлюбленных. Двое спали, прижавшись к нему и видно было, что они даже не собирались в ближайшие часы вставать… Из-за чего мужчина лишь ещё раз вздохнул, собираясь прикрыть глаза, как несправедливость жизни вновь решила себя проявить в лучшем своём обличии. Стерва явно выбирала наряд, чтобы появится вновь. Мужчину отвлёк звук. Звон влетевшего через окно предмета, что с металлическим стоном впечатался в ближайшую стену. Этот удар невольно пробежался по смуглым плечам мурашками, что испугались перфоманса. Да, он явно не ожидал такого привета в столь раннее утро… Он напрягся, привстав на кровати и прикрывая мальчишек одеялом, лишь бы глаз незнакомца не нашёл их сразу. Но опасностью была лишь жалкая монета, что покоилась на глянцевом полу среди комнаты. Но монета эта отнюдь на была тем пятаком, что просили торговцы на площадях портов… Золотой гульдон с отлитым на стороне крестом и черепом. Этот пятак сверкал в свете рассвета отблескивая голубым камнем, инкрустированным в глаз черепа… Это призыв. Зов моря. — «Созыв баронов… Шесть лет тишины и именно сейчас что-то случилось в этой блядской Надежде…» - нахмурился Джек, оглядывая мальчишек. Нет. Он не смог бы таить от них правду настолько долго, чтобы они не узнали об этом… — «Пытаясь уберечь я всё равно привел вас в ад… Алмаз… Это же…» Их путь ведёт на север. Их цель место из тысячи чудовищ – Мыльная лагуна. Его родина.