Guilty

Интересно, спустя сколько времени любовь перестает грызть твою плоть словно жук-скарабей, назойливо напоминающий каждую секунду о боли, которая уничтожает тебя изнутри? Джисон бы отдал все за то, чтобы знать ответ. Есть ли хоть один человек на свете, который может завладеть его душой и утащить в беспамятство, как это удалось сделать Минхо? Сообщение с просьбой не приезжать ближайшие два часа вынудило посетить местный паб, в котором омега упивался виски, в тщетной попытке зализать ноющие отпечатки ожогов от пламени собственных чувств. Когда человек остается один, он всегда садится за банкетный стол своих поступков, во главе которых стоят самые крупные ошибки, совершенные за жизнь. У Хана было только одно сожаление — предательство. Еще тогда, сговор с Крисом; гениальный, как считал на тот момент Джисон, план, повернулся так, что проигравшим по итогу остался он один. Игра не стоила ставок. Именно Джисон подсказал Чану, как можно вывести Ли на эмоции, дал сценарий с точностью до слов, до букв, запятых и восклицательных знаков. И что он получил в итоге? Он не ограбил банк успешно, он даже не расчистил одну кассу, он получил немного налички. Джисон прошляпился очень глупо. Думая, что Минхо еще не пришел домой, ответил на звонок Криса. Так стыдно, как в тот день, омеге никогда в жизни не было. Пришлось рассказать всё как есть с самого начала, во всех подробностях, и пообещать помощь, чтобы вымолить прощение у Ли. Вымолить еще не получилось. Зато получилось насильно, прямо с кожей разорвать, разделить два любящих сердца друг от друга. Джисон бы отдал всё за еще одну вещь — за возможность вернуться в тот день, когда Крис ему позвонил и сказать одно слово — нет. Кто знает, может, Хенджин и Минхо расстались бы по естественным причинам, без хирургического вмешательства, и сердце Минхо вновь забилось бы для Хана. Или же, как минимум, он бы не стал одним из тех людей, которые покалечили ни в чем не повинного омегу. Хенджин показался Джисону невероятным с первого взгляда. Хоть это и было тяжело принять, Хан чувствовал всё волшебство этого омеги на каком-то подсознательном, на неощутимом и невидимом уровне. Одна аура Хвана уже буквально кричала о том, насколько сильно этот парень не заслуживал кого-то вроде Криса в своей жизни. — Почему не дома с женихом? — Джисон чуть поморщился, оборачиваясь к соседнему месту за барным столом. Легок на помине. Чан. В большой черной толстовке и черной шапке, смотрел в привычной манере, в манере высокомерия и себялюбия, в манере уверенности и насмешливости над всем остальным миром. Джисон знал, что рано или поздно состоится этот разговор. Джисон готовился к этому, но не ожидал, что будет пьяным в этот момент. Крис — долбанный дьявол, который когда-то склонил к греху и предательству, наконец пришел и по его душу. И Хан встретил его достойно — ни одна мышца на его лице не дернулась, Джисон одарил альфу уставшим, вымотанным взглядом, в котором не было и намека на страх или испуг. — О, как невежливо с твоей стороны даже не здороваться с тем человеком, благодаря которому ты вообще здесь сидишь. — Чего ты хочешь? — Чан улыбался по-дурацки странно. Словно встретил старого приятеля, над которым он имел право подшучивать и прикалываться. Альфа цокнул, несколько раз помотал головой и, наконец, захватив рокс с излюбленным бурбоном, повернулся всем корпусом к омеге. — Не надоело разыгрывать цирк, Хан? Ты ведь буквально живешь во лжи, которую сам же и распространяешь. Я могу помочь, от тебя требуется одна вещь — рассказать мне правду, и я выручу, ты ведь знаешь? — издевательски напомнил Крис, делая глоток золотистой жидкости. Хан недовольно поджал губы и подозрительно сузил глаза. — О чем ты вообще? У меня все отлично, просто хотел выпить… — Поэтому мой омега прямо сейчас с Минхо в его квартире? — Чан напоминал психопата, который весело смеялся от этой новости, словно она означала для него что-то хорошее. Джисон сглотнул, вставая в ступор. Крис определенно точно следил за Хенджином. Сейчас он в этом убедился. — Ты не глупый мальчик, Джисон. С самого начала было понятно, что Минхо приехал сюда с заранее подготовленным планом по возвращению Хенджина. — А у тебя, конечно же, был план еще раньше. — Ну вот! Говорю же, не глупый! — Чан снова заливисто рассмеялся, и Хан пришел к выводу, что альфа просто на взводе и не понимал, как иначе выразить спектр эмоций, который пожирал его изнутри. Ревность — воистину худшее, что может испытывать человек. Наряду с завистью. У Кристофера присутствовали оба компонента для образования самой гремучей, уничтожающей все на своем пути смеси. — Почему же ты сам с Минхо не поговоришь? — выражение лица альфы мгновенно поменялось. В который раз Джисон убедился в своей правде, что на самом деле, в глубине души, в том месте, где никому не видно и никому не слышно, Крис остерегался младшего брата. Он узнавал проблеск безвыходности в этих глаз напротив. Джисон смотрел и узнавал себя. Так выглядел человек, который в отчаянии. Так выглядел человек, у которого не было никаких гарантий, что его привычная жизнь не уйдет под откос. Так выглядел человек, который боялся. — Ты боишься, — шепотом выговорил Джисон, осторожно вставая с высокого стула. — А бояться стоит. Потому что Минхо всегда был лучше тебя, — омега приблизился медленно к уху, словно хищник, беспокоющийся о том, что спугнет добычу. — Потому что он всегда будет выбирать Минхо. Потому что каждый человек, которого ты знаешь, будет выбирать Минхо. Даже твой родной брат, даже твой отец и, наконец, даже я. Хан усмехнулся, с грохотом поставил рокс на стол. — Он заплатит за меня, — обратился омега к симпатичному невысокому бармену, прежде чем оставить покрасневшего от бешенства и злости Чана одного. Улыбка на его лице была успешно стерта. Уверенность Криса была победно разнесена в щепки. Пусть упивается этими чувствами, пусть страдает, пусть принимает последствия от своих поступков еще до наступления полноценного наказания.

***

«Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на другого с вожделением, уже прелюбодействовал с ним в сердце своем» Хенджин испытывал самые страстные чувства в жизни, которые только приумножались, глядя на крепкие, донельзя эстетичные, усыпанные узорам в виде вен руки Минхо. Омега сидел за столом, не произнеся ни единого звука, не сводил взгляда с Ли, который готовил что-то из говядины. Желание или вожделение — средняя степень воли, между простым органическим хотением, с одной стороны, и обдуманным решением или выбором — с другой. Хенджин абсолютно не понимал, каким словом назвать тот зуд, который мучил его с принятием вечерней дозы лекарств. Никакому объяснению, никакому чувству, которое он испытывал ранее, никакому сравнению эти призывы не поддавались. Хван боялся даже встать со стула, серьезно беспокоясь о том, что оставил бы мокрый след. Противоречие в происходящем настолько сильно сбивало с ног, что моментами омега терялся во времени. Три года назад именно так и проходил каждый его вечер, без назойливого запаха Джисона в их квартире. Смотреть на Минхо, такого домашнего и заботливого, такого красивого и буквально сводящего с ума, было болезненно удушающе. Каждое изящное движение альфы ноюще отпечатывалось в памяти: как он мастерски резал мясо, как помешивая кипящую воду, напевал какую-то мелодию, как пробовал на вкус соус и варил лапшу. Вздернутые красивые губы, прямой идеальный нос, хищные темные глаза. Абсолютно каждая деталь по отдельности и вся картина в общем были самым прекрасным произведением искусства для омеги. — У меня что-то есть на лице? — издал смешок старший, исподлобья разглядывая вздрогнувшего Джинни. Омега недовольно поджал губы, немного морща нос. Это была привычка Хенджина, которую Минхо хорошо помнил. В секунды возмущения Хван напоминал забавного маленького хорька, собиравшегося вот-вот чихнуть. — Нет, — пожал плечами омега, в тщетной попытке придать себе как можно более невозмутимый вид. Губы Минхо тронула легкая улыбка. — А смотришь так, будто что-то есть, — тон голоса легкий, даже шутливый. Хенджин фыркнул. — Не смотреть? — Смотри. Альфа завис с пластиковой лопаткой в правой руке, облокотившись об стол на левую. Напряжение ощущалась вместе с каким-то непередаваемым трепетом практически физически. Хенджин поморщился, отведя взгляд куда-то в сторону. — Я повторюсь, что не голоден. Я не понимаю, что мы здесь делаем, — недовольно шикнул младший, обнимая плечи руками. Закрытая поза. Омеге некомфортно. Альфе для начала нужно немного разрядить обстановку. — Видишь этот корабль? — Хван скептически повел бровью, абсолютно не понимая, к чему шел весь сегодняшний вечер. Зачем он вообще согласился? Возможно, омега в глубине души ожидал от этой встречи большего. Господи, идиот. Не иначе. — Так вот. Мы с мамой собирали его целых два дня, — Хенджин приоткрыл рот, не веря ушам. Деревянный массивный игрушечный корабль стоял на одной из деревянных навесных полок, теряясь среди остальных безделушек. Минхо никогда не рассказывал о маме. Омега знал историю их семьи от Чана, но сам Минхо… никогда не говорил о подобных вещах. — Мы очень старательно подошли к этому вопросу, всерьез увлеклись процессом и, наконец, спустя две бессонные ночи мы закончили работу. Но осталась одна зеленая деталь. Мы пытались засунуть ее куда угодно, ломали голову, пересмотрели инструкцию раз десять, серьезно… — альфа завис с грустным подобием полуулыбки. — Потом пришел папа и сказал, что это был колпачок тюбика от клея. Я забыл закрыть клей обратно. Хенджин впервые улыбнулся. Искренне. Не натянуто, не из вежливости. Кажется, его затронула эта милая история из темного прошлого Минхо, закрытого на мириады ключей и дверей до глубины души. Миловидные ямочки озарили белоснежное аккуратное лицо, и Минхо готов поклясться, что чуть не расплакался. Ради этой улыбки альфа готов был бы убивать и разрушать целые миры, лишь бы она продолжала его согревать в самые холодные ночи. Хенджин изменился в лице, наконец расслабляясь, немного поразмыслил, прежде чем рассказать что-то из своей жизни. — Один из моих многочисленных отчимов любил напиваться и заставлять меня после этого везти его домой. — Хенджин, как будто хотел отплатить искренностью за искренность, — Мне было двенадцать, я понятия не имел, как вообще водить машину, и чудо, что мы оба все еще живы. Однажды он напился так сильно, что уснул на переднем сидении. Я раздел его догола, забрал одежду и запер в машине, — Минхо в голос рассмеялся, откидывая голову, прикрывая рот кулаком и даже начал краснеть. — А затем просто пошел домой пешком. — Сколько он там просидел? — Всю ночь и весь следующий день. А потом его задержала полиция, — уже звонкий смех омеги заполнил всю квартиру и Минхо наконец спокойно выдохнул, не имея возможности скрывать удовольствие от этого мгновения. Этим стенам не хватало этого смеха. Эта квартира тосковала по Хенджину. — Ты коварнее, чем я думал, Хван Хенджин, — многозначная ухмылка играла на лице альфы, когда он наконец загрузил мясо в духовку на совсем короткое время. — Возможно, ты просто меня не знал хорошо, — оба одновременно замолкли, не в силах разорвать зрительный контакт. — А я думаю, что знал тебя достаточно хорошо. От моей кухонной посуды осталась лишь половина, а вон та дырка в стене образовалась из-за того, что ты кинул вазу вместе с цветами в меня, — Хенджин возмущенно приоткрывает рот, расширяя прелестные черные глаза. — Ты пообещал мне, что проведешь весь день со мной! Не брал трубку, а затем явился с ними так, словно ничего не произошло! — без доли злости защищался брюнет, начиная тараторить. — Я искал эти цветы в глубокой ночи по всему Сеулу, ты же просто выкинул их в окно после того, как швырнул в меня вазу, — Ли забавляла оскорбленная реакция Хенджина на воспоминания из прошлого. Альфа не упрекал, он просто напомнил, как все было на самом деле. — Я не целился в тебя. Если бы целился, обязательно попал бы по твоей красивой самодовольной морде, — рассмеялся Джинни, собирая длинные волосы в низкий хвост. — Неважно целился ты или нет. Ты всегда попадал в самое сердце, Хенджин. Молчание. Глубокое, долгое, утягивающее. Минхо готов был ударить себя за то, что сказал лишнее, а омега громко сглотнул, посерьезнел, словно вновь вспомнил всё плохое, что случалось между ними, и проснулся от сладкого обманчивого сна. — Почему ты меня бросил? Минхо прикрыл глаза, вдыхая кислород полной грудью. Он готовился к этому вопросу. Он знал все ответы, но все равно оказался застигнул врасплох. — Я не бросал тебя. — Бред! — прыскает Хван, раздраженно закатывая глаза. Как ему надоело это вранье. Почему некоторые люди просто неспособны на правду? Поступки Минхо, совершенные тогда, полностью противоречили всему его поведению и словам сейчас. Это сводило с ума. Это было определенной изощренной пыткой, которую словно подобрали специально, чтобы мучать, мучать, мучать Хенджина. — Нет же, Хенджин, послушай. Это… трудно объяснить. Не рассказать в двух словах, но я… — язык Минхо начал предательски заплетаться, а уверенный секунду назад голос начал дрожать. Это тяжелее, чем он мог себе представить. Это гораздо труднее, чем он думал. — В какую секунду ты меня разлюбил? Тем утром? Вечером раннее? Неделей позднее? Может, ты не любил меня вовсе? — Хенджин не унимался, задавая вопрос за вопросом, озвучивая всё, что только приходило ему в голову. Без фильтрации и игры. Без фальши и вежливости. Четко. Коротко. По делу. Больно. Больно, что он выглядел в глазах самого любимого человека именно таким. Больно, что из-за шантажа и угроз, полного контроля Чаном телефона Хенджина, Минхо не смог ни разу связаться с омегой, хоть попыток было и не сосчитать. — Не говори такие вещи. Я не разлюбил тебя, никогда бы не смог разлюбить, даже если бы захотел. — А какого черта произошло тогда?! — терпение Хенджина на исходе. Каждое слово Минхо раздражало его еще больше, чем жизнь в неведении. Омега не верил ни единому слову. Любая причина, по которой с ним могли так поступить, казалась недостаточно весомой. Минхо просто поигрался с ним и выкинул. — Я не могу сейчас просто взять и сказать! Дай мне немного взять себя в руки, пожалуйста. Просто… Дай мне собраться с мыслями, — звучало глупо. Словно дурацкая отговорка среднестатистического лгуна, но с чего Минхо мог начать? С того, что он убил человека, который насиловал Хенджина и был в сговоре с его нынешним супругом? Или, может быть, начать с того, что Сынмин и Феликс с самого начала обо всем знали, но не сказали ему? Начать с его суки-матери? С чего в конце-концов вообще можно было начать? В голове это оказалось гораздо проще, чем наяву, когда два горящих надеждой огонька глядят прямо на тебя. — А кто может, Минхо?! Кто может?! Ты это сделал! Никто тебя не заставлял, верно? — Ли громко и горько усмехнулся при этих словах. — Почему ты бросил меня и даже не счел нужным попрощаться?! Просто хотя бы объясниться! — Хенджин перешел на крик, сжал руки в кулак, бесконтрольно вскочил с места. — Я жил с твоими руками на своей шее три долбанных года! Мне уже категорически не хватает воздуха, Минхо. Мне нужны от тебя только ответы. Спаси меня от этого! Ты просто обязан! Посторонний звук духовки, означающий, что готовка подошла к концу, что блюдо уже готово, послужил очередной причиной перенести непростой разговор еще на несколько минут. — Мясо готово. Сядь, пожалуйста, на место. Покушаем, и я обещаю, что отвечу на все твои вопросы. И омега действительно сел. На несколько секунд. Хенджин начал задыхаться. Минхо просто непробиваемый. Существуют различные раздражители, приводящие нервные центры мозга в состояние возбуждения: слуховые раздражители, возбуждающая речь, музыка, дыхание. Существует обоняние, когда запахи духов, кожи, волос впитываются через ноздри прямо в мозг. Существует воображение: мечты, фантазии, воспоминания. И у омеги смешалось всё возможное из перечисленного. Добавляя к пунктам еще и сильный эмоциональный всплеск, наряду с таблетками, вызывающими безостановочую искусственную течку, тело готово было разорваться от перенапряжения. Омега слишком резко встал, практически вскочил, всерьез намереваясь открыть окно в гостиной. Ему было необходимо продышаться. Несколько минут младший стоял напротив подоконника, молча смотря на ночные огни города, раздумывая о неудавшемся слишком эмоциональном разговоре, обо всем когда-либо произошедшем и происходящем сейчас… Это бессмысленно. На некоторые вопросы никогда не получить ответы. С этим, видимо, просто надо смириться. Хенджину ничего больше и не осталось. Сколько можно стучаться в запертую дверь? Проходя мимо стола на пути обратно, в полутьме омега обратил внимание на черную папку, название на белой бумаге которого гласило «H.H.berry». Что? Джинни, наверное, уже начал чудить. Руки не слушались, нагло тянулись за документом, который явно был предназначен не для его глаз. Любопытство снова брало вверх. Нет ничего плохого в том, чтобы убедиться, что это совсем не то, о чем омега думал. «H.H» — Хван Хенджин? «Berry» — Ягоды? Нет. Это глупо. Не может быть. С чего бы? Эти инициалы могут означать что угодно. — Это мой новый проект, — Ли стоял на пороге уже давно, скрестив руки на груди, с интересом наблюдал за своей погибелью в лице прекраснейшего существа среди всех смертных. Джинни сглотнул вязкую слюну, будучи обнаруженным за маленькой шалостью врасплох. Что значит новый проект? — Ветеринарная клиника. Сеть ветеринарных клиник. Ли, как обычно, словно мысли его читал. — Ты снова пудришь мне мозги, — сжал челюсть омега настолько сильно, что все лицо напряглось за считанные секунды. — Сколько можно?! Что за название?! — В честь тебя, — выстрелил прямо в сердце альфа, не выдавая ни единой эмоции при сказанном. Хенджин расширил глаза, вскидывая изящные густые брови наверх. Снова Минхо лез в самую душу, предательски заставляя сердце скакать со скоростью света. Снова одни лишь его слова оставляли после себя хаос и беспорядок, словно ураган, проходясь по каждой полочке души. Хенджин вытолкнул воздух из легких, не в силах отвести взгляд от человека, которого до сих пор любил всей душой. За пеленой обиды и боли скрывалась дверца, которая приоткрывала вид на светлую яркую нежнейшую страсть к Минхо, которая даже через века никуда не деть из нутра омеги, которая, казалась, только что стала светить еще ярче, зажигаясь по новой, словно птица Феникс… Нет. Нетнетнетнет. Боже, хватит, пожалуйста! — Зачем? — единственное, что смог вымолвить младший. — Захотел. — Для чего?! Зачем ты это делаешь со мной? Либо оставь меня, уезжай и не показывайся на глазах, либо… — Либо что? Либо что? Либо люби меня также сильно, как раньше. Либо забери меня, увези от всех людей, запри меня и не выпускай из объятий. Либо поцелуй меня, прижми и не слушай мои гнусные слова, полные злости лишь от безудержной любви к тебе. — Ничего. Второго варианта нет. Просто оставь меня, — Хенджин снова лукавил, думая, что тем самым обезопасит себя и свою душу. Омега в ту же секунду прошел к выходу из гостиной, намереваясь поехать домой, из-за неподдельного ощущения некой опасности в этом диалоге, в сегодняшнем вечере, которая увеличивалась в геометрический прогрессии. Нельзя давать над собой контроль этому человеку. Просто нужно обезопасить себя. Нужно снова выстраивать эту стену, которая дала трещину у самого основания. Нужно, нужно, нужно. Хенджин, вполне ожидаемо столкнулся с излюбленной фигурой, которая отодвинулась, любезно желая пропустить его. Минхо в последнюю секунду схватился за его локоть и омега застыл. — Не уходи, — глаза альфы, полные слез и боли бегали от одного глаза к другому. Хенджин заскулил в голос, выдохнул настолько громко, настолько это возможно, выказывая всю усталость и злобу. Аромат цитрусов бил по всему телу, оставляя ожоги и шрамы. Хван сам удивлялся своей сегодняшней выдержке. — Отпусти меня. — Не могу, — казалось, последние капли терпения омеги только что иссякли. Темные глаза Минхо испепеляли его, прокрадываясь прямо внутрь, в самые ноющие и болящие места, заводя омегу еще сильнее, словно призывая немедленно действовать. — Почему в спальне все еще постелено мое белье? — эти слова вылетели раньше, чем младший смог их остановить. Хенджин не смог бороться с интересом и любопытством, действительно заглянул в ту комнату, но совершенно не собирался в этом когда-либо признаваться. Сейчас же он выдавал себя с потрохами сам. Боже, что с ним творилось? Минхо напряженно выпрямился. Опасно близкое расстояние для двух бывших, которые не должны заходить дальше натянутой вежливости при виде друг друга. Ли вдохнул через нос и еле сдерживался, чтобы не застонать в голос. Этот запах. Это лицо. Эти глаза. Этот наивный, немного детский взгляд. Эти губы. Этот капризный характер. Он изнывал от нехватки каждой детали, словно больной какой-то неизвестной болезнью, словно отравленный мощным ядом, противоядие которого скрывалось в близости лишь с одним человеком. — Потому что это наша спальня. — Прекрати, Минхо. — В доме всего две спальни, Джисон не заходил туда ни разу. — Минхо! — предупреждающе повысил голос Хенджин, пытаясь докричаться до рассудка альфы и привести его в чувства. — Заткнись, блять! Просто закрой свой рот! Что происходит? Он же сам отказался! Он же сам уехал, сам выбрал другого омегу и сам хочет жениться на нем. Зачем называть что-либо в честь бывшего? Зачем говорить такие вещи? К чему весь этот фарс? Омега с неподдельной обидой заглянул в завораживающе темные глаза истинного в сантиметрах от себя. Он сам не понял, в какой момент замахнулся для того, чтобы отвесить хлесткую пощечину, и в какое мгновение его опередили и обезоружили, крепко вжимая в себя. Грудь Хенджина быстро поднималась и опускалась назад, соприкасаясь с крепким торсом напротив. Омеге не нравилось состояние. Это странное наваждение пугало, он оказался полностью растерян и был на грани истерики. Минхо адски манил, но не настолько, чтобы Хенджин по щелчку пальцев оказался на взводе. Дрожь, которая сейчас бежала по венам вместо крови, заставляя тело предательски пошатываться, полностью овладела омегой. Омега пытался спокойно пройти мимо, заставить отодвинуться, но буквально сам себе вырыл яму. Минхо слишком неспешно, почти аккуратно поднял руку, стараясь не спугнуть, медленно поднес ее к чужому лицу, заботливо убирая непослушную прядь волос с глаз. Этой секундой можно было убить обоих, без какого-либо дополнительного оружия. Хенджин прикрыл глаза, поддаваясь прикосновению всем телом, словно домашний кот, нуждающийся в ласке хозяина, и Минхо это настолько сильно ворвалось в голову, что альфа мгновенно потерялся в пучине чувств. Омега обратился ко всем богам, существующим и не существующим, с одной единственной просьбой — чтобы альфа не убирал пальцы с его щеки, чтобы продолжил прикасаться, чтобы не лишал его того тепла и той ласки, которых омега так безумно желал все эти три года. Указательный палец альфы очертил скулу, а затем спустился к подбородку, слегка затрагивая пухлые манящие губы. — Пожалуйста, — в полустоне выдал Джинни, стараясь позорно не зареветь происходящего. Тело омеги мгновенно воспламенилось не по-хорошему ярко. Хенджин слишком быстро и резко подался вперед, накрывая чужие уста своими. Воцарились безумие и хаос. Джинни сильно увлекся процессом, когда обвил широкие плечи руками, прикусил нижнюю губу Минхо, отодвигая ее, а затем зализывая. Ли глухо простонал обхватывая худощавые плечи, несильно нажал на них, нехотя разрывая порочный поцелуй. Тело Хо окутала агония. Альфа, пытаясь контролировать дыхание, прислонился ко лбу омеги своим. Хенджин только что, видимо, захотел себя лишить жизни. Хенджин, казалось, был мазохистом, раз сам приставил к своей голове пистолет. Хенджин, похоже, уже готов сделать последний вздох перед неминуемой кончиной и не готов сдаваться, откатываясь на шаг назад. — Не нужно этого делать, — еле слышно произнес Минхо, схватившись за тонкие запястья, которые уже спускались к ширинке его брюк. Боже, каких это стоило титанических усилий. Призыв к действиям был слишком очевиден. Истинный омега сносил крышу, заставляя миллиард раз жалеть о трезвости его разума в эту же секунду. Аромат клубники настолько ярко чувствовался, что перебивал запах жаренной говядины и даже сквозняк не спасал от отравления этим ядом. Сопротивляться желаниям — это признак сильной натуры? Либо осуществлять свои желания — это и есть смелость? А если уметь их контролировать — это и есть сила? Подчинять их воле — это сила? Уметь осуществлять их — сила? Если так, разве в Минхо имелось это могучее бесстрашие? Эта непомерная великая смелость? Возможно, осуществлять свои желания — это стремление к свободе. К свободе, которой Минхо был лишен уже долгое время. Но если так, готов ли был альфа рискнуть всем, пойти ва-банк, чтобы получить Хенджина прямо сейчас? — Ты отказываешь мне? — омега вновь смотрел прямо в глаза и за каждое сказанное им слово Минхо приходилось умолять самого себя не поддаваться эмоциям. Джинни несло так, что он готов был потерять абсолютно всё ради того, чтобы Минхо продолжил. Хван несколько раз безуспешно попытался освободить руки от крепкой хватки и громко заскулил. Минхо выругался. Нет. Нельзя. Не сейчас. Пожалуйста, только не сейчас. Еще рано. Хенджин не в себе. С ним явно что-то не так. Как только это закончится, омега пожалеет об этом. Нет. Нельзя. Не сейчас. Еще рано. Минхо не готов. — Я не могу, — практически слезно ответил Хо, прикрывая веки, не в силах глядеть на ангела во плоти перед собой, так грешно и развязно тянущегося к его брюкам. — Я умоляю, Минхо. Я погибаю от того, как мне не хватает твоих прикосновений. Этот зуд не унимается! — перешел на крик Хенджин, безостановочно дергаясь в чужих руках, пытаясь отмахнуться от единственных удерживающих его на правильном пути цепей. — Только ты сможешь его унять. Помоги же мне… Каково было в эти мгновения Ли, не описать ни одними буквами, ни одними словами, обычно складывающимися в разумные предложения. Хенджина настолько развязало из-за феромонов альфы и воспоминаний, витающих фантомами по этой квартире буквально везде. Даже стол, за которым они сидели несколько минут назад, когда-то использовался для жаркого утреннего секса. Минхо тоже помнил. Минхо тоже пылал от желания. Но Минхо прекрасно понимал, каково будет после этой ночи Хенджину. Ему будет так же, как было Ли несколько раз после секса с Джисоном, во время которого альфа каждый раз безуспешно старался представлять Хенджина на его месте. Мерзко. Словно тебя пожевало и выплюнуло. Словно ты продал все, что у тебя есть за несколько секунд наслаждения и греха. Секс с нелюбимым никогда не лечит и не спасает. Он даже не отвлекает в самые тяжелые минуты отчаяния, вызывая лишь горькое послевкусие отвращения к себе. Хенджин любил Чана. И Минхо еще не был уверен в том, что Хенджин любил его. Как бы это ни было больно признавать, Ли понял это еще в ресторане. Неважно, насколько сильно, неважно, как кого, но омега любил его брата. А худшее чувство на свете — чувство собственной вины. Омега, четко осознавая, что освободиться не выйдет, упрямо сполз вниз, останавливаясь в районе паха Минхо. — Ты ведь хочешь? — шепнул Хенджин, протираясь щекой об стоячий колом член и Минхо, совершенно не ожидавший подобного, мгновенно ослабил хватку, поднимая голову от тяжелого, гнетущего, томительного наслаждения. Обжигающий взгляд омеги снизу вверх добил полумертвого Минхо в этой игре. Каждая секунда в такой опасной позе кричала о неминуемом проигрыше альфы. — Твою мать! — альфа наконец выпустил чужие руки из своеобразного капкана. Хенджин тут же откинул «кандалы» прочь от себя, уверенно ухватываясь за крепкие бедра альфы. Минхо затрясло от всего, что происходило. Минхо, в принципе, еле устоял на ногах. — Я прошу, остановись. Ты меня возненавидишь еще больше, если я сделаю это, — словно молитву прочитал альфа, чуть ли не скатываясь по стене, предательски подгибаясь в коленях. — Хенджин… Эта ночь оказалась полной испытаний, и альфа определенно сдавал позиции, не справляясь со своими демонами. — Если ты не сделаешь это, я возненавижу себя еще больше, потому что унизился перед тобой. И этого хватило, чтобы Ли потерял последнюю ниточку, за которую мгновение назад держался замертво крепко. Секунда, и альфа рывком приподнял Хенджина с колен, глухо зарычал. Секунда, и он ухватился за тонкие бедра. Секунда, и Минхо подсадил омегу на себя, быстрым шагом направляясь в ту самую спальню. Демоны вырвались наружу. Поцелуй стал напоминать что-то животное и дикое. Что-то первобытное и варварское. Хенджин кусался, царапался даже сквозь ткань рубашки, не отрывался от любимого ни на секунду, упиваясь им настолько жадно, насколько это возможно. Эмоции, которые омега по полной испытывал, вызывали безудержные слезы. Боль, обида, ревность, непонимание и ненависть смешивались с восторгом, возбуждением, любовью и страстью в такой бурлящий коктейль, что он стирал все грани дозволенного и недозволенного. Он и без того не отличался трезвостью и ясным понимаем происходящего. Теперь же Хенджин чуть ли не терял сознание. Минхо аккуратно положил истинного на шелковые постели, нависая над ним сверху, попытался запечатлеть этот кадр в памяти навсегда: заплаканный, растрепанный, с искусанными губами и покрасневшим носом, донельзя красивый Хенджин лежал под ним, умоляя о его близости… Это всё, о чем он думал и мечтал все эти три года. — Меня раздражает чужой запах на твоем теле, — честно признался Хо, проводя пальцами от гладкой кожи щек до хрупкой шеи. Район метки Чана бросался в глаза, выводя одним своим существованием на безгрешном тонком теле. — Ты ревнуешь? — усмехнулся омега, зарываясь в густые мягкие, немного влажные от пота волосы, силой оттягивая их назад. Хенджин определенно нарывался на грубость, в то время, как Минхо растягивал удовольствие, неспешно и нежно лаская каждую клетку сладкого тела. — А что, не имею права? — А что, имеешь? Минхо хмыкнул, отгоняя глупые мысли вызванные эгоистичной стороной его личности. Хван смотрел с вызовом и чуткостью. С яростью и трепетом. С ненавистью и любовью. Как можно было сочетать в себе вещи, являющиеся противоположными друг другу настолько гармонично? Ли аккуратно стянул с хрупкого бледного тела голубую рубашку, зацеловывая каждый оголившийся участок так сладко и нежно, что Хенджин мгновенно закатил глаза, цепляясь хотя бы за простыни, словно за спасательный круг. Эти эмоции и чувства не были сравнимы с какими-либо другими. Хенджин целовал жадно, нагло и напористо, сбивал с ног, пока Минхо робко и бережно отвечал. Инициативу не уступал ни один, ни второй, но сам подход к этому моменту у двоих разнился настолько сильно, что удивлял контраст языков тела. Омега будто требовал нагнуть его раком и трахать жестко, без остановки. Откуда такая жажда? Минхо измученно зарычал. Видит бог, он хотел быть сегодня нежным. — Если ты передумал, можешь просто сказать «нет». — Заткнись. Минхо был единственным, чьи прикосновения оставляли за собой мурашки и легкий будоражащий холодок, заставляя сердце биться с такой скоростью, что ритм отдавался где-то в районе горла и висков. Стоны и дыхание стремительно заполнили комнату. Минхо стянул штаны, бережно отодвинул ткань трусов, сразу проникая внутрь двумя пальцами и чуть не кончил от того, насколько мокрым и узким был Хенджин. Младший мгновенно выгнулся в спине, вскрикнул и вновь прикусил целующие его губы до крови. Как же, блять, хорошо. — Я скучал, — впервые признался Минхо, не обращая никакого внимания на капли крови, выступающие на нижней губе. — Я так по тебе скучал… Если бы омега только захотел, альфа отдал бы нож в руки Хенджина, оголил бы торс, давая вырезать собственное сердце. Хенджин хныкал, снова вовлекая истинного в болезненный поцелуй, не желая ни на секунду отстраняться, полностью отдаваясь и наслаждаясь растяжкой и пальцами альфы. Руки омеги блуждали по излюбленному подкаченному телу, спустились к ширинке, самостоятельно раздевая альфу. — Такой же нетерпеливый, — ухмыльнулся Ли и начал входить нарочно медленно. Время остановилось. Все остальное резко перестало иметь значение, какой-либо смысл. Были они, сгорающие от любви, пылающие от страсти и от тоски друг к другу. Были эта кровать, эти простыни, эта настенная картина с изображением морских пейзажей, эти белые стены и этот мягкий махровый коврик перед кроватью… Этот момент был самым восхитительным. Оба уже на грани, ходили по острию ножа, но еще не рухнули вниз, не сломались до конца, до самого основания, но впервые оказались на расстоянии вытянутой руки от этого. Азарт смешивался с жаждой. Творилась какая-то бесовщина. Чувства неправильности и запретности взрывали внутренности обоих, увеличивая соблазн и сумасшедший накал. — Пожалуйста, только не останавливайся! — умоляюще простонал Хенджин, прижимая альфу еще ближе, отчего Хо схватился за изголовье, чтобы сохранить равновесие. Минхо прикусил щеку изнутри, внимательно наблюдая за сменой эмоций на красивом лице: брови сведены вместе, рот приоткрыт, лицо невероятно привлекательно поблескивало от пота. Хенджин пылал и просил глубже. Хенджин изнывал и умолял двигаться быстрее. Прекраснее зрелища альфа в жизни не видел. Хван проклинал ту секунду, когда согласился на ужин, уже собираясь жалеть о сотворенном, когда столкнулся с черными глазами напротив и эта иллюзия разрушилась как карточный домик. О чем жалеть, если Минхо — всегда был и есть — вся его жизнь? Разве можно жалеть о своей жизни? Джинни, который думал и твердил, что это будет только ужин, приходил в диком восторге от того, как к нему прикасались и как мучительно медленно в него проникали, как меняли угол, глубину проникновения, как упивался Минхо его мольбами и криками. Предатель. Слабак. Неверный. Изменщик. Обманщик. Лицемер. Наплевать. Как же сейчас наплевать. — Я люблю тебя, — Минхо не ушел далеко от омеги, пустив все на самотек, готов был кончить от того, как под ним извивались. Альфа вошел до упора и, кажется, готов был потерять сознание от пылкого пламени, сжигающего его плоть изнутри в это же мгновение. Хенджин наконец расслабился, впуская альфу в себя без границ и преград, позволяя дальше полностью вести. Джинни задыхался, склоняясь вперед, обхватил талию альфу длинными ногами. — Боги, я так люблю тебя. — Блять, Минхо… Толчки становились грубее. Два тела переплетались словно нити, которые теперь невозможно будет разорвать. Минхо скрестил пальцы с пальцами омеги, вжимая царапающие и мешающие ему руки в постель, облизнул нежнейшую кожу от челюсти до ключицы. Мягкие губы нашли и накрыли ямку на шее, и Хенджина затрясло от того, что он кончил первый раз, обхватывая изнутри твердый член Минхо. Альфа зарычал, оказавшись стиснутый упругими стенками. — Хенджин, — шепот бежал мурашками по всему телу, чужие руки сжимали бархатную молочную кожу, оставляя на ней красные следы, пока омега выгибался в спине, насаживаясь на член, кончая во второй раз. — Хенджин, — единственная молитва, которую альфа был готов произносить каждое утро и каждый вечер, каждое воскресенье и все остальные долбанные дни недели. — Мой единственный Хенджин… — и омега заскулил, ощущая и чувствуя набухающий узел внутри. Джинни проебался ровно в тот момент, когда зашел в эти двери. Хенджин проиграл с концами когда задержался напротив собственного дьявола в обличии красивейшего альфы.

***

Феликс откинул прилипшие от дождя волосы со лба, облизывая пересохшие губы, взглянул на Сынмина, который точно так же был весь в грязи и слякоти. Погода не радовала совсем. Мелкий дождь, ветер поднялся еще сильнее, поднимая опавшие листья в воздух, словно крутя их в прощальном танце. Красиво. Но слишком мрачно и тускло. Спустя долгих полчаса безустанной работы лопата наконец уткнулась во что-то инородное. И Феликс мгновенно побелел. Это было оно. Это было то самое, за чем они приехали, и то самое, что лелея вынашивалось почти три года. Это были его личные счеты, его особенная, холодная месть за все обиды. Это была помощь хорошему другу, который не мог присутствовать из-за опасности слежки за ним. Сынмин победно улыбнулся, выгружая с ямы груду костей, обмотанных какой-то тканью. — Блять, Феликс, я бы никогда не подумал, что буду рад видеть чьи-либо кости, — усмехнулся альфа, зажимая в объятиях дрожащего от эмоций хрупкого омегу. Ли вцепился в Сынмина, давая волю эмоциям. Он столько раз представлял это мгновение, что не смог сдержать себя в руках и разревелся прямо перед ним. Но Сынмин был одним из тех, кто никогда бы не осудил Феликса за подобные вещи. Сынмин только сильнее сжал омегу в объятиях, успокаивающе гладя голову, обрамленную белоснежными гладкими прядями. — Ты умница, Феликс, слышишь? — успокаивающе шептал Ким, протираясь щекой об чужую. — Тише, малыш, все хорошо. У нас все получилось. Гисок уже три года считался без вести пропавшим. Дело никуда не двигалось именно под давлением семьи Со, но стоило им дать хоть намек, как уже завтра Минхо оказался бы в тюрьме. Устроить подобное можно было в два счета: случайно найти тело и предоставить полиции видеозаписи с камеры подземной парковки. В этот день двое самых близких друзей Минхо откопали останки Сока, которые так рьяно спрятали Чан и Чанбин той ночью. В этой битве, в которой Минхо не хотел участвовать с самого детства, с самого начала, этой ночью образовался победитель. Законы в Корее были просты: нет тела — нет дела. Оставались только записи, которые были у двоих людей. У отца Чанбина, которые уничтожил Феликс, и у Чана, которых в принципе больше не могло быть, потому что Сынмин снес карту памяти со всех устройств Криса еще сегодня утром, оставаясь абсолютно незамеченным за своими темными делишками.