Отпущение

И кто только придумал накрывать крыши тонкими листами стали? Как не посмотри, это ужасное во всех своих проявлениях решение. Необработанные края режут ладони, а сами листы темнеют и проседают под ногами, вызывая этим громкий шум. Обычно замечать его нет желания или времени, но сейчас она раздраженно сжимает кулаки и нарочно с особенной силой делает шаг вперед, ударяя сначала пяткой, а уже затем перекатываясь на носок. Пружинистый шум от этого только усиливается и становится похожим на бой барабанов. Бах. Бах. Бах. Леди Баг устраивает настоящую какофонию звуков, не особо беспокоясь, что может потревожить нервных жителей верхних этажей. В этом районе почти все здания давно арендованы союзом небольших фирм, не имеющих финансов, чтобы разместить сотрудников в высоченных башнях бизнес-центров, почти у самого края набережной. Ветер хватает ленты, треплет их и атласные отрезы лижут щеки, словно стараясь утешающе погладить. В такие моменты ей больше нравится шум. Что угодно — сигналы машин, чьи-то разговоры и известные песни в исполнении уличных музыкантов. Любые звуки, только не тишина, в которой слышны собственные мысли и четкие шаги за спиной. Кот следует за ней с небольшим отставанием, давая необходимое время. Словно тень, когда слепящий источник света находится прямо перед лицом и нещадно выжигает глаза. Он лезет на рожон прошлые недели и весь сегодняшний вечер, началом которому служит пролетевшее прямо над пекарней неизвестное, слишком подвижное и огромное пятно. Его размер оказался настолько внушительным, что в комнате, освещаемой только из арочных окон, на несколько секунд стало совсем темно. Когда Леди Баг появляется на месте, Нуар уже ловко скользит по парапету, чтобы стечь с него на опустевший тротуар вне зоны видимости противника. И это верно — они делают так всегда. Разница состоит только в том, что новая жертва чужих амбиций совсем не собирается идти на контакт, находясь в состоянии испепеляющей ярости. Кажется, это балетмейстер, провалу экспериментальной постановки которого не так давно был посвящен десяток недовольных блогерских постов. Это ее обычный день, невозможная и едва не опротивевшая рутина — школа, пара часов спокойствия дома и очередной несчастный противник порядка. А еще напарник, что мелькает везде и сразу в попытке нелепого фарса. Обычно это заканчивается лишним синяком и пятью минутами заминки, но сегодняшний бой разительно отличается от прошлых. Все происходит слишком быстро. Люди кричат, когда срываются с большой высоты. Часто широко открывают рот, закрывают глаза и тянут одну дрожащую ноту, каким-то противоестественным образом не срываясь на хрип в конце. Падающие люди до безумия громкие. Но Кот, принявший удар грудью, слетает вниз молча, и издает звук только когда с грохотом приземляется прямо на капот припаркованной у обочины машины. Слышится лязг железа и треск стекла, от которого схлопывается что-то внутри. Когда она подбегает к краю крыши и смотрит вниз, весь тротуар засыпан блестками стекольного серпантина. Он не разлетается в сторону мелкими осколками и не поднимается в воздух, как это делают слишком артистичные оконные стекла, вместо этого просто рассыпается вокруг. Тело Нуара видно только до половины. Плечи, голова и торс проваливаются на переднюю панель и не видны нормально из-за осколков и тонировки. Опомнившись, противно и истерично воет сигнализация. Леди Баг чувствует как ноги становятся тяжелыми, а коленные чашечки и вовсе сводит непонятной судорогой. Ей кажется, что он не дышит. Целые пятнадцать секунд кажется, что он мертв. Железо проседает под ногами сильнее прежнего, когда чужие ладони хватают за плечи и разворачивают к себе. Она лихо прокручивается на левой пятке, от чего до этого ласковые ленты теперь хлещут по щекам. — В чем дело? Кот всегда был выше, но теперь слегка горбится, чтобы сравнять лица на одной высоте. Между ними не больше шага — он продолжает держать ее плечи, привычно делая это всей ладонью кроме кончиков пальцев. Когда-то Маринетт пыталась повторить этот трюк с обычным зонтом, стараясь удерживать его без пяти основных опорных точек, но получила только синяк на ноге и громкий шум посреди ночи. — Что ты устроил? — Выпаливает первое, во что формируется поток мыслей. Она и не заметила, как успела увязнуть в нем, потеряв изначальную точку отправления. — Что я устроил? — В его волосах все еще можно высмотреть мелкое крошево осколков, которые теряются между взъерошенных светлых прядей. — Думаю, что свою работу. — Кончик его языка нервно мажет по слегка обветренным губам. Руки пропадают с плеч и от пропавшей тяжести появляется сбивающее с толку фантомное ощущение. Так бывает, когда бесконечно долго лавируешь по многолюдному залу с подносом фирменных десертов, а потом забегаешь на кухню, чтобы проворные помощники, во главе с отцом, обновили порядком потрепанную раскладку. Тогда, устало приваливаясь бедром к столу выдачи, приходится тереть руки о юбку, или занимать их чем-то другим, чтобы не искать оставленный поднос глазами, все еще ощущая его в руке. — Я не понимаю зачем ты полез на рожон, — выходит невнятно, но она действительно без понятия, как выразить свое негодование правильно. Хочется кричать и размахивать руками, но сейчас Леди Баг едва ли может позволить себе что-то такое. — Твое право, — Кот пожимает плечами, как делает всегда, когда не хочет говорить дальше, давая каждой стороне возможность остаться со своими убеждениями. Нуар движется к другому краю крыши, наступая только на выступающие каркасные балки. Словно играет в глупую детскую игру с безумно простым правилом. Оступился — проиграл. Он делает ровно пять шагов, которые она берет за обратный отсчет. Что-то внутри не разрешает отложить эти несколько фраз в пыльную коробку с неслучившимися и завершенными в самом начале ссорами. За эти несколько лет такая коробка стремительно изменяет свои размеры, увеличиваясь и получая хорошо скрытое двойное дно. И если в самом начале они действуют друг с другом достаточно осторожно, щадя словами и поступками, то в конце концов стресс и время тащат из каждого скрытую подноготную. Главный обман в том, что герои всегда остаются простыми людьми. — Как твое — злиться? Костюм предательски выдает, как сильно напрягаются его плечи и спина. Кот грузно соскальзывает с балки носками, но в этот раз сталь не издает и звука. Тоже замирает, ожидая реакции. Они не обсуждают это раньше. Вообще не касаются сложившейся ситуации, не желая обличать ее в слова и делать чуть более понятной. Просто теперь от нее пахнет не его терпким мужским одеколоном, она спешит с патрулей чуть раньше обычного и однажды неловко отнимает от его губ свою руку, не давая оставить на костяшках фривольный поцелуй. Кот не уточняет, не закатывает ссор и не требует долгого разговора по душам. Только поднимает отчего-то тусклые глаза и спрашивает «Получается, что теперь так?». И ничего больше. А потом начинается что-то непонятное и пугающее где-то глубоко внутри. Все изменяется, переламываясь в каком-то незаметном, но очень ощутимом месте. Он всегда приходит первым, бьет сильнее, принимает чужие удары как должное и превращает все в какой-то больной абсолют. А еще почти всегда отводит взгляд, если Леди Баг случайно ловит его на своем лице, или немного косом развороте плечей. Словно искренне считает, что она возмутится. Кот молчит и в этом молчании расстояние между ними не кажется парой шагов, представляясь скорее провалом между домами по две стороны широкой, шумной улицы. Сколько полос должно быть у дороги внизу? Не меньше шести. — Я твой напарник, — заученно и резко чеканит он. Возвращает фразу, которой она одаривала его раз за разом. И от чего-то сейчас слова проваливаются внутрь, застревая меж ребер. — Так почему я должен злиться? Он не оборачивается, но выделяется силуэтом на фоне горящего рыжим закатом неба. Дома вокруг вспыхивают десятками мнимых пожаров, пламенные языки которых заключены за окнами. Гладкие поверхности стараются впитать в себя последние, рыжеватые лучи солнца, что падает за изрезанную крышами линию горизонта. Одно солнце гаснет, но провожая его, под крышами вспыхивают еще десятки золотых кругов. Во времена таких предгрозовых закатов Париж горит сотней пожаров, но никогда не тлеет. Вместо этого огонь гаснет по щелчку, отдавая место привычной безучастности прозрачной глади. В минуты таких закатов, мир кажется как никогда близким и бушующим. А если человек — часть мира, то что мешает и ему разгореться вспышкой? — Потому что, — она взмахивает руками, стараясь ухватить собственное замешательство за хвост. Кот знает, но не собирается говорить вслух. Едва не впервые не идет на встречу. — Мы оба знаем, почему! Единственное, что связывает Маринетт и Лед Баг, это неумение говорить о чувствах. Но разве тут все не ясно с самого начала? — Правда? — Он наконец оборачивается и зеленые глаза только сильнее светятся в темном ободке маски. — Так ты, оказывается, тоже знаешь? Его слова хлесткие и похожи на злую шутку. Так подтрунивают над капризным ребенком, так же отыгрываются за прошлую обиду среди знакомых и едва приближенных друзей. Но не близких. Она слишком долго притворялась непонимающей, при этом совершенно не будучи дурой. И глупо было думать, что Кот этого не вернет. Леди Баг застывает абсолютно растерянной, уронив руки вдоль тела и совершенно не зная, что должна сделать сейчас. Вся решительность пропадает именно в такие моменты, когда любой ответ станет новым поворотом. Возможно, в тупик. — Раз так, то спасибо, что мы обошлись без жалости. Он уходит. Не прощается, не ждет ответа, не кричит и не говорит дальше. Просто шагает с крыши и теряется в уже холодных, неожиданно липких от полупрозрачных сумерек переулков. Огонь Парижа гаснет. Она несколько минут тщетно высматривает Нуара на соседних покатых крышах, сама не понимая причины этого глупого занятия. Гордость все равно не даст подойти к нему первой и объяснить хоть половину происходящего вокруг. Почему-то ветер становится более ощутимым и мешает дышать. Леди Баг злится, хватает холодный воздух ртом, совершенно не беспокоясь о горле и возможности всю следующую неделю запивать ментоловые пастилки обжигающим чаем. Да и о чем говорить? Что она должна сказать? Она же окончательно со всем разобралась и сделала выбор, правда? Лука хороший парень, который никогда не портит моменты глупыми штуками и всегда готов быть рядом, чтобы послушать о ее новых проектах. Лука не несет опасности, Лука не отрезан огромным забором запрета, который не разрешает им быть вместе. Лука хороший вариант. И это совершенно точно не от того, что первый вариант никогда не был возможен. Нет.