Хозяин болота

— Мирабель, съешь булочку, — мамин взгляд был слишком умоляющим, чтобы можно было ей отказать. Мирабель покосилась на белый бинт, стягивающий запястье, на котором проступило красное пятнышко. Да, рана постоянно кровоточит. И толком не успевает зажить. Потому что Мира почти каждый день поит Бруно своей кровью. Это казалось таким абсурдным и вместе с тем, таким правильным, что Мирабель не имела сил сопротивляться. Выдумывала для семьи дурацкие причины, почему она носит накидку, зачем ей длинные рукава на блузе, откуда очередные царапины. И ей верили. Видимо, не было времени ей не доверять. Все были заняты предстоящей помолвкой Долорес. Время вообще стало странным после встречи с Бруно. То Мирабель казалось, что она стремительно взрослеет рядом с ним, то — ощущала тяжесть бытия, словно маленький ребенок. Когда Мирабель подгоняли сделать что-то побыстрее — время тянулось очень медленно, когда она боялась, что придется потратить несколько часов — они пролетали словно минуты. А уж рядом с Бруно время вовсе останавливалось до тех пор, пока он не отпускал ее. Не пели птицы, не дул ветер. Облака застывали на небе, неподвластные ни тете Пепе, ни Божьей воле. Бруно словно был повелителем Времени. Мирабель попадала в какой-то замкнутый круг или шар, приходя к Бруно. Где не было ни природы, ни семьи. Только она и он. Она все также не могла сказать, сколько ему в действительности лет. Он все еще не существовал для нее цельной картинкой. Чего-то мучительно не хватало, чтобы наложить последний стежок в общую вышивку. Единственное, что добавилось к образу Бруно — его белоснежные острые зубы. И кровь, которая каждый раз окропляла его рот, когда Мирабель протягивала руки. Он кусал ее жадно, как голодный пес кусает брошенную ему кость. Он вгрызался в ее кожу, и Мирабель испытывала мучительное удовольствие от того, что он так зависим от нее. Впрочем, больше ничего не выдавало в нем нужду в ней. Бруно был удивительно холоден к Мирабель. Даже к тому, как она приносила ему мамины арепы, или подшивала его старую накидку. Казалось, она была нужна ему только как источник какой-то силы. Если бы у Мирабель была хоть капля гордости, она бы наверняка не стала бы это терпеть. Но гордости у нее не было. Как и воли. Иногда он удостаивал ее пространными разговорами и обещаниями наказать всех тех, кто ее когда-то обидел. И ее бабушку, и Исабеллу, и Хуана, и Рамирес. В такие моменты сердце Мирабель сладко сжималось от ощущения его могущественной силы и покровительственных речей. Он был готов вступиться за нее. Просто ему нужно поднабраться сил. Она подождет. Время тянулось и тянулось. Прошло, наверное, три месяца. А может — три года. Или даже три дня. Прошло лето. Подкрался сентябрь. Мирабель спешила по знакомой тропинке, сжимая пальцы на тяжелой корзинке. От напряжения рана на запястье начала кровоточить, но это было не страшно. Как раз, когда она дойдет, выйдет вся “плохая” кровь, как ее называл Бруно, и впитается в повязку. Она была почти счастлива. Бруно велел ей прийти сегодня, принести угощенья. Кажется, он говорил о каком-то празднике, но Мирабель плохо его слушала, потому что в экстазе ощущала, как он слизывает последние капли из ее расцарапанных рук. В такие моменты ее сознание едва-едва маячило на задворках. Впрочем, Бруно никогда не позволял ей отключиться, резко и болезненно прикусывая кожу чуть выше раны. Дорожка вела ее вперед, путаясь между деревьев, как пальцы Бруно путались в ее волосах. Это случалось редко, лишь когда Бруно хотел крови из ее шеи или ямки около ключиц. После — жадно зализывал, пока не оставалась тонкая царапина или несколько точек от острых зубов. Когда хотел — он мог быть очень аккуратен. Будто берег Мирабель от лишних взглядов. И это тоже нравилось ей. Она ощущала себя такой странно-нужной, тайной прихотью этого непонятного почти человека с пронзительными зелеными глазами, острыми зубами и сухими ладонями. В котором не было ни возраста, ни внешности. Ничего, что должно было бы ее привлечь в обычной жизни. Но и Бруно был не просто человеком (она это чувствовала), и ее жизнь — стала другой. Не такой пресной и скучной. Теперь жизнь сжалась до этого дикаря без роду и племени, и окрасилась тускло-зеленым и ярко-красным. Этого было достаточно, чтобы чувствовать себя не лишней, как прежде бывало в семье. Мирабель выскочила на поляну. Бруно сидел на камне неподалеку от болота и смотрел на обманчиво-спокойную гладь, поросшую травой. Солнце замерло над поляной, и Мирабель ясно видела худую, обтянутую накидкой спину. Если сильно приглядеться, можно было даже заметить проступающие сквозь ткани позвонки. На голове у Бруно был капюшон, скрывающий его спутанную шевелюру. Мира осторожно поставила корзинку на землю и сделала три шага. Она шла, словно канатоходец, который висит над пропастью, удерживаемый лишь собственным умением балансировать. Было ли это умение у Мирабель? Ей мучительно хотелось коснуться Бруно. Лишь сейчас он казался просто человеком, уставшим от этой жизни. Вся его поза напоминала скульптуру искусного мастера, которую Мирабель видела в книжках. Он сидел и не двигался, будто высеченный из камня. И Мирабель почему-то надеялась его оживить. Едва она протянула ладонь, чтобы коснуться острого плеча, как Бруно произнес: — Пришла, — голос посыпался сухим песком. Бруно поднялся и обернулся. И тут же его образ “просто человека” разбился на сотню зеленых осколков, которые ранят руки. Мирабель почувствовала, как на нее налетел ветер, стремящийся сбить с ног. Бруно же, снова развалившийся на глаза-волосы-руки, не шелохнулся, гипнотизируя острым взглядом. — Ты молодец, — такие слова удивительно не шли Бруно. Звучали чужеродно, лишне. И Мирабель до сладкого томления нравилось это несоответствие. Такое неправильное. Наконец-то кто-то показывает ей, что можно не быть таким, каким тебе скажут или от тебя ждут. Что можно быть несуразным, странным и диким, и никто не станет недовольно цокать и закатывать глаза. Наверное, в этом и была магия Бруно. Его умение быть не от мира сего и нисколько этим не тяготиться настолько завораживало, что Мирабель была готова положить себя к его ногам. Всю себя.

***

— Ты боишься? Вечерело. Солнце только что закатилось за горизонт, словно Бруно позволил ему это сделать. На небо наползали тяжелые облака, стремящиеся закрыть небо раньше, чем Мирабель успеет уйти домой. Бруно сидел у разведенного костра на бревне, Мирабель — у его ног перевязывала свою руку свежим бинтом, который благоразумно прихватила из дома. — Не боюсь. — Зря. Сухие пальцы втекли в ее волосы и чуть потянули. Прикрыв глаза, Мирабель без стеснения выдохнула, откидывая голову чуть назад. Бруно ласкал ее голову, и Мира с жадностью впитывала эту невиданную прежде ласку. Раньше ее могла так погладить только мама (как давно это было? мама словно потерялась в песках, исчезая из воспоминаний), но в касаниях Бруно было нечто такое, что заставляло ее покрываться мурашками. Большая ладонь вдруг покинула голову, и Мира издала недовольный писк, как бывает, пищит потерявшийся котенок или птенец. Он отчаянно нуждается в доме, принятии, отчаянно хочет жить. И для Мирабель Бруно был тем самым домом и жизнью, к которому она стремилась. Он опутал ее своими кровавыми нитями и привязал к себе. И вновь, причудливо играя со временем и предугадывая просьбу, Бруно провел кончиками пальцем по прохладной коже, которая вслед за касаниями тут же вспыхивала огненными лепестками. Мирабель подставила шею, вновь прикрывая глаза. Где еще будет для нее рай? Рука Бруно прошлась по ключицам. Мира почувствовала, как он слегка наклонился к ней, и прижалась сильнее в терзающем желании получить что-то, чего она сама еще не понимала. Холодная ладонь, резко контрастирующая с горячей кожей, вызывала россыпь мурашек. Ногти царапнули ямку между ключицами. И вдруг… пальцы соскользнули прямо под блузу, чтобы сжаться на небольшой груди. Это “вдруг” слетело с губ Мирабель жалобным стоном. Она должна была в ужасе или неверии распахнуть глаза, но вместо этого — вытянулась в струну, позволяя Бруно поудобнее перехватит свою добычу и терзать кончиками пальцев затвердевший сосок. — Зря ты меня не боишься, — пронизывающий шепот обласкал ухо, пробираясь куда-то дальше, под кожу. Под сомкнутыми веками пронеслась неясная дымка воспоминаний. Темный лес, костер и чья-то рука, несмело дотрагивающаяся до ее груди. Кто это был? Нет, не Бруно. Он делает это, как полноправный Хозяин, и голову кружит от его уверенности. Мирабель уперлась затылком в острое колено, извиваясь от болезненно-сладких касаний. Это было… это было даже приятнее, чем жадные укусы Бруно. И все также — подтверждало его власть. За закрытыми глазами плясал костер, и Мирабель казалось, что огонь бежит по ее венам. Мучает, душит, перехватывает горло неизвестной доселе жаждой. Рука выскользнула из блузы еще быстрее, чем прежде. Мирабель не успела опомниться, как Бруно толкнул ее, и она неловко завалилась на бок. Горячие угли обожгли пальцы. Инстинктивно отпрянув, Мира перекатилась на спину и уперлась руками в притоптанную холодную траву, намереваясь встать. — Лежать. Властный голос приковал ее к месту. Мирабель только сумела распахнуть глаза, глядя на почти-человека-в-зеленой-накидке, который подбирался к ней, подобно хищному зверю. Или пауку, поймавшему в плен маленькую мушку. Холодок пробежал по спине, когда Мира увидела эти зеленые глаза, смотрящие в душу и дальше. “Боишься?” — будто спросил не-человек, наклоняя голову. Длинные пальцы коснулись растущей рядом травы. “Не боюсь” — вздернула подбородок, сгорая от стыда, страха и странного нетерпения. Былая жажда пробудилась в ней, и Мирабель сжала челюсти, наблюдая, как хозяин становится все ближе, как нависает над ней… Пламя отбросило свет на его лицо, озаряя яркими красками. И Мирабель, распластанная на земле, вдруг увидела! Увидела не просто глаза, рот, зубы, кудри. Ощутила не только давящую тяжесть этого существа. Она увидела человека! Наверное, прошли какие-то доли секунд, растянувшиеся в вечность, пока Мирабель, широко распахнув глаза, быстро-быстро собирала в голову эту мозаику. Бруно было лет сорок-пятьдесят. Кожа его была изрезана мелкими морщинками, губы — оказались сухими и потрескавшимися. Черные волосы с серебряными нитями свисали и касались вздымающейся от глубоких вздохов, груди Мирабель. Вокруг глаз залегли темные круги, а внутри зрачков — поселилась смерть. Пустая, холодная, как он сам. На зеленой накидке змеился едва заметный узор из песочных часов. И вообще Бруно мучительно напомнил Мирабель… Мирабель хотела ухватить что-то еще, дорисовать картинку полностью, чтобы вспомнить, понять, осознать. Но не успела. Бруно протянул руку и дернул блузу наверх, одним движением вытаскивая ее из юбки. Ночной воздух обласкал втянувшийся от страха или неясного предвкушения живот, и покрыл его мелкими мурашками. Мирабель снова глянула в глаза Бруно, и его внешность взорвалась на части, путая все в голове. Только зелень глаз, только жадный рот, только белые зубы. Которые касаются ее тела, терзают его, подобно жалящим укусам змей или ос. Ничего больше. Зеленая накидка, щекочущая обнаженную кожу, и алые капли, застывшие на чужих губах, слились в одно, сводя с ума. Невыносимый жар опутал тело. Мирабель закрыла глаза, ловя ртом воздух. — Зря ты не захотела меня бояться. Болезненный укус в шею ослепил и затуманил взор. Может быть, навсегда. А может, Мирабель это только почудилось.