Хозяин болота

“Я — позор для семьи” билось в голове, подгоняя, душа, раня. По щекам, липким от подсохших слез хлестали лианы и ветки. Мирабель и не думала уклоняться. Пусть так. Она ведь должна быть наказана? Позор семьи. НЕ особенная. Другая. Чужая. Разве можно стереть из памяти бабушкин взгляд? Забыть ее тихое из едва приоткрывшегося рта: “Проклятие…” Мирабель — проклятие. Пусть ей исполнилось уже пятнадцать. Но, черт возьми, жгло все также, жалило и нарывало снова и снова. В пять она не оправдала надежд семьи, не получила свой дар. В пятнадцать — увидела то, чего не должна была увидеть. И ей не преминули напомнить, что она — не такая, как все. Не особо особенная. Дорожка уводила ее все дальше, в лес. Змеилась и изгибалась, словно хотела запутать, заморочить совсем. Мирабель послушно бежала, будто вел ее вперед волшебный огонек из детских сказок. Хотелось побыть одной, ничего не слышать, не видеть, не чувствовать. Но ветер шумел пальмовыми листьями. Но мелькали перед глазами низкие кусты. Но сердце билось о грудную клетку. С пяти до десяти — ее жалели и немного дразнили. С десяти до пятнадцати — говорили гадости за спиной и в лицо. Плохой урожай? Это Мирабель попортила семью Мадригаль, которая содержит в порядке весь Энканто. Ослы разбежались и потерялись в лесу? Это Мирабель на них глянула колдовским глазом, будто bruja. Расстроилась помолвка сестры? Так ведь ясно, то Мирабель, а не жених, что за чужими юбками бегает. И что Касита разрушается — тоже вина Мирабель. Не будь ее — и семья была бы полной, крепкой, правильной. Едва ли можно было найти менее обсуждаемую фигуру в Энканто. Иногда Мирабель хотела укутаться с ног до головы в накидку с капюшоном, лишь бы не видеть таких взглядов. А то и вовсе, запереться в комнате и никуда не выходить. Но бабушке будто доставляло удовольствие привлекать Мирабель к семейным делам и отправлять то в город за покупками, то — на стирку с другими девушками. Мирабель, конечно, ходила, но больше прочего ценила покой и уединение. Конечно, у нее была целая орава сестер и братьев. Но если ты не такой, как все — никакая любовь или ее подобие не спасет. Они с Камило были очень дружны в детстве, но все вырастают. Теперь Камило все чаще сбегал на танцы, где его ждала толпа девушек, и где не особо привечали Мирабель. Никто не приглашал ее танцевать на праздниках, как она ни старалась кому-нибудь понравиться. Любил ее только малыш Антонио, еще не испачканный общественным мнением и умеющий делиться теплом. Но надолго ли все это? В конце концов, Мира бросила все попытки найти себе “жениха” (о, бабушка не забывала напоминать и об этом) и замкнулась в своих мечтах и фантазиях. Вот если бы, когда-нибудь… Нога натолкнулась на что-то скользкое, и Мирабель едва не упала, пробежав вперед и нелепо размахивая руками. Часы. Песочные. Дерево и стекло. Испачканные песком и болотной тиной. На деревянных подпорках — глубокие зазубрины, мутное стекло испещрено царапинами от когтей. Комок песка внутри нижней колбы. Зеленый камень на крышке. Потемневший и тусклый. Мирабель встряхнула часы, а потом ударила со всей силы снизу ладонью. Комок врезался в узкое “горлышко” и распался на кусочки поменьше. Снова потрясла, и снова песок разделился на части. Еще разок шлепнула ладонью, на миг поморщившись от торчащих заноз. Песчинки подчинились и соскользнули по мутному стеклу. Приведя часы в порядок, Мира хотела их оставить под ближайшим деревом, но ладонь застряла между подпорок. Пальцы словно приклеились к часам. Мирабель потрясла рукой. Ничего. Попыталась разжать пальцы. Их словно свело судорогой. По спине скатилась капелька пота. Воздух вдруг стал тяжелым и густым, как пар, поднимающийся над чашкой супа. Такой, от которого становится трудно дышать. Мирабель зажмурилась и медленно выдохнула, пытаясь максимально расслабиться. Открыла глаза. Часы так и остались на ладони. — Ну, и черт с тобой, — буркнула Мирабель и ступила на тропинку, вьющуюся впереди. — Когда-нибудь отвалитесь! — ей до смерти не хотелось поворачивать домой и просить помощи. Мама бы, конечно, ее пожалела, но сколько можно? К черту жалость. К черту семью. К черту всех! Ноги вынесли ее на поляну, на которой когда-то, возможно очень давно горел костер. Трухлявое бревно, изъеденное термитами, туго обвивала лиана. Поляна почти заросла, но трава не тронула середину, где виднелся серый пепел и черные угли. Мирабель прикусила губу. Слишком уж инородно смотрелись такие цвета на сочно-зеленой поляне. И еще… еще это место определенно было ей знакомо. В траве что-то блеснуло. Мирабель сделала шаг, другой, наклонилась. Пресвятая Дева, да ведь это ее резинка! Воспоминания хлынули мощным потоком, едва не сбивая с ног. Лет десять назад они с Камило поздно вечером потерялись в лесу. Кто вспомнит, зачем они туда пошли? И как, будучи пятилетними детьми, сумели развести костер? Нашли их только ближе к полудню. Мирабель тогда впервые увидела первые седые пряди у мамы и tia Пепы. Слезы струились по их лицам, не в силах смыть болезненные гримасы. Детей тискали, трепали, душили в объятиях. Их никто не ругал, но Мирабель потом слышала, как абуэла строго отчитывала почему-то маму за то, что они с Камило ушли в лес. На лице мамы отражалась такая мука, что Мирабель навсегда запомнила его выражение. И каждый раз, когда девочка собиралась нарушить какие-нибудь правила — в голове всплывал образ потерянной и виноватой матери. Взрослые еще долго никуда не отпускали детей, везде их сопровождали. Не только Мирабель и Камило, но и Исабеллу, Долорес, Луизу. Иса недовольно кривилась, когда ей не разрешали одной уходить на площадь, чтобы увидеться с подругами и покрасоваться перед мальчишками. И Мирабель это тоже запомнила — она мешает старшей сестре. В лес путь навсегда был закрыт. Но Мирабель не была бы собой, если бы не сбегала тайком в заросли и не бродила там, среди деревьев. Пусть и поближе к окраине леса, чтобы был виден город. Вот и сейчас ноги несли ее сами вперед, вперед по неведомой до этого дорожке. Глубже, гораздо глубже, чем прежде. В одной руке была надежно зажата детская резинка, к другой — прицепились проклятые часы. А Мирабель все шла и шла, не думая сворачивать. Страшно не было. Только тошно. От жизни, от семьи, от себя. Отчаянно хотелось сбежать и больше ни о чем не думать, ни от чего не тревожиться, отпустить все к черту и забыться в каком-нибудь сне. Мирабель сделала еще шаг и взвизгнула. Нога вдруг утопла в траве по самую щиколотку. Мирабель беспомощно огляделась. ¡Madre de Dios! Да впереди же болото! Только полностью заросшее и совсем не видное, будто по велению… болотного колдуна, который заманивает к себе несчастных жертв…. Совсем, как в детских сказках. Нога медленно проваливалась все глубже. Мирабель встряхнулась. И чего она туканов считает? Болото утянуло ногу уже до середины икры. Нужно на что-то опереться, а то тело уже само хочет склониться и уйти в трясину. Но на что опереться? Или… на кого? Вдруг сзади ее схватили какие-то руки прямо под грудью и изо всех сил дернули назад. Мирабель только пискнуть успела. По-дурацки взмахнула ногой и вырвалась из болота. Руки исчезли, убедившись, что Мирабель не собирается снова падать в трясину. И тут же послышался кашель, как у глубоко простуженного человека. Мирабель обернулась. Он оказался невысоким. Даже щуплым. Удивительно , что он смог вытянуть ее из болота. И в чем душа держится? Длинные тонкие руки, высовывались из-под рукавов руаны. Кудрявые спутанные волосы спускались до плеч. Лицо было худым, словно человек давным-давно не ел. Только светились неприятной зеленью глаза, как два проклятых изумруда. А под ними — глубокие синяки. Вот и все, что отпечаталось в мозгу Мирабель. Казалось, не было у человека внешность. Были отдельные части: руки-ноги-волосы. И глаза. В которые и смотреть было страшно, и не смотреть — трудно. Как будто перед тобой черная бездна, которая зовет спрыгнуть. — Жива? — и даже странно слышать от такого зловещего человека эти абсурдные слова. — Опасно здесь гулять, — да, забота ему не шла. — Спасибо, — все же нашла в себе сил поблагодарить. И тут же захотелось убежать. Или хотя бы съежиться от внимательного взгляда. Она перенесла вес тела на другую ногу. Туфелька чавкнула болотной жижей. — Это что? — человек протянул руку с проступающими жилами и указал пальцем на песочные часы, которые Мирабель пыталась спрятать за спиной. Зеленая руана — вся в мелких дырочках и местами стертая до сетки — колыхнулась в так движению, как крыло старой птицы. И правда, сколько человеку лет? — Часы, — сопротивляться было невозможно, поэтому Мира вытянула руку со своей находкой вперед. — Наткнулась в лесу. Рука застряла. — Печально, — человек выбросил длинные узловатые пальцы и зацепил часы самыми кончиками. Потом слегка потянул… и рука Мирабель оказалась на свободе. Она распахнула глаза, разглядывая немного посиневшую ладонь. Как он это сделал? — Спасибо, — еще раз произнесла Мира, но уже гораздо искреннее. — Вы что, волшебник? — короткий смешок вырвался у нее сам и тут же потонул в гнетущей, почти звенящей тишине. Человек молчал, обшаривая Мирабель глазами. Приценивался. Или пытался узнать. Мира, чтобы не проигрывать в этой странной, напряженной “игре”, тоже впилась в него глазами. Ничего особенного… Зеленые нити руаны, худые ноги и руки. Спутанные волосы, острые скулы. Горящие глаза… Которые будто шепчут: “Подойди ближе. Покорись. Доверься” Мирабель нутром чуяла, что человек — уже собрал ее образ из разрозненных кусочков и теперь наслаждается им. А она подобным, увы, похвастаться не могла. Ноги-руки-глаза… — Ну, я пойду. Спасибо за все, — Мирабель сделала шаг в сторону и снова чавкнула испачканной ногой. — Ты случайно не из рода Мадригаль? — вдруг спросил человек. — Мне кажется, я тебя где-то видел. Девушка застыла. Меньше всего ей хотелось быть узнанным таким странным человеком. Он держал в руках часы и они, почему-то, казались теперь оружием, а не измерителем времени. Словно дай волю — и превратятся в посох или меч. — Да, точно, — задумчиво произнес человек, как раз тогда, когда Мирабель собралась сказать твердое (насколько бы получилось) “Нет”. — Ты похожа на Джульетту Мадригаль. Ту, что печет волшебные булочки. — Да, — черт! А ведь Мирабель совсем не хотела этого говорить! Человек смотрел и взглядом, по ниточке, вытягивал из ее рта нужные слова. — Она моя мама. Меня зовут Мирабель, — и почувствовала себя вмиг обнаженной до самых костей. — Ми-ра-бель, — по слогам произнес человек, поднимая глаза к небу. Последнее “ль” зазвенело на его языке, как капелька дождя. Мирабель вздохнула. Когда он не смотрел, ей было проще сосредоточиться. Поэтому Мира сделала осторожный шаг в сторону, намереваясь обойти незнакомца по дуге. — И что делаешь в лесу одна? — человек опустил глаза, и Мирабель снова пригвоздило к месту. — Гуляла. Поссорилась с семьей, хотела побыть одна… И снова — каждое слово против ее воли! Наверняка тут, у болота действовала какая-то магия. Как будто… будто человек был… Дымок мысли появился и исчез, его словно смахнули широкой ладонью. — Я тоже ушел от своей семьи в лес, — вдруг поделился человек. Он попытался придать своему голосу сочувственный тон. — Так что я тебя понимаю, — получалось плохо. Словно песок медом полили — вроде сладко, а на зубах хрустит. — И м-м-м… почему? — Мирабель попыталась удержать ненужные слова, но снова потерпела неудачу. — Меня не приняли. Я отличался. Обидно, правда? Вроде бы не сделал ничего страшного, а уже — лишний. Человек посмотрел Мирабель прямо в глаза. И она почувствовала, как рушатся внутри стены настороженности и страха. Бедный человек… Он ведь совсем один здесь, в лесу. Обтрепанный и наверняка голодный. Может ли она ему как-то помочь? — Раз уж я оказал тебе услугу, помоги и ты мне, — человек подошел ближе, поворачивая часы. Тонкой-тонкой струйкой песок потек вниз, слушаясь нового хозяина. — Мне нужно немного. Протяни руку. Мирабель, завороженная темнотой глаз, вытянула руку вперед. Незнакомец коснулся ее пальцами, и Мирабель чуть дернулась, желая отступить. Почему такие они холодные? Но человек не дал ей сделать ни шагу. Только перехватил тонкое запястье и подтянул руку ближе к себе. — Сеньорита, мне нужна ваша кровь.