***
На стене висело взятое в хромированную рамку чёрно-белое фото блондинки, сидевшей на детском трёхколёсном велосипеде. Стройные ноги в чёрной дымке капроновых колгот и элегантной тонкости остроносых туфель были переброшены через руль. За высоко поднятыми коленями и скрещенными впереди неё руками тяжело было угадать, насколько раздетой была эта блондинка. Льюис задумчиво поднял на неё взгляд и оглянулся. Небывалая редкость: сам он приехал на обед вовремя, отец опаздывал вот уже на четверть часа. Интерьер ресторана «Киприани» недалеко от Гайд-Парка в Лондоне напоминал роскошный океанический лайнер из тех старых нуарных фильмов, что Льюис порой любил пересматривать: стены обшиты глянцевыми панелями рыжего дерева, хромированные дверные ручки, фоторамки и уголки на колонах, претенциозная простота настенных бра, синие подушки кресел с белой окантовкой; между чёрно-белыми фото, аскетично развешенными по стенам, проглядывало волнение синего моря в установленных за круглыми окошками корабельных иллюминаторов экранами. Официанты во всякое время — даже в обеденный час буднего дня — носили белоснежные рубашки и пиджаки и контрастные им чёрные бабочки. Льюис успел порядком заскучать. Он вновь оглянулся на вращающиеся двери, поднял глаза к притягательной геометрии скрещенных ног и опять уставился в телефон. В углу вверху экрана расползлась мелкая паутина трещин, на лиловом ребре силиконового чехла виднелись продолжающие линию битого стекла вмятины. По-хорошему, Льюису следовало сразу после возвращения из Канады купить новый телефон, но он всё никак не находил времени, и побитый мобильный вот уже два месяца продолжал служить напоминанием о вечере боулинга. Льюис снова коротко обернулся, а тогда вернулся в мессенджер. В папке «Личное» не значилось входящих. Его отправленное отцу голосовое было подмахнуто двумя галочками прослушанного. Он пролистнул к переписке, подписанной именем «Бланка». Последним сообщением было её короткое «Окей», вверху значилось: «был (а) в сети сегодня в 10:17». Он свернул мессенджер, зашёл в Инстаграм и привычно набрал в поиске: «blancamontoya_84». Вокруг лица за выпуклой чашкой замкнулось яркое розово-оранжевое кольцо не просмотренных сторис. Первая отобразилась лишь чёрным прямоугольником и пояснением: «Эта сторис больше недоступна». Следующей, опубликованной 23 часа назад, была фотография Тинто. Он сидел, отвернувшись и ткнувшись мордой в угол между стеной и комодом, на краю которого балансировал его свёрнутый поводок. За двумя до слёз смеющимися смайлами была подпись: «Очень обидчивый мужчина». 4 часа назад Бланка сделала репост чужой сторис: в узком салоне приватного самолёта теснилась компания из десятка людей — компания её друзей с того вечера настольных игр в её квартире почти в полном составе. Взгляд Льюиса вмиг выцепил Фернандо Торреса, сидевшего в кресле, и его жену, пристроившуюся на подлокотник его сидения; он сразу рассмотрел и яркую лиловую шевелюру Мауры, и только затем в немного смазанном смеющемся лице, едва выглядывающем из-за спин, признал Бланку Монтойю. «Отчаливаем» — подписала фотографию Бланка, оригинал же снимка выдавал локацию: «Ибица!!!» Безотчётно, с удивлением поймав себя на этой реакции, Льюис улыбнулся телефону. После гонки в Сильверстоуне, когда он приехал к ним с Линдой на семейный ужин, отец сказал ему: — Мне понравилась эта твоя новая физиотерапевтка. Бланка? Приятная. Знает своё место и не суёт свой нос повсюду. Льюис тогда лишь усмехнулся и кивнул. Вот только правдой это было лишь отчасти. Отец недолюбливал Анджелу. Ему казалось, она отдаляла Льюиса от него. Ему не нравилось, что именно под её мягким давлением Льюис стал веганом. Его раздражало, что она была слишком громкой в команде, настаивала на своём мнении, которого, как казалось отцу, ей иметь вообще не следовало. Бланка же была совсем другой. Пусть она и впрямь не совала свой нос в дела команды, она протискивала свои язык и пальцы в него самого, она с каждым их сексом позволяла ему всё большее, обнажала себя всё более раскрепощённой. В некотором смысле, ей было дело до намного большего, значительно более личного, чем когда-то Анджеле, но говорить об этом отцу Льюис, конечно, не собирался. О них никто не догадывался, даже в «Мерседесе». Бланка Монтойя просто была его личным тренером и физиотерапевтом, и никому не было дела до того, что она постоянно была рядом с ним — на гонках и в свободные дни между ними, что они вместе садились в машины и самолёты, что она свободно входила в его отельный номер. Вот только она оставалась там ночевать, а наутро они заказывали совместный завтрак, и в его трейлере между квалификацией и пресс-конференцией она делала ему минет. Будь на её месте кто угодно другой, давно расползлись бы настойчивые слухи о романе. А так Льюису вовсе не приходилось изощряться, чтобы её спрятать. Он вновь вскинул взгляд на сплетённые стройные ноги в блеске хромированной рамки. Лицо девушки на фото пряталось за отражением светящихся тёплой желтизной настенных бра, и воображение Льюиса легко пририсовывало ей веснушчатое ясноглазое лицо. Он соскучился по ней. Это было удивительное и в то же время довольно закономерное осознание. С Монреаля они не расставались ни на минуту, и последние полторы недели отчётливо проявили: Льюис привык к Бланке, ему нравилась её компания — не только секс с ней, её присутствие действовало на него будто звукоизоляция, обращающая все терзающие его беспокойства в едва различимое бормотание. С Бланкой Льюис был спокоен. Такая мелочь — просто спокоен. Без этого пружинящего волнения, толкающего его в безостановочное хаотическое движение. Он был спокоен в её физическом присутствии и успокаивался даже от одной мысли, что позвонит ей и услышит её голос, что напишет ей, а она отколет ему какую-то пошлую шутку. Ему не приходилось ей ничего доказывать, ему не нужно было играть с ней роль, он мог быть молчаливо честным и она не воспринимала это ни слабостью, ни скукой. Бланка удивительным образом сосредотачивала в себе хлёсткую самодостаточность и почти бунтарское упрямство с безусловной верой в его силы и ласковой покладистостью. Он соскучился по ней. Он скучал по ней сейчас и скучал полторы недели назад, едва они приземлились в Пуэрто-Рико. На несколько дней исключительно мужской компанией они спрятались на большой яхте, внешне больше напоминавшей корабль береговой охраны с выпуклым радаром на верхней палубе и высоко вздымающимся над ней капитанским мостиком, а когда вернулись на сушу, вопреки привычке и подначиванию друзей Льюис не захотел приглашать никаких девчонок. Экран успел погаснуть, Льюис разблокировал телефон и вернулся обратно в мессенджер. Он открыл переписку с Бланкой, и уже успел набрать вопрос: «Как долго ты будешь на Ибице?». А затем всё стёр, свернул и зашёл в список контактов. Отыскав номер, сохранённый под именем «Фернандо Торрес», Льюис выбрал «Написать сообщение».***
Близкий скалистый берег растворялся в кромешной черноте ночи, лишь на огибающем холм шоссе между негустых кустарников взблёскивали фары и отдаляющиеся красные габариты редких машин. Холодное свечение серпа уходящей луны всё куталось в облака, где-то на горизонте неразделимого сумрака соединяющихся неба и моря миражом мерцали огни далёкого корабля. Тёплый ветер трепал свисающий с верхней палубы красно-желтый испанский флаг, под лампами собрался рой долетевшей с суши мошкары. Вода убаюкивающе плескалась о борта яхты. Та стояла на якоре где-то на полпути между аэропортом и городком Ивиса, прячась вдалеке от людных пляжей, но всё ещё в лёгкой досягаемости моторной лодки. Они сидели на нижней палубе — четверо мужчин лениво раскинулись на диване перед большим столом, перед ними стояли опустевшие кофейные чашки и надпитые бокалы вина. Сразу за полуприкрытой стеклянной дверью, ведущей в кают-компанию, на самом краешке разлогого кресла, ссутулившись над телефоном, сидел стюард. Он с некоторой периодичностью выглядывал наружу, но не перехватывал подзывающих взглядов и всё чаще прятал в кулаке протяжные зевки. Фернандо с тихим кряхтением подался вперёд, подтянул ближе к себе телефон и, коротко ударив пальцем по экрану, сверился с тем. — Времени-то почти час ночи, — сообщил он, тогда развёл руки, до хруста прогибая спину, и оглянулся в непроглядную ночь, начинавшуюся сразу же за плавательной платформой и сгруженными на неё вейкбордами, сап-досками и большим надувным матрасом в виде розового фламинго. Оскар хохотнул: — Для этих дамочек, выпущенных в дикие джунгли, это детское время. Нам ещё повезёт, если они с собой никого не притащат. — И он весело подмигнул Льюису. Фернандо, проглатывая зевок, фыркнул: — Кого притащат, тот сразу отправится за борт. Без особого воодушевления они засмеялись, и тогда послышался ещё невнятный, но узнаваемый гул навесного мотора. — А вот и дамы, — сказал Льюис. Фернандо передёрнул плечами и парировал: — Ну или папарацци, пронюхавшие, что ты тут. Их третий друг, кутавшийся в плед, буркнул: — Вот уж кого точно надо будет отправить за борт. Льюис написал Торресу: «Когда Бланка сказала, что ты знаешь абсолютно все её тайны, насколько это было правдой?» Часом позже тот ответил: «Если ты пытаешься выведать, знаю ли я о вас двоих — да, знаю» И вот вечером следующего дня Льюис прилетел на Ибицу, доехал до опустевшего пляжа недалеко от отеля «Палладиум», в набегающих на песок волнах, норовящих намочить подвёрнутые выше колена штаны, добрался до покачивающейся моторной лодки, забросил туда свою небольшую дорожную сумку и кроссовки и сам забрался на проминающийся под его руками борт. Монтойя не знала о его приезде, двое друзей Фернандо, оставшихся сегодня на яхте, когда остальные отправились в ночной клуб, знали о его прибытии, но, судя по задерживаемым на нём взглядах, не до конца понимали причины. Если вдуматься, он и сам не понимал. Ему просто хотелось увидеть Бланку, и у него были два относительно свободных дня. Это было спонтанное решение, не встретившее сопротивления никаких рациональных доводов. Заслышав приближающуюся лодку, стюард вышел из кают-компании, коротко по-испански осведомился о чём-то у Фернандо, а тогда, спрятав телефон в и без того оттопырившийся карман своих форменных шорт, сбежал по ступеням на плавательную платформу. Звук мотора нарастал, а вместе с ним над волнующейся водой покатились и обрывки звонких женских голосов. Фернандо, Льюис и Оскар привстали на диване и обернулись, выглядывая лодку. С той выстреливали вспышки гогота, и Хэмилтон улыбнулся, отличив узнаваемый смех Бланки. Там, где была она, всегда было веселье. Сверху они безмолвно наблюдали, как лодка пришвартовывалась, и как с той на плавательную платформу, продолжая громко переговариваться, толкаться и хохотать, одна за другой ступили трое: Олалья, Бланка и ярковолосая Маура. Все босые, с удерживаемыми в руках каблуками и маленькими сумочками, с волосами, кудрями рассыпавшимися по объемным спасательным жилетам. Они сняли жилеты и передали их обратно на лодку, стюард отвязал канат, и та, вновь взревев мотором и вспенивая за собой воду, описала дугу назад в непроглядную черноту — за оставшейся на береге частью компании. Первой поднялась Маура, вяло махнула рукой и, не особо концентрируя взгляда на дожидавшихся их друзьях, гулко прошлёпала по дощатому полу, выдвинула себе один из стульев и грузно на тот завалилась. Следом поднялись Бланка и повисшая на её руке Олалья. Их голоса, что-то неразборчиво торочившие по-испански ещё с мгновенье заполняли палубу, а тогда они обе вмиг замолчали и оторопело моргнули, рассмотрев сидевшего между Фернандо и Оскаром Льюиса. — Привет, — сказал он, поднялся и, протиснувшись мимо ног Торреса, вышел из-за стола. Бланка — длинные загорелые ноги под кремовой шёлковой мини-юбкой, подхваченной бельевым кружевом, которую Льюис помнил с Калифорнии, и обнажающий усыпанные веснушками плечи топ на тонких бретелях — открыла рот, растеряно пошевелила им, так и не произнеся звука, а тогда нацелила в Льюиса указательный палец. — У меня ещё три законных дня отпуска, — сообщила она по-английски, хмурясь. — Вон отсюда, Хэмилтон! В унисон с ней что-то растеряно пробормотала и Маура. Льюис скосил взгляд на всё ещё обвивающую руку Бланки Олалью, повторил короткое: — Привет, — шагнул к Монтойе и, перехватив её повисшую в воздухе ладонь, притянул к себе и поцеловал в губы. Рядом прозвучало оторопело выдохнутое: — ¿Qué cojones? * И, не прерывая поцелуя, Льюис улыбнулся тому, что Фернандо Торрес, очевидно, надёжно хранил тайны Бланки даже от собственной жены. Под опущенные веки проникла внезапно полыхнувшая вспышка камеры. Льюис отстранился и повернул голову к направившей в них свой телефон Мауре. — Что ты делаешь? — Поинтересовался он, и она отозвалась эхом: — А вы что вытворяете? — Маура, удали, — с не принимающим возражений стальным дребезжанием в голосе проговорила Бланка. Та заглянула в экран своего мобильного, умилительно тому улыбнулась и растроганно ответила: — Но вы тут такие сладкие! — Удали! Маура скривилась с очевидно проступившей во взгляде обидой. — Ты мне не доверяешь, что ли? Бланка ответила мягче, примирительно: — Тебе доверяю, а вот надёжности твоего пароля на «Айклауд» — нет, мисс «Мой-код-айфона-1-2-3-4-5-6». Подруги с мгновенье всматривались в друг друга в запавшей настороженной тишине, а тогда Маура весело сказала: — Я вам обоим скину фотку, а потом удалю. Ну нельзя ж такую милоту просто в урну отправить! Спустя десять минут приплыли ещё четверо друзей, и Льюис наблюдал, как по компании пробежала рябь перешептывания — прибывших посвящали в новость, они удивлённо вскидывали брови, коротко выгибали уголки рта и бросали любопытные взгляды. А тогда они все расселись за столом, из винного холодильника в кают-компании добыли ещё три бутылки вина, стюард принёс стопку мягких флисовых пледов. И они проговорили так ещё пару часов, пока один за другим с палубы не ушли, зевая и растирая глаза, все друзья Бланки, оставив их с Льюисом, обнявшихся в углу дивана, наедине. Она проследила взглядом за отдаляющимися спинами, и когда те свернули к ведущей в каюты винтовой лестнице, немного отстранилась от Льюиса и заглянула ему в лицо. Бланка спросила: — Что ты тут делаешь? Он подхватил пальцем свисающую на её лицо выгоревшую добела прядь и оттолкнул ей за плечо. Он ответил встречным вопросом: — А мне нельзя здесь быть? — Льюис, это Ибица, — с едва различимой нотой не то раздражения, не то осуждения, сообщила она. — Побережье кишит папарацци. Позавчера за нами целый день валандался катер, и это на борту давно утративший славу Фернандо. Что будет, когда кто-то из них поймает в объектив тебя? — Ну и ладно, — повёл плечами Льюис. — Ну и ладно? Он хохотнул и вскинул руки: — Я просто отдыхаю с друзьями, что тут такого? Ну и что, что среди моих друзей есть моя тренер? Я и с Анджелой отдыхал. Ничего нового! Кожа между пшеничными бровями недовольно смялась. Льюис поймал её отворачивающееся лицо и подтолкнул к себе. Сказал: — Пойдём в каюту. Тонкие губы Бланки преломились в шкодливой усмешке. — Тут напрочь отсутствует звукоизоляция, — сообщила она. — Мы будем очень тихими, — засмеялся он. Она возразила: — Мы никогда не бываем тихими. — Сегодня придётся постараться. Бланка сверилась со своими бессменными часами, и их свечение взблеснуло огоньками в её сгустившихся до глубокой морской синевы глазах. — Чисто технически, — проговорила она, вкладывая руку в протянутую Льюисом ладонь, — уже четыре часа как наступило завтра. А так, они были вымотанные. Укачанные мягким колыханием яхты и убаюканные плесканием воды за иллюминатором в изголовье кровати, они отключились, едва шагнув из тесной душевой кабины и откинувшись на подушки. В обволакивающем тепле прижимающегося к нему тела Бланки, Льюис засыпал — поразительно для него самого — быстро. В нём будто перещёлкивали рубильник. Его мысли не утягивало куда-то, откуда он уже не был способен различить сна. В его подсознание не прокрадывались тревожные видения. Они проснулись в полдень — от стука в дверь и раздавшегося по ту сторону настороженого голоса Олальи: — Вы там живые? Бланка, не открывая глаз, засмеялась и отозвалась: — Живые. — Мы снимаемся с якоря, — сообщила Олли. — Тут стало многолюдно. Палубой выше слышались шаги, голоса и перезвон посуды. А через несколько минут заурчали, отдавшись в каюте лёгкой вибрацией, и пропеллеры двигателей. Лишь отоспавшись, они наконец занялись сексом, а тогда присоединились к общему завтраку на сандеке, сразу за штурвалом капитана, уводившего яхту в поисках более уединённого места. Они купались в море, по очереди катались на водном мотоцикле, дрейфовали под палящим солнцем на розовом фламинго, перепрыгивали за борт, кувыркаясь в воздухе, и разваливались на носу яхты, позволяя горячему ветру сдувать с кожи солёные капли. С закатом Льюис сел в моторную лодку, вернулся на берег, сел в подогнанный к пляжу автомобиль и уехал в аэропорт. Тем же вечером, как и предвещала Бланка, по всему Интернету разлетелись фотографии. Как и предполагал Льюис, все они были подписаны лишь «Льюис Хэмилтон отдыхает на Ибице с друзьями» или «Гонщик Льюис Хэмилтон и футболист Фернандо Торрес на отдыхе в Испании». Бланка в своём тонком чёрном бикини была рядом с ним на половине из этих снимков, но никому до этого не было дела.