***
Санти любил, когда вечеринки длились неделями напролёт, а что много работал и с карантинных времён нередко делал это с дома, теперь имел привычку соединять два удовольствия. Бланка не удивилась, когда в полдень следующего дня к площадке, на которой их ждали два вертолёта, подъехал ещё один автомобиль, и из того вышли Льюис Хэмилтон с тремя друзьями. Имён двух мужчин она не запомнила, но лицо девушки было ей знакомым. Кажется, её звали Нина, и она была телезвездой. Просто подвозить людей Санти обычая не имел. Если они были здесь, это означало только то, что они тоже летели в его особняк в Малибу. Бланка махнула кивнувшему ей Льюису, а тогда повернулась к Санти. Они ждали, пока сумки из багажников забросят в вертолёты. Стелла отошла в сторону и дымила сигаретой. Бланка стояла у отодвинутой дверцы фургона. Санти всё ещё сидел внутри, сосредоточено набирая что-то на телефоне. В синих квадратах его причудливых солнцезащитных очков отображался экран. — А где остальные? — Спросила Бланка. — Остальные? — Растеряно протянул Санти, ещё с мгновенье перебегал пальцами по экрану, а тогда поднял голову. — Мне они были неинтересны. Она хмыкнула. — Ты продолжаешь сортировать людей? — Да, — в абсолютной уверенности, что только так и было правильно, даже в изумлении, что подобное могло вызывать возражения, ответил Сантьяго. — Мне были интересны только эти трое. — Он повёл подбородком в сторону четырёх приехавших. — Льюис Хэмилтон, абсолютный чемпион Формулы-1 и толковый предприниматель. Майлз Чемли-Уотсон — чемпион-фехтовальщик, медалист Олимпийских игр. И Шон Уайт — сноубордист, трёхразовый олимпийский чемпион. А с ним эта его… какая-то актриска, кажется. — Какая-то актриска?! Даже мне известно, кто такая Нина Добрев, а я ненавижу кино и телевиденье. Ты это знаешь. Санти пожал плечами и равнодушно скривил губы. — Так нельзя, — сказала Бланка, почему-то ощущая какой-то вязкий осадок обиды. Наверное, потому что сама она, не встреться они тогда в 2015-м, сейчас не имела бы места в вертолёте. А может, потому что ей всё ещё болело, что сама она не была чемпионкой. Потому что её самая сокровенная мечта, её единственный проводник сквозь турбулентность юности теперь были лишь воспоминанием. — Можно, — возразил Санти, подвинулся на сидении, свесил ноги с машины, но выходить не спешил. — И нужно. Моё время стоит дорого. Знакомство со мной стоит дорого. Я не разбрасываюсь этим, как милостыней. По какой-то причине, которую я до сих пор не могу понять, тебе искренне похуй на то, кто я такой. Но мне — и им, — он взмахнул рукой на Льюиса и друзей, шагавших к ним. — Не похуй. Они прилетели в Малибу, вертолёты по очереди сели на приткнутую в дальний угол участка площадку, телохранители помогли с вещами, Пилар провела всех гостей к их комнатам, а затем накрыла роскошный обед. Бланка села рядом с Льюисом — случайно. За полупустым столом они со Стеллой выбрали себе места, а тогда оказалось, что через спинку соседнего стульчика была переброшена толстовка Льюиса, возле по этикету разложенного веера приборов лежал его телефон. Но, оказавшись рядом с ним, она решила этим воспользоваться. Когда перестук вилок по тарелкам потонул в волнующемся море голосов, Бланка обернулась к Льюису и предложила: — Я знаю тут одно местечко, где можно отлично посёрфить. Хочешь со мной? Он согласился. С ними поехали Шон и Нина. Бланка надеялась побыть с Льюисом наедине, но присутствию его друзей не расстроилась. Она бурлила удивляющим её саму и ничем не омрачаемым отличным настроением. В машине она прикрутила радио погромче и, похлопывая по рулю в такт, подпевала. Льюис сидел рядом, Шон и Нина сзади. Они заразились её весельем, и тоже стали горланить все песни без перебору. А тогда Бланка свернула «Гелик» с шоссе. И, будто снова был 2015-й год, повела машину по тенистой зелёной улочке, присутствие жилых домов на которой выдавали лишь торчащие между кустов почтовые ящики и просветы в густо засаженном бамбуке, ведущие к воротам. Дорога извилисто взбиралась на холм, и, когда с его вершины над крышами прячущихся особняков удалось рассмотреть взблеск воды, Нина наклонилась между передних кресел и восторженно вскрикнула: — Подожди, это что — пляж Литл Дьюм? — Ага, — кивнула Бланка. — Мы едем туда? — Именно. — У тебя есть ключ? Бланка снова утвердительно качнула головой и пояснила: — Ключ есть у Санти. А мне можно им пользоваться. Она остановила машину у ворот, внешне ничем не выделяющихся из десятков других на улице, но не имевших перед собой почтового ящика или вытолканных на обочину для мусоровоза пластиковых баков. Не заглушив двигателя, она выскочила из-за руля, отперла врезанную в ворота калитку и вошла внутрь. От ворот вниз тянулась гравиевая дорожка, прячущаяся в тени куполом нависающих деревьев, в конце той виднелись грубо сколоченные деревянные поручни, а за теми — обрыв и изменчивый мираж далёкого океанического горизонта. Бланка была дома. Едва не единственное место во всей Америке, где она ощущала себя по-настоящему хорошо. Улыбнувшись пустому проезду, будто старому другу, она выдвинула сопротивляющийся засов и развела створки просевших ворот. Те заскрежетали по каменистой земле, оставляя за собой размашистый полукруг следов. «Гелик» она остановила в самом конце проезда, оставив справа от машины места ровно на распахнутую дверцу. И там, спрятавшись между ними и зеленой изгородью, Нина умостилась переодеваться в гидрокостюм. Льюис и Шон стали снимать привязанные к крыше доски, Бланка боролась с неподдающейся на спине молнией гидрокостюма — она намотала длинную ленту вокруг пальцев для лучшей хватки, но упрямая собачка не поддавалась, застряв между лопаток. — Бланка, помочь? — Послышалось простужено-хриплое сзади. И прежде, чем обернулась, она уже знала, кого увидит. — Бахи! — Только не говори, что ты таки прикончила того своего миллиардера, спокойно отсидела в тюрьме и теперь приехала транжирить его деньги со своими друзьями, — вместо приветствия выдал Бахи — сухотелый старик с длинными седыми дредами, тесно обхваченный своим гидрокостюмом, и оттого похожий на обтянутый чёрной тканью скелет. Обветренное смуглое лицо, бесцветные выпученные глаза. Костлявая рука удерживала добела затёртую песком доску. Бланка рассмеялась. — К сожалению, Санти отказывается пить яд, и я не знаю, что с этим поделать, — ответила она, а тогда оглянулась на Шона, присевшего на крыше «Гелика» и Льюиса, придерживающего поданный ему сёрф. — И это не мои друзья. Это вот Льюис, я с ним работаю. И его друзья: Шон и Нина. Бахи прицельно выстрелил белым взглядом в каждого из них, а тогда спросил: — Льюис? Как в — Льюис Хэмилтон? Тот кивнул. Бахи хмыкнул и повернулся к Бланке. — Твоя проблема в том, — заявил он, — что ты работаешь на богатых красивых мужчин, а лучше бы вышла за кого-нибудь из них замуж. Со смехом она согласилась: — Точно. Мой проёб. — И, махнув на его доску, спросила: — Уже уходишь? — Не-е… — Он дёрнул головой в сторону ворот. — Иду встречать двух учеников. — А тогда скомандовал: — Поворачивайся давай, помогу. Он затянул молнию на спине под самую шею, прихлопнул Бланку по плечу и пошёл вверх по тропе. Когда он отдалился, Льюис спросил у неё: — Кто это? Ответил Шон, отвязывающий крепление со следующей доски: — Бахи — легендарный инструктор по сёрфингу. Легенда гласит, что ему двести лет, он питается только океанической солью и спит просто на песке. Бланка хохотнула и добавила: — Легенда не так далека от правды. По крутой деревянной лестнице они спустились к пляжу — отрезку узкой полосы мокрого песка. Обветренный глинистый обрыв нависал над пляжем, среди ползущей по верхушкам отвесных скал зелени виднелись роскошные особняки. Мягкий вход в воду был узким, отделенным от остальной линии побережья густой россыпью острых камней. Тут было безлюдно. Океан шумел, эхом отражаясь от обрыва, пенясь набегающими на валуны волнами и отбегая. Бывали дни, когда прилив затапливал весь пляж, и с крайней ступени нога сразу опускалась в холодную воду. Сегодня оставшаяся кромка была широкой, предупредительно обнажившей все подводные камни. Воздух был густым, запутывающимся во вмиг кучерявящихся волосах. Будто продолжая уже начатую прежде беседу, Льюис спросил: — Так ты работала на Санти? — Вроде того, — ответила Бланка. Она подняла голову и поискала на тосканский манер рыжую черепицу белоснежной виллы. Под таким углом, из-под самого подножия обрыва её было не рассмотреть, но Бланка точно знала, где та была. Она прожила там полтора года, она сбегала оттуда каждый день — в штиль или шторм, она, покачиваясь на доске в десятках метров от берега, всматривалась в её окна, будто в глаза, и торговалась с собой, чтобы туда вернуться. Бланка добавила: — Долгая история, если честно. — Она хохотнула. — Мы встретились на сайте знакомств. Льюис удивлённо вскинул брови и со смешком повторил: — На сайте знакомств? Кем же ты работала, Бланка? Она засмеялась и оглянулась на их спутников. Шон и Нина уже вошли в воду, они не оборачивались и теперь вряд ли могли их слышать. Она повернулась обратно к Хэмилтону. — Да. Это был мой первый год в Америке. Я училась здесь в университете, мне было 30 и моих сверстников среди студентов не было. Мне стало скучно. Я искала знакомых, друзей, кого угодно. Мы познакомились на сайте, какое-то время общались онлайн, а тогда Санти позвал меня на свидание. И… пришёл не совсем тот мужчина, которого я видела на фото, которого ожидала встретить. За четыре месяца до нашей встречи Санти пережил инсульт и остановку сердца. Он был тенью человека. Многое ему давалось с трудом: связно разговаривать, особенно по-английски, доносить еду до рта, держать стакан так, чтобы из него не разбрызгивалась вода. Санти знал, что я — физиотерапевт и тренер, и попросил меня помочь ему вернуться к жизни. А я… согласилась. В 2015-м она получала свою очередную ступень магистра в университете штата Калифорния, в этот раз по кинезиологии, и подрабатывала в тренажерном зале недалеко от квартирки, которую снимала в Нортридже, она совершенно не имела времени на подобное. К тому же, её специализацией были спортсмены — помогать Сантьяго Эрреро означало самостоятельно на ходу изучать абсолютно новую для неё отрасль. Но Бланка всё равно согласилась. В 2015-м она не понимала, но сейчас точно знала — почему. Санти умел найти подход к каждому, умел любого увлечь в нужном ему направлении, умел в каждом нащупать слабость или отчаянную жажду, умел обещать её утоление. Бланке было интересно, чем Санти подцепил Льюиса. С его калифорнийскими друзьями всё было объяснимо, но почему Хэмилтон был тут, — пусть она и была этому рада — она решительно не понимала. Она вскинула руку и указала на виднеющуюся между пальм на вершине обрыва крытую рыжей черепицей беседку. — Это прежний дом Санти. Я прожила тут полтора года, каждый день тренируя его. Льюис коротко посмотрел в указанном направлении и снова заглянул в лицо Бланки. Она продолжила: — Честно говоря, это был преимущественно отвратительный опыт. Я была там будто в плену, Санти — очень тяжелый человек. Когда был поломанный, был абсолютно невыносимым. А потом всё запуталось. Потом в какой-то поздний вечер Санти был злым и пьяным, а Бланка случайно встретилась ему на мраморной лестнице. Она улыбнулась ему и пожелала спокойной ночи, а он ответил, что не хотел спокойной. Тот их первый секс был странным, агрессивным, больше похожим на их очередную ссору. Бланка не любила воспоминания о той ночи. И, конечно, не собиралась рассказывать об этом Льюису. Он кивнул, будто соглашаясь с этими её мыслями, и сказал: — Похоже, у тебя всё равно получилось. Теперь он полон жизни. — Получилось у него, — исправила Бланка. — Санти упрямый и безжалостный к себе боец. Но видеть, как он по новой находил себя, как начинал позволять себе всё то, в чём прежде себе отказывал, было увлекательно. То, какой Санти сейчас, — как выглядит, как отрывается на полную, как живёт — родилось из пережитого инсульта. Из пепла его прежнего. Санти было 37, когда он зашёл в лифт своего небоскрёба успешным молодым бизнесменом, а вывезли его оттуда на каталке медики. Бланке сейчас было лишь чуть больше. Льюису — тоже. Случись подобное с Хэмилтоном, она была уверенна, это подтолкнуло бы его бороться ещё отчаяннее. А произойди такое с ней… Она искренне не знала ответа.***
Они вернулись на виллу Сантьяго Эрреро с сумерками, насквозь пропитанные океаном, уставшие и счастливые. Место действительно оказалось отличным. Бланка каталась феноменально. Не говоря уже о Шоне. Едва не впервые у Льюиса была компания, с которой он мог кататься по одним и тем же волнам, в том же темпе, у которой даже мог поучиться. Ужин готовил приглашённый из мишленовского египетско-марокканского ресторана шеф, стол был накрыт соответственно пёстро, свет был приглушен, огонь волновался в резных лампадках, отбрасывая на лица причудливые тёплые блики. Играла мягкая музыка, дымились пряные благовония. Сомелье наливал вина и смешивал коктейли. Это было приятным завершением дня. Льюис думал, что назавтра уедет, что наведается к своему псу Роско, преимущественно живущему в Лос-Анджелесе с лучшим кинологом и её любящей семьёй, что остановится где-то в городе ещё на денёк, а тогда направится во Флориду. До гонки — до нескольких дней, тесно запакованных прессой, съемками, тренировками, практическими заездами и совещаниями с инженерами, предшествующих самой гонке — оставалось ещё чуть меньше недели. Но у Льюиса была и другая работа в Майями. У него вообще было много другой, отличительной от Формулы-1 работы. Он брался за всё сразу: за рекламные съемки, за сотрудничества и партнерства, за инвестиции и создание собственных брендов. План был такой: сейчас заработать как можно больше, чтобы позже в какой-то момент остановиться и наслаждаться, не вынуждая себя отказываться от ставшего привычным роскошного стиля жизни. Льюис хотел, чтобы его детям осталось огромное наследство, чтобы они могли свободно воплощать свои мечты, а не из безысходности зарабатывать гроши на автомойке. Он хотел обеспечить свою семью, маму и отца в первую очередь. Его успехи и их собственные безбедные и беззаботные жизни казались Льюису недостаточной, но в то же время объективно наибольшей возможной формой благодарности за их любовь, жертвы, веру и вложенные в него силы. Если задумывался об этом всерьёз, Льюис не мог представить, что когда-нибудь и в самом деле сможет остановиться. Неизбежным было то, что так или иначе — теперь скорее, чем позже — он уйдёт из Формулы-1. Но всё остальное… Льюис был трудоголиком с детства. Его отец был трудоголиком. Это было чем-то вплавленным в его подкорку, единственным понятным ему способом существования. Но Льюис всё же хотел когда-нибудь замедлиться. Вот так же собирать за огромным столом друзей и знакомых, приглашать мишленовских шеф-поваров и никуда не спешить. Утром следующего дня он решил остаться. Майлз, Шон и Нина тоже оставались ещё на день. Они снова собирались к океану, в этот раз им составляли компанию несколько друзей Санти. Самого Эрреро видно не было, только домохозяйка на серебряном подносе относила куда-то вглубь дома крохотные чашки густого ароматного кофе и любовно выложенные фруктовые тарелки. Время приближалось к полудню, после позднего завтрака они развалились на диванах террасы, обсуждая, чем хотели бы заняться. В гостиную вошла Бланка Монтойя, в спортивном топе и леггинсах, с туго стянутыми в хвост волосами. Те, впрочем, закучерявившиеся и распушившиеся, сопротивлялись. Несколько выгорелых золотых кудрей свисали ей на лицо, и она раздраженно сдувала их и пыталась заткнуть за уши. — Я еду в тренажёрку, — громко объявила она, ни к кому конкретному не обращаясь. — Кто-нибудь хочет присоединиться? Из десятка людей, развалившихся на диванах и в креслах, никто не отозвался. Бланка протянула: — А-а-у-у? Я умерла и стала привидением? Тогда в ответ ей полетели несколько «нет» и «не-е-е», и «не сегодня». Льюис смолчал, она требовательно назвала его имя: — Эй, Хэмилтон?! Он сполз ниже по мягкой подушке дивана, пытаясь спрятаться с её поля зрения. Он терпеть не мог тренажерный зал. В Льюисе сосуществовал конфликт его дисциплинированности, готовности выжиматься на максимум, между тем, что ему нравилось иметь красивое подтянутое тело, и тем, что тренажерный зал в сути своей он ненавидел. Это был его мини-отпуск, пусть и посреди сезона. Он хотел позволить себе этот последний ленивый день. — Я вижу твой хвостик, — сообщила, хохотнув, Бланка. И Льюис сполз по дивану ещё ниже. Он не слышал её приближающихся мягких шагов, а потому вздрогнул, когда она вдруг перегнулась над спинкой дивана и посмотрела на него сверху вниз. Её лицо было перевернутым, её золотые волосы рассыпались вокруг него гривой. — Когда мы послезавтра вернёмся к тренировкам, ты об этом очень пожалеешь. — Проговорила она. — Я надеюсь, ты понимаешь это. Дело было в этом необычном угле взгляда, в калифорнийском солнце или в волнах Тихого океана, Льюис не знал, но заметил, что её веснушки стали ярче и сделали её лицо миловидным; рассмотрел, что к синеве её глаз примешивалась зелень; обратил внимание, что едва заметные морщинки у её глаз и рта, что западающая под скулами тень рисовали на её лице улыбку даже тогда, когда Бланка не улыбалась, выдавали в ней смешливую молодую девчонку. Это было так, будто он взглянул на неё впервые. Льюис замотал головой и сказал: — Меня тут нет. Она пожала плечами. Сказала: — Ну, нет так нет, — и ушла. Оказалось, в доме Санти можно было открыть ящик массивного чёрного комода грубого дерева, вытянуть оттуда любой ключ и взять в свободное пользование машину, открывающуюся этим ключом. Когда поднялись ворота просторного гаража и внутри оказалось семь «Мерседесов», от остроугольного белого «Гелика», на котором они накануне катались к пляжу Литл Дьюм, до новейшего «Майбаха», Майлз расхохотался и толкнул Льюиса локтем. — Вот ты и дома! Китаянка Стелла, которая вела себя настолько по-хозяйски, что накануне за ужином даже позволила себе замечания в адрес Санти, хохотнула и сказала: — Можете пойти изменить свой выбор. Она села за руль, Льюис, Майлз и молчаливый друг Санти запрыгнули в ту же машину. За ними из гаража выехала ещё одна, с Шоном, Ниной и двумя другими. Они собирались заехать в расхваленное Шоном и Ниной заведение в Таузанд-Оакс, взять еду навынос, а тогда вернуться к океану — на пляж Зума, квинтэссенцию каноничного калифорнийского побережья. В эти несколько дней Льюис сделал своим новым хобби расспрашивать друзей Сантьяго Эрреро, как они с ним познакомились и почему сдружились. Истории были одна экзотичнее другой. Обернувшись к Стелле, он спросил и её: — Как ты встретила Санти? Она ответила коротко: — Была его личной ассистенткой. Льюис хмыкнул. — Бланка, ты… Санти дружит со всеми своими бывшими работниками? Стелла скрипнула тонким смехом. — Вовсе нет. Наоборот, считает это вопиющим грехом — позволять подчинённым думать, что он им друг. Он дружит со мной, потому что я полезная. Я работаю на казначея штата Калифорния. — Она снова рассмеялась. — И потому что со мной весело. А Бланка — его заземление. — Заземление? — Ни во что его не ставит. Сбивает с него спесь. При ней нам всем легче дышится. Ну, и он её трахает. Молчаливый друг Санти на заднем сидении хрюкнул, подавившись смехом, и осуждающе протянул: — Сте-е-елла! Она метнула в него взгляд через зеркало заднего вида и парировала: — А что?! Всем об этом известно. Они никогда из этого секрета не делали. А тогда, даже не делая паузы, щелкнула пальцами и указала куда-то левее. Взвизгнула: — Классное заведение со смузи. Давайте заглянем. И, не утруждая себя тем, чтобы проверить боковое зеркало или толкнуть рычаг поворотника, Стелла направила машину в левый ряд. Сзади им возмущенно посигналили. Они заехали за смузи, затем свернули с шоссе, тянувшегося вдоль океана, на виляющую вверх по холмам дорогу, и заехали в Таузанд-Оакс. Ресторан оказался уютным, с приглашающим присесть тенистым внутренним двориком, потому на обед они остались там; прошлись по нескольким бутикам выше по улице и заметили рекламную вывеску проката квадроциклов, предлагавшую экстремальные поездки по горному бездорожью. И так их планы добраться до пляжа поменялись. В дом Эрреро они вернулись несколько часов спустя, полностью грязные. Мелкая рыжая пыль была везде: собиралась вязкими комочками в уголках глаз, расчерчивала лица причудливыми узорами, забиваясь в мельчайшие морщинки кожи, собиралась в извилинах ушей, припорошила волосы. Льюис провёл под тяжело падающей на спину капелью душа полчаса, пока под ногами не перестали намываться изворотливые песчаные узоры. Он был рад, что остался. Он скучал за Роско, он обещал себе поехать к нему завтра и немного жалел, что времени теперь оставалось так мало, но здесь, в Малибу, в этой компании — вопреки тому, что ощетинивался в присутствии Сантьяго — смог переключиться. Его мысли перестали быть неумолимым обратным отсчётом, безжалостным отбойным молотком внутри его головы. Когда-то Льюису казалось пределом мечтаний одно единственное чемпионство. В 2021-м ему казалось, что восьмое чемпионство было у него в кармане. Он до сих пор помнил тот стальной привкус на корне языка, когда после финиша он остался сидеть в болиде и не мог осознать только что произошедшего. Не мог понять, как такое наглое воровство было возможным. Не мог понять, в наказание за что было принято такое жестокое, такое нелогичное решение. Толчок выбраться из машины, честь признать поражение и поздравить победителя, силы не развалиться на запчасти просто там, на празднующем чужое чемпионство треке, ему дал его давний двигатель, вдолбленный отцом единственно возможный способ мести — упрямая готовность доказать своё право на рекордный восьмой титул в гонке. В этом сезоне, обозначенном в его действующем контракте с «Мерседесом» его крайним, Льюис ощущал это нетерпение почти болезненным, отравляющим его. И последние несколько дней не быть гонимым этим зудом ощущалось давно необходимым вдохом. Будто обладающая особой гравитацией, огромная гостиная, выступавшая наружу не отделяемой от неё террасой, снова всех собрала: уставших и разнеженных в тёплой воде, с влажными волосами, в чистой одежде, немного сонных, голодно оглядывающихся на Пилар, готовящую ужин. — Где оставила вас шесть часов назад, — раздалось у бесшумно открывшихся входных дверей, — там и нашла. Вы хоть шевелились? Пролежни будут! Льюис поднял взгляд от телефона и, вслед за остальными, оглянулся. Бланка прошагала к чёрному комоду, забросила на место ключи от машины и, подтолкнув спавший с плеча рюкзак, перехватила два фирменных бумажных пакета с размашистыми вензелями названий магазинов на боках. — Ты что, всё это время в тренажёрке сидела?! — Оторопело отозвалась Стелла. — Была в зале, — кивнула Бланка. — И на массаже. И на шоппинге. И в салоне, — она прочесала пальцами лежащую на плече прядь. Теперь её волосы были уложены мягкой гладью позолочено-пшеничных волн, её ногти поблескивали чёрным глянцем. — Отдыхала от нас? — Ехидно подсказала Стелла. — Отдыхала, — согласилась Бланка. Она прошла к углом выступающему на террасу бару, свалила возле него свои пакеты и бессменный рюкзак, зашла за стойку и, выглянув на собравшихся, скомандовала: — Ану расшевеливайтесь! Один из друзей Санти попытался возразить: — Мы ведь только вернулись… Но Бланка подсоединила свой телефон к стереосистеме дома, и из колонок, обрывая реплику, оглушительно грянуло гитарное вступление старой доброй «Somebody told me». Она вышла из-за бара собрать заказы на выпивку, и тем, кто пытались качать головами и скрещивать руки, она категорично заявляла: — Выбор состоит только в том, что именно ты будешь пить. То что захочешь ты, или то, что намешаю я. Выбора не пить нету. Когда дошла очередь Бланке остановиться перед лениво раскинутыми и протянутыми вперёд ногами Льюиса, он с некоторым вызовом заказал «Стингер». Эта смесь коньяка с мятным ликёром была ему известна ещё с той незадавшейся несколько месячной подработки барменом, коктейль не был популярен тогда в небольшом английском городишке и порой не был знаком барменам в лучших заведениях по всему миру. Но Бланка лишь кивнула и прошла дальше, наклоняясь к сидящему последним Майлзу. Замешанный ею «Стингер» оказался безжалостно крепким. Льюис лишь смочил губы и просто прокручивал хрустальный стакан в руке. Тем временем на смену заводной мелодии «Somebody told me» пришла «Are you gonna be my girl». Сотрясая головой в такт барабанам, Бланка вернулась к бару, выстроила на стойке шеренгу из узких высоких стопок и щедрой рукой, почти переливая за край, наполнила их текилой. Но, вместо разнести и эти шоты вслед за коктейлями, поманила к себе Стеллу. С минуту они танцевали вдвоём, вскидывая руки и ноги, раскручивая друг друга и притягивая в объятия, а тогда Бланка оглянулась и, нахмурившись, поинтересовалась: — Чего расселись?! Подъём! И она стала подходить к каждому, вырисовывать перед ними танцевальный пирует, громко петь им просто в лицо, а тогда выдёргивать с дивана и за руку выводить на импровизированный танцпол — зелёный квадрат газона перед баром. Некоторые отправлялись в пляс без приглашения. Всего к середине песни сидеть остался только Льюис. Он таки был рад, что остался. Оранжевое закатное небо, музыка, приятная ментоловая горечь послевкусия, решительные пальцы Бланки, подхватившие его стакан, отставившие его на угол каменного столика, а тогда сжавшие и потянувшие его руку; приятная усталость в теле, звонкая пустота в голове, голос Бланки, подпевающий: «C`mon and get your kicks. Now you don't need that money With a face like that, do you?» * То, как она подмигнула ему и улыбнулась, как перехватила его вторую руку, когда он поддался и встал; как она, пританцовывая пошла спиной вперёд, утягивая его за собой, не отрывая от него искристого взгляда. То, как все танцевали, как, хватая слова незнакомой большинству песни на ходу, выкрикивали их, запрокидывая головы. То, как Бланка и Стелла разнесли каждому по стопке текилы, и как все послушно их в себя опрокинули. Даже то, что Санти во вторящей цвету закатного неба шелковой пижаме и с волосами, собранными в чёрный шелковый чепчик, какое-то время, привалившись плечом к стене, с улыбкой наблюдал за ними из глубины гостиной. Всё это доставляло Льюису неподдельное наслаждение.