Ричард Третий: проклятый король?

Глава 12. 1484 год. Дилемма Ричарда: заставить себя любить или бояться?        Начало 1484 года стало для Ричарда III кратким мигом отдохновения на фронте восстаний, внутренних заговоров и внешних угроз, позволившим ему созвать свой первый и последний Парламент, заседавший с 23 января до 20 февраля. Первоначально запланированный на 6 ноября 1483 года он должен был оказаться перенесен на поздний период в связи с мятежом Бэкингема и его союзников. Событие обладало достаточной важностью, ибо придавало правлению видимость законности, которой тому не хватало. Одобрение Парламента оказалось необходимо для ратификации решений о лишении гражданских и имущественных прав, о конфискациях, о назначениях, о перераспределениях и вознаграждениях, но равно и о придании официального статуса королевскому титулу Ричарда, об узаконении его в экономической, судебной и политической областях. Парламент в январе-феврале 1484 года: легитимизация власти Заседание открылось 23 января речью канцлера Джона Расселла. С 1480 года он исполнял обязанности епископа Линкольна и сейчас находился в преклонном возрасте. Томас Мор описывал его как «человека доброго и мудрого, весьма опытного и, разумеется, одного из самых культурных среди известных Англии в его эпоху». Но особенно ярко проявились у Расселла качества оппортуниста, служащего всем удачливым суверенам – Ланкастерам, Йоркам, а совсем скоро и Тюдорам, не сильно печалясь об их предшественниках: Генри VI, Эдварду IV, снова Генри VI, снова Эдварду IV, Эдварду V, Ричарду III и Генри VII. Вступительная речь канцлера может стать прекрасной демонстрацией его способности приспосабливаться: Джон Расселл воспроизвел текст, приготовленный им еще в 1483 году для чтения на заседании Парламента, созываемого Эдвардом V, так никогда и не состоявшемся. По этой причине документ и использовали в 1484 году на заседании Парламента, созванного Ричардом III, с легкими изменениями обстоятельств и сменой некоторых имен. В первой версии Англия являлась островом, безопасность которого обеспечивалась знатью, чья защита отличалась большей надежностью, чем непостоянство «рек» (Риверсов). Здесь стоит отметить игру слов и намек на сэра Энтони, графа Риверса, недавно казненного. Во второй версии она превратилась в тело, чье здоровое функционирование только что было нарушено лицом, «ранее казавшимся истинным и выдающимся членом этого тела», иначе говоря – герцогом Бэкингемом, также накануне казненным. Разворачивая классический образ человеческого тела в качестве сравнения с телом политическим, головой которого служит суверен, а внутренностями – двор и Королевский Совет, куда входят Палата лордов и Палата общин, Джон Расселл призывает к единению и сотрудничеству разнообразного порядка. Равно он прибегает и к иной аллегории, абсолютно искусственной: к евангельской притче о женщине, потерявшей одну из принадлежащих ей десяти серебряных монет (драхм) и разжегшей огонь в лампе, дабы сверху донизу осветить дом и найти монету (драхму). Когда она нашла монету, то устроила праздник с соседями (Лука, 15, 8). «И эта одна монета, десятая, оказалась утрачена политическим телом Англии. Чтобы устроить ее поиски и найти, следует прибегнуть к трудолюбию и заботливой осмотрительности короля, а также духовных и мирских владык», то есть к их сотрудничеству и доброму согласию. И «когда обнаружится десятая монета (драхма), наше политическое тело обретет нерушимую славу». После этого чудесного упражнения в пустой риторике, обычной для долгих официальных речей, таких как нынешняя, Палата общин избрала для себя спикера (выразителя), иными словами, председателя: Уильяма Кэтсби, одного из приближенных монарха. Для Ричарда этот Парламент должен был стать, прежде всего, средством упрочить связи между собой и английским народом. Но ради их упрочнения требовалось подбодрить и успокоить в тревогах, удовлетворить устремления, исправить ошибки всеми известными способами, в том числе, при необходимости демагогическими. Теми способами, которые, будучи озвучены представителями горожан, рыцарства, духовных и мирских владык и одобрены королем, скрепят единство между троном и страной. Особенно следовало громко и твердо объявить, без единой двусмысленности, о законности нынешнего суверена. Первой заботой захватчика короны является доказать, что он – не захватчик. Ричард III знал о сомнении в общественном мнении, и это доказывает вступление к Акту под названием «О королевском титуле», которым Парламент официально оправдывал захват власти новым сувереном. «Различные сомнения, вопросы и двусмысленности, поднимаемые и порожденные в умах разных лиц», согласно тексту, нуждаются в повторном подтверждении прав Ричарда. Парламент напоминал, - ходатайство, представленное герцогу Глостеру в июне 1483 года, одобряло наименование незаконнорожденными детей Эдварда IV в связи с его обещанием жениться, данным Элеоноре Батлер. И этот документ был подписан «от имени 3 сословий нашего королевства Англии, то есть от имени владык духовных и светских, а также от имени представителей Палаты общин (…) и от имени других вельмож и влиятельных лиц из простого народа в значительном количестве». Поэтому не существовало никакой причины сомневаться в законности правящего монарха. «Тем не менее, вопреки всему, учитывая что большая часть населения недостаточно образована в области законов и обычаев страны, что способно затемнить истину и право, и что они не слишком ясно известны всему народу, отчего ставятся под сомнение и вопросы», Парламент, ради «успокоения умов, ликвидации всякой возможности сомнения и мятежных речей», утверждает «с верой и твердостью», - Ричард – «истинный и непреложный король Английского государства – и по праву кровного родства и наследования, и по праву законного избрания, посвящения и коронования». Его сын, Эдвард, принц Уэльский, является законным наследником отца, которому знать, рыцари и дворяне монаршего дома должны принести присягу в верности. Подобная настойчивость на законности титула Ричарда III могла уже сама по себе оказаться подозрительной. Желая доказать слишком многое, шли на риск разворошить сомнения. Поэтому акт «О королевском титуле» не стали помещать во главе принятых Парламентом решений. Он словно невольно проскользнул после вопросов о налогах, будто бы показывая, - вопрос улажен, хотя все перечисляемые доводы доказывали обратное. Наказание предателей Парламент также обратил внимание на урегулирование проблем, вызванных мятежом герцога Бэкингема. Имели место около десятка казней, к делу привлекли порядка сотни лиц. Парламент пополнил папку, связанную с бунтом новым актом о лишении гражданских и имущественных прав, в котором соединялись и меры подавления, и меры снисхождения. Результат не всегда был ясен в силу того, что меры по прощению оказывались согласованы после пары определенных обвинений и уже осуществленных сувереном конфискаций. Из 103 имен, процитированных в Акте о лишении гражданских и имущественных прав, 28 имен касались восстаний в Кенте и Суррее, куда входило и упоминание о Джоне Фогге. 14 имен относились к Беркширу, и здесь говорилось о сэре Уильяме Норрисе и о сэре Уильяме Стоноре. 33 имени происходило из Уилтшира, в том числе и сэр Джон Чейни. 18 имен было из Дорсета, среди них маркиз и члены семьи Кортни. Сначала конфискацию своих владений пришлось наблюдать епископам, таким как епископы Или, Солсбери и Эксетера. Кройлендская летопись с ужасом отмечала: «Состоялось столько осуждений и приговоров лордов, знати, влиятельных людей и простонародья, что подобное можно было отыскать исключительно во времена триумвирата Октавиана, Антония и Лепида». Сравнение с волной проскрипций, имевшей место в течение гражданской войны в Риме, по меньшей мере, преувеличено. Множество из обвиненных добились прощения, чаще всего в обмен на выплачиваемое семьей серебро. Месяц спустя Ричард добавил еще 8 имен из списка беглецов, укрывшихся в аббатстве Бьюли, к ряду получивших амнистию. Но суверен требовал гарантий в соответствии с системой, уже использовавшейся Эдвардом IV: выплаты ручательства либо родственниками, либо друзьями. 2 тысячи марок, к слову, потребовались для освобождения сэра Ричарда Вудвилла, равно как и Уильяма Беркли. 1 тысяча марок понадобилась в обмен на Томаса Лейкенора. 700 марок – за сэра Уильяма Найвета. Поручительство шло вместе с подписью под согласием находиться дома при наблюдении верного королю человека. Найвет также был обязан уступить 4 из своих владений. В общем счете лишь 6 из 28 человек, воспользовавшихся прощением, вернули себе ранее принадлежавшие имения. Что касается Бэкингема, горечь и обида монарха проявились во вступлении к Акту о лишении гражданских и имущественных прав, выдвинутом против Генри Стаффорда, «ранее, пользовавшегося заметной милостью, дружеским доверием и любовью короля, нашего суверена и господина, какой никакой иной подданный не пользовался от государя и вассального сеньора». Кажется, словно у Ричарда был только один друг, и этот друг его предал. Отныне король останется совершенно один и никому не сумеет довериться. Другой влиятельный бунтовщик, Генри Тюдор, пребывал вне области досягаемости, однако его матушка, Маргарита Бофор, являвшаяся чем-то вроде краеугольного камня заговора, еще оплатит последствия своих шагов. Достигнув 42 лет, вдова Эдмунда Тюдора вышла в 1472 году замуж за лорда Стенли. «Маргарита, графиня Ричмонд, матушка Генри, графа Ричмонда, основательного мятежника и предателя короля, недавно принимала участие в интриге, заговоре и совершении акта государственной измены против нашего суверена и господина короля Ричарда III путем разнообразных и меняющихся методов, в особенности, отправляя послания, письма и гарантии названному Генри, желая обеспечить ему, воодушевляя своими деяниями, приход к власти в в стране и заставить объявить войну против нашего суверена и господина…», - гласит акт Парламента. Также Маргарита «снабжала внушительными денежными вкладами как в городе Лондоне, так и в других населенных пунктах королевства тех, кто способствовал бы осуществлению вышеприведенной измены и злонамеренного проекта». Тут перечислялось больше прегрешений, чем требовалось для приказа о казни и конфискации имущества. Но подобное грозило риском подтолкнуть супруга дамы, Томаса, лорда Стенли, к бунту, но не из-за любви, само собой, а по причине соблюдения личных интересов. Согласно их брачному договору, Стенли получал круглую сумму доходов от владений своей чрезвычайно обеспеченной жены. Если бы владения Маргариты конфисковали, доходы Томаса Стенли испарились бы. Таким образом, Ричард «из особой милости и в память о свидетельствующих о добре и верности услугах, оказанных вышеозначенным Томасом, лордом Стенли, в прошлом и возможных в будущем по отношению к нашему названному суверену и господину, а также из любви и доверия, к Томасу питаемых, ради его блага откладывает и отказывается от великой кары лишения гражданских и имущественных прав по отношению к указанной графине». Последняя, однако, выходила из сложного положения не без вреда для себя. Маргарита теряла все свои титулы и имения, причем, вторые передавались в полную собственность ее супругу, что, одновременно, позволяло лишить наследства Генри Тюдора. Леди Бофор становилась абсолютно зависимой от лорда Стенли, обязанного, как уточнял Королевский Совет, «удалить от жены всех ее слуг и охранять настолько сурово, чтобы та не могла больше отправлять никаких гонцов ни к сыну, ни к друзьям, и не могла предпринимать ничего против монарха». Стенли увидел, какое возмещение ему достается за счет супруги в благодарность за «добрые и верные услуги», сводившиеся к неучастию в мятеже, что свидетельствовало о хрупкости власти Ричарда. Король был вынужден полагать – «тот, кто не против меня, тот за меня», - как заставляет его отмечать Полидор Вергилий. «Оказалось странно видеть, что Томаса Стенли не внесли в число врагов монарха на основании поступков его жены, Маргариты». Бэкингему отрубили голову, Генри Тюдор находился в изгнании, Маргарита Бофор – под суровым наблюдением. Оставалось решить особенно щекотливую проблему с четвертым бунтовщиком – Елизаветой Вудвилл, вдовой Эдварда IV. 47-летняя дама уже на протяжение 9 месяцев укрывалась со своими 5 дочерьми в убежище Вестминстерского аббатства. Пользующаяся неприкосновенностью, защищенная правом убежища, Елизавета воплощала непрекращающийся вызов в двух шагах от сердцевины власти. Подобному невыносимому положению следовало положить конец. Обе партии были готовы пойти на компромисс. Ричард не мог безгранично мириться с присутствием человека, напоминавшего всем о сомнительности его прав, а Елизавета, после краха мятежа и исчезновения сыновей, больше не имела причин оставаться в темнице. Кроме того, источники ее благосостояния оказались исчерпаны. Парламент недавно уничтожил все статьи на собственность, «присвоенную когда бы то ни было Елизавете, ранее супруге сэра Джона Грея, рыцаря, и затем заставившей называть себя королевой Англии». Итак, согласие сумели отыскать. В соответствии с ним 1 марта 1484 года Ричард в изданном заявлении обещал, «что если дочери дамы Елизаветы Грей, а именно, Елизавета, Сесиль, Анна, Екатерина и Бриджит, выйдут из убежища Вестминстерского аббатства и явятся ко мне, дабы я их направлял, учил и воспитывал, то я позабочусь, чтобы девушки находились в безопасности, не подвергались никаким нападкам ни на тело, ни на личность, подобным насилию или выпадам, противным их воле (…). Наоборот, девушки будут размещены в местах почетных и с хорошей славой (…). Я устрою брак тем из них, кто достигнет соответствующего возраста, со знатными людьми. Каждой пожалую земли и имущество стоимостью в 200 марок». Обещание звучало великодушно, и оно будет соблюдено, по меньшей мере, в основных положениях. Что до королевы Елизаветы, суверен обещал ей доход в 700 марок, то есть 466 ливров в год, сумму более чем достаточную для обеспечения даме монаршего образа жизни. Елизавета согласилась и 28 января, 8 дней спустя после завершения заседания Парламента, покинула Вестминстерское аббатство со своими 5 дочерьми. Не известно, где точно Елизавета уединилась, вероятно, в монастыре, где прожила вплоть до 1492 года, «с терпением и достойно восхищения снося все испытания», - как уверял исповедник бывшей королевы, Джон Фишер. Эта дама, честолюбивая и реалистичная до цинизма, приняла свершившееся и встала в ряды победителя, несмотря на то, что последнего считали убийцей двух ее сыновей и ответственным за казнь третьего. Она даже отправила послание следующему своему отпрыску, Томасу, маркизу Дорсету, тогда пребывавшему с Генри Тюдором в Париже, требуя от него оставить лагерь претендента на трон и стать союзником Ричарда. И действительно, Томас бежал и попытался добраться до Кале, но оказался схвачен людьми Генри Тюдора и заключен под стражу. Налоговые, судебные и экономические преобразования Парламента Сдача позиций Елизаветой и ее дочерями обратилась для Ричарда основательным облегчением. В январе-феврале 1484 года он вынудил Парламент принять примирительные меры и оказать милости, предназначенные для увеличения любви к нему как среди знати и горожан, так и среди простого народа. Впервые в истории страны эти акты Парламента были изданы на английском языке, дабы обеспечить их максимальное распространение среди населения. Особенно оценены оказались налоговые меры. В противовес привычной практике, Ричард не потребовал поднятия ни одной из податей, хотя финансовое положение отличалось драматичностью. Более того, акт устранил институт обращения к вынужденным подаркам и закладам, к знакам «благосклонности», назвав те «новейшими изобретениями, незаконными и основанными на чрезмерном вожделении, что против закона государства (…), путем которых определенное число лет подданные и общинники страны, вопреки своим воле и свободе, выплачивали огромные суммы денег, приводящие их почти к разорению». Подобное, продолжает текст, серьезно тянуло народ к «жизни в великой нищете и беде», не позволяя более платить взносы на нужды благочестия. Поэтому, «с настоящего времени подданные не будут подвержены такому грузу, вымогательству или обложению, называемым «благосклонностью», как и любому другому долгу, с ним схожему». Далее, Ричард отказался от осуществления права на опеку младших членов семей в герцогстве Ланкастерском, что позволило бы ему прежде получать доходы от сеньорий на протяжение длительного времени. Он уточнил, что принял данное решение, потому что «больше радеет об общем благе королевства и подданных, чем о личной выгоде». Другие статьи запрещали практику «личных и неизвестных инфеодаций», состоящую в продаже земли или владений без оповещения всех владельцев, которые имеют право на выставленную на поток собственность. Жертвы подобных поступков имели право требовать справедливости в течение 5 лет. Вышеописанные решения служили ответом на ходатайства, направленные подданными короля в Парламент. Некоторые из них имели целью возместить ущерб оставшимся верными монарху на протяжение восстания. Таким образом, земли получили сэр Джеймс Тирелл и виконт Ловелл, а все меры по лишению гражданских и имущественных прав и по конфискации имущества против семейства Перси оказались отменены. Удовлетворены были даже самые незначительные просьбы, такие, например, как право жителей Кройленда на область Фенских болот, на севере Кембриджшира, и на право разводить лебедей, «из чего местные обитатели извлекали часть своих доходов», но что отняли у них заседания предыдущего Парламента. Принятием вышеприведенных решений Ричард стремился показаться надежным защитником справедливости. Целых три статуса были одобрены, чтобы устранить в этой области злоупотребления. Первый касался злоупотреблений в практике тюремного заключения «из-за подозрения в государственной измене, иногда в злом умысле и столь же редко из-за смутного подозрения» и отказа в освобождении на поруки. С настоящего времени стало возможно в подобных случаях обращаться к мировому судье. Второй запрещал хранителям сеньорий вмешиваться в споры, возникшие вне области ярмарок и рынков. Третий относился к составу присяжных заседателей на судебном процессе. Этот «Акт о выборе подходящих судей» заявлял, - «ежедневно случается, что в присяжные заседатели назначают лиц бедных или не имеющих способностей, чтобы оказывать на них давление или повлиять. Поэтому теперь будет запрещено выбирать в присяжные заседатели, тех, кто не относится к числу собственников имущества, стоимостью 20 шиллингов в год и кто не отличается “добрым нравом и хорошей славой”». Шерифы, пренебрегшие рекомендуемым правилом, обязаны выплатить штраф в 40 шиллингов, а постановления, вынесенные таковым судом присяжных, подлежат отмене. Описанные преобразования, хорошо принятые простым народом, оказались, однако, опасными для Ричарда, ведь они ограничивали свободные действия (или произвол) сеньоров. Сильные мира сего усматривали тут покушение на их полномочия, отчего все меньше были склонны поддерживать короля при вероятности возникновения новых мятежей. Ричард на собственном примере осознал, что использование власти – это применение таланта канатоходца, где нельзя одержать победу без связи с сопутствующей в данную минуту силой. Вместо того, чтобы примириться с милостями по отношению к баронам королевства, Ричард сумел обеспечить себе поддержку деловых кругов, говоря по-современному, изготовителей и торговцев благами, сыграв, тем самым, на политике протекционизма и ксенофобии. Именно в этом заключался хорошо известный рецепт народной любви, использующийся во все эпохи. Парламенту, и правда, придется принять 5 статутов, целью которых было защитить английских предпринимателей от чужеземной конкуренции, осудить продажу продуктов плохого качества и ухудшение положения с нехваткой работы. Из многочисленных дорогих продуктов к ввозу запрещались такие, как ножницы, гвозди, колокола, стекла, кожаные кошельки и шелк в кружевах. Установление правил заметно ужесточилось, затронув, например, объем бочек с мальвазией, который должен был достигать 126 галлонов (около 4,5 литров), и качество деревянных луков, стратегического оружия, принесшего славу английской армии в Столетней войне, чье значение стало падать пропорционально усовершенствованию артиллерии. Статуты метили главным образом в итальянских торговцев. Тем запрещалось ввозить и продавать в Англии изготовленное на Родине оптом, а не в розницу. Итальянцам предписывалось тратить деньги, вырученные от продаж в Англии, на приобретение английских же товаров и делать это не позднее 8 месяцев после совершения выгодной сделки. Им нельзя было создавать на берегах Туманного Альбиона собственные предприятия или работать там по найму у кого-то, кроме английского хозяина. Единственное исключение составляли изготовление и ввоз книг, не испытавшие никаких ограничений. Однако строгие нормы качества стали требовать от большей части продуктов. Подобное покровительственное по сути законодательство, каким бы оторванным от действительности оно не представлялось, получило серьезное одобрение в кругах английских торговцев. Поэтому можно считать, что, по общему счету, постановления Парламента, заседавшего с января по февраль 1484 года, обратились для Ричарда в успех. В течение 27 дней заседаний собрание выполнило значительную работу, укрепившую связи между сувереном и его подданными. Недовольной осталась только высшая знать, но она не посмела выразить свои чувства сразу. Ричарду полюбилась роль монарха-законодателя. Именно тогда он собрал в Вестминстере мировых судей и начал обсуждать с ними вопросы права. Через 2 дня после роспуска Парламента, 22 февраля, суверен написал мировым судьям Уорикшира, требуя у них обратить внимание на запрос некоего Роберта Далби, «нашего бедного подданного». Иными словами, Ричард III стремился подражать в Англии Святому Людовику, исправителю ошибок, вершащему правосудие, но не сидя под дубом, а везде, где бы ни довелось появиться. Ричард умножил вмешательства в пользу настоятеля Карлайла, от которого государственная канцелярия ждала 8 ливров, в пользу хранителей Хантингтона, ради укора главного викария Эксетера, для погашения долга в 27 ливров поставщикам герцога Бэкингема, так и оставшихся после мятежа без монетки, дабы оказать помощь жителям Туикенем, дома которых сгорели, ради отправки 46 ливров в аббатство Крейк, что в Норфолке, где сгорела церковь. Также 4 ливра были посланы священнику в благодарность за его расходы в Оксфорде, 500 марок отправили канцлеру герцогства Ланкастер, а секретаря монарха, Джона Кендалла, достигли дары от господина. Список далеко не исчерпан. Предполагается, что желание свершить правосудие, демонстрируемое Ричардом в его заявлениях, не было исключительно целью пропаганды. Суверен пылал искренним, неподдельным стремлением предоставить подданным конкретную помощь, пусть даже они относились к самым скромным слоям населения. Смерть принца Уэльского: Ричард в поисках наследника, 9 апреля 1484 года Чуть погодя после роспуска Парламента Ричард отправился в путешествие в центр страны. В процессе этой новой поездки король в середине марта провел несколько дней в Кембридже, где принимал участие в обсуждениях на тему теологии, после чего остановился в Ноттингеме вместе с королевой Анной. Выбор данного города был обусловлен его расположением в центре, - Ричард ожидал высадку Генри Тюдора, но не знал, где конкретно та состоится. Сюда в середине апреля прискакал посланник из Йоркшира, чтобы сообщить суверену о смерти его единственного сына, Эдварда, принца Уэльского, случившейся 9 апреля. Для Ричарда это оказалось сразу и личной драмой, и политической катастрофой. Согласно тексту Кройлендской летописи, родители были раздавлены: «Узнав о новости в Ноттингеме (…), вы увидели бы и отца, и мать в состоянии, близком к помешательству по причине жестокой печали». Подобный тип замечания, частый в средневековых летописях, не обязательно являлся стереотипом, ничего не позволяет поставить под сомнение горе Ричарда. Принцу Уэльскому исполнилось около 10 лет. Он родился и воспитывался в Миддлхэме, получение образования мальчиком уже началось, но от содержания его сохранилось очень мало свидетельств: книга Часослова, иллюстрированный экземпляр трактата Вегеция «Краткое изложения военного дела», пожертвования крупным аббатствам Йоркшира и выезды в экипаже со служащими ему Меткалфом и Пикоком. Нам ничего не известно о личности Эдварда, на развитие которой у ребенка не хватило времени. С политической точки зрения данный уход из жизни еще серьезнее ослабил положение Ричарда III, оставшегося без прямого наследника. Разумеется, ему было всего 32 года, а его супруге – 28 лет, но, по всей вероятности, и по неясным причинам, Анна не могла больше иметь детей. Следовательно, требовалось совершить определенное назначение законного наследника из числа ближайших родственников короля. Естественным кандидатом являлся Эдвард, граф Уорик, сын Джорджа, герцога Кларенса, старшего брата Ричарда. В соответствии с логикой событий, его права на корону преобладали даже над правами Ричарда. И на первых порах выбор пал именно на Эдварда. Но он столкнулся с 2 препятствиями. С одной стороны, Кларенс утратил притязания на корону в силу Акта о лишении гражданских и имущественных прав, которому подвергся и который равно лишал их и детей герцога в соответствии с линией наследования. Но Ричард мог отменить одобренный ранее Акт, тем не менее, не имея сил ничего поделать со вторым препятствием. Эдварду было 10 лет, и мальчик страдал от умственного расстройства. Отдать королевство на откуп новому несовершеннолетию безумного монарха значило вернуть его в эпоху катастроф правления Генри VI. Монарх, как бы то ни было, сомневался на протяжение 4 месяцев прежде чем объявить о новом наследнике, Джоне де Ла Поле, графе Линкольне, сыне герцога Саффолка и Елизаветы, старшей сестры Ричарда. Это был уже 4-й из племянников, вставших на его пути. Ричарду приписывается убийство двоих, ликвидация с доски третьего из-за умственной неполноценности, и теперь он оказывается вынужден провозгласить наследником четвертого. Вынужден – это идеальный термин, подходящий, так как в нем отсутствует сердечная радость. Граф Линкольн был молодым человеком, уже женатым, и его права на корону тоже преобладали над правами дядюшки, если брать в расчет женскую линию, ведь Елизавета – матушка графа – приходилась Ричарду старшей сестрой. Это могло зародить некоторые мысли в голове юного графа, прибавив того к списку возможных заговорщиков. Поэтому суверен поставил родственника наследником косвенным образом, назначив его руководителем Совета по делам Севера, что было престижно, но настолько же стягивающим по рукам ногам, сколько почетным. Действительно, в конце апреля 1484 года Ричард III предпринял новую поездку на Север. Покинув 27 апреля Ноттингем, он проследовал через Донкастер, Понтефракт, Йорк, Миддлхэм, замок Барнард, Ньюкасл, Дарем, Риво, Скарборо, Шериф Хаттон, затем снова вернулся в Йорк, Понтефракт и Скарборо, по пути раздавая милостыню и льготы. Король пожаловал 12 марок и 6 шиллингов монахам Ричмонда на проведение 1 тысячи служб за упокой души Эдварда IV. Городу Скарборо даровал статус графства, Понтефракту – городка, что гарантировало последнему право выбирать собственного представителя для заседаний в Парламенте. Привилегии также пожаловали Халлу (сейчас Кингстон-апон-Халлу), Беверли, Ньюкаслу и, в особенности, его драгоценному городу Йорку «в память и благодарность о великом пыле и нежной привязанности, которые мы в своем сердце давно испытываем по отношению к нашим верным и добрым подданным – мэру, шерифам и жителям нашего города Йорка». Именно там в июле Ричард произвел переустройство герцогского совета, сделав его Советом по делам Севера. Это учреждение увеличило монаршую опеку над приведенными регионами до основательного руководства и владения, сократив независимость местных властителей, таких как графы Нортумберленд и Уэстморленд. Вплоть до описываемого момента герцогским советом по букве указа руководил его сын, Эдвард. Но Эдвард умер, и на место прежнего главы встал новый назначенный наследник, Джон де Ла Поль, граф Линкольн. Теперь навязанные графу Линкольну Ричардом правила не оставляли молодому человеку никакой свободы для движений, и скоро стало понятно, - его назначение осуществилось больше из-за желания надзора, чем из-за оказываемого доверия. Граф де Ла Поль должен был постоянно проживать в крепости Сандал, его решения принимались, проходя одобрение и подпись Королевского Совета, а малейшие подробности повседневности регламентировались. Примером может служить «время исполнения Божественной мессы, совершения трапезы, отхода ко сну и пробуждения, а также запирания дверей», приуроченное «к соответствующим часам». В процессе принятия пищи ключи от дверей находились у казначея, и никто из служителей не мог войти или выйти без его разрешения. Под контроль равно попали доставляемые в цитадель продукты. У каждого имелось предназначеное ему за столом место: за одним столом сидели Линкольн и лорд Морли. За другим – члены Совета по делам Севера. За третьим – дети. Почти невозможно протянуть еще дальше степень недоверия по отношению к назначенному наследнику. Дьявольский круг заговоров и подавляющих их обузданий, июль-декабрь 1484 года В действительности Ричард сомневался в каждом, и он был в этом прав. На протяжение лета раскрылись новые клубки интриг. Некий Джеймс Ньюнхэм «признался в великих изменах, задуманных как им, так и другими», и 6 июля из Скарборо Ричард потребовал в письме у лорда Скроупа и у комиссии из 7 представителей «собраться, выслушать и рассудить по вопросу о вышеуказанной измене, вынеся приговор и определив наказание виновным в соответствии с нанесенными ими оскорблениями». Несколькими днями позже он опять повелел лорду Скроупу, мэру Эксетера, осведомиться об измене Ричарда Эджкомба, Джона Ленна и нескольких других, отправлявших деньги, олово и ткань на финансирование и поддержку мятежников в Бретани. Эджкомбу даже удалось, несмотря ни на что, к ним примкнуть. К середине июля оказалось раскрыто дело гораздо серьезнее, главными действующими лицами в котором выступили Джон Турбервиль и Уильям Коллингборн. О первом почти ничего не известно, но второй был дворянином из Уилтшира, служившим в доме матушки суверена, Сесиль. Ричард освободил его от обязанностей в июне. Обвинительный акт, выдвинутый против них гласит, - 18 июля в Лондоне Коллингборн «собрал других изменников и бунтовщиков, придумал и подготовил гибель короля на войне, восстание и распри между монархом и его подданными». В действительности, в обвинении насчитывалось две части. С одной стороны, Коллингборн вывесил на дверях собора Святого Павла мятежный пасквиль, «содержащий возмущения, бунтовские речи и призывы к совершению измены (…), дабы подтолкнуть подданных суверена, их прочитавших и осознавших, к восстанию и объявлению войны своему господину королю вопреки присяге на верность и с целью окончательного ниспровержения суверена и короля и подрыва основ английского государства». Большая летопись приводит две строчки из одного из пасквилей: Кот, Мышь, наш верный Ловелл Пес Власть в Англии забрали, что Вепрю Бог принес. Это могло показаться безобидным. Но на деле намек представлялся чрезвычайно оскорбительным. Каждый был в состоянии понять, что Кот являлся сэром Уильямом Кэтсби, Мышь – сэром Ричардом Рэтклифом, Пес – виконтом Ловеллом, а Вепрь – Ричардом III, чьей эмблемой служил белый вепрь. Автор выдвигал предположение, что суверен находится под влиянием своих советников и действует в качестве марионетки, которой его окружение управляет. Милости, оказываемые трем приближенным, и правда, казались выходящими за рамки. Кэтсби получил земли в Лондоне, в Уорикшире, в Лестершире и в Нортхэмптоншире, приносящие ему в год 273 ливра. Кроме того, он служил управителем или бейлифом аббатства Святой Девы Марии, что в Комбе и в Пегаме, хранителем имения лорда Дадли в Регби, а также пользовался вознаграждениями лорда Стенли за оказываемые тому различные услуги. Рэтклиф являлся канцлером Палаты шахматной доски (министерства финансов), выступающим (спикером) от Парламента и получил земли, приносящие в год 666 фунтов стерлингов, 13 су и 4 денье. Ловелл, разменявший третий десяток, был младшим сыном оруженосца из Камберленда. Он служил дворецким и камергером королевского дома, получая от пожалованных земель годовой доход в 400 ливров, а от ренты, в общей сумме, 64 ливра в год. С точки зрения знати подобные распределения имущества казались скандальными, поэтому она обвиняла суверена в растрате доходов казны в пользу его любимцев, что было совсем не безосновательно. К примеру, герцог Норфолк в феврале 1485 года получит 35 сеньорий и имений, а его сын, в августе 1484 года, годовое содержание размером в 1 100 ливров из доходов герцогства Корнуолл. Такова оказалась цена сохранения верности этих влиятельных господ. И в процитированных пасквилях Ричард обвинялся в проявлении слабости в качестве короля, подчиняющегося приближенным, «откармливаемым» за счет имущенства государственной казны. Второй аспект заговора Коллингборна представлялся еще опаснее. Он обвинялся «заодно с другими лживыми изменниками суверену в коварно и предательски замысленном и организованном убийстве и ниспровержения суверена и короля и подрыве основ английского государства», отправив некоего Томаса Йета в Бретань, «для поддержания связи с Генри, называющим себя графом Ричмондом, и с Томасом, прежде маркизом Дорсетом, а также с Джоном Чейни, оруженосцем, и остальными предателями, бунтовщиками и великими врагами господина короля», дабы подготовить их возвращение в Англию 11 октября. В порту Пул Коллингборн ожидал бы соратников «с населением государства, чтобы совершить восстание и начать войну против монарха». Более того, «они потребовали от Джона Чейни поехать к королю Франции и рассказать ему о произошедшем обмане его посланников, рассказать, что король Англии не станет выполнять данных им обещаний и отодвинет войну между ними с зимы до весны, чтобы суметь произвести организацию войск. Равно Чейни следовало посоветовать королю Франции помочь мятежникам». Находившиеся в активном розыске Турбервиль и Коллингборн скоро были задержаны и в ноябре предстали перед судом в Зале Гильдий, состоящим из комиссии в лице герцогов Норфолка и Саффолка, графов Ноттингема и Суррея, виконтов Ловелла и Лайля, трех баронов и четырех судей Королевской скамьи. Турбервиль оказался осужден на тюремное заключение. Коллингборна казнили на Тауэрском холме, перед крепостью. Его обвинили в совершении государственной измены и подвергли обычной в подобных случаях жестокости. Несчастному вспороли живот, «оттуда вырвали кишки и сожгли на глазах у владельца, но тот оставался жить, пока рука палача не проникла вглубь его тела, и тогда осужденный произнес: “О, Господи Иисусе, новые неприятности!” и скончался», - сообщает летописец Роберт Фабиан. Коллингборну сразу отрубили голову, а тело разделили на 4 части, дабы «поместить там, где решит король». Образцовая кара изменника не отвадила, несмотря ни на что, других заговорщиков интриговать против Ричарда в продолжение все того же ноября. Бунт грандиозного размаха был подготовлен в Эссексе, в Колчестере. Им руководили Джон Райсли, Уильям Коук, сэр Уильям Брендон и его сыновья, которые тайно собирали в Лондоне денежные средства, чтобы организовать восстание и присоединиться к Генри Тюдору во Франции. Мятеж распространился на Хертфордшир, где задержали Роберта Клиффорда, но потом того простили при условии службы при суверене осведомителем. Движение также сохраняло связи с графом Оксфордом, недавно сбежавшим из крепости Гам, что на территории Кале, равно ради присоединения к Генри Тюдору. Осознавая опасность, Ричард 4 ноября оставил Ноттингем, намереваясь вернуться в Лондон, а затем двинуться на побережье Кента. Сначала он задержался в Дартфорде, после совершил остановку в замке Рочестер, и уже 17 ноября добрался до Кентербери. В тот же день один из рыцарей дома монарха, сэр Гилберт Дебенхэм во главе небольшой вооруженной группы вторгся в жилище мятежника, Уильяма Брэндона, в Саутуорке, и захватил там 100 ливров. Два месяца спустя Дебенхэм снова по собственной инициативе напал на имущество Томаса Фастольфа. Подобный вид действий демонстрирует, - Ричард был вынужден терпеть настоящие примеры разбоя, чтобы сражаться против очагов восстания. Его подручные люди безнадзорно пользовались создавшимся положением с целью незаконно завладеть имуществом бунтовщиков и вынудить последних тревожиться, провозглашая себя агентами короля и удовлетворяя личные потребности мести. История с Дебенхэмом, которого Ричард также отправлял на защиту порта Харвич «для сохранения вышеназванного города и сопротивления мятежникам, если они там высадятся», на деле оказывается совершенно не единичной. Некий Уильям Финч, находившийся на службе у Роберта Мортона, позднее пожаловался, что был «не только избит и изувечен, (…) как можно увидеть по его рукам и другим частям тела, но равно и лишен того, что имел (…) из-за чего оказался серьезно обнищавшим и впавшим в долги». Ричард, круг верных сторонников которого не прекращал сужаться, был вынужден позволить таким подручным свободу действий, пусть она и вступала в противоречие с его основными постулатами о правосудии и подрывала любовь к нему у населения. Решение шотландской проблемы (сентябрь 1484 года) Помимо роста числа заговоров и восстаний представлялось, что центральная проблема все же – это Генри Тюдор. Отныне для всех недовольных точкой притяжения был он. И усилия Ричарда III сосредоточились также на данном объекте. Ликвидация Тюдора являлась обязательным условием для обеспечения порядка, спокойствия и процветания страны. Противостояние на расстоянии между двумя мужчинами заняло весь 1484 год. Это противостояние развернулось в самом масштабном и сложном контексте европейской дипломатии. Договоры, союзы, заключения перемирий и соглашений - стали гораздо хрупче и уязвимей из-за политической нестабильности, понемногу воцарявшейся уже во всей Европе. В Шотландии король Яков III сталкивался с постоянным сопротивлением знати. Два представителя шотландского возмущенного дворянства, герцог Олбани и граф Дуглас, находились в Англии, откуда пытались отправить группы для свержения Якова, крайне ослабленного непрекращающимися морскими боями с англичанами. Правительство Франции тоже испытывало недостаток сил. Юный суверен, Карл VIII был еще несовершеннолетним, поэтому аристократические кланы спорили друг с другом, - кто из них возглавит институт регентства, доверенный Анне де Боже, сестре монарха и ее супругу, кто из них встанет за штурвал назначенного в январе 1484 года Генеральными штатами Совета? Людовик, герцог Орлеанский, троюродный брат короля и наследник короны, объявил регентству открытую войну. В своей битве он вступил в союз с герцогом Бретани, Франциском II, подавленным происходящими событиями. Больной и изнуренный жизнью в разврате, он предоставил властные полномочия казначею, Пьеру Ландуа, ненавидимому знатью и пропагандирующему союз с Англией против Франции. Со стороны Бургундии и Священной Римской империи это казалось не легче. Максимилиан, сын императора, сумевший вернуть часть земель тестя, герцога Бургундского Карла Смелого, пребывал в распрях с производящими ткань городами Фландрии. Он стремился заключить союз против Франции с Ричардом III и Франциском II. Еще дальше, в Испании, Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский сосредоточили силы на отвоевании мусульманского государства – Гранадского эмирата, поэтому равно думали о союзе с Ричардом, который позволили бы держать Францию на почтительном расстоянии. Договор о дружбе был заключен между Англией и Португалией в июне 1484 года. Италия продолжала оставаться раздробленной. Художественное Возрождение и движение гуманизма пребывали на подъеме, хотя вокруг не прекращались постоянные войны между Миланом, Генуей, Венецией, Флоренцией, Неаполем и Папой Римским. Последний, Сикст IV, в поражающем воображение масштабе практиковавший непотизм (предоставление привилегий родственникам), скончался 12 августа 1484 года. Он успел вновь ввести в Испании инквизицию, доверенную рукам Томазо Торквемады. Его наследник, Иннокентий VIII, избранный 29 августа, станет истребителем ведьм, выпустив в 1484 же году буллу «Всеми силами души». Подводя итог, можно сказать, - у Рима имелись иные занятия, нежели ссоры Ричарда III с Генри Тюдором. Проведение последовательной линии внешней политики в столь меняющейся обстановке, нестабильной и непредсказуемой, являлось задачей опасной. Ричард III старался, прежде всего, решить проблему с Шотландией, чтобы устранить опасность, постоянно угрожающую ему со стороны северной границы. Начиная с февраля, он предупреждал английских дворян, что им следует «приготовиться лично послужить нам в этом путешествии, сопровождая снаряженными на войну в меру ваших способностей». Яков III тоже подготовился к столкновению, вызвав к себе войска и спланировав нападение на Данбар, что вынудило Ричарда послать 4 корабля для защиты указанного передового пункта на восточном побережье Шотландии. Обе противоборствующие державы грезили либо о нейтралитете Франции, либо о союзе с ней. 11 марта Ричард написал Карлу VIII, намереваясь заключить перемирие, а уже 13 марта Яков III принимал французское посольство с которым подписал соглашение, обновляющее «Старый Союз» и предусматривающее взаимную помощь в случае английского нападения. Более того, правительство Карла VIII отправило в Бретань делегацию, чтобы попросить у Франциска II снарядить флот для высадки в Англии Генри Тюдора. С этой целью несколько кораблей собрались в Бресте, Морле и Сент-Поль-де-Леоне с 900 солдат на борту. Ричард III расценил угрозу как крайне серьезную и поторопился обеспечить себя верностью знати, увеличив пожалования ей. Покупка преданности позволяла временно заручиться поддержкой значительных лиц, но данное средство очень дорого стоило. Удалось подсчитать, - десяток распределенных содержаний приравнивался в год к 1 тысяче ливров. Доходы крупных сеньорий Севера сильно отличались друг от друга: 400 ливров в Миддлхэме, 350 ливров в Шериф Хаттоне и 143 ливра в замке Барнард. Опасность со стороны Бретани скоро оказалась устранена благодаря казначею Пьеру Ландуа. В начале июня бретонская делегация встретилась с Ричардом в Понтефракте, а 8 июня было заключено перемирие, протяженность которого определялась до апреля 1485 года. Договор подразумевал даже тайную статью. В соответствии с ней Ландуа обязывался сохранять при Генри Тюдоре надежную охрану. В обмен Ричард послал бы в Бретань 1 тысячу лучников на случай нападения на Францию и обещал бретонцам распределить среди них имущество мятежников. Принялись уже собирать лучников, расквартированных под командованием лорда Поуиса в Саутхэмптоне. Тем не менее, экспедиция продвинулась не дальше направленной бретонцами против англичан. Положа руку на сердце, приходится признать, каждый преследовал свою конкретную цель, и союзы, вызванные стечением обстоятельств, не переставали как заключаться, так и расторгаться. В июне и июле вражда между англичанами, шотландцами и французами распространилась на морские просторы. Ричард III лично занялся постройкой кораблей и их снаряжением. Разместившись в Скарборо, он следил за качеством судов и свойствами их экипажей. Не исключено, что он сам мог участвовать в нескольких вылазках. По крайней мере, о таком позволяет поразмыслить Кройлендская летопись, заявляющая, - «суверен одержал великую победу над шотландцами». Ричард повелел подвезти орудия, в особенности пушки. Он стал первым английским монархом, признавшим подлинную важность подобных механизмов. Их первые образцы, используемые на протяжение более, чем столетия, в процессе Столетней войны не переставали усовершенствовать, но еще часто в кругах рыцарства подвергали презрению. Да, технологии, касающиеся сплавов металлов и состава пороха оставляли желать лучшего. В 1460 году король Шотландии, Яков II, оказался убит при осаде Роксбурга взрывом одной из принадлежащих ему пушек. В первые месяцы 1484 года Ричард устроил арсенал артиллерии в стенах лондонского Тауэра. Он поставил туда на службу фламандских специалистов, таких как Патрик де Ла Мот, назначенный главным пушечником и основным руководителем всех королевских пушек, пушечники Гланд, Пиро и Теобальд Феррон. Английский пушечник Уильям Неле ежедневно и до конца жизни получал за работу в Тауэре и других местах содержание в 6 денье. Роджер Бикли должен был нанимать плотников и извозчиков, чтобы собрать «пушки и необходимое снаряжение в соответствии с указом суверена». Последний равно приобрел 20 пушек и 2 серпантины (орудия, устанавливавшихся на лафетах и оборудованных механизмами для изменения угла наклона ствола) за 24 ливра. Артиллерийский парк Ричарда не достигал по мощности, без всяких сомнений, уровня имевшегося у короля Франции и получившего развитие при Карле VII стараниями братьев Бюро. Однако он точно превосходил существующий у любого влиятельного английского барона, пугая своей действенностью, особенно, в случае осады. Равно Ричард поднимал войска, прибегая к средству одновременно и более свежему, чем метод отступных (он использовал вид договора с главой банды или с вельможей, зафиксированный на пергаменте, разделенном пополам зубцами пилы между двумя партнерами и хранимый ими), и более архаичному, чем комиссия по использованию созванных. Суверен назначал комиссаров, ответственных за сбор в каждом графстве феодальных податей. Их перечень довольно информативен: туда попали те же имена, что фигурировали среди небольшой группы верных сторонников Ричарда, обнаруживающиеся в рассказе обо всех задачах, поручаемых доверенным людям. Это подтверждает чрезвычайную ограниченность королевского кружка, включающего в себя Рэтклифа, Скроупа из Болтона, Джарваза Клифтона, Линкольна и Нортумберленда на севере, Кэтсби, Ловелла, Констебла – в Мидлендсе, Норфолка, Суррея, Роберта Перси и графа Арундела – на юго-востоке, Тирелла и Хаддлстона в Уэльсе. В Чешире и в Ланкашире феодальными сборами занимались братья Стенли. Военные результаты, как бы то ни было, не могли сравниться по достигнутой высоте с совершенными приготовлениями. На суше шотландские изгнанники, под предводительством Олбани и Дугласа, оказались разгромлены 22 июля при Лохмабене, что в Дамфришире. Дугласа захватили в плен и заключили под стражу, Олбани бежал во Францию. На море положение складывалось отчасти более приемлемо. Несмотря на масштабное поражение при Скарборо, когда шотландцам удалось схватить 2 английских капитанов, жители Туманного Альбиона одержали важный успех и сумели обеспечить пропитанием Данбар, который так и не будет взят. Впрочем, Ричард также принял суровые меры для борьбы с пиратством, возмещая, помимо прочего, убытки чужеземным торговцам, оказавшимся жертвами английских нападений. Это позволило сделать ведущуюся через Ла Манш торговлю надежнее и безопаснее. В любом случае, король Шотландии понял, он не сможет удержаться наравне с собранной Ричардом армией, если война развернется в полном масштабе. 21 июля Яков попросил о перемирии, который Ричард оказался счастлив ему даровать, дабы сосредоточить усилия против Генри Тюдора. Содержание перемирия обсуждалось в сентябре, в процессе торжественной встречи в Ноттингеме. Яков III отправил туда пышную делегацию под руководством своего канцлера, графа Аргайла, принятого с великой роскошью 11 числа Ричардом III, окруженным своими верными и привычными сторонниками. Сначала следует упомянуть речь на латыни, произнесенную секретарем шотландского короля, Арчибальдом Уайтлоу, расцвеченную витиеватой лестью и усеянную цитатами из классической литературы. В них Ричард сравнивался с греческим героем, «в котором природа сочетала непревзойденные разум и силу». Цитируя Вергилия, он описывал вепря, символ суверена Англии, мирно блуждающим по земле: «Как реки текут к морю (…), так и дикий вепрь веселится в горах (…), делая Вашу честь, Ваше имя и Вашу славу бессмертными». Ричард добр, справедлив, верен, щедр, силен и мудр. Значит, он не способен желать ничего иного, кроме мира. Затем наступил черед приветствовать шотландцев канцлера Расселла, и к 14 числу уже можно было перейти к работе. Яков III стремился больше к окончательному мирному договору, а не к перемирию, но поставил для этого одно невыполнимое условие: возвращение Данбара и Бервика Шотландии. Пришлось удовольствоваться 3-летним перемирием, вылившимся в проект брака между Анной, племянницей Ричарда, и Яковом, герцогом Ротсеем, наследником шотландского трона. Сражение на расстоянии с Генри Тюдором Избавившись от угрозы на северной границе, Ричард мог теперь заняться Генри Тюдором. Контекст этому благоприятствовал. С 8 июня прекратились распри с Бретанью. Герцог Франциск II предоставил управление государством своему казначею, Пьеру Ландуа. Тот находился в контакте с Максимилианом и с герцогом Людовиком Орлеанским, который во Франции пытался низвергнуть правление регентши Анны де Боже. Ландуа, Максимилиан и Людовик Орлеанский хотели вовлечь в союз против Франции Ричарда, имея для данной цели на руках разменную монету – Генри Тюдора. Последний продолжал пребывать в Ванне, в обществе группы, насчитывающей около 400 английский изгнанников. Их присутствие начинало тяжело сказываться на финансах и на терпении бретонцев. Надменность сеньоров из Туманного Альбиона вызывала горячие стычки. В июне 1484 года герцог потратил 3 100 ливров на поддержку и оплату жилья своим беспокойным и причиняющим неудобство гостям. Кроме того, он обеспечивал ежемесячное содержание в 400 ливров маркизу Дорсету, в 200 ливров – Джону Хейлвеллу, в 100 ливров – сэру Эдварду Вудвиллу и такую же сумму – Роберту Уиллоуби. Итак, между Ричардом и Пьером Ландуа оказалась заключена сделка. Казначей будет держать Генри Тюдора под суровым надзором, прежде чем, в случае необходимости, отправить в Англию в качестве пленников. Там Тюдора казнят, в обмен на что Ричард III примет участие в войне против Франции. Впрочем, уже с 14 августа суверен начал готовить общественное настроение к неизбежному. В посланиях к офицерам и чиновникам он объявлял, что сообщает о неотвратимом нападении на Кале французов, и повелевал, чтобы каждый «лично был готов каждый день вместе с кораблями, пушками, артиллерией, оружием, довольствием и остальными необходимыми комплектующими к войне, дабы о том оповестили как в городе Кале, так и в любом другом в окрестностях Пале (территории англичан вокруг Кале)» с тем, чтобы быть способными оказать поддержку монарху. Ричард обещал даже выслать в Бретань от 4 до 6 тысяч лучников. К середине сентября Ричард III обязал одного из своих верных сподвижников, скорее всего, сэра Джеймса Тирелла, поехать в Ванн для обсуждения судьбы Генри Тюдора. Ловушка должна была вот-вот захлопнуться за его спиной. Но Генри уведомили об опасности при посредничестве посыльного от епископа Или, Джона Мортона, изгнанного во Фландрию, но развеявшего сгустившуюся угрозу. Тогда Генри отправил гонца ко французскому двору, в тот период размещавшемуся в долине Луары, ходатайствуя о разрешении там укрыться. Несколько дней спустя, в начале октября, Генри в сопровождении 5 слуг выехал из Ванна под предлогом поездки к другу. В соседнем лесу он переоделся в платье одного из спутников и в таком виде продолжил путь галопом в направлении Анжу, потихоньку ускользнув от высланных Пьером Ландуа по его следам преследователей. Птичка улетела, и для Ричарда это стало катастрофой. Чуть погодя Генри действительно приняли при французском дворе, хотя его друзья остались в Бретани под покровительством герцога. Франциск II обвинил во всем Ландуа, быстро оказавшегося жертвой заговора и 19 июля 1485 года казненного. Самым серьезным в глазах короля Англии было то, что Генри Тюдор стал отныне лицом, которому покровительствовал французский суверен, и собрал вокруг себя многочисленных изгнанников. Они, в свою очередь, образовали ядро возможной экспедиции на берега Туманного Альбиона, поддерживаемой Карлом VIII. Последний 4 ноября отдал распоряжения для расквартирования небольшой группы изгнанников в Сансе, где тремя столетиями ранее нашел убежище Томас Бекет, прятавшийся от гнева короля Генри II. 17 ноября Королевский Совет одобрил пособие Генри Тюдору в размере 3 тысяч турских ливров. Бегство последнего немедленно повлекло за собой как экономические, так и политические последствия. В водах Ла Манша между французами и англичанами возобновились пиратские нападения, основательно воздействующие на ход торговли. Упал уровень вывоза шерсти, особенно под давлением подрядчиков и производителей текстиля в Англии, желавших сохранить за собой труды по обработке нечесаной шерсти. К концу октября в Лондоне разразились настоящие бунты «со множеством восклицаний и грубейшим образом выражаемых жалоб». Со своей стороны купцы в Кале едва были в состоянии обеспечить себя нечесаной шерстью, продаваемой во фландрские города, а это снижало доход от взимаемых казной налогов на данный вид торговли. В то же самое время в стране нарастала нервозность, поддерживавшая в монархе заметный уровень недоверчивости. Ричард ограничил свободу передвижения многим из тех, кого подозревал в сочувствии к Тюдору. 9 октября в Эксетере были взяты под стражу трое торговцев, «которые недавно оказывали помощь восставшему против нас Роберту Уиллоуби и другим, находящимся сейчас в Бретани». Кораблям запретили покидать английские порты без удостоверения, подтверждающего, что их не станут использовать против подданных суверена. От определенных лиц требовали ручательств, связанных с ограничениями их перемещений. К их числу относились такие, как сэр Уильям Беркли и сэр Джон Феррерс, обязанные не отдаляться более, чем на милю от стен Лондона. Лорд Лайл и сэр Джеймс Лоуренс получили предписание не приближаться к вышеназванным стенам, по меньшей мере, на милю, «до тех пор, пока не услышите от нас приказ о противоположном». Судам вменили в долг наблюдать за побережьем. В качестве примера можно привести корабли Кристофера Коллинза с 200 солдат на борту, обошедшиеся казне в 129 фунтов стерлингов 4 су и 2 денье в октябре и ноябре. В начале ноября из Франции прибыла еще одна свежая плохая новость: Джон де Вер, граф Оксфорд, на протяжение 11 лет заключенный в крепость Гам из-за восстания в 1473 году на острове Сен-Мишель, ускользнул и присоединился к группе сторонников Генри Тюдора. Граф был человеком опасным. Он являлся яростным сторонником Ланкастеров и внушающим ужас полководцем, вместе с другими участвовавшем в сражении при Барнете. Окруженный славой и восхищением Джон де Вер также представлял собой личного врага Ричарда, который конфисковал у матушки Оксфорда все ее владения. Благодаря какому заблуждению столь серьезный противник содержался на континенте, в цитадели близ Кале, по меньшей мере в 5 километрах от границы с французским королевством? В Англии хватало своих крепостей с высокой степенью безопасности, не упоминая о Тауэре, чтобы поставить предел рискам побега. Впрочем, Ричард казался внезапно это осознавшим. К концу октября агенты короны сообщили монарху, что английские изгнанники из окружения Генри готовят побег графа Оксфорда, собирающегося лишь укрепить их союз. 28 октября, по горячим следам, Ричард, все еще пребывающий в Ноттингеме, отправил в Кале представителя своей палаты, Уильяма Болтона, с приказом хранителю цитадели Гам, сэру Джеймсу Блаунту, доставить к нему заключенного, послав того сначала в Дувр, где управляющий лондонского Тауэра, сэр Роберт Брекенбери возьмет Оксфорда под стражу и далее запрет в стенах столичной твердыни. Слишком поздно! Как только Болтон добрался до Гама, он обнаружил, - сбежал не один Джон де Вер, граф Оксфорд, с ним исчез стражник, Джеймс Блаунт. Тот отбыл с заключенным, оставив 73 солдат гарнизона под руководством супруги графа с напутствием сопротивляться любому виду нападений. Третий заключенный, Джон Фортескью, знаменитый юрист и человек действия, равно ускользнул с беглецами. После бегства Генри Тюдора история с Оксфордом стала для Ричарда вторым оскорблением, когда он увидел, как в течение какого-то месяца упорхнули на свободу целых две опаснейших для его власти птицы. Генри же Тюдор оказался «переполнен чрезвычайной радостью, ведь, благодаря прибытию графа Оксфорда, надеялся, что его дела теперь пойдут на улучшение», - как свидетельствует Полидор Вергилий. Оксфорд привез с собой славу и поддержку сторонников. Впрочем, с начала ноября некоторые из них готовили восстание в Эссексе, что вынудило Ричарда 2 ноября покинуть Ноттингем, дабы отправиться на побережье Кента и установить там порядок, как мы успели отметить. В то же время он послал в Гам управителя Кале, лорда Данхема, - удостовериться в качестве надзора за крепостью. Но гарнизон отказался позволить ему войти, поэтому пришлось начать осаду. Ставкой в игре являлась неприкосновенность Кале. Как бы то ни было, солдаты осажденной цитадели решили сдаться из-за данного им обещания простить как всех находящихся внутри мужчин, так и супругу графа Оксфорда. Описанный эпизод еще раз продемонстрировал, насколько положение Ричарда отличалось хрупкостью из-за измен служащих ему офицеров и чиновников. Довериться он не мог никому. Война пропаганды Ричард и Генри всецело отдались истинной войне пропаганд. В воззвании, распространенном по стране, Ричард бичевал и мятежников, и их главу, «некоего Генри, повелевающего называть его графом Ричмондом», движимого сейчас безграничным честолюбием, «кичащегося именем и титулом короля нашего Английского королевства, на что не имеет никакого права никоим образом, что каждому известно». И данный изменник получает помощь и деньги от наших извечных врагов, французов, которым готов уступить все права на корону Франции, за что сражались наши предки, отдать им Кале, Гиень и Гам. Ричард уверял соотечественников: если бунтовщики высадятся на берег, «они намерены развязать разгул самых жестоких убийств, резни, грабежей и конфискаций, уровня, никогда в христианском государстве не виданного». Страна окажется брошена в круговерть пожаров и кровопролитий. Следовательно, необходимо, «чтобы все добрые и подлинные англичане попытались любыми путями защитить себя, как и своих жен, детей, имущество и наследие от дурных намерений и заговоров, подготовленных старыми противниками королевства заодно с упомянутыми бунтовщиками ради окончательного разгрома его. Наш признанный господин, как рачительный и смелый государь, возьмет на свое Монаршее Величество обязательные усилия по сопротивлению и победе над названными врагами, мятежниками и предателями ради процветания и безопасности всех и каждого из его верных подданных». Чтобы заручиться помощью, Ричард напомнил, что исправил все допущенные оплошности и положил предел каждой из несправедливостей, которые подданные сумели донести до его сведения. Генри не стал останавливаться на подобном виде пропагандистской риторики. Он велел своим агентам распространять пасквили с поддельными известиями, оскорблениями и призывами к мятежу. Ричард встревожился. 6 декабря он написал мэру Виндзора, что «узнал, как бунтующий против нас изменник вступил теперь в союз с нашими закоренелыми врагами во Франции, задумав многочисленными и разнообразными средствами совершать подрывную деятельность в нашем королевстве, влияя на связи и единство между нашими подданными и высылая письма от восставших лиц, которые занимаются распространением небылиц, подделок и слухов». Поэтому «мы предписываем вам нуждающуюся в абсолютном исполнении задачу, - если вы узнали о подобных слухах или посланиях, провести глубокое и внимательное расследование на тему их распространителей. Когда же вы обнаружите злоумышленников, задержать тех и образцово покарать, дабы внушить страх всем остальным и ни на секунду не провалить предписанное. Вы отвечаете за это на собственные страх и риск». Понятно, что подобные слова на ветер не бросали. Особенно угрожающий тон показывал, до какой степени Ричард был встревожен. Попытки соблазнения подданных с целью завоевания их доверия провалились, настал час обратиться к убеждению страхом. Одно из пропагандистских воззваний Генри Тюдора сохранилось в Британской библиотеке. Речь идет о послании, широко разосланном по Англии, и обладающим тем же чрезмерно расширенным списком, что и созданное Ричардом. Обращаясь к своим «добрым друзьям и союзникам», автор благодарит их за намерение «поддержать меня в утверждении моих прав наследования короны» против «тирана и противоестественного убийцы, который сегодня вас угнетает». Генри представлял себя «вашим бедным изгнанным другом, готовым пересечь море с силами, что мои друзья вокруг меня собрали». Он просил верных людей в Англии присоединиться к нему в «справедливой распре» и уверял их в своей признательности. Генри впервые решил украсить себя королевским титулом, подписав приведенный документ монограммой «H.R.», вероятно, усиливая степень поддержки, оказываемой ему Карлом VIII. Французский государь был крайне заинтересован в развязывании в Англии новой династической войны. Возобновление битв Алой и Белой роз исключало всяческую угрозу вторжения англичан во Францию, а это оставляло юному монарху свободными руки для следования за мечтами о завоеваниях в Италии. Подобное также могло лишить влиятельного союзника герцога Людовика Орлеанского, возглавлявшего сопротивление аристократов регентству Анны де Боже. Карл VIII, впрочем, написал в послании от 3 ноября, что Генри Тюдор намерен «вернуть себе Английское королевство, отвоевав его у врагов Франции». Но он представил претендента на корону в качестве младшего сына Генри VI, и эта грубейшая ошибка демонстрировала, до какой степени Карл не разбирался в европейских проблемах и как безразличен он был к битве между Ричардом и Генри. Все, на что рассчитывал француз, это сражающиеся друг с другом англичане. Правда и французы находились почти в той же самой точке. Людовик Орлеанский заключил союз с Максимилианом и Франциском II, герцогом Бретани, согласившимся продлить перемирие с Англией до 1492 года. Такой поворот не способствовал успеху дела Генри Тюдора, нуждавшегося в любой возможной поддержке со стороны Карла VIII. Тем не менее, Тюдор продолжал доверять французам, ведь число присоединившихся к его делу не прекращало умножаться. Весомые подкрепления пересекали Ла Манш и придавали мощь небольшой группе изгнанников, подобных Джону Мортимеру, королевскому оруженосцу, и Уильяму Беркли из Беверстона. Остальные высылали Генри деньги и оружие. Ричарду было из-за чего тревожиться. Одной из недавно совершенных измен стала измена Питера Куртси, хранителя большого гардероба, укрывшегося в убежище. Беспокойство суверена выросло до уровня перерождения в настоящую одержимость. Из опасений мятежей в ней, Ричард поменял состав всего находившегося в Гиени гарнизона по причине расположения города в 3 километрах от Гама. Управляющий ею лорд Маунтджой, которому монарх не доверял, так как Джеймс Блаунт приходился ему братом, должен был уступить свое место сэру Джеймсу Тиреллу. Ричард отправил туда родного сына, Джона Понтефракта, предложившего прощение Блаунту и Джону Мортону, если те оставят дело Генри Тюдора. Безуспешно. Король посвятил все свое время наблюдению за передвижениями последнего, перенеся решение текущих проблем на следующий год. 5 декабря он написал в город Йорк, что не обладает даже минутой, чтобы заняться назначением туда чиновника. «По причине определенных срочных дел, мы не выслали упомянутое разрешение названному нами слуге, отложив это до Рождества». Тогда же Ричард приступил к полномасштабному разворачиванию общей мобилизации, отправив 8 декабря во все графства комиссии по использованию созванных. Он подчеркивал, - комиссары, всемерно «благодаря население за доброе расположение», обязаны проверить, дабы набранные оказались «людьми крепкими, с хорошими лошадьми и качественной упряжью, а не негодными. При помощи мудрых мер их число можно увеличить». Оружие требовалось подвергнуть проверке, как и отметить всех лордов и представителей знати, чтобы понимать, сколько их получится собрать в течение половины дня. Рождество в напряженной обстановке Как бы то ни было, следовало сохранять лицо. Приближалось Рождество, и празднования при дворе требовалось провести на высоте королевского правления, с полным спокойствием заявлявшего о контроле над создавшимся положением. Мероприятия ослепляли своим блеском: в Вестминстере друг друга сменяли пиры, балы, песни и музыка, соревнуясь с демонстрацией драгоценностей и роскошных одеяний. Но это не развеивало ощущение недоброго, отмеченного автором Кройлендской летописи: «Не следует скрывать, на протяжение рождественских праздников слишком много внимания уделяли пению, танцам и суетным обменам платьями между королевой Анной и леди Елизаветой, отличавшимися одинаковыми телосложением и ростом. Народ при виде этого перешептывался, а вельможи и святые отцы тщетно терялись в догадках». Летописец даже совершает прозрачные намеки, говоря о «неуместных явлениях», о «дурных примерах» и таинственно заявляя: «Имели место и другие происшествия, не зафиксированные в данной книге и не подходящие для приличного обсуждения». О чем шла речь? В ходе рождественских праздников самыми выделяющимися лицами были племянницы Ричарда III, дочери Эдварда IV и Елизаветы Вудвилл, особенно старшая, которую называли Елизаветой Йорк, чтобы отличать от матушки. Их присутствие связывалось с желанием суверена доказать примирение с родом Вудвиллов и лишить таким образом Генри Тюдора ожидаемой тем поддержки. Действительно, можно вспомнить, что последний обещал в канун прошлого Рождества жениться на Елизавете Йорк, как только ему удастся завладеть короной, поспособствовав воссоединению Йорков и Ланкастеров и положив этим закономерный конец войнам Алой и Белой роз. Однако сделанный выбор оспаривался многочисленными сторонниками Генри, убежденными ланкастерцами. Им вторили близкие к Вудвиллам йоркисты. И те, и другие отказывались объединяться с семьей, враждебной им в течение целых 30 лет. Ричард отыскал замечательный повод для разделения противников. Пообещав прощение, он сумел собрать в своем лагере достаточно сторонников Вудвиллов. К их числу можно отнести Ричарда Вудвилла, брата королевы Елизаветы, сэра Джона Фогга, Ричарда Хаута, Роджера Токотса, Эмиаса Паулета, Уильяма Овердейла, Реджинальда Пимпа. Превращение Елизаветы Йорк в «звезду» рождественских праздников идеально вписывалось в описываемый политический маневр. Этот жест поражал намного большей яркостью, чем светловолосая и очень красивая 18-летняя барышня, притягивавшая к себе все взгляды. Девушку окружали всевозможными почестями, а королева Анна, супруга Ричарда проявляла к ней огромное участие, обе молодых женщины носили схожие одеяния, которыми обменивались от мероприятия к мероприятию. И вот тут для многих затаились зерна скандала. 28-летняя Анна была больна, и это уже оказалось не скрыть; бледная, обессиленная, она, без сомнения, много лет страдала от туберкулеза. Ее сестра, Изабелла, сгорела от той же болезни в 24 года, и каждый при дворе мог теперь видеть, - финал близок. Анна скончается 16 марта. Стали распространяться слухи. «Многие говорят, что король готовится разными способами, чтобы жениться на Елизавете, или после смерти королевы, или после развода, для которого у него достаточно причин. Он не видит иных средств укрепить свою корону и разрушить надежды соперника», - гласит Кройлендская летопись. Вступив в брак с племянницей, Ричард подорвал бы планы Генри Тюдора на примирение Йорков и Ланкастеров (От переводчика – учитывая отношение к подобным союзам в средневековом обществе, очень хочется процитировать фразу Шурика, обращенную к Ивану Васильевичу Бунше, из фильма Леонида Иовича Гайдая. О планах на брак Елизаветы можно подробно почитать у Милы Коскинен в ЖЖ «Загородный дом»). Демонстрировал ли он в обществе в процессе рождественских праздников особенный интерес к Елизавете? Неужели на это намекает летопись, говоря о «неуместных явлениях… не подходящих для приличного обсуждения»? Не известно. В подобной зловредной и ядовитой атмосфере завершился 1484 год, позволяющий предсказать мрачность следующего за ним – 1485-го. Предчувствие укрепилось еще 6 января, в период празднования Богоявления, как свидетельствует о том все та же летопись. «Пока он (Ричард) принимал участие в этих мероприятиях в большом зале с отменной пышностью, ему принесли известие от агентов на континенте. Несмотря на могущество и великолепие его государства, противники суверена планируют без малейшего сомнения высадиться в королевстве следующим летом». Летопись прибавляет: «Ничего не могло доставить ему большего удовольствия, ибо вызывало мысль, что подобное подведет черту под всеми его сомнениями и несчастьями». Ожидание затянулось, напряжение достигло пика, и следовало положить этому конец как можно скорее, встретившись в решительном сражении. Ричард вверил себя судьбе. Сомкнитесь, смело на врага вперед, Не в рай, так в ад наш тесный строй войдет. (Уильям Шекспир «Ричард III», V, 3)