Ричард Третий: проклятый король?

Глава 6. Эдвард, Джордж и Ричард Три брата для одной короны 1471-1478 годы Победоносный въезд трех братьев Йорков в Лондон 21 мая 1471 года, после одержанного ими при Тьюксбери успеха во главе нескольких тысяч солдат, стал одновременно демонстрацией и силы, и единства. Рядом с ними ехали основные сподвижники клана: герцоги Норфолк, Саффолк и Бэкингем, 6 графов, 16 баронов, «вместе с другими знатными рыцарями, оруженосцами и собранием более важных рыцарей, чем видели до этого», - писал силезский рыцарь Николас фон Поплау. После кровопролития при Тьюксбери, взятой в плен королевы Маргариты и прожившего не более нескольких часов по окончании сражения ее супруга, у Йорков больше не осталось противников, как замечает Кройлендская летопись: «При этом многие оказались поражены внезапностью и изумлением, увидев, что у них более нет врагов», а «История прибытия Эдварда IV в Англию» упоминает об уничтожении Ланкастеров: «Представляется, что каждый из их партии был навсегда ликвидирован и искоренен без надежды на восстановление». В минуту победы три брата казались создавшими единый фронт. Старший, Эдвард, молодой мужчина на третьем десятке, был королем, его слава воина находилась на пике, несмотря на рано появившийся у него лишний вес, наследие получило гарантии, ведь супруга, Елизавета Вудвилл, в прошлом году принесла мужу сына, названного тоже Эдвардом. Средний брат Джордж, герцог Кларенс, беспокойный, пустоголовый, говорливый и хвастливый, не был более, чем вторым в порядке престолонаследия. Это сильно огорчало Джорджа, но пока он держался в рамках приличия, ибо ему следовало за многое заставить себя простить, а Эдвард не спускал с него глаз. Наконец, младший, Ричард, герцог Глостер, которому уже исполнилось 19 лет. Юноша пользовался в королевстве влиянием, был главным помощником Эдварда, обязанного в большей степени молодому человеку за победы при Барнете и Тьюксбери. Являясь коннетаблем страны, он считал единственным своим моральным долгом верность брату суверену. 3 июля в Вестминстере, в обществе знатнейших вельмож государства, Ричард участвовал в оказании почестей маленькому Эдварду, его племяннику и принцу Уэльскому. Глостер признал того «законным наследником и определенным нам господином в том, что касается корон стран Англии и Франции, а также сеньории Ирландии». Ричард присягнул, - в случае, если юный Эдвард переживет своего отца, что находится в логике событий, «я приму вас и соглашусь, что вы истинный и законный король Англии (…), взяв честную и верную линию поведения во всем по отношению к вам и к вашим наследникам, как подобает преданному подданному в отношении сеньора». Несомненно, произнося эти слова, Глостер был искренен. Три брата выставляли свою сплоченность напоказ. Ричард и Джордж: ссора вокруг наследства Невиллов, 1472-1474 годы Но доброе согласие надолго не затянулось. С 1472 года Джордж с Ричардом находились в раздоре относительно наследства Создателя королей, убитого при Барнете. Два брата уже давно ругались друг с другом. Ричарду приписывали мысли, что Джордж постоянно получает больше вознаграждения, нежели он, и вечно настаивает на требуемом. Теперь же, вопреки недавно совершенной измене, суверен восстановил Кларенса во всех его владениях, включив сюда значительную часть наследства Уорика, перешедшую к его жене, Изабелле и представлявшую доход в 7 тысяч ливров. Со своей стороны Кларенса унижало лицезрение, как Глостер превратился в правую руку Эдварда, 18 мая назначившего младшего брата великим камергером, даровав ему титул, когда-то принадлежавший Ричарду Невиллу, с добавлением к этому 29 июня сеньорий Миддлхэм, Шерифф Хаттон и Пенрит. Джордж возмутился и сам добился статуса великого камергера, равно как и пожалованных Ричарду земель. Тем не менее, последний, сознавая свою растущую важность, вел себя с каждым разом независимее. В течение лета 1471 года Глостер в качестве коннетабля страны взялся за устранение лиц, рассматривавшихся совершившими измену государству. 4 июля Ричард отдал приказ о повешении Томаса Дагселла, Томаса Байлсби и Джона Блеймхолла. В конце сентября он велел отрубить голову бастарду Фальконбергу и поместить ее при входе на Лондонский мост, «на кол, где она оставалась потом еще долго», как свидетельствуют официальные документы. Дело не отличалось ясностью. После поражения организованного им нападения на Лондон Томас Фальконберг в мае скрылся в окрестностях Сэндвича. Суверен возложил на Ричарда задачу схватить его, что и было сделано, дабы потом даровать родственнику прощение. Затем Эдвард отправил бастарда Фальконберга, также под присмотром Ричарда, на север, чтобы присоединить к последним сторонникам Ланкастеров в этом регионе, пожаловав, в итоге, всем им милость суверена из династии Йорков. Согласно летописи бургундца Жана де Ваврена, Фальконберг затем вернулся на юг, где совершил «новое преступление», что стоило ему оглашенного Ричардом смертного приговора. По всей видимости, Барнет и Тьюксбери изменили Глостера, вынудив примириться с осознанием собственных важности и влияния в управлении государством. Серьезный и скрытный подросток стал мужчиной без иллюзий и сострадания, превратившись в реалестично мыслящего политика, благодаря осенившей юность скорби и созерцанию окружения, «полного шума и ярости», где не выжить, не уничтожив противников. Сильный поддержкой брата-короля, Ричард, однако, поступал все более независимо, устраняя препятствия на пути своей инициативы. Сейчас его целью являлся брак, или, что точнее, возложение длани на наследство Уорика через союз с младшей дочерью последнего, Анной. Она была юной 15-летней вдовой, муж которой, Эдвард, сын Генри VI, оказался убит в бою при Тьюксбери, в обстоятельствах непонятных и, вероятно, при действенном участии Ричарда, как нам уже продемонстрировали позднейшие источники. Тем не менее, браку между герцогом Глостером и Анной Невилл противостояли многочисленные проблемы. То, что Анна сдержанно относилась к мысли о союзе с соучастником убийства ее супруга абсолютно не представляло проблемы: никому и в голову бы не пришло поинтересоваться мнением юной дамы, тем более, что в случае заключения первого брака так не делали. Гораздо щепетильнее представлялось препятствие каноническое: Анна и Ричард приходились друг другу кузенами «в третьей и четвертой степенях родства», помимо чего они были свояком и свояченицей соответственно, - старшая сестра Анны, Изабелла, являлась супругой Джорджа Кларенса, брата Ричарда. Поэтому следовало запросить разрешение в Риме, хотя это не было проблемой, - в Вечном городе покупалось все, разрешения расходились столь же легко, сколь и индульгенции. Наконец, третье препятствие грозило оказаться значительно серьезнее. Изабелла, старшая дочь Уорика, имела право на половину благосостояния отца, но ее муж, Кларенс, желал получить богатство целиком. Дабы этого добиться, ему нужно было устранить возможность повторного брака Анны, по крайней мере, с человеком настолько влиятельным, чтобы заставить уважать права жены. Разумеется, Джордж Кларенс всеми фибрами сопротивлялся союзу Анны с Ричардом. Избегая такого поворота, он отговаривался пребыванием девушки под своим покровительством и держал ее под надзором. Проект брака с Ричардом «не согласовывался со взглядами его брата», - сообщает Кройлендская летопись, - «в связи с чем последний скрывал барышню, не позволяя герцогу узнать о ее местонахождении. Он опасался разделения состояния графа, алча их исключительно для себя, в силу прав супруги, и не стремясь уступать кому бы то ни было». Действующие лица истории оказались вовлечены в чуть ли не водевильный эпизод, отчасти разрядивший тяжелую атмосферу сложившейся к началу 1472 года обстановки. В поисках нареченной Глостер пришел искать ее в лондонский дом брата и задал Джорджу вопрос, - где сейчас Анна? Кларенс парировал, - он ничего не знает, а Ричарда это никоим образом не касается. Младший брат перевернул особняк вверх дном: напрасно. Анна, вероятно, оказалась укрыта у кого-то из верных сторонников Джорджа, близ Даугейта. Именно там Глостер отыскал Анну, переодетую в кухонную служанку: «Он обнаружил юную леди в одном из населенных пунктов Лондона, облаченную в одежду кухонной девушки, и отвез ее в убежище Святого Мартина», - как свидетельствует Кройлендская летопись, то есть Святого Мартина Великого, что между Залом Гильдий и собором Святого Павла. Эдвард попытался установить согласие между братьями. В конце концов, Джордж Кларенс согласился на союз, но при следующих условиях: он получит титул графа Уорика и графа Солсбери, как и должность главного камергера Англии, принадлежавшую прежде Ричарду, и станет пользоваться имуществом Невиллов на западе страны. Ричард сохранял сеньории Миддлхэм и Шерифф Хаттон, как и другие земли в Йоркшире. Также он получал должность хранителя монарших лесов со стороны реки Трент. Найденный компромисс не удовлетворил двух братьев по-настоящему, но им пришлось на нем остановиться. Ричард женился на Анне, даже не дождавшись церковного разрешения, прибывшего в апреле 1472 года, и юная пара уехала в мрачный замок Миддлхэм, уже родной супругам, ведь они провели там часть своего детства. В Миддлхэме появится на свет в 1473 году сын Ричарда и Анны, окрещенный Эдвардом. У состоявшегося согласия была жертва: графиня Уорик, Анна, вдова Создателя королей, полностью лишенная имущества мужа, несмотря на ее обращение к Парламенту. Более того, законность владения наследством Невиллов Джорджем Кларенсом и Ричардом оставалось довольно хрупкой. Она основывалась на пожаловании суверена, а пожалование всегда подлежало отозванию. Братья предпочли бы получить состояние Уорика в связи с наследованием, что стало бы законной гарантией, не подвергающейся отмене, кроме как в случае лишения гражданских и имущественных прав по обвинению в государственной измене. В текущем положении все опиралось на то, что не окажись у Ричарда Невилла всего двух дочерей, его богатство должно было перейти к младшему брату, Джону, маркизу Монтегю, и потомкам последнего, то есть, к Джорджу, герцогу Бедфорду, родившемуся в 1465 году. Если герцог умрет, не оставив наследников, имущество переместится к дядюшке графа Уорика, еще одному Джорджу, лорду Латимеру и его потомкам. Если герцог Бедфорд подарит жизнь детям, то в силу придется вступить лишению их наследства в пользу Изабеллы и Анны. Следовательно, Кларенс и Глостер оказывались крайне заинтересованы в наличии у Бедфорда потомков мужского пола. Но это уже от них не зависело. В настоящий момент требовалось совершить уступку по вопросу брака брата, и Джордж Кларенс возобновил свою запутанную деятельность, пустившись в новые опасные хитросплетения. Он поддерживал связь с Джорджем Невиллом, архиепископом Йорка, в свою очередь, сохранившим взаимоотношения с графом Оксфордом. Последний, при помощи Людовика XI, пересек с небольшой флотилией Ла Манш и высадился в Кале, как и на английских берегах, в частности, в Эссексе, 28 мая 1473 года. Граф взял на себя смелость представлять интересы Ланкастеров, и, благодаря подобному позиционированию, был сочтен Эдвардом изменником. Но Кларенс, являвшийся лишь третьим по линии наследования Йорков после Эдварда-отца и Эдварда-сына, вдруг увидел, что он первый по линии наследования Ланкастеров, ибо Генри VI с сыном погибли. Король Эдвард IV и его брат, Ричард Глостер, опасались Джорджа Кларенса. В апреле 1473 года суверен приказал задержать архиепископа Йорка, отправив того в темницу замка Гам, близ Кале, сделав тем самым Кларенсу предупреждение. Со своей стороны Ричард стремился объединить семью Невиллов подходящими к положению милосердными мерами: он добился от монарха, чтобы тот позволил графине Уорик, вдове Создателя королей, покинуть аббатство Болье, находящееся рядом с Саутхэмптоном, где Анна Невилл-старшая пользовалась после Тьюксбери правом убежища. Глостер послал к теще одного из своих сподвижников, сэра Джеймса Тирелла, сопроводившего даму на север страны. Именно там отныне будет ее дом. Графиня приходилась тещей не только Ричарду, но и Джорджу, и последний боялся, как бы родственнице не вернули часть наследия ее супруга. Более того, Ричард добился освобождения архиепископа Йорка, деверя графини, заслужив этим признательность рода Невиллов, на которых Джордж уже полагаться не мог. Граф Оксфорд продолжил набеги в течение всего 1473 года. В конце сентября он завладел даже горой Сент-Мишель, на южном побережье Корнуолла, защищенной укреплениями скалой, на которой надеялся получить поддержку Людовика XI и откуда хотел поднять на мятеж целый регион. У него не вышло ни того, ни другого, поэтому в феврале 1474 года пришлось уходить назад. Согласно письмам Джона Пастона, Кларенс старался воспользоваться развернувшимися на юго-западе государства событиями, дабы «разрешить счеты с герцогом Глостером, но король пожелал показать, что он сильнее этих двоих, и вмешался. Некоторые полагали, - тут есть еще что-то, и где-то готовится измена; не знаю, что с нами дальше будет». Пастон намекает на слухи, в соответствии с которыми Джордж приглядывался к короне. Тем не менее, поражение Оксфорда заставило его отказаться от своих планов. Возвращая к жизни взаимопонимание между братьями, Эдвард весной 1474 года заставил Парламент принять акт, определенно устанавливающий вопрос с наследством Уорика. Графиня теряла все права, а ее имущество делилось между дочерьми, Изабеллой и Анной, и соответственно, их мужьями, Кларенсом и Глостером. Король лично осуществил в июле раздел, подтвержденный Парламентом в феврале 1475 года. Ричард, как прежде, сохранял Миддлхэм, Шерифф Хаттон и земли Йоркшира, Кларенс получал территории на западе страны, усадьбу Клаверинг в Эссексе и графский дом в Лондоне. Ричард в Миддлхэме: господин севера Начиная с 1471 года, Ричард жил, в основном, в замке Миддлхэм, в Йоркшире, среди земель, холмов и долин, пейзаж которых полностью отвечал его суровому нраву. Властвуя на севере, он был чрезвычайно привязан к этому региону, в котором провел значительную часть детства и отрочества. Итальянец Доминико Манчини, находившийся в Англии в 1482 году, свидетельствует, насколько большой любовью пользовался герцог в Йоркшире. «Он редко уезжал ко двору. Напротив, оставался на своих землях и завоевывал верность местных жителей милостями и справедливостью. Добрая слава о личной жизни и общественных деяниях привлекали к нему уважение и почтение чужеземцев. Репутация как военного была такова, что всякий раз при необходимости предпринять сложный и опасный маневр, доверялись его руководству и приказам. Подобными поступками Ричард заручился благоволением народа и избегал ревности со стороны королевы, от которой держался на расстоянии». На протяжение всего этого периода Ричард действительно совершал только краткие и редкие поездки в Лондон, главным образом, во время заседаний Парламента. Между 1477 и 1481 годами герцог лишь 2 раза там появлялся. В первый раз – летом 1480 года для встречи с сестрой, Маргаритой Бургундской. Во второй – весной 1481 года для беседы с Эдвардом на тему войны в Шотландии. Но Глостер много путешествовал по северу, приводя в порядок проблемы, возникающие на местах, а в 1475 году он принимал участие в походе во Францию, как мы еще увидим. В подобных условиях он не мог лично исполнять задачи, связанные с официальными должностями государственного уровня, коннетабля и адмирала Англии. Поэтому Ричард перепоручил их квалифицированным юристам, таким как Уильям Годьер и доктор права, мастер Джон Алейн, называемым «наместниками или комиссарами» герцога Глостера. Наконец, Ричард добросовестно и даже с жаром осуществлял функции господина севера. В качестве интенданта (правителя провинции) герцогства Ланкастер, на севере от Трента, он часто навещал крепость Понтефракт, где занимался административными и юридическими вопросами. В качестве хранителя западной Марки герцог внимательно следил за границей с Шотландией, наблюдая за поддержанием в надлежащем виде укреплений и решая возникающие там регулярно споры и протесты. Созываемый Глостером Совет был одновременно двором правосудия и воззваний для ходатайств, посылаемых к нему простыми людьми. При выполнении обязанностей Ричарда окружали советники, являвшиеся также близкими ему товарищами, соратниками и, можно сказать, вершителями его воли. Ими выступали юристы: лорд Скроуп из Болтона, барон Грейстоук, сэр Френсис Ловелл, друг детства, сэр Джеймс Харрингтон, сэр Уильям Парр, сэр Ричард Нел, Ричард Пиготт, Майлс Меткалф. Кроме того, были и помощники, осуществлявшие все виды задач: сэр Джеймс Тирелл, сэр Ральф Эшштон, Ричард Рэтклиф. Секретарем герцога служил Джон Кендалл. Глостер совершенно точно собирался стать для севера бесспорным представителем власти. Но у него был соперник в лице Генри Перси, графа Нортумберленда. В течение столетий семейство Перси правило на севере, почти самостоятельно контролируя эти необъятные и суровые края, граничащие с Шотландией. Разделение полномочий между Ричардом и Генри оказалось ясно установлено не до конца, и в 1473 году разразился кризис. Герцог вызвал среди числа держателей или клиентов некоего Ричарда Норсборо, арендатора из герцогства Ланкастер, зависящего от Генри Перси, тот воспротивился. Суверен дал знать, что ожидает обоих 12 мая в Ноттингеме, где и произошло заключение согласия. В соответствии с ним, граф Нортумберленд признавал превосходство герцога Глостера, он называл себя «верным слугой вышеупомянутого герцога, являющегося его добрым и преданным господином. Граф исполнял служебные обязанности по отношению к герцогу во всех юридических и беспристрастных вопросах, когда бы последний к нему не обратился». Со своей стороны Ричард обещал Генри быть «добрым и преданным господином во все времена и поддерживать его в принадлежащих ему правах против кого бы то ни случилось». Описанное согласие окажется переписано в форме отступного устава, от которого в 1474 году каждый сохранит по половинке. На основе данного документа ясно утверждалось превосходство Ричарда, а Генри превращался в почти вассальную фигуру, чему станет подчиняться, пока соотношение сил не прекратит быть для него невыгодным. Вплоть до 1485 года вельможи вместе начнут заниматься управлением севером. Таким образом, из 12 йоркширских шерифов 6 оказывались арендаторами Ричарда, и 4 – арендаторами Генри. Когда в регионе обнаружили существование залежей серебра, их разработку поделили пополам. Влияние Ричарда на север равно основывалось на плотной сети личной клиентеллы, гарантированной выплатой отступных. Среди этой группы верных были отмечены Хэмфри, лорд Дакр из Гисланда, Генри, лорд Фитцхью из Рейвенсуорта, Ральф, лорд Грейстоук, Джон, лорд Скроуп из Болтона, Томас, лорд Скроуп из Мешема, чья матушка доверила сына в июне 1476 года добрым заботам герцога Глостера, дабы тот «целиком находился под его воздействием и руководством». В 1475 году Ральф, лорд Невилл, облачился, как подобает рыцарю, прежде чем поступить на службу к Глостеру. Последний обратился к нему следующим образом: «Окажите мне эту услугу, как всегда оказывали раньше». Между 1477 и 1479 годами пожилой граф Уэтморленд доверил сеньорию Рэби и множество усадеб на юго-востоке графства Дарем своему внучатому племяннику, лорду Невиллу, и, так как последний служил Ричарду, тот контролировал практически все наследие Уэтморлендов, и его часто видели собирающим Совет в стенах производящего впечатления замка Рэби. Тогда же на службу к герцогу Глостеру поступил Джерард Салмен, из графства Дарем: «Я бедный джентльмен, свободный выбирать господина там, где пожелаю. После Господа и короля никого я не люблю так, как вас. Поэтому предлагаю свои услуги вашей сеньории. Если вы согласитесь меня принять, то обнаружите, что я буду предан вашим распоряжениям. Соответственно моему намерению проявлять к вам верность, прошу вашей милости наделить меня годовым доходом и обещаю постоянно возносить молитвы о сохранении вашей сеньории». В июне 1478 года сэр Джон Пилкингтон доверил сына герцогу Глостеру и лорду Гастингсу, добавив: «Я желаю дать моему господину Глостеру изумруд, оправленный золотом, за который вышеназванный господин пожалует мне 100 марок». Сэр Джон Хеннингхэм попросил о поддержке «высокостоящего и могущественного принца, моего великодушнейшего господина герцога Глостера» и пообещал «молить Господа о сохранности вашего доброго и милостивого владения». Ричард явно стремился учредить на севере подобие наполовину независимого государства. С помощью приобретений и обменов он беспрестанно увеличивал размер принадлежащих ему владений, успев положить руку на сеньории замка Барнард и Скарборо в 1474 году, Скиптона – в 1475 году и Ричмонда с Хелмсли – в 1478 году, добавив их к сеньориям Миддлхэма, Шерифф Хаттона и Пенрита. При необходимости герцог не смущался использовать силу или оказывать давление, дабы добиться желаемого. В качестве почти заключенной он держал в одной из северных крепостей тещу, Анну Невилл, вынудив ее уступить ему владения, унаследованные графиней по линии Деспенсеров. Равным образом герцога считали оказавшим давление на пожилую графиню Оксфорд, которой он угрожал отправить ее в Миддлхэм, так, что «вышеназванная дама, приняв во внимание свой почтенный возраст, продолжительность путешествия, степень холода, даже мороза, и снег, сочла, что не вынесет подобной дороги, не подвергнув жизнь опасности», решив уступить Глостеру вожделенные владения. Разумеется, монарх находился в курсе мероприятий младшего брата и его многочисленных приобретений земель бесчисленных замков, чьи зловещие развалины еще сегодня возвышаются над Йоркширом. Не собирался ли этот юноша с длинными зубами с годами обернуться новым Уориком, а значит, вероятной угрозой которой являлся его покойный тесть, Создатель королей? Как бы то ни было, Эдвард позволил событиям идти своим чередом. У него не существовало ни единой причины бояться Ричарда, который всегда доказывал образцовую верность, и чье земельное влияние на севере помогало внушать уважение шотландцам. Но суверен также помнил о безжалостном нраве брата. В 1479 году, когда сэр Джон Райсли поделился с Эдвардом намерением купить лондонский дом, являющийся частью забранного Ричардом у графини Оксфорд наследства, король посоветовал ему отказаться от данной мысли. «Вы не представляете, с кем имеете дело», - якобы уверенно сказал он Райсли. «Не затрудняйте себя покупкой этого участка, ибо так как он сейчас пребывает в собственности моего брата Глостера…то для вас окажется опасным приобретать его, равно как и сохранять, и защищать». Монарх напомнил собеседнику, как графиня «терпела принуждение и сопротивлялась уступкам и идее оставить права на вышеназванный дом». Многое раскрывает случай, сохранившийся в документе из Национальных архивов. Эдвард испытывал к Ричарду признательность за верность, но она смешивалась со смутной боязнью. Кутила и добряк на троне, не учитывая эпизод с избавлением от Ланкастеров, с некоторой тревогой наблюдал за хладнокровной решимостью младшего брата. Ричард, с точки зрения Эдварда, чересчур агрессивно вел себя по отношению к шотландцам, против которых герцог демонстративно старался развязать боевые действия, позволившие бы ему, помимо прочего, заслужить новые лавры. В 1474 году, пока Эдвард и Яков III, король Шотландии, вели переговоры о мирном договоре, герцог Глостер увеличивал провокации, захватывая шотландские корабли и не отправляя заранее обговоренной комиссии для обсуждения проблем на границе. Потребовалось, чтобы английский монарх облек своего каноника, Александра Ли, в марте 1475 года полномочиями поехать и принести извинения Якову. Параллельно Александру Ли следовало напомнить Ричарду о необходимости уважать волю суверена и вернуть корабли: «Король желает, дабы вы побеседовали с моим господином Глостером на эту тему, помня, что вышеназванное судно находится в его владении». Ясно ощущалось взаимное раздражение двух братьев. В 1480 году Ричард собрал на границе с Шотландией войска, укрепил оборонительные рубежи замка Карлайл, велел доставить к нему пушки и арбалеты и принялся вести единичные нападения на цитадель Бервик, в надежде начать настоящую войну. Осуществление цели нуждалось в одобрении брата, что умножало препятствия, особенно учитывая финансовые сложности герцога. Эдвард сократил сумму годового вознаграждения хранителю западной Марки с 2 500 до 1 тысячи ливров. В 1480 году задолженности достигли уже более 3 тысяч ливров. В марте 1482 года он удержал из полагающихся Ричарду сумм цену, которую заплатили за 1 тысячу луков, происходящих из Тауэра. Немного погодя подобное вычитание коснулось 500 колчанов для стрел. Казначею был отдан приказ «удержать в ваших руках 2 тысячи вышеназванных марок и столько же серебра, дабы возместить стоимость стрел». Ричарду пришлось опять залезать в собственный кошелек, чтобы справиться со всеми проводимыми им приготовлениями. Нападения на Бервик дорого ему обошлись в отношении расходов на лечение раненых. Приезд королевского лекаря, Уильяма Хоббса, и 8 хирургов встал Глостеру в 13 фунтов 6 су. 13 фунтов 16 су 9 денье ушло на различные лекарство «для использования вышеназванным герцогом на несомой им службе против шотландцев». Войну с Шотландией Ричард действительно смог начать лишь в апреле 1482 года. Защитник города Йорка Герцог не прекращал, наравне с другими делами, курсировать по северу, дабы заставить чтить правосудие, в том числе, в отношении простых жителей, испытывавших к нему большую признательность. Он «вершил добрый и справедивый суд для всех, кто его о том просил, богаты те оказывались или же бедны, возвышенны или скромны», - свидетельствует летописец. Особенно сильные связи поддерживал Ричард с городом Йорком, вторым в королевстве по количеству населения, насчитывавшего, может статься, 13 тысяч человек. В окруженном стенами Йорке господствующее положение занимает его выдающийся собор, Йорк Минстер, вместительный и величественный, один из прекраснейших в Европе, шедевр поздней готической архитектуры, окончательно завершенный в 1472 году. 60 церквей и находящихся внутри городской черты часовен, полтора десятка лечебниц, горделивый зал гильдий, залы торговых гильдий, среди которых присутствует зал торговцев-путешественников, монастыри и общины различных орденов, множество лавок: таким является главный город севера, управляемый мэром и собранием советников и пользующийся широким применением собственной воли, подтвержденным хартией свобод. Соединенный с морем через реку Уз, часто посещаемую ганзейцами, Йорк, со своей сотней разнообразных ремесел поддерживал активную торговлю со всеми прибрежными странами Северного моря. Ричард и Анна любили этот город, куда часто наведывались, останавливаясь в монастыре августинцев. При каждом въезде они получали подарки – рыбу, хлеб, домашнюю птицу и вино. Чета оказывалась вовлечена в городскую жизнь, принимала участие в рождественских и пасхальных процессиях, особенно в масштабном праздновании дня Тела Христова в первый четверг после Троицы, где бывала замечена в представлении чудес и театральных постановок на религиозные темы, устраиваемых гильдиями. В 1477 году герцога Глостера с супругой принимали члены уважаемой гильдии Тела Христова, что позволило совершить в соборе великолепные церемонии. Город глубоко почитал Глостера, доказав привязанность к Ричарду в декларации от октября 1477 года, сохранившейся в архивах Йорка. «Испытывая особое доверие к вашему благородному и высокому господству по сравнению со всеми прочими (…), смиренно просим о вашей высокой и доброй милости стать посредником с королем, нашим господином и сувереном… а мы, ваши скромные слуги, всегда молим благого Господа о вашем процветании». Действительно, Ричард никогда не отказывался прийти на помощь своим дорогим друзьям из Йорка, даже в самых простых вопросах. В 1475 году его вмешательство потребовалось, дабы велеть землевладельцам региона и, в особенности, епископу Дарема, снять садки, установленные на реке Уз и на других водных артериях. Эти садки захватывали огромное количество рыбы, в частности, лосося, что наносило ущерб крестьянам. В сотрудничестве с мэром города и графом Нортумберлендом герцог организовал комиссию, обязанную взять под надзор проявление уважения к такому запрету, и заверил местное самоуправление, что сделает «все возможное ради блага Йорка». В случае трудностей Глостер вмешивался незамедлительно. Так произошло в марте 1476 года, когда вместе с графом Нортумберлендом он привез 5 тысяч человек при начале разжигания мятежа солдатами, недовольными возвращением из Франции без добычи. Хотя Эдвард тогда потребовал принятия жестких мер, Ричард ходатайствовал в пользу города, добившись, чтобы монарх не отменял хартию о свободах Йорка. Признательный ему городской Совет решил, что «при въезде герцогу предоставят в благодарность за недавнее заступничество перед сувереном о подтверждении местных свобод 6 лебедей и 6 щук». Можно вспомнить и другой пример милосердия. В 1482 году, в результате схваток между городскими партиями, власти бросили в темницу несколько человек, попросив у Ричарда решить, какая тем положена мера наказания. Глостер простил смутьянов, велев их освободить. В качестве благодарности ему преподнесли дюжину кроликов, 6 фазанов, дюжину куропаток, хлеб и вино. В том же году секретарь казначейства герцога, оказавшись осмеян жителем Йорка, доставил его для наказания городским властям. Со своей стороны, местные члены Совета стали преследовать одного из горожан, позволившего себе шутить над герцогом Глостером. В 1476 году городской Совет выслал одного из служащих, Томаса Йоттена, за совершение злоупотребления. Последний воззвал о защите к графу Нортумберленду. Совет обратился к Ричарду, тот – к королю, и Эдвард подтвердил высылку Йоттена. Между городом Йорком и герцогом Глостером, казалось, царило совершенное понимание. Он мог даже вмешиваться в городские выборы по просьбе местных жителей, как это случилось в 1482 году, когда избрание Ричарда Йорка на должность мэра подверглась оспариванию его соперника, Томаса Рангвиша. Монарх приказал, чтобы результат временно заморозили, дабы специальная комиссия могла провести расследование. Тем не менее, через 2 недели Ричард добился от брата подтверждения избрания Ричарда Йорка. Представители городского самоуправления в полном составе и в алых одеяниях отправились тогда в монастырь августинцев, где находился герцог, - засвидетельствовать ему свои похвалы и благодарность сообщества. Описываемые доказательства благожелательности со стороны Ричарда, ведущего себя как господин и защитник, составляли яркий контраст с безжалостной суровостью, проявляемой им к противникам и соперникам. Великодушный к зависящим от него, Глостер считался хладнокровно избавляющимся от равных и от тех, чье могущество было способно бросить на герцога тень. В Лондоне затрагивалась тревожная сторона характера Ричарда, в Миддлхэме, в кругу верных сподвижников из Йоркшира, - он становился расслабленным и улыбающимся. Герцог вел спокойный и размеренный образ жизни, посещая владения и не чураясь участвовать в местных развлечениях и представлениях жонглеров. С супругой Анной Ричард образовывал представляющуюся единой чету, что не помешало ему, как кажется, завести несколько кратких внебрачных связей. Известны его двое незаконнорожденных детей: Джон из Понтефракта и Катерина, чьи даты рождения также покрыты для нас пеленой тайны. Как и дата появления на свет законного сына Ричарда, Эдварда. Впервые сведения о его существовании возникают случайно, в документе от 1 апреля 1477 года. Речь идет о тексте, в котором члены кембриджского Куинз-колледж, в благодарность за пожалование владений, объявили, что будут молиться за «преуспевание Ричарда, называемого герцогом Глостером, герцогини Анны, его жены, и Эдварда, графа Солсбери, их перворожденного сына, а также за всех детей, которых Господь им еще пошлет». Все, что можно об этом сказать, - наверняка, Эдвард родился до 1 апреля 1477 года и, скорее всего, после 1473 года, в замке Миддлхэм. Он умрет в возрасте 10 лет в 1484 году. У Ричарда и Анны больше детей не будет, хотя, судя по заметке в летописи Тьюксберийского аббатства, в 1476 году Анна родила маленького Джорджа, скончавшегося немного погодя после рождения. Источники молчат о чувствах Ричарда и Анны друг к другу, но, кажется, между ними господствовало настоящее взаимное доверие. Анна сопровождала супруга в некоторых поездках в Йорк и даже передавала ему часть ответственности во взаимоотношениях с городом, как свидетельствует о том документ 1475-1476 годов. Пара редко уезжала из Йоркшира, единственными поводами служили семейные события, участия в которых избежать не получалось. Это не удавалось, особенно, внутри королевских кланов. В качестве примера можно привести праздники, устроенные в Лондоне в январе 1478 года в честь заключения брака второго сына Эдварда IV, 4-летнего герцога Йорка, с 6-летней Анной Моубрей, наследницей герцога Норфолка. На протяжение недели сменяли друг друга пиры в Вестминстере и турниры, где демонстрировали свои успехи Томас Грей, маркиз Дорсет, сын королевы от первого брака, Ричард Хаут и граф Риверс. При постановке зрелищного эпизода последний, «возвышенный и вооруженный, словно белый отшельник» находился в окруженном стенами уединении, покрытом черным бархатом. Ричард не принимал участия в этих ребяческих играх испытывающей закат знати, первые места в которых основательно заняли члены семьи нелюбимой населением королевы Елизаветы Вудвилл. На пути к возобновлению Столетней войны? В 1475 году Ричарду, наконец, представилась возможность показать себя на настоящей войне против привычного противника, французов. Это было тем, на что герцог, по меньшей мере, надеялся. Действительно, еще с 1472 года, избавившись от ланкастерской угрозы, Эдвард IV грезил о возобновлении завоевания «своего» королевства, Франции, от которого ему с 1453 года не осталось ничего, кроме Кале. Речь шла не больше, не меньше, как о продолжении Столетней войны, конца чему не обнаруживалось ни в одном из мирных договоров. Ради нее требовалось образовать военный союз с зятем, герцогом Бургундским. Английское общественное мнение смотрело на предприятие благосклонно. Многие тосковали по великой эпохе битв при Креси, при Пуатье и при Азенкуре, по приключениям, по сказочной добыче, по славе и по трофеям, привозимым из Франции. Проект союза разрабатывался, начиная с 1472 года, когда в Лондоне проходили обсуждения между господином Грютюзом и Эдвардом. В 1473 году лорд Гастингс проводил переговоры сначала в Брюгге с Карлом, а затем с герцогиней Маргаритой, сестрой Эдварда, в Генте. В марте 1474 года Джон Мортон и лорд Дюрас возобновили дискуссию в Генте, после чего, в апреле, в Люксембурге, вернулись к разговору с герцогом. 22 апреля договор был готов. Мортон и Дюрас повезли его текст своему суверену, и 25 июля тот одобрил документ при проезде через английскую столицу бастарда Антуана. Лондонский договор предусматривал, что 1 июля 1475 года Эдвард IV, «король Франции и Англии» высадится на побережье первой из указанных стран с войском от 10 тысяч до 20 тысяч человек. Герцог Бургундский должен был присоединиться к нему с армией, насчитывающей 10 тысяч человек. Они победят узурпатора Людовика XI и захватят Францию. Герцог Бургундский получит в полное владение окрестности Соммы, Невера, герцогство Бар, графство Ретель, графство Шампань целиком и оставит для Эдварда свободный доступ в Реймс для церемонии помазания на правление. В просторечье подобное называют – продать шкуру медведя до его убийства. Каким образом эти монархи после жалких военных кампаний 1471-1472 годов, когда их войска месяцами топтались, осаждая убогие селения и опустошая деревни, так и не добившись решительного сражения, могли хоть на мгновение подумать, что в течение нескольких недель завоюют французское королевство? Тем более, прежде им следовало решить несколько проблем. Карл Смелый, сильнее, чем когда-либо заслуживавший такого прозвания, оказался втянут в военно-политические интриги со Священной Римской империей. С 30 июля 1474 года его армия стояла перед незначительным рейнским городком Нойсом, который не удавалось захватить, несмотря на использование для этого значительных средств. Лондонский договор предписывал начать наступление на Людовика XI «до 1 июля 1475 года». В январе, когда осада Нойса продолжалась уже на протяжение 6 месяцев, Эдвард принялся беспокоиться: будет ли его союзник готов к нужному времени? Английские посланники отправились на переговоры с Карлом, который стремился успокоиться. Минуло еще 2 месяца, а осада все еще не продвинулась ни на шаг. Лорд Дакр встретился в Генте с герцогиней Маргаритой Йорк, также, как и брат встревоженной, из-за лицезрения упрямства супруга. Эдвард теперь благосклонно смотрел на высадку в Кале. К апрелю его нетерпение возросло, и король начал серьезно сомневаться в намерениях Карла. 29 апреля он послал брата супруги, Энтони Риверса, лорда Скейлза, в Нойс для переговоров с миланским дипломатом Панигаролой, чтобы «подтолкнуть и живо надавить на господина герцога с целью снятия им этой осады и движения во Францию, ибо монарх Англии уже собирается туда и находится наготове. Иными словами, его суверен рассердится. Англичане намерены прийти во Францию с 35 тысячами или с 40 тысячами человек, не меньше». Со своей стороны Эдвард столкнулся с некоторыми трудностями по финансированию похода. Пусть общественное мнение относилось к нему великолепно, восторг заметно схлынул при необходимости платить особые пошлины, одобренные Парламентом, для снаряжения и снабжения армии. Сбор начался с 1472 года но не принес больше, чем 31 410 фунтов стерлингов 14 су и 1 денье. В 1473 году правительство объявило о еще 2 видах налогов, в размере 15 и 10 доли, рассматриваемых в качестве «добровольных» взносов от чистого сердца, но все это давало мало плодов. Новые пошлины, введенные в 1474 году, принесли 51 147 фунтов стерлингов 4 су и 7 денье, но эту сумму к дню Святого Иоанна в 1475 году собрали исключительно наполовину, остальное пришло к дню Святого Мартина (11 ноября). В итоге в казне все равно сосредоточилось 118 625 ливров, из чего следовало выдать жалованье 13 тысячам лучников, и налогоплательщики твердо надеялись, что будущее окупит их мучения. Не последним делом считалась и подготовка дипломатической почвы. Фердинанд Неаполитанский согласился, равно как сделали и герцог Урбинский, Федерико Убальди, и Франциск II, герцог Бретонский, принять участие в снабжении контингента и в проведении нападения на Нормандию. Наконец, 3 ноября 1474 года был подписан договор с Шотландией, предусматривавший грядущее бракосочетание между 10-летним принцем Яковом Шотландским и 4-летней принцессой Сесиль, дочерью Эдварда IV. Таким образом, английский суверен мог вести кампанию во Франции, не опасаясь удара в спину. Эдвард собрал в графстве Кент внушительную армию, в основном, с помощью отступных, договоров, согласно которым, значительные вельможи брали на себя обязательство снабжения конкретного личного состава посредством выплаты денежных компенсаций. К нему сейчас же устремилась знать, воодушевленная перспективой обновить совершенные в прошлом славные подвиги и привезти домой полученную с помощью грабежа и выкупов богатую добычу. Ричард и Джордж оказались не в последних рядах среди воспламенившихся, они с рвением соперничали друг с другом. Кларенс обязался снабжать 120 вооруженных солдат и 1 тысячу лучников. За Глостером, как говорили, шли 3 тысячи лучников в ливреях с его символом, белым вепрем. Выбор подобного животного мог показаться странным. Тогда как благородными считались львы, орлы, леопарды и другие когтистые создания, включая грифонов, и сеньоры с гордостью устанавливали их к себе на гербы, дикий вепрь, что демонстрирует Мишель Пастуро в своем «Средневековом бестиарии», отличался дурной репутацией. Черный, грязный, зловонный, хрюкающий, раздражительный и живущий во мраке, он вызывал всеобщее презрение. Историки задают себе вопрос о причине, толкнувшей Ричарда принять в качестве символа именно его. Шла ли речь об анаграмме, происходящей от латинского названия города Йорк, Eboracum? Или об аллюзии на легенду о Гае Уорике, в которой присутствует загадка о «сильном и мощном, как вепрь»? Животное, действительно, считалось храбрым и способным сражаться до самой смерти. Скорее всего, у объяснения существует религиозная подоплека. Герцог Глостер был особенно предан культу святого Антония. Легенда рассказывает, что тот в течение 25 лет прожил в пустыне, в обществе одного вепря. Тем временем, знать примыкала к суверену со всех сторон. Герцоги Норфолк и Саффолк каждый привели по 40 вооруженных солдат и 300 лучников, граф Нортумберленд – соответственно – 60 солдат и 350 лучников. В общем счете, явились 5 графов, 13 баронов, 150 баронетов и рыцарей, 1 500 вооруженных людей, 12 тысяч лучников, а с ними – артиллерия и оборудование для осады. В том числе, вид инженерных войск, дабы копать окопы. Они были собраны близ Кентербери. Занимающий один из первых зрительских рядов, как представитель Людовика XI, Филипп де Коммин в процессе проводимой кампании испытывал изумление: «Следует, однако, рассказать о короле Англии, который держал свою армию в Дувре, откуда собирался переправить ее морем в Кале. Армия эта была самой большой, какую только короли Англии переправляли за море, и вся состояла из конницы; по снаряжению и вооружению она была лучшей из всех, которые когда-либо вторгались во Францию, и в ней были все или почти все сеньоры Англии. Она насчитывала 1500 кавалеристов на хороших лошадях, по большей части в латах и богатых одеждах по нашей моде и с большим конным сопровождением; 15 тысяч конных лучников с луками и стрелами и множество пешей и другой прислуги, чтобы ставить палатки и шатры, которых было множество, а также обслуживать артиллерию и возводить лагерные укрепления» (Филипп де Коммин «Мемуары». М., «Наука», 1986. Перевод, статья и примечания Ю.П. Малинина). Продолжая находиться на английском берегу, Эдвард, ради соблюдения обычая, отправил герольда «Сокола» - представить Людовику XI собственные требования: вернуть Гиень и Нормандию, иначе будет развязана война. Тем не менее, Карл Смелый все еще стоял перед городом Нойсом, который он упрямо желал взять, прежде чем присоединиться к англичанам, а это Эдварда всерьез беспокоило. «Король Англии», - сообщает де Коммин, - «и все сеньоры его королевства были чрезвычайно недовольны тем, что герцог Бургундский так тянет, и, кроме просьб, они прибегли к угрозам, поскольку понесли большие расходы и потому, что время уходило». Мы говорим об июне, а кампанию планировалось начать 1 июля. Маргарита Йорк, от имени брата, убеждала супруга оставить осаду, но напрасно. Граф Риверс и Ричард Мартин уже не пользовались успехом. Герцог Бургундский удовольствовался предоставлением в распоряжение Эдварда 500 кораблей с плоской палубой, чтобы переместить английскую армаду из Дувра в Кале. Перевоз стартовал 4 июля и должен был продлиться в течение 3 недель. «Когда король Эдуард находился в Дувре, готовясь к переправе, герцог Бургундский прислал ему 500 голландских и зеландских барок, плоскодонных и с низкими бортами, приспособленных для перевозки лошадей – их называют скютами, и пришли они из Голландии. Но, несмотря на большое число этих и всех тех судов, что сумел приготовить сам король Англии, на переправу от Дувра до Кале было затрачено более трех недель. Так что Вы видите, сколь трудно было королю Англии переправиться во Францию». Можно сделать добавления к тексту Филиппа де Коммина: Людовик XI легко мог разрушить в процессе всей операции эти попытки высадки, но он в морском деле ничего не понимал. Ровно накануне оставления Дувра Эдвард послал герольда, прозванного «Подвязкой», бросить вызов королю Франции, «составленный на прекрасном языке и в изящном стиле (уверен, что англичанин никогда так не напишет)», - иронизирует де Коммин. «С требованием вернуть ему Французское королевство, которое должно ему принадлежать». 6 июля Эдвард уже находился в Кале. Он ожидал герцога Бургундского и его армию. Вместо этого английский суверен увидел сестру, Маргариту Йорк, с сопровождающими ее дамами, которых Карл Смелый послал, дабы заставить союзников запастись терпением. Да, бургундец покинул Нойс 27 июня, но он стремился сначала решить свои проблемы с Лотарингией. Что и поехал лично объяснять королю Англии в Кале 14 июля. Как и следовало ожидать, встретили его прохладно: куда исчезли 10 тысяч обещанных солдат? Карл попытался успокоить родственника новыми обещаниями и лестью: войско прибудет, только использует время для завоевания Лотарингии и скоро окажется на месте. Впрочем, он заметил, что у Эдварда нет необходимости в поддержке, - его армия настолько великолепна, что англичанин в состоянии завоевать Францию и один. Да и как прокормить лишних 10 тысяч человек на уже и так обнищавшей территории? Союзники пришли к согласию на основе следующего плана: англичане пойдут к Шампани через Перонн и Сен-Кантен, где их с распростертыми объятиями встретит коннетабль Сен-Поль, далее они двинутся к Реймсу, и там Эдварда помажут на царство как короля Франции. На протяжение данного периода Карл займется завоеванием Лотарингии, а потом присоединится к королю в Реймсе. Итак, английская армия тронулась в путь. Но в ее рядах больше не чувствовалось воодушевления. Эдвард с наместниками начинали сомневаться в успехе предприятия и спрашивать себя, не посмеялся ли над ними Карл Смелый? Именно поэтому король Англии настоял на незаметных взаимных посылках с Людовиком XI. Неудачи, следовавшие одна за другой с самого прибытия в Кале, убедили Эдварда, - завоевание Франции совершенно невозможно: союзники, герцог Бретонский и герцог Бургундский не привели обещанных войск, к тому же, абсолютно не по-дружески принятый на бургундских землях, английский суверен встретил там только недоверие. Карл не позволил войску родича пройти через Перонн; в Сен-Кантене, где предполагалось, что коннетабль Сен-Поль раскроет им объятия, армию удержали на расстоянии выстрелами из пушек, - вельможа еще раз успел поменять лагерь. Так как Людовик XI, со своей стороны, был готов на все, дабы разделить противников, монархи не замедлили найти взаимопонимание. Эдвард и Людовик обменялись сообщениями, пусть и осторожными сначала, - лед недоверия еще не оттаял. 12 августа английский суверен освободил французских заключенных, которых обязал предложить собрату переговоры. Тот ответил на следующий же день через посредство слуги, переодетого в вооруженного герольда, выдвинув идею более официальной встречи между посланниками. Происходящие перемещения, уловки и перемены отвлекали советников Эдварда IV, прибывших на материк со значительным войском и стремлением сражаться, дабы повторно покорить Францию с помощью герцога Бургундского. Они наблюдали, как славные перспективы исчезают из вида, и их заменяют нечестные сделки с противником за спиной у союзников. Филипп де Коммин веселился, утверждая, - англичане отчасти простаки и не привыкли к тонкостям материковой политики. «Англичане подозрительны, непривычны к настоящему ходу событий, поэтому изумлены» (…) «Король Эдвард и его люди не слишком разбирались в делах этого королевства и действовали довольно неумело, поэтому они не могли сразу же понять, к каким обманам прибегают здесь и в других местах. Ибо по натуре англичане, никогда не покидавшие Англию, очень холеричные люди, как и все народы холодных стран. Наша страна, как Вы знаете, расположена между холодными и жаркими странами, таким образом, мы берем кое-что и от жаркого пояса, и от холодного, поэтому люди у нас двух темпераментов. И, по-моему, во всем мире нет страны, лучше расположенной, чем Франция». Смятение советников Эдварда IV обнаружилось в процессе собрания Большого Совета, устроенного сувереном перед отправкой посланников. Среди присутствовавших можно было увидеть графов Нортумберленда и Пембрука, герцогов Норфолка и Саффолка, лордов Гастингса, Стенли и Говарда и, разумеется, герцогов Кларенса и Глостера. Мнения разделились. Большинство враждебно относились к прерыванию начавшейся кампании, что лишило бы их славы и добычи, тогда как они уже потратили на поход и амуницию к нему внушительные средства. Самым резким из противников переговоров оказался Ричард. Он синим пламенем горел, желая добраться до поля битвы. Пикиньи: расчетливость Эдварда и неподкупность Ричарда. 1475 год Как бы то ни было, в результате переговоров верх очень быстро одержало мирное решение, прозвучавшее звонко, хотя и неровно. С 18 августа входит в действие крайне затратное для Людовика XI соглашение. Он немедленно выплачивает Эдварду 75 тысяч экю, возмещая расходы на поход. Далее следует каждый год отдавать еще по 50 тысяч экю, - половину суммы на Пасху, половину – в Михайлов день. Более 50 тысяч экю шли на выкуп Маргариты Анжуйской, продолжающей находиться в заключении в лондонском Тауэре. Между двумя суверенами был подписан новый договор о перемирии, сроком на 8 лет, и о проекте брака между 5-летним дофином Карлом (будущим Карлом VIII) и 10-летней старшей дочерью Эдварда, Елизаветой. Подданные и Людовика, и Эдварда могли отныне беспрепятственно перемещаться по территории обоих государств. Вопрос о статусе «короля Франции и Англии», требуемом Эдвардом, оказался отставлен в сторону. В обмен на что монарх Туманного Альбиона обязывался вернуться домой. В конечном итоге, англичане показали себя менее простодушными, чем их выставлял Филипп де Коммин. Эдвард с 15 тысячами человек совершил путешествие во Францию, и их расходы были оплачены французами, внесшими приятное дополнение в многолетний бюджет соседей с другой стороны Ла Манша. Людовик же XI сберег королевство от войны и изолировал герцога Бургундского. Мерзко, конечно, но финансово все это легло на плечи исключительно его подданных. Всемирный паук не замедлил, впрочем, их известить: я помог вам избежать боевых действий, но теперь придется платить, - написал он обращение к ним по образцу к своим: «дорогим и возлюбленным горожанам, простолюдинам и жителям нашего города, а также города Лиона» 4 сентября: «Мы выставили (…) из нашего государства и отправили домой, в Англию, ее короля с его войском, которые (…) приплыли, высадились на берег и втащили туда корабли, доставившие в наши земли эту огромную и мощную армию (…). Чтобы добиться вышеописанного, нам пришлось пообещать и вручить серьезные денежные суммы королю Англии и другим сеньорам, находившимся в его обществе, которые следовало им заплатить, предъявив в течение короткого промежутка времени. (Также) мы (…) решили и постановили, что (…) вы соберете сумму, насчитывающую 3 тысячи турских ливров…» Очевидно, что, узнав о подобном проекте согласия между двумя суверенами, в ярость пришел конкретный человек: Карл Смелый, пребывавший в Валансьене. Он во весь опор примчался 19 августа в Перонн, где находился Эдвард, ворвался в его шатер и потребовал объяснений. Громким голосом и на английском языке, дабы слышало монаршее окружение, Карл без стеснения выразил гнев. Оскорбительным образом герцог Бургундский напомнил английскому суверену об одержанных во Франции победах его предшественников и объявил, что не испытывает в нем нужды, дабы бросить вызов Людовику XI. Филипп де Коммин дополняет: «Король Английский был поражен столь неожиданным приездом и спросил у него, что его привело, видя, что тот разгневан. Герцог ответил, что приехал говорить с ним. Король спросил, желает ли он говорить наедине или на людях. (…) Герцог пришел в ярость, заговорил по-английски (он знал этот язык), стал напоминать о многих прекрасных подвигах английских королей, совершенных во Франции, и о великих тяготах, которые те с честью несли, и всячески хулил это перемирие, говоря, что он призывал сюда англичан не ради своих нужд, а чтобы они вернули себе то, что им принадлежит (…). Король Английский с явным неудовольствием воспринял слова герцога, как и члены его совета; но другие, недовольные этим миром, хвалили герцога за его речи». Среди тех, «кто был недоволен этим миром», находился Ричард, которого Людовик XI попытался его обольстить богатыми дарами. Французский суверен привык к подобным методам, убежденный, что покупается в нашем мире все, вопрос стоит лишь о стоимости. Ему удалось подкупить Эдварда, почему не подкупить еще и младшего брата, Ричарда? Как Людовик уточнил в послании к лионцам, он вручил «серьезные денежные суммы» не только королю, но также и «другим сеньорам, находившимся в его обществе», дабы они проявили благосклонность к политике мира с Францией, и не смотрел при этом на расходы. 1 тысяча крон ежегодного содержания пошла на счет канцлера Ротерхэма, 600 крон – Джону Мортону, 1 200 крон – Томасу Монтгомери, равно как и лорду Говарду, 2 тысячи крон – лорду Гастингсу. Последний, использующий все кормушки, уже приложил руку к содержанию в 1 тысячу крон от герцога Бургундского, но смог оценить, по сравнению с аргументами Карла Смелого, аргументы французского короля как более убедительные. Людовик XI не забыл и о войске: 25 августа монарх велел привезти из Бургундии 300 повозок с вином (не было ли это подмигиванием противнику?) и пригласил расположившихся лагерем перед Амьеном английских солдат прийти бесплатно выпить и перекусить за здоровье французского суверена в городские трактиры. Дабы привлечь их, как свидетельствует Филипп де Коммин, - «Он приказал установить при входе в город два больших стола, по одному с каждой стороны ворот, и уставить их вкусными и разнообразными яствами, вызывающими жажду, самыми лучшими винами, какие только можно вообразить, и поставить прислугу. О воде и речи не было. За каждый из этих двух столов усадили по пять или шесть человек из хороших фамилий, самых толстых и жирных, чтобы привлечь желающих выпить». Подкупленные люди не испытывали необходимости в подобном приглашении: началась толчея, в трактирах пришедшие принялись оттеснять друг друга. «Когда они появлялись в городе, то, где бы ни останавливались, они ни за что не платили; там было девять или десять таверн, хорошо обеспеченных всем, что необходимо, куда они заходили выпить и закусить, требуя все что угодно. И продолжалось это три или четыре дня». Улицы Амьена заполонили 10 тысяч пьяных англичан. Де Коммина это потрясло. В обществе маршала Жье он отправился лично удостовериться в происходящем на месте. «Мы зашли в одну таверну (…) хотя еще не было и девяти часов утра. Дом был полон: одни пели, другие, напившись, спали». Людовик XI находился в восхищении. В конце концов, «король Английский был предупрежден об этом беспорядке и устыдился». Униженный поведением своих войск, он отдал приказ оставить город. Вопрос о вторжении и о войне уже не стоял столь остро. Как для пехотинцев, так и для их глав французский суверен решительно превратился в доброго товарища, обладающего прекрасным чувством гостеприимства. Все это явно не приходилось по вкусу Ричарду. Приплыв во Францию, чтобы сражаться, а не пировать, вместе с несколькими соратниками он показал себя противником договора с Людовиком XI. С точки зрения герцога Глостера, Эдвард предал своего союзника, герцога Бургундского, и Ричард демонстрировал плохое настроение на протяжение всего процесса переговоров. Французский монарх стал видеть в нем заклятого врага, даже совершил попытку подкупить, наравне с остальными, но тщетно. После знаменитой встречи, состоявшейся 29 августа в Пикиньи между Людовиком XI и Эдвардом IV, Ричард отказался сопровождать брата на воздвигнутый по случаю мост через Сомму. Филипп де Коммин стал одним из находящихся в первом ряду свидетелей. Он был рядом с королем Франции и пользовался сомнительной честью носить те же одеяния, что и Всемирный паук, дабы разделить с ним риск оказаться убитым. У современников сохранилось в памяти убийство при похожих обстоятельствах герцога Бургундского, Жана Бесстрашного, на мосту Монтеро в 1419 году. Что до Эдварда, он облачился в роскошное платье из золотого полотна и красного атласа. Английского короля сопровождала дюжина знатных вельмож, в том числе и его брат, Джордж Кларенс, но Ричард там отсутствовал. Несколько лет не видевшийся с Эдвардом де Коммин отметил, что тот набрал в весе: «Это был очень красивый высокий государь, но он начал полнеть, и раньше, когда я его видел, он был красивей». Сначала встреча королей состоялась при наличии в середине моста изгороди. После взаимных поклонов «все трое приступили к пожатиям рук». Любезностями обменивались на французском языке, ибо Эдвард мог изъясняться «на довольно хорошем французском языке». Людовик XI преподнес ему экземпляр текста соглашения, английский монарх прочитал и выразил свое одобрение. Затем каждый из суверенов достал собственный кусочек Истинного Креста, - а у кого такого в ту эпоху не было? – и они принесли присягу почитать заключенный договор. Отдав дань соблюдению формальностей, собеседники стали вести себя свободнее, даже шутить. Людовик XI, как обычно, когда его оставляло напряжение, перешел к мелким шалостям. Зная о слабости Эдварда по отношению к красивым женщинам, он предложил пригласить того провести несколько дней в Париже, где обреталось множество прелестниц, после чего попросил исповедника отпустить ему этот грех. Исповедником Людовика был Карл де Бурбон, «добрый товарищ», уже 11 лет занимавший кафедру архиепископа и в совершенстве разбирающийся в вопросах человеческих слабостей. Как всегда, монарх потом пожалел о сорвавшейся шутке: «Надеюсь, он не принял сказанное всерьез», - доверился Людовик де Коммину, - «и не собирается взять привычку наведываться в Париж, который успел повидать слишком много английских королей». «Он считал, что король Английский был явно склонен прокатиться в Париж, что ему совсем не нравилось, и говорил: «Он необычайно красив, этот король, и безмерно любит женщин. А в Париже он может найти какую-нибудь красотку, которая его столь прельстит прекрасными речами, что ему, пожалуй, захочется вернуться». И сказал, что предки короля Англии слишком долго жили в Париже и Нормандии, но по сю сторону моря его общество мало приятно, а вот когда он за морем, то он желанный друг и добрый брат». Иными словами: в целях сохранения прочности нашей дружбы, будет лучше, чтобы каждый оставался дома. На повестке дня продолжал висеть вопрос Ричарда, герцога Глостера, чье противодействие договору огорчало Людовика XI, не жалевшего усилий для его соблазнения: «Король отправился в Амьен, а король Английский – к своему войску, куда ему прислали из дома короля все необходимое, вплоть до факелов и свечей. На этом собеседовании не присутствовали герцог Глостер, брат короля, и некоторые другие, недовольные этим миром. Но позднее они появились, и герцог Глостер вскоре даже посетил короля в Амьене, и король сделал ему прекрасные подарки – посуду и хорошо снаряженных лошадей». Ничего не помогло. 4 сентября 1475 года английская армия, к великому облегчению Людовика XI отплыла в Кале. Эдвард тоже мог ощущать удовлетворение: он чудесно провел во Франции время, его расходы оказались возмещены, сложившееся положение принесло с собой утешающее денежное содержание, при этом войско не выпустило ни единой стрелы. Да и главные советники, в отсутствие добычи и выкупов, равно воспользовались щедротами Людовика. В конце концов, недовольство проявлял народ. Население выплачивало налоги, предназначенные на проведение военной кампании, а не на туристическую поездку в Пикардию и не на сделку, рассматриваемую многими, как постыдную. Трудившиеся ради установления мира советники оказались оскорбленными, а суверен, окруженный судьями, был вынужден осуществить путешествие по стране, дабы заставить недовольных замолчать. Уволенные солдаты превратились в один из проблемных вопросов: разочарованные и лишенные битв и грабежей, они принялись сеять в Англии беспорядки. Ричарда, напротив, хвалили за его критику договора, и он каждому, желающему послушать, объяснял степень обоснованности ярости Карла Смелого и то, что подписанное соглашение является настоящим предательством. Впрочем, вернувшись в Англию, герцог удалился в дорогой ему Йорк и в течение полутора лет оставался в Миддлхэме, демонстративно держась в стороне от дел. Глостер покидал север лишь раз – ради церемонии переноса тел отца и брата Эдмунда в Фотерингей. Одна из статей договора предусматривала освобождение Маргариты Анжуйской за внушительный выкуп размером в 50 тысяч крон. Будучи сначала перевезена из Тауэра в Виндзор, а затем в Уоллингфорд под присмотром герцогини Саффолк, она оказалась отправлена во Францию в марте 1476 года. Людовик XI, посчитавший, что решение судьбы Маргариты обошлось ему слишком дорого, обязал бывшую королеву отказаться от прав ее отца на Анжу, Лотарингию, Бар и Прованс в качестве компенсации. Всемирный паук обеспечил Маргарите содержание в 6 тысяч ливров, и она уехала в одно из владений батюшки, где и умерла в августе 1482 года. Людовик XI обратился тогда к верным ему с прощальной речью: «Она назначила меня своим наследником, и это все что мне осталось. Не сохраняйте о ней в памяти ничего, что доставило бы мне большое неудовольствие». Истинным победителем в произошедшей в Пикиньи истории стал именно французский суверен. Людовик изолировал герцога Бургундского, заключившего с ним 13 сентября в Солевре перемирие. Он избавился от английской угрозы посредством взноса значительного содержания противнику – «дани», как назвали бы это англичане, в размере 50 тысяч крон, но и та выполнила службу по оказанию на Эдварда давления. Французский король знал, как сильно последний нуждается в подобной сумме, и перечислял ее дважды в год с продуманным заранее опозданием на 3 или на 6 месяцев. Промедление заставляло англичанина чувствовать, до какой степени он зависит от доброй воли соседа. Людовик XI относился к обязательствам договора в Пикиньи свободно. У него не было ни малейшего намерения женить сына на принцессе Елизавете, и отец жениха под различными предлогами затягивал ход событий. Впрочем, после смерти Карла Смелого 5 января 1477 года перед Нанси, Людовик попытался втянуть Эдварда в войну с Марией Бургундской, дочерью и наследницей герцога, распространяя ложные новости и предлагая английскому монарху позволить ему взять Голландию, Зеландию и Брабант. Но раньше времени умудренный годами Эдвард отказался бросаться в следующие приключения. Тем более, что у него опять возникли проблемы в собственном государстве. Казнь Джорджа, герцога Кларенса (1478 год) Угроза, на этот раз, исходила от родного брата короля, Джорджа, герцога Кларенса. На протяжение некоторого периода взаимоотношения между родственниками основывались на взаимном недоверии. Кларенс, достигший в 1475 году возраста 26 лет, был молодым смутьяном, ревнующим к братьям и уже успевшим закалиться в горниле интриг по захвату короны. Он сражался бок о бок с Уориком против Эдварда, запустил слухи, обвиняющие последнего в незаконнорожденности и нашел взаимопонимание с Маргаритой Анжуйской и Ланкастерами, надеясь стать наследником трона по линии Генри VI. Все эти изменнические действия получили прощение, но в Лету не канули. Джордж пытался воспротивиться браку Ричарда и Анны Невилл и, за счет младшего брата, завладел землями и титулами, ему полагающимися. Во время истории в Пикиньи, в пику Глостеру, Кларенс советовал решить вопрос в финансовой сфере и сопровождал короля на предназначенный для встречи мост. Находясь во Франции, Джордж общался с Людовиком XI, не преминувшим ему польстить и постараться разжечь зависть к старшему брату. Таким образом, после возвращения войска в Англию, Эдвард вдвойне начал испытывать к Джорджу недоверие. «Эдвард не хотел, чтобы братья вернулись домой до него, ибо опасался проблем, особенно, со стороны герцога Кларенса, ранее уже пытавшегося сделаться монархом», - писал миланский дипломат, и Кройлендская хроника подтверждает его страхи: «Несомненно, суверен был глубоко встревожен создавшимся положением и знал о настроениях народа, которого сейчас казалось легко увлечь на бунт, отыщись подходящий для того руководитель». И этим руководителем прекрасно мог оказаться Кларенс, в начале 1477 года нашедший себе еще одну причину для недовольства. 22 декабря 1476 года скончалась его супруга Изабелла, старшая дочь Уорика. Смерть, вероятно, произошла в процессе родов. Спустя несколько дней, 5 января 1477 года, близ Нанси был убит Карл Смелый. Наследницей он оставил 20-летнюю дочь от первого брака, Марию Бургундскую. Девушка стала самой желанной из европейских невест. Воодушевляемый сестрой, Маргаритой Йорк, вдовой Карла Смелого, Джордж немедленно посватался к ней. Но подобному союзу мешали многочисленные препятствия, начиная с отказа самой Марии, нуждавшейся в более надежном спутнике жизни, чем герцог Кларенс, в том, который бы защитил ее от претензий со стороны Людовика XI, уже отправившего войска занимать Фландрию и Артуа. Эдвард в равной степени противодействовал этому браку, отчасти превратившему бы братца Джорджа в чрезмерно влиятельного соперника, отчасти повлекшего бы осложнения с королем Франции, который бы не преминул прекратить перечисление ежегодного содержания в 50 тысяч крон. Кроме того, среди претендентов на руку Марии Бургундской присутствовал родной сын императора Священной Римской империи, Максимилиан Габсбург, женившийся на девушке в августе 1477 года. Рассвирепевший Кларенс обвинил брата в крахе своих планов. С данного момента, как рассказывает Кройлендская летопись, «каждый начал смотреть на другого совсем не по-братски». Джордж удалился в принадлежащий ему замок Уорик, а посещая двор, демонстративно отказывался пить там и есть, намекая, что его стремятся отравить. Особенно сильно Кларенс злился на королеву, Елизавету Вудвилл, предложившую посвататься к Марии Бургундской своему брату Энтони, графу Риверсу. В апреле 1477 года Кларенс показал, насколько ему плохо, велев казнить служившую его покойной жене Анкаретт Твинихо, которую без каких-либо на то доказательств обвинил в отравлении Изабеллы. Несчастную женщину привезли в крепость Уорик и подвергли продлившемуся 3 часа разбирательству с судьями, перепуганными, в свою очередь, угрозой «потерять жизнь и имущество». Анкаретт сразу же повесили, как и некого Джона Тарсби, обвиненного в отравлении младшего сына Джорджа. Последний желал этим навести окружающих на мысль о действиях несчастных по указке Вудвиллов. Описанные казни являлись настоящими убийствами, незаконными мерами, посягающими на королевские полномочия. Гнев Эдварда на брата поддерживался Елизаветой Вудвилл, опасающейся, по словам Кройлендской летописи, «что ее дети от суверена не смогут править, по меньшей мере, пока не устранят герцога Кларенса». Правдоподобие таких предположений возросло в мае 1477 года, когда оказался задержан астролог из Оксфорда, Джон Стейси, подозреваемый в применении колдовства. Расспрошенный с помощью действенных в ту эпоху средств он вовлек в дело одного из членов дома герцога Кларенса, Томаса Бардетта, и коллегу-астролога, Томаса Блейка, предсказавших, в соответствии с их гороскопами, преждевременную смерть короля, а также его сына. 12 мая троица предстала перед судом монаршей скамьи, услышала обвинения в общении с покойниками и в «распространении и умножении ложных и изменнических соблазнительных писем, стихов и баллад с жалобами и с пленяющими и предательскими доводами, заставляющими население больше не любить суверена, оставить его, восстать, объявить ему войну с целью погубить властителя, равно как и сына того, принца». Бардетта и Стейси повесили на лондонском Тайберне. Прямой прицел шел конкретно в сторону Кларенса, основываясь на его близости с Бардеттом, и тогда же двор потребовал, чтобы Джордж прислал документы процесса Анкаретт Твинихо для рассмотрения их в Вестминстере. Герцог отреагировал резко и неуклюже, чем лишь отягчил свое дело. В конце мая он ворвался на собрание Совета в Вестминстере со своим глашатаем, Джоном Годдардом, зачитавшим там бумагу о невиновности господина. Только этот самый Годдард уже пользовался известностью как защитник прав на корону в 14710 году Генри VI. Находившийся в Виндзоре Эдвард оказался «крайне недоволен и напомнил обвинения, выдвигавшиеся против брата и долго хранимые монархом в глубине души», - как говорит о том Кройлендская летопись. Вспомнившиеся обвинения сыграли сокрушающую роль: Кларенс пустил сплетни о незаконнорожденности Эдварда, о неправомочности его брака, о применении братом колдовства, о попытке отравления среднего Йорка, об «истощении того, словно свечки, которая сгорает», о приказании соратникам «быть готовыми при полном снаряжении в назначенный час вмешаться…дабы развязать против суверена боевые действия». Тогда же Людовик XI предупредил английского собрата, что его агенты в Бургундии узнали, - Джордж просил руки Марии, надеясь воспользоваться ею, как средством заполучить корону. Было из чего выбрать, дабы определить позицию Кларенса в качестве государственной измены. К концу июня Эдвард вызвал брата в Вестминстер, где в присутствии мэра Лондона «лично стал рассматривать поступки герцога…серьезно, учитывая презрение последнего к законам королевства и значительную угрозу его для судей и присяжных страны». Джорджа Кларенса задержали и заперли в Тауэре. Суд над ним состоялся спустя 6 месяцев, 16 января 1478 года, включив в себя акт о лишении гражданских и имущественных прав, зачитанный перед Парламентом и раскрывающий «презреннейшее и противоестественное предательство, совершенное ранее в период правления». Чтобы исход не внушал сомнений, в этот раз состав заседателей Парламента представлял «лиц, основательно мучающихся вопросом, - обвинители они, либо же свидетели», - рассказывает нам Кройлендская летопись. Обвинение вел сам суверен, а защита находилась в ведении Джорджа Кларенса: брат против брата и никаких посредников. В ответ на каждый выпад герцог предлагал оправдание в равном сражении, но безуспешно. Пунктов дела насчитывалось восемь: Кларенс соблазнительными речами пытался вызвать у подданных ненависть к монарху; Распространял ложные слухи; Обвинял короля в колдовстве; В отравлении нескольких человек; В незаконнорожденности и отсутствии кровного родства с герцогом Йорком; В провозглашении законным сувереном себя; В обвинении Эдварда в попытке себя отравить; В сохранении копии парламентского акта от 1469 года, когда, при согласии Маргариты Анжуйской, его признали законным наследником короны, в случае смерти Генри VI или же сына того бездетными. Речь, включившая обвинения и смертный приговор, была произнесена 7 февраля Генри Стаффордом, герцогом Бэкингемом, новым королевским фаворитом. Перед тем, как подписать документ о казни Эдвард сомневался. Он решил этот вопрос только 18 февраля, по просьбе выступающего от Палаты Общин. В соответствии с особой милостью Кларенс мог самостоятельно выбрать способ казни. Верный славе сумасброда он ходатайствовал об утоплении… в бочке с мальвазией, своим любимым вином. По меньшей мере, подобное утверждает Большая лондонская хроника, цитируемая Манчини, Полидором Вергилием, Стоу и Коммином. Месье Филипп написал, что «король Эдвард заставил умереть своего брата, герцога Кларенса в бочке с мальвазией за то, что последний желал стать монархом, как и заявлял о том». Бочка вмещала 470 литров сладкого напитка. Другие источники менее уверены: «о казни, какой бы ни оказалась ее природа», - повествует Кройлендская летопись, а Оливье де Ла Марш удовольствовался фразой об утоплении Джорджа «в ванне, как рассказывают». Казнь произошла в Тауэре 18 февраля 1478 года. Тело захоронили в аббатстве Тьюксбери. Представляется, что Эдвард испытывал сожаления, даже муки совести из-за осуждения на смерть родного брата: «По лицу его текли слезы жалости, и он горько себя ругал», - написал Томас Мор. Полидор Вергилий думал, что «вполне правдоподобно скорое раскаяние короля Эдварда в данном поступке». Словно в искупление, суверен погасил все долги Джорджа и «намеревался просить молиться о его душе», - как свидетельствует советник Эдварда, Томас Лэнгтон. Монарх ясно отдавал себе отчет, что, санкционировав ликвидацию Кларенса, уступил давлению Вудвиллов, особенно королевы, не сумевшей простить Джорджу отношения к мужу, как к незаконнорожденному, создающего негласный запрет править ее сыну. Согласно Томасу Мору, казнь была вызвана «королевой и единокровными с ней сеньорами, ненавидевшими родню суверена». Среди присяжных на процессе присутствовало множество близких и союзников клана Вудвиллов. Ричард: защитник или же обвинитель Кларенса? Какая роль оказалась отведена в ходе этого события Ричарду? Мы его почти не замечаем, но он не мог остаться безразличным к развязавшейся братоубийственной бойне. Находился ли Глостер в рядах сокрушителей Кларенса или в рядах защитников? Ричард отсутствовал в Лондоне во время ареста брата и, если верить Манчини, бурно противился его казни: он «был настолько захвачен печалью о брате, что не мог ее скрыть. Слышали, как герцог говорил, - однажды ему удастся отомстить за его гибель». Несомненно, Ричард имел в виду Вудвиллов, и конкретно королеву. В любом случае можно задаться вопросами и об искренности испытываемой Глостером «печали». Также согласно Манчини, после смерти Кларенса Ричард удалился в принадлежащие ему на севере владения и, в знак неодобрения случившегося, порвал со двором связь. «Он оставался на своих землях и завоевывал верность местных жителей милостями и справедливостью. Добрая слава о личной жизни и общественных деяниях привлекали к нему уважение и почтение чужеземцев. Репутация как военного была такова, что всякий раз при необходимости предпринять сложный и опасный маневр, доверялись его руководству и приказам. Подобными поступками Ричард заручился благоволением народа и избегал ревности со стороны королевы, от которой держался на расстоянии». В действительности герцог казался посещающим двор усерднее, чем прежде после казни Кларенса: его присутствие отмечается на заседаниях Парламента с 1478 до 1483 год, на заседаниях Совета, на собраниях ордена Подвязки и при различных случаях встреч благочестивых учреждений. Сотрудничество с Эдвардом представлялось еще теснее, чем когда-либо. Глостер с подозрительной поспешностью извлек выгоду из осуждения брата, - тогда как Джордж еще был узником Тауэра, Ричард 27 ноября 1477 года получил сеньорию Огмор, происходящую из наследства Уорика и являющуюся частью благосостояния Кларенса. Более того, герцог активно принимал участие в подготовке процесса; подтверждено его присутствие на собраниях Совета, представители которого встречались ради обсуждения обвинений. 9 ноября Глостер принес присягу на верность принцу Ричарду, второму сыну Эдварда, и вступил в сотрудничество с графом Риверсом, братом королевы, с целью организации назначенного на 12 ноября турнира. 18 февраля 1478 года, в день казни Кларенса, Ричард был назначен главным камергером Англии, получив статус, ранее принадлежавший Джорджу и оспоренный им у младшего брата. Другой титул, что Глостер вынужденно уступил в 1472 году Кларенсу, - титул графа Солсбери, пожаловали его юному сыну Эдварду. Равным образом герцог восстановил поступление доходов от крепости Ричмонд. Как удалось Ричарду забыть, что брат, Джордж Кларенс, являлся соперником ему в присвоении всех перечисленных богатств и титулов, что он пытался лишить младшего половины наследия Уорика, спрятав Анну, младшую дочь Создателя королей, дабы Глостер не смог на ней жениться? Ричард и Джордж были настроенными враждебно братьями, испытывающими ревность один к другому. Их разделяло все, начиная с характеров. Разговорчивый, пленительный, поверхностный, своенравный и незрелый Кларенс не мог не испытывать терпения серьезного, методичного, вдумчивого, устремленного вглубь себя и скрытного Глостера. Пусть последний и не подталкивал брата к гибели, он активно сотрудничал с обвинителями, оправдывающимися неразумным поведением Джорджа. Впрочем, не следует ли усмотреть выражение, в определенной степени более или менее осознанное, угрызений совести в двойне благочестивом решении, принятом Ричардом спустя 3 дня после казни брата? 21 февраля он действительно основал 2 коллегии, в замке Барнард и в Миддлхэме, оплата которых должна была идти из доходов множества имений, наполовину находившихся во владении Кларенса, наполовину – из его собственных владений. Коллегия замка Барнард состояла из настоятеля-старейшины, 12 капелланов, 10 духовных лиц и 6 хористов. Им надлежало молиться об упокоении души Джорджа, его супруги и всех его братьев и сестер. То же самое требовалось от настоятеля-старейшины, 6 капелланов, 4 духовных лиц и 6 хористов в Миддлхэме. В соответствии с мнением профессора Джеймса Гарднера, это позволяет считать, что смерть Кларенса «должна была лежать определенным грузом на его душе». Абсолютно точно, что, начиная с 1478 года, Ричард становится самым богатым и могущественным человеком в Англии после своего брата, короля Эдварда IV, разделившего с Глостером оставленное Джорджем. По доброй иерархической логике, Эдвард забрал себе долю льва, доверив вепрю разрозненные титулы и имения. Герцог превратился в образец принца и в главного помощника монарха, незаменимого, влиятельного, может, даже чересчур влиятельного в глазах уставшего и смутно встревоженного Эдварда. Устранив Кларенса, обоим братьям, королю и герцогу, теперь следовало найти взаимопонимание ради управления государством. Но лицом к лицу или бок о бок?