Ричард Третий: проклятый король?

Глава 7. Ричард, герцог Глостер Верность вопреки всем испытаниям? 1478-1483 годы Смерть Кларенса обозначила поворот, как в правлении Эдварда IV, так в судьбе Ричарда, герцога Глостера. Начиная с 1478 года, король стал более властным, даже тираничным. Прежде скорее добродушный и снисходительный, Эдвард крайне тяжело перенес последовательные предательства друга Уорика и брата Джорджа. Его последние годы оказались трудны, как во взаимоотношениях с континентом, где английский монарх продемонстрировал неспособность воспользоваться бургундским наследством, так и во внутренних делах, мнение на которые Эдварда кардинально отличалось от его разгульной жизни и диктовало ему принятие произвольных мер. Находившийся рядом с ним брат Ричард служил суверену основной поддержкой. Верный и честный Глостер, тем не менее, становился все независимее, занимая место во главе почти самостоятельного государственного образования на севере и проводя довольно агрессивную политическую линию по отношению к Шотландии. Несмотря на его девиз – «Верность связывает меня», - Ричард не колебался противоречить старшему брату и заниматься глухими боевыми действиями, направленными против королевы и клана Вудвиллов. Начавший опасаться его, но и не прекращающий ценить и беречь Эдвард оказался зажат между братом и супругой, трения меж коими лишь умножались. Правление короля Эдварда. Если мы окинем взглядом правление Эдварда IV в комплексе, начиная от 1461 года и заканчивая годом 1483 с кратким перерывом в 1470-1471 годах, то выводимый баланс будет скорее положительным, однако достигнутые успехи почти целиком сгруппируются до 1478 года. Здесь потребуется сжатое исследование руководящих средств из арсенала Эдварда, ибо они в полном составе сохранятся при Ричарде III, который станет формировать проводимую им политику вместе с советниками его старшего брата. Особый упор новый суверен сделает на основополагающую роль Парламента, главного органа в деле придания законности монарху во времена повторяющихся самочинных занятий трона. Парламент был необходим для гарантии продолжительности государственной власти, именно у него и Йорки, и Ланкастеры просили о признании официальности их прихода к рулю управления. Разумеется, его заседания зависели от нового господина, удостоверяющегося в преданности созываемых депутатов и сажающих на нужные места своих сторонников. Как бы то ни было, парадоксально, эта практика королей времен войн Алой и Белой розы поспособствовала превращению Парламента в настолько жизненно важное орудие, что к XVII столетию он окажется настоящим хозяином положения. Таким образом, взойдя на трон в 1461 году, Эдвард IV созвал в ноябре свое первое заседание Парламента, признавшее наследственные права на корону герцога Йорка и приступившее к процедурам о лишении гражданских и имущественных прав в отношении многочисленных знатных ланкастерцев. Назначение внушительного числа лордов, верных клану Йорков, позволило заставить принять некоторые организационные решения. Например, это сокращение властных полномочий шерифов, утративших голос в уголовных вопросах, урегулирование большинства судебных дел, а еще меры экономического порядка, - оплата долгов по займам на этапе в Кале и принятие новых правил для изготовления тканей. Эдвард IV придавал особый вес торговле шерстью и тканями, основному сектору для экономики и всего английского бюджета. Впрочем, он владел личным бизнесом в данной области припосредничестве нескольких агентов. Например, король вывез в Италию 300 тюков с шерстью на судах Марко Даледже и Франческо Бамбоу в 1463 году и еще 152 тюка в 1464 году. К ним можно прибавить 8 тысяч кусков полотна, вывезенных в том же году при посредничестве агента Эдварда, Сандерико. В 1465 году управление данным потоком взяли на себя ответственные за посылки суверена, Джон Форстер и Джон Деффорд, а в 1466 году Алан де Монтеферрато вывез для Эдварда 6 тысяч тюков шерсти, 20 тысяч кусков полотна, 10 тысяч слитков олова и 10 тысяч бочек с оловянной посудой. В 1470 году Алан Маунтон, «чужеземный торговец», переслал бумагу, воск, квасцы, белое вино и вайду красильную. Главным отправляющим в частной монаршей торговле являлся уроженец Флоренции, Герард де Канициани, исполнявший равно обязанности агента семейства Медичи и бывший заимодавцем Эдварда. В 1476 году суверен пожаловал ему ежегодное содержание, размером в 1 тысячу ливров, происходящее из налога, предписанного к выплате духовенству, и возмещение расходов, тоже в 1 тысячу ливров, в качестве «достаточной и незамедлительной оплаты». Эдвард часто прибегал к помощи итальянских банкиров, особенно флорентийцев, ссудивших ему в период между 1462 и 1475 годами грандиозную сумму, в размере 30 472 ливров. В большом отрыве от них шли генуэзские банкиры (4 500 ливров) и венецианские (2 956 ливров). Подобное положение отражало взаимное доверие, испытываемое Йорками и иностранцами, контрастирующее с предубеждением, внушаемым ланкастерским правительством Генри VI, почти не обладавшим никакими займами за пределами Англии. Итальянцы не были здесь одиноки, как полномасштабно демонстрирует исключительный случай сэра Эдварда Брамптона, сына португальского еврея, приехавшего в Лондон в 1468 году и ставшего христианином с королем в качестве крестного отца. Сначала Брамптон исполнял функции солдата, находясь во главе скромной эскадры в проливе Ла Манш в 1472 и в 1473 годах. Его брак с довольно богатой вдовой превратил сэра Эдварда в значительного земельного собственника. Тогда он устремился в область крупной торговли, одалживая деньги монаршей казне, оказавшись впоследствии назначен на должность капитана и правителя Гернси, сохраненную и при царствовании Ричарда III. Как у всех королей, у Эдварда IV имелись финансовые проблемы. Истинную сумму доходов монархии во время его правления узнать сложно, ибо множество источников доходов не зафиксированы в официальных записях, примером чего могут служить «знаки доброжелательности», «добровольные» дары, изымаемые у состоятельных купцов и вельмож, или суммы, выплачиваемые Людовиком XI. В действительности суверен распоряжался денежными вопросами самостоятельно, но с помощью компактной группы лиц, либо близких к нему, либо членов его домашнего хозяйства. Этот механизм описывается в незаконченном трактате 1470-х годов, Черной книге королевского дома. Среди персонала, ответственного за параллельно ведущуюся бухгалтерию, главную роль играли некоторые специалисты. Например, Джон Элрингтон, в 1474 году назначенный казначеем и занимающийся финансированием военных походов во Францию в 1475 году и в Шотландию в 1482 году. Ему принадлежит авторство разработки системы, которая на несколько лет заранее гарантировала получение доходов и позволяла, таким образом, успокоить заимодавцев и предусмотреть вероятные расходы. Согласно данным Черной книги, необходимые ежегодные доходы при хорошем функционировании королевского дома должны были достигать цифры в 13 тысяч ливров. 1478 год обозначил поворот в финансовом положении правительства со значительным приростом чрезвычайных доходов: здесь были и выплаты содержаний от Людовика XI, и ликвидация огромных поступлений герцога Кларенса, счета которых определили для проверки особой комиссии. С увеличением монаршей семьи, - у Эдварда и Елизаветы к тому моменту имелось 6 оставшихся в живых детей, и каждому служил свой многочисленный штат, - требовалось сократить и ее расходы. Вышел указ, устанавливающий максимально возможное число слуг. Несмотря на подобную меру оздоровления финансовой сферы, суверен, великий любитель драгоценностей, роскошных одеяний и предметов, свидетельствующих о благочестии, продолжал совершать займы. Тем не менее, его монетная политика имела успех. Начиная с 1464 года приступили к чеканке новой золотой монеты: «ангела», на аверсе которой присутствовал святой Михаил, поражающий дракона, стоимостью в 6 шиллингов и 8 пенсов. В течение двух лет в Лондоне были отчеканены 12 тысяч ливров в золотых монетах и 55 тысяч ливров – в серебряных. Монетные дворы установили в Кентербери, Йорке, Бристоле, Ковентри и в Норвиче. Английские монеты хорошего качества искали в Европе, их чеканка поддерживалась гарантией главы монетного двора, - лорда Гастингса. Центральная администрация правительства Эдварда IV трудилась в тесной связке с местной администрацией, что обеспечивало прекрасное сотрудничество и мгновенное применение принимаемых решений в государственном масштабе. Значительная часть персонала королевского дома одновременно выполняла обязанности шерифов и мировых судей. Ими были также рыцари и оруженосцы с крепким местным происхождением. Большинство из них остались при своих обязанностях и при восшествии на трон Ричарда III. В качестве примера можно привести Эйвери Корнбурга, королевского йомена, шерифа Корнуолла и мирового судью Эссекса; Пьера Кертиса, служащего большого гардероба и бальи Лестера; Жиля Доубени, рыцаря-телохранителя, шерифа Сомерсета и Дорсета; Жиля Дебенхэма, рыцаря-телохранителя, мирового судью Саффолка; а также, Чарльза Динхэма, оруженосца-телохранителя и шерифа Девона. Вопреки политическим изменениям и перипетиям войн Алой и Белой роз, просматривается замечательное постоянство административного состава, особенно обязанное независимости перечисленных служащих. Подобное хорошо видно на примере Джона Норриса, оруженосца-телохранителя, шерифа Оксфордшира, Уилтшира и множества других графств. Он успел пятикратно получить прощение в период между 1429 и 1462 годами, тогда как его сын добивался прощения между 1469 и 1506 годами, беспрепятственно и без особых мук поочередно служа Генри VI, Эдварду IV, снова Генри VI и Эдварду IV, Ричарду III и Генри VII, переходя от Ланкастеров к Йоркам и обратно, а потом поступив к Тюдорам. Другой яркий случай – судьба Джона Сепкота, оруженосца-телохранителя с 1472 по 1485 год, верного сторонника и сподвижника Ричарда III, что не помешало ему возобновить службу при Генри Тюдоре, произведшим его в 1487 году в статус рыцаря. Движение в сторону абсолютизма Общее положение в королевстве вплоть до 1478 года складывалось довольно благоприятно. Освободившись от ланкастерской угрозы, Эдвард правил в свойственной ему манере, с определенной долей беспечности и в окружении блестящего двора, постоянно представляющего достойное самого взыскательного наблюдателя зрелище. Кройлендская летопись заявляет, что суверен «носил чрезвычайно дорогие и разнообразные одежды, заметно отличающиеся по стилю от того, что приходилось видеть раньше. Рукава свисали, словно у монахов, и были настолько обильно подбиты мехом, что, при откидывании на плечи, превращали принца, всем видного по изысканности силуэта, в новый спектакль, ни с чем для зрителей не сравнимый. В эти годы вашему взору предстал бы монарший двор, достойный могущественнейшего государства, полный богатств и людей разных наций, превосходящий остальные, с прекраснейшими и очаровательнейшими детьми, рождающимися от брака владыки». Даже итальянец Доменико Манчини, часто посещавший утонченнейшие дворы полуострова, был восхищен окружением и личностью короля. «Он оказался легок в доступе, как для друзей, так и для всех остальных, даже самых смиренных (…) Часто звал к себе совершенно незнакомых ему людей, когда полагал, что те являются с намерением обратиться к нему или же посмотреть на него вблизи. Охотно показывался желающим на него взглянуть и пользовался каждым удобным случаем более откровенно предстать перед публикой в характерном для суверена элегантном облике». В этом тщеславии Эдварда присутствовало нечто ребяческое, проявлявшееся также в поступках ложного панибратства: «Если король видел нового прибывшего покоренным его внешним видом и монаршим величием, (…), то поощрял того к беседе, кладя собеседнику руку на плечо». Неизвестно, с какой точно целью Манчини написал рассказ об узурпации трона Ричардом III. Может статься, к этому его подтолкнула просьба друга и соотечественника, Анджело Като, астролога, врача и советника Людовика XI, поставленного последним на должность архиепископа Вьена и докладывавшего господину о сплетнях, пересудах и недовольствах, циркулирующих по европейским дворам. Как бы то ни было, Манчини, приехавший в Лондон в 1482 году, имел сведения лишь о последних месяцах жизни Эдварда IV и то, что он писал на данную тему, происходило строго из его бесед с придворными. Суверен, по словам Манчини, «обладал природой мягкой и жизнелюбивой», но «случись ему впасть в гнев», он «представал присутствующим пугающим». Брат Эдварда, Ричард, отличаясь совершенно иными особенностями характера и почти не ценя придворного зрелища, имел со старшим и нечто общее, например, желание покорять посетителей пышностью одеяний и украшений. Вудвиллы славились при дворе Эдварда IV вездесущностью, по этой причине, в частности, Ричард редко там появлялся. Королева Елизавета, постоянно не любимая подданными и окруженная членами своей семьи, внимательно контролировала общество мужа, делая акцент на образовании их детей. Особая забота уделялась воспитанию старших детей, сына Эдварда и дочери Елизаветы. Родившийся в 1470 году Эдвард носил титулы наследника короны, принца Уэльского, герцога Корнуолльского и равно графа Честера. Начиная с 1473 года Эдвард жил отдельно от родителей в замке Ладлоу, что в Уэльской марке, будучи доверен руководству брата королевы, Энтони, графа Риверса. Тщательно расписанное образование мальчика имело целью превратить его в добродетельного и культурного принца. При Эдварде следовало говорить исключительно «о добродетели, чести, дарованиях, мудрости и о служении», избегая всего, что способно «подтолкнуть его к пороку». Словом, ребенок не должен был походить на отца. В процессе приемов пищи ему читали лекции о «благородных историях, которые принцу надлежало понимать и знать». После завтрака Эдварду предписывалось заниматься науками и спортом, «взаимодействовать с лошадьми и с собаками и совершать упражнения для укрепления своего тела», - отчитывался Манчини. Согласно ему, юный Эдвард стал идеальным принцем, который «и в речах, и в поступках, предоставлял множество доказательств хорошего образования и представлений, выходящих за границы его возраста в любезных манерах и в интеллекте» с «редким знанием литературы, позволявшей ему изысканно объясняться, вникать в самую суть, рассуждать как в стихотворной, так и в прозаической форме о попадавших ему в руки произведениях, за исключением чрезвычайно сложных авторов». Историк Джон Роуз, к 1490 году создавший свою «Историю английских королей», также не поскупился на похвалы, рассказывая об отроке «чудесно одаренном и чрезвычайно продвинувшемся в знаниях для его возраста», «воспитанном в добродетели добродетельными людьми». Особенная добродетель приписывалась мужчинам из клана Вудвиллов, желавшим воспитать будущего суверена в преданности их личным интересам. Наставник юного принца, граф Риверс, брат королевы, осуществлял постоянный надзор за Эдвардом, - он лично решал, как мальчику распоряжаться досугом, с кем встречаться и куда ехать. Энтони пользовался дарованными ему полномочиями для укрепления существующего у него положения и для укрепления положения семейства Вудвиллов, что демонстрируется в его переписке. Граф Риверс помещал своих людей на места в Парламенте, зависящие от земель принца Уэльского, пытался присвоить маркизу Дорсету, сыну Елизаветы от первого брака, полномочия коннетабля Тауэра, позволил себе право поднимать в случае необходимости войска в Уэльской марке. В 1483 году Энтони укрепил вокруг принца окружение Вудвиллов, включив туда еще одного сына королевы от первого брака, сына Ричарда Грея, а также ее кузена, Ричарда Хоута. В указе от 25 февраля 1483 года монарх объявил, что если Риверс или Грей «откроют у нашего сына неподобающее поведение или же поступки, вступающие в противоречие с этими указами», им следует «указать ему достойную манеру исправления». При отказе Эдварда подчиняться Риверсу надлежит уведомить о том короля или королеву. Таким образом, принц Уэльский, запертый от мира в замке Ладлоу, целиком попал под колпак Вудвиллов и оказался безраздельно предан их делу. Последние же не забывали внушать мальчику глубокое недоверие по отношению к его дядюшке Ричарду, герцогу Глостеру, и это позволяло предсказать вероятное столкновение, последовавшее бы после смерти Эдварда IV. В ожидании ее королева продолжала ткать свое полотно, особенно покровительствуя детям от своего первого брака. В 1474 году старший из них, Томас Грей, получил обещание брачного союза с Сесиль Бонвилль, чье приданое помогло бы ему, возведенному в статус маркиза Дорсета, равно с пожалованной опекой над сыном Кларенса, создать значительное земельное влияние на западе государства. К этому также прибавлялись богатства герцогини Эксетер через помолвку ее дочери с сыном Томаса. Эдвард IV пустил проблему на самотек. Начиная с 1478 года он постепенно утрачивал контроль над правительством и погружался в излишества. И чем меньше суверен оставался в состоянии трезвости, тем больше он приобретал властности и безжалостности. Как повествует Кройлендская летопись, после гибели Кларенса король «правил столь властно, что все подданные его боялись, тогда как суверен не боялся никого». Он «был убежден, что может править всей страной, как пожелает, ведь отныне идолы, к которым прежде устремлялись взоры простого народа, все еще алчного к переменам, оказались повержены. Люди видели в графе Уорике, в герцоге Кларенсе и во всех других вельможах из королевского круга лишь подобия идолов». Эдвард избавился от остатка действующих ланкастерцев уже с 1475 года. Николас Фаунт, мэр Кентербери, принимавший участие в восстании Фальконберга, был казнен. Что до Генри Холланда, герцога Эксетера и супруга Анны, сестры короля, поддержавшего Уорика и тяжело раненного при Барнете, его устранили гораздо тоньше. Эдвард забрал родственника во Францию во время похода 1475 года, и в процессе обратного пути тот исчез. «Не известно, каким образом он утонул», - замечал лондонский летописец Роберт Фабиан. Миланский дипломат Панигарола проявил большую осведомленность. По его словам, герцог Бургундский считал, что Эдвард просто отдал приказ выбросить зятя в море. Король не только стал тираном, он не колебался грабить множество влиятельных лиц, о чьем наследстве грезил. В 1479 году Эдвард лишил графа Пембрука титула и земель в Уэльсе, затем отданных принцу Уэльскому. В 1476 году, когда умер Джон Моубрей, герцог Норфолк и граф Ноттингем, суверен решить выдать его дочь и единственную наследницу Анну, замуж за своего второго сына, Ричарда, герцога Йорка, получившего титулы графа Ноттингема и герцога Норфолка без учета прав лорда Беркли и лорда Говарда, коим следовало принять богатства Моубреев. В качестве утешения Беркли достался титул виконта, а Говарду – простое имение. Конфискации, часто задевающие границы права, стали достигать огромных сумм. Особенно ярко это произошло с имуществом Уорика, Солсбери, Спенсера и Кларенса. К окончанию правления данные владения ежегодно приносили королю до 3 500 ливров. Эдвард поставил управлять ими представителей своего хозяйства, поэтому они и не учитывались в объемах выручки монаршей казны. Благодаря данным особым доходам, суверен оказался в состоянии увеличить расходы на роскошь: на свое «собрание золотой и серебряной посуды, на ковры и дорогие украшения, королевские и церковные, на строительство крепостей, коллежей и других замечательных зданий, и на приобретение новых земель и владений, в чем никто из предков Эдварда не был в состоянии с ним соперничать», - делится с нами Кройлендская летопись. С 1478 по 1483 год он потратил 6 572 ливра на работы в Виндзорском замке и 3 тысячи ливров на новую башню и стеклянные окна для Ноттингемского замка. Король носил «чрезвычайно дорогие и разнообразные одежды, заметно отличающиеся по стилю от того, что приходилось видеть раньше». В свою очередь, и королева вела себя, словно истинная богиня, требуя, дабы во время еды перед ней вставали на колени. В 1483 году специальный закон запретил кому бы то ни было облачаться в одежды пурпурного цвета, разрешенного исключительно членам монаршей семьи. Подобное развитие по пути к абсолютистской форме, чуждое английской политической практике дистанцировало суверена от подданных: «многие из них решат оставить короля Эдварда», - объявляла Кройлендская летопись, так как обида разграбленных вельмож постепенно концентрировалась. Видимо, монарх забыл, насколько дорого обошелся этот тип поведения некоторым из предшественников: королю Иоанну Безземельному, Эдварду II и Ричарду II. Последние утратили корону и, как считается, жизнь, ибо пренебрегали мнением баронов. Проблемы внешней политики: Бургундское наследство Возрастающая непопулярность Эдварда IV в равной степени была обязана его поражениям во внешней политике. Многие гневались на него, так как король позволил Людовику XI подкупить себя во время несостоявшейся кампании 1475 года, прекратившейся по причине заключения постыдной сделки. События 1478-1483 годов лишь подтвердят его неспособность действовать на европейской сцене в сложном вопросе с наследием Карла Смелого. Эдвард предстанет в нем колеблющимся, опасливым, нерешительным, растерянным, разрывающимся между стремлением сохранить выплачиваемое французским королем содержание и давлением английского общественного мнения, высказывающегося в пользу бургундских интересов. Но тогда же Эдвард позволил себе ввязаться в конфликт с Шотландией и, поторапливаемый сразу вмешаться в проблемы и на севере, и на юге, остался недвижим между двумя этими вариантами, застыв перед лицом положения, которое больше не контролировал. В те тяжелые годы именно брат суверена Ричард все больше брал в свои руки инициативу, что иногда приводило к трениям между двумя мужчинами. Герцог Глостер, полностью верный и являющийся надежной опорой, однако демонстрировал признаки нетерпения на фоне колебаний и изменений настроения короля. С 1478 года самым неотложным делом стало урегулирование вопроса с бургундским наследством. Карл Смелый умер в январе 1477 года. Его дочерью и наследницей была Мария Бургундская. Людовик XI хотел воспользоваться создавшимся положением, чтобы завладеть землями Бургундии, находящимися в границах Франции. Ради этого он немедленно послал войска в Артуа и в Бургундию. Но Мария уже успела найти защитника, выйдя 19 августа 1477 года замуж за Максимилиана Австрийского. Если французский монарх пожелал бы расчленить бургундские владения, ему придется воевать. Людовик обратился с данной целью к своему союзнику, королю Англии, размахивая угрозой прервать предусмотренную договором в Пикиньи ежегодную выплату в 50 тысяч крон. Эдвард столкнулся с жестоким выбором. Оказывая военную помощь Людовику XI, он бросит вызов неприязни английской знати и поглумится над правами племянницы, Маргариты Бургундской, падчерицы его сестры Маргариты Йорк, вдовы Карла Смелого, взывающей к нему о помощи. Встав на сторону Марии и Максимилиана, Эдвард потеряет выплачиваемое ему драгоценное содержание, не говоря о сложностях, которые приведут к войне с Францией. Людовик и Максимилиан торопили английского короля с принятием решения в вопросе, так и не способном прийти к правильному ответу. В течение 5 лет Эдварду потребуется тянуть, лавировать, торговаться и договариваться, отстраняться, и все до мгновения, пока оба противника, изнуренные ожиданием, не помирятся за его счет. В 1479 году Людовик XI сделал Эдварду заманчивое предложение: он решил заключить между королевствами перемирие сроком на 100 лет и приобрести все бывшие бургундские территории, находящиеся за пределами французского государства, очевидно, при условии их завоевания. Более того, Всемирный паук поддерживал обещание брака, который не имел ни малейшего намерения делать действительным, - между дофином Карлом и принцессой Елизаветой, дочерью Эдварда. К чему добавлялась выплата содержания. Вот, что представляло собой соблазнительную наживку, как иронично дополнит вышеописанное Филипп де Коммин: «Алчность по отношению к ежегодно выплачиваемым в его лондонском особняке 50 тысячам экю смягчила королю сердце». Между 1479 и 1480 годами последовал ряд мучительных переговоров между Эдвардом, Людовиком XI и Максимилианом. 1 августа 1480 года, уступая настойчивым уговорам сестры Маргариты, Эдвард заключил дружеский договор с Марией и Максимилианом, но одновременно продолжил поддерживать контакты с Людовиком XI при посредничестве дипломатов Джона Говарда и Томаса Лэнгтона, на таком уровне, который бы позволил ему получать привычное содержание. Но король Франции тоже, со своей стороны, вел переговоры с Максимилианом. Он предложил австрийцу союз между дофином (уже пообещавшим вступить в брак с дочерью Эдварда) и дочерью Марии Бургундской, пребывающей в возрасте нескольких месяцев. Тогда же Людовик послал епископа Луи Д,Амбуаза, канцлера Луи Дориоля и камергера Жильбера де Грассе обсудить условия фактического союза между Елизаветой Йорк и дофином, усыпляя тем самым недоверие Эдварда. К 21 августа 1480 года он заключил с Максимилианом перемирие и объявил Эдварду, что прекращает перечисление денег под предлогом отправки английским сувереном к австрийцу 1 500 лучников. Англичанин понял, что его обманули. Окружение монарха теряло терпение из-за отсутствия у господина реакции на проделку французского короля. Ричард находился в лагере сторонников возобновления боевых действий против Людовика. Еще в 1477 году он посылал для помощи сестре, Маргарите Йорк, небольшое войско, и лорд Гастингс даже возглавлял краткое нападение со стороны Кале. Эдвард, тем не менее, воспротивился инициативам младшего брата и урезал ему выплаты, поступающие Ричарду в качестве хранителя западных Марок. Герцогу перечислили не 2 500, а 1 тысячу ливров. Также Глостеру выставили счет, как за 1 тысячу луков и 500 колчанов для стрел, изготовленных в лондонском Тауэре, так и за выплаты королевским врачам, отправленным к нему в период развязанных тем сражений с шотландцами вокруг крепости Бервик. Шотландская заварушка Действительно, начиная с 1480 года на первый план среди забот Ричарда выходят дела в Шотландии. Осознавая, что войны с Францией не состоится, герцог сделал все, дабы начать ее против Шотландии. Театр боевых действий являлся менее славным и, несомненно, менее выгодным, но хорошая победоносная история в данном секторе могла увеличить престиж Ричарда с точки зрения английского общественного мнения. Момент благоприятствовал: оба соседствующих королевства не прекращали ссориться, на границе часто происходили стычки, и к 1477 году 14-летнее перемирие, подписанное Эдвардом IV и Яковом III, подошло к своему завершению. В 1480 году шотландцы сожгли крепость Бамбург, в 1481 году английский флот проник в Фёрт-оф-Форт. Для развязывания настоящей войны оказались созданы все условия. Конфликты между Англией и Шотландией случались постоянно, в промежутках происходили взаимные более или менее глубокие проникновения на земли соседа, грабительские налеты шотландцев на английские небольшие городки и монастыри в Нортумберленде и в Камберленде, карательные вторжения англичан, способных добраться даже до столицы противника, Эдинбурга. Подобные операции представлялись тем более частыми, что на протяжение, по меньшей мере, XIII столетия Шотландия была связана с Францией традиционным союзом, продиктованным стратегической необходимостью, ведь он позволял захватить в клещи общего врага: Англию. Этот союз, официально одобренный в октябре 1295 года, стал известен под названием Старого союза, многократно подтверждаемого – в 1371, 1390-1391, 1407-1408, 1423, 1428 и в 1448 годах и упрочиваемого частыми браками принцев и принцесс. Для Франции Шотландия являлась ценным соратником, который заставлял англичан держать на севере войска. Конечно, речь здесь не шла о серьезном могуществе. Бедная, малонаселенная, эта маленькая страна, затерянная среди холодных северных туманов и покрытая пустошами и болотами, обладала репутацией дикого, даже варварского края. В 1435 году в ходе дипломатической миссии ее пересекал итальянец Энио Сильвио Пикколомини, будущий Папа Римский Пий II, описавший увиденное следующим образом: «Это связанный с Англией остров, повернутый к северу, в 200 тысяч шагов длиной и в 50 тысяч шагов шириной, холодная, бесплодная, лишенная на большей части территории деревьев земля. Под ней лежит содержащий серу камень, добываемый для сжигания (торф). У городов отсутствуют стены. Дома, значительной частью, построены без применения извести. Крыши фермерских изб созданы из пучков травы, а крестьянские хижины в качестве дверей имеют висящие бычьи шкуры. Население нищее и необразованное, оно в изобилии питается мясом и рыбой, считая хлеб деликатесом. Мужчины низкорослы и отважны. Женщины – белолицы, изящны и склонны к любви. Обнять или поцеловать тут женщину значит меньше, чем в Италии предложить ей руку. Из чужеземных продуктов у них есть лишь вино. (…) Из Шотландии во Фландрию вывозят кожу, шерсть, соленую рыбу, жемчуг и железо. Шотландцы ничего не слушают с большим удовольствием, чем критику по отношению к англичанам. Говорят, что Шотландия представляет собой двойное образование: одна часть – культурная, вторая – покрытая лесами и лишенная полей. Жители лесов изъясняются на совсем ином языке и иногда не имеют другой пищи, кроме древесной коры. Волков здесь не встретить». Возвращаясь, Пикколомини пересек реку Твид, являющуюся границей между Шотландией и Англией, и попал в английское графство Нортумберленд, показавшееся ему столь же варварским, как и Шотландия. Его рассказ позволяет проникнуться представлением об этих северных краях, на просторах которых воспитывался и развивался Ричард. Повествуя о себе в третьем лице, Пикколомини пишет, что «…прибыв на закате солнца в грубый городок, он остановился на ферме, где пообедал с местным священником и его гостем. На стол выставили множество блюд, - куриц и гусей, но там не нашлось ни хлеба, ни вина. Все обитатели городка, и мужчины, и женщины, явились, будто на редкое зрелище и созерцали Энио (Пикколомини), разинув рты, с тем же изумлением, что у нас возникает у народа, когда он видит эфиопов или индийцев. Они спросили у священника, - откуда его посетитель, и что он прибыл делать, как и исповедует ли тот христианство. Осведомленный о трудностях со снабжением, которые могут встретиться по пути, Энио раздобыл в монастыре немного хлеба и меру красного вина. Когда он достал эти продукты, варваров охватило еще большее и глубочайшее изумление, ведь те не видели ранее ни вина, ни белого хлеба». Будущий Папа Римский не преминул отметить, что женщины этих земель «чрезвычайно хороши собой» и отчасти суровы: «Прошла уже добрая часть ночи, когда две девушки проводили Энио, с ног падавшего от усталости, в заваленную соломой комнату. Казалось, они готовы переспать с ним по обычаю страны, если бы тот их об этом попросил. Но Энио думал о женщинах гораздо меньше, чем о грабителях, которых боялся увидеть прибывшими к нему. Он отослал красавиц, ушедших погруженными в ворчание, ибо опасался, - впади Энио в грех, ему придется тут же оказаться наказанным разбойниками. В итоге Пикколомини остался один среди коров и коз, украдкой жующих его постель и совершенно не дающих ему заснуть». Только добравшись до Ньюкасла у него «впервые появилось впечатление возвращения в цивилизованный мир, к привычному облику земли. Шотландия и граничащая с ней часть Англии, действительно, не имели никакого сходства с регионами, где мы живем. Это земля дикая, не возделываемая, которой зимой солнечные лучи вовсе не касаются». Далее «он поехал в южном направлении до Йорка, крупного и чрезмерно населенного города, где находился знаменитый в целом свете, благодаря высоте и красоте, собор». Внутренняя политическая жизнь шотландского королевства отличалась сильной оживленностью, с существованием национальных меньшинств, регентством и убийствами. Если мы возьмем в качестве примера картину XV века, то увидим сменяющих друг друга монархов. Якова I, которому в 1406 году исполнилось 11 лет и убитого в 1437 году. Идущего за ним Якова II, 6-летнего короля, убитого взрывом одной из его собственных пушек в 1460 году. Якова III, 9-летнего суверена, убитого в 1488 году. Подписав с Эдвардом IV перемирие, предусматривавшее брак Сесиль, дочери английского короля, со своим сыном, Яков в 1477 году возобновил военные действия. Проект союза оказался отменен. Шотландский монарх бросился в нападения на Нортумберленд, на что Эдвард в 1481 году выразил намерение ответить общим выступлением. Но для этого требовалось отыскать необходимые деньги. Воззвание к сдаче «доброжелательных» взносов продемонстрировало обманчивость: ошпаренная провалом предприятия во Франции в 1475 году знать опасалась снова жертвовать деньги на маловероятную войну. Назначенный 12 мая 1480 года главным наместником на севере Ричард остался лицом к лицу с шотландской угрозой. В сентябре он совершил набег, но уже в октябре взаимное недопонимание с графом Нортумберлендом замедлило приготовления: жители Йорка желали сражаться под управлением Ричарда Глостера, но не Генри Перси. Эдвард удовлетворил их просьбы, и в течение зимы 1480-1481 годов приготовления возобновились. Ричард потрудился над защитными укреплениями Карлайла и в марте поехал в Лондон, дабы обсудить с братом план нападения. Последний добился от Парламента голосования по вопросу о новом налоге для финансирования кампании. Город Йорк от сбора освободили по причине его взносов в дело войны относительно снаряжения 120 лучников. Нападение должно было сочетать 2 скоординированных друг с другом направления: морское - на Фёрт-оф-Форт и земное, проводимое лично сувереном в обществе Ричарда. Первое, под предводительством лорда Говарда состоялось в начале лета и завершилось разрушением нескольких шотландских кораблей и крепости Блэкнесс. Второе пришлось оставить: Эдвард, здоровье которого ухудшилось, больше не мог вести за собой войско, а деньги от парламентского налога собирались довольно скудно. Король не явился на место встречи, поставив выпутываться Ричарда вместе с несколькими сотнями набранных в качестве отступа солдат. Летом удалось осуществить несколько подрывных малозначащих операций, но в сентябре опять случилось взаимонепонимание, еще раз обнажившее двусмысленность присутствия на севере двух руководителей. 7 сентября Генри Перси, граф Нортумберленд, созвал жителей Йорка в Норталлертоне, чтобы встретить прибытие армии шотландцев, 8 сентября Ричард их же вызвал в Дарем. После периода колебания йоркцы двинулись к герцогу Глостеру, но кампания оказалась оставлена. Как бы то ни было, 1481 год завершился без видимых результатов. Ослабленный король проявлял больше колебаний, чем прежде. Помимо шотландской проблемы его терзало постоянное и противоречивое давление со стороны Максимилиана и Людовика XI. Первый обещал англичанину денежное содержание в обмен на военную помощь, второй поступал заманчивее – перечислял обещанное в Пикиньи содержание, но с трехмесячным опозданием, к примеру, вместо Пасхи – в августе, и это делало любую воинственную политику в текущем году невыполнимой. Эдвард даже отказался явиться на встречу с Максимилианом в Кале, на что заставил австрийца надеяться. В конце концов, масштабное наступление на Шотландию оказалось развязано в 1482 году. Этому способствовала дополнительная мотивация: в апреле брат Якова III, Александр Стюарт, герцог Олбани, прибыл к Эдварду просить о помощи в ниспровержении брата и занятии его места. Соглашение заключили в крепости Фотерингей: англичане помогут Олбани захватить корону, а он, взамен, уступит им многочисленные пограничные замки, особенно, город Бервик, на который Ричард уже не раз нападал. Кроме того, после коронации новый шотландский суверен принесет присягу в почитании и верности английскому монарху, положит конец союзу с Францией и вступит в брак с 13-летней дочерью Эдварда, Сесиль, обещанной ранее его брату, Якову III. Договор подписали 11 июня. 12 июня Ричарда снова назначили главным наместником на севере, и он получил руководство над походом. Действительно, герцог уже был занят, осаждая город Бервик, основное стратегическое место у устья реки Твид, одновременно и порт, и крепость на основном пути, ведущем в Эдинбург. Приготовления к кампании оказались осложнены особенно суровой зимой, за которой последовали голодная весна и волна недовольства в Нортумберленде и в герцогстве Ланкастерском. Сообщения в Совет отметили там 4 мая «столкновения, споры, скандалы и разбирательства». Ричард восстановил порядок с помощью комиссий по слушанию и рассмотрению дел, постоянно поддерживаемых в Йорке, отправившем на войну 120 лучников и 80 всадников. Герцог располагал следующими средствами: Совет пожаловал ему 15 тысяч ливров, которых должно было хватить для оплаты в течение 4 недель расходов 20 тысяч человек, а это подразумевало мгновенный ход кампании и быструю победу в ней. Состав войск Ричарда отличался сильной разнородностью: в них находились сторонники влиятельных сеньоров, - 3 тысячи лучников от лорда Стенли, 600 человек от маркиза Дорсета, 1 тысяча человек от лорда Риверса, не считая также наемников – 1 800 немцев, швейцарцев и бургундцев. Шотландская кампания Ричарда 1482 года Наступление пришлось на середину июля. Ричард прибыл к городу Бервику, который сразу же сдался, но его гарнизон остался оказывать сопротивление в крепости. Чтобы не завязнуть в осаде, герцог продолжил двигаться к Эдинбургу, систематически разоряя проходимые регионы, простирающиеся в ширину более, чем на 50 километров. Шотландская столица была взята без боя, но затем ход событий усложнился. Группа знатных шотландских вельмож взяла в Эдинбургском замке в плен короля Якова III, тогда как герцог Олбани объявил, что готов удовлетвориться возвращением принадлежащих ему прежде должностей, титулов и земель, не требуя к ним в нагрузку еще и корону. Попавший в подобные условия Ричард начал опасаться проклятого союза шотландцев с заклятым врагом англичан в момент его максимального удаления от основной точки сбора войск. Шотландская армия встала лагерем в Хаддингтоне, в 30 километрах от Эдинбурга. Глостер отказался от сражения, понимая, что у Олбани мало шансов быть принятым населением и что тот, в любом случае, готов отречься от честолюбивых замыслов в ответ на прощение и восстановление своих владений. Поэтому следовало начать переговоры. Ричард согласился отозвать войско на чрезвычайно благоприятных для шотландцев условиях, а те поручились возместить уже выплаченные Эдвардом деньги из приданого его дочери Сесиль. Яков III оставался королем страны, герцог Олбани получал прощение, а англичане – неясное обещание сдачи Бервика. После этого Глостер покинул Эдинбург и распустил 11 августа свою армию. Для Ричарда прошедшая шотландская кампания имела довольно горький привкус. Несоответствие между грандиозными затратами на операцию и скудностью ее результатов порождала обвинения. «Все, чего он добился в этом походе, не говоря о значительных суммах, изъятых у народа по старой схеме под названием «доброжелательных» взносов и уже израсходованных, все это лишь подчеркивало итог свершившегося дела», - писал редактор Кройлендской летописи, демонстрирующий крайнюю суровость по отношению к герцогу Глостеру. «Пребывая до настоящего момента в Эдинбурге со всей его армией и не встречая сопротивления, он оставил сей богатый город невредимым». Разумеется, оставалось и то, о чем следовало сожалеть. В свою очередь замок Бервик, продолжающий находиться в осаде лорда Стенли, тоже сдался. Но здесь выгода оказалась «незначительной», как говорит летопись, и даже слишком дорогой, ибо расходы на оборону крепости и ее содержание достигали 1 тысячи марок. И самые верные жители Йорка ощущали себя обманутыми. В городских архивах можно прочесть, - некий Джон Лем объявил: «солдаты города не достойны их жалованья, так как не использовали тетиву луков для провоза тележек». Он слышал, как один из них сказал, что «был настолько раздосадован, что хотел воспользоваться тетивой от лука, чтобы на ней вести свою лошадь». Можно задать вопрос, - почему Ричард больше не воспользовался своим положением, хотя пребывал в статусе хозяина шотландской столицы. С одной стороны, это зависело от нерешительности Эдварда, цели которого представлялись довольно зыбко. После обещания выдать дочь Сесиль за Якова, а потом за Александра, он забрал свое обещание и потребовал возмещения приданого, даже не зная, к войне или к миру стремится, оставив Ричарда без прямых и точных указаний. Впрочем, насладившись заключением соглашения, английский суверен в ноябре 1482 года объявил о готовности в следующем году возобновить боевые действия. Другое объяснение происходит из непоследовательности в политике Шотландии. Олбани хотел стать королем, затем его желания поменяли направление. Яков III оказался пленником знати, равно не грезившей о замене того на герцога Олбани. В подобных условиях продолжение кампании влекло за собой риск погрязания в проблеме с более, чем непредсказуемым итогом. Решение Ричарда положить конец войне, без всякого сомнения, являлось самым мудрым из возможных. Как бы скуден он не был, результат, тем не менее, представили истинной победой. Эдвард, предусмотревший создание скорой системы сообщения между Лондоном и Шотландией на расстоянии более чем 600 километров, чтобы как можно быстрее получать известия, узнав о взятии Бервика, позволил своему ликованию прогреметь на всю страну. По государству развезли торжественное объявление, организовали фейерверки и народные веселья по случаю. Правитель Кале велел стрелять из всех пушек, а монарх даже написал Папе Римскому, благодаря «Господа, подателя каждого из благодеяний, за помощь, оказанную нашему возлюбленному брату, успех коего столь громок, словно он подверг каре всю Шотландию». Ричарда щедро вознаградили за взятие Бервика, стратегической цитадели, «полностью окруженной несокрушимыми стенами». Королевская пропаганда воспевала его действия почти наравне с победой при Азенкуре: «Счастливое небольшое войско приняло сдачу города…». Выражение «небольшое избранное войско…» окажется воспроизведено Шекспиром в Генри V, в речах суверена после знаменитой битвы 1415 года: «Чем меньше нас, тем больше будет славы…». Эдвард не позволял иссякнуть похвалам поведению младшего брата, восхищаясь отвагой и великодушием последнего. «Войско, недавно введенное нашим братом в Шотландию», - писал он Папе Римскому, - «беспрепятственно пересекло страну и остановилось перед городом местного монарха - Эдинбургом». Там «суверен и знатнейшие сеньоры королевства укрылись в мощной крепости», и Ричард мог «привести сей роскошный град к разграблению и пожару, но, продемонстрировав сверхчеловеческое сострадание, (…) именитая банда завоевателей пощадила умоляющих и обессиленных горожан и церкви. Они не тронули не только вдов, сирот и детей, но также всякого безоружного». В знак благодарности за такие высокие поступки собранный 20 января 1483 года Парламент пожаловал 18 февраля герцогу Глостеру, «чрезвычайно могущественному принцу», в ответ на его «многочисленные и усердные труды и услуги» постоянное владение титулом и полномочиями хранителя Западной марки. Они даровались как Ричарду, так и потомкам оного, с крепостью, исполнением обязанностей коннетабля, с фьефом и с городом Карлайл, вместе с землями и королевскими имениями графства Камберленд, включая взимание штрафов, исполнение прав феодала, а также с правами на конфискации и получение выгоды от разбившихся и утонувших кораблей. Кроме того, герцог Глостер получил в собственность земли, завоеванные на территории Шотландии близ границы, наравне с землями, которые «намеревался с Божьей помощью покорить позднее». В обмен на общую сумму в 10 тысяч марок Эдвард пожаловал ему практически все королевские права на север. Отныне Ричард находился во главе «княжества», то есть обширной и почти независимой области, схожей с уделами во французском королевстве и пользующейся абсолютной финансовой и судебной самостоятельностью. Основательнее, чем какой-либо иной господин севера, герцог добился также, чтобы Йоркшир, Нортумберленд, Камберленд и Уэстморленд освободили от налога, взимаемого для снабжения шотландского похода. Эти исключительные привилегии и создание княжества, действительно, казались инициативой самого Ричарда, уже представлявшего проект брату накануне войны. Впрочем, требуется посмотреть на важность описываемого в перспективе. У Эдварда была здесь собственная выгода. Сейчас он обладал надежными укреплениями со стороны Шотландии и не помышлял отказываться от войны против Якова III. Английскому монарху больше не нужно было ежегодно выплачивать хранителю Марок 1 200 марок, и он не отдавал в данном секторе свои полномочия. Эдвард сохранил право наказания за государственную измену, надзора за бракосочетаниями и охраны младших наследников знати. В начале 1483 года шотландская проблема представлялась временно решенной. 19 марта был заключен Данбарский договор, ознаменовавшийся примирением Якова III с братом, герцогом Олбани. Но это являлось исключительно паузой в истории, ведь Эдвард с Ричардом не переставали думать о возобновлении боевых действий. В конце концов, с ущербом для английского короля завершилось параллельно идущее великое дело, относящееся к наследству Карла Смелого. Никакой выгоды Эдвард из него не извлек. Изнуренные проволочками Людовик и Максимилиан пришли в декабре 1482 года к соглашению, закрепив его Арраским договором, разделявшим между ними земли, прежде принадлежавшие Бургундии. Согласно ему, король Франции и эрцгерцог Австрии заключали проект брака между 13-летним дофином Карлом и 3-летней Маргаритой Австрийской, дочерью Максимилиана. Молодая (крайне) чета получала Артуа и Бургундию, Максимилиан сохранял Фландрию и Нидерланды. Эдварда не включили в договор, и он потерял свое драгоценное содержание в 50 тысяч крон. Кроме того, произошедшее подводило черту под проектом союза дофина с принцессой Елизаветой. Оказавшийся в смешном положении английский суверен превратился в предмет «великого стыда и издевательств», злые языки даже говорили, что именно досада стала причиной его смерти 9 апреля 1483 года. Ричард и его союзники, Гастингс и Бэкингем, против Вудвиллов Последние месяцы правления Эдварда IV были отмечены ростом враждебности между герцогом Глостером и семейством Вудвиллов, вызванной вырисовывающейся в будущем проблемой несовершеннолетия наследника. Король чрезвычайно ослаб, его сыновьям исполнилось только 12 и 10 лет соответственно. В ожидании совершеннолетия старшего из мальчиков, принца Эдварда, власть требовалось доверить человеку, способному справиться с едва вышедшим из периода войн Алой и Белой розы государством. На повестке дня стояло лишь две возможности: супруга или брат Эдварда, иначе говоря, королева Елизавета, поддерживаемая кланом Вудвиллов, или герцог Ричард Глостер, всемогущий господин севера. Ричард до самого конца оставался верным союзником брата, несмотря на некоторые мимолетные взаимные недопонимания. Например, 28 февраля 1482 года Эдвард упрекал его за пренебрежение к управлению герцогством Ланкастерским, особенно к тому, что касается заведования лесами, брошенными на произвол, «вырождающимися из-за вырубки деревьев и забора бревен и стволов, хотя я не давал на то указаний». «Мои леса», - объяснял король в письме, - «портятся и губятся», так, что нельзя извлечь даже выгоду от местных древесины и дичи. Он повелевал своему «возлюбленному брату» навести в вопросе достойный порядок, «быстро исправить и реформировать» злоупотребления, «под вашим надзором и под надзором ваших представителей». Тон был приказным, а упрек резким. «Вы пренебрегали этими обязанностями долгое время, не исполняя вверенные вам полномочия, как следовало, равно как и в случае с другими проступками, о коих я не упоминаю, но являюсь ими оскорблен». Не известно, ни на что намекал Эдвард, ни как принял Ричард письмо с довольно унизительными упреками. В любом случае, процитированный документ демонстрирует, что герцог все еще находился в зависимом положении по отношении к старшему брату, не взирая на оказываемые ему почести. Вспомним, - основная часть личных доходов Глостера, позволявших ему поддерживать сторонников, зависела от наследства тестя, Ричарда Невилла. Если кузен супруги Ричарда, Анны, Джордж Невилл, умер бы бездетным, - оставшееся после него богатство перешло бы к следующему наследнику клана, - к лорду Латимеру. Герцогу удалось заручиться отказом от благосостояния множества представителей рода Невиллов: Ральфа, Екатерины Дадли, Елизаветы, леди Латимер. Также у Ричарда получилось добиться опеки над юным Джорджем Невиллом, поэтому осталось найти тому жену, дабы у пары появились наследники. Одновременно с этим, материальное положение Глостера оставалось шатким. Даже учитывая наследство его супруги, Анны, и все, принадлежащие вельможе титулы и должности, он испытывал денежные затруднения. Ричарду приходилось тратить деньги без счета, вкладывая их в значительном количестве в две сферы: в поддержку сподвижников и в религиозные учреждения. В 1477 году на приобретение одежды и мехов он потратил уже около 400 ливров, происходящих от его владений в Восточной Англии. 234 фунта стерлингов 7 су и 11 денье от владений в сеньории Гламорган пошли на уплату жалований и пенсий сторонникам герцога. Два колледжа, основанных в Миддлхэме и в замке Барнард, оказались настоящими финансовыми пучинами. 8 тысяч ливров были отданы только на начальные взносы, что обязывало предать отчуждению 6 попечительств из имущества жены Ричарда. В 1480 году та же судьба постигла 6 имений, принадлежащих графини Оксфорд. В 1476 году герцог пожаловал аббатству Коверхэм ректорат Сихэма, приобретенный за 150 ливров, вслед за которым пошли имение Фулмер в Кембриджском Куинз-колледже и 3 иных имения для часовни Святого Георгия в Виндзоре. Чтобы достойно решить проблему с непредусмотренными тратами, Ричарду следовало продать часть его имущества. Например, в 1478 году имение Хутон Пагнелл, близ Донкастера, ушедшее за 500 ливров, имение Вивенхо в Эссексе, ушедшее за 1 100 марок, имения от Южного Уэльса до Ромси в Хэмпшире – за 200 ливров, земли Фитцльюиса в Эссексе, приносящие в год 1 100 марок. Увеличивая степень своего влияния и средства действий как на небе, так и на земле, герцог Глостер не считался с расходами. В этом отношении Ричард оказался близок по мировоззрению с Людовиком XI: все покупается, и даже святые не исключение. Другая черта, приближающая герцога по состоянию душевной организации к королю Франции, неприязненность к придворной жизни, особенно к разгулу, характерному для брата Ричарда, английского суверена. Как и Людовик XI, в бытность дофином, который являлся заклятым врагом Агнес Сорель, возлюбленной его отца, Карла VII, Глостер не одобрял связь Эдварда IV с Джейн (или Елизаветой) Шор. Последняя, жена богатого лондонского торговца, разумеется, считалась не единственной дамой сердца монарха, который, согласно Томасу Мору «говаривал, что есть у него три любовницы, и каждая по-своему замечательна: одна - самая веселая, другая - самая хитрая, а третья, как есть, самая святая блудодейка во всем королевстве, которую никуда не увести было из церкви, кроме как в его постель» (Томас Мор «Эпиграммы. История Ричарда III». "Литературные памятники". М., "Наука", 1973. Издание подготовили: М. Л. Гаспаров, Е. В. Кузнецов, И. Н. Осиновский, Ю. Ф. Шульц. Перевод с английского и латинского М.Л. Гаспарова и Е.В. Кузнецова). Джейн Шор была самой веселой и любимой, к коей «король поэтому и питал особую привязанность. Имел он многих, но любил лишь ее». Как и Агнес Сорель, она являлась поистине утешением Эдварда, обладая умом, культурой, жизнерадостностью и представляясь ему больше, нежели обыкновенной сексуальной партнершей. Томас Мор знал ее уже в старости, видимо, в связи с тем, что дама отличалась «приятным поведением: наделенная острым умом, она была весела в обществе, быстра и ловка в ответах, не молчалива и не болтлива, а иногда шутила без оскорбительности, но не без забавности». Связь Джейн с Эдвардом началась в 1476 году. «Когда король был в гневе или в печали, она умела успокоить и смягчить его дух; когда человек находился в опале, она помогала ему вернуть королевскую милость». Суверен равно не оказался единственным, влюбленным в Джейн: после смерти Эдварда она стала подругой лорда Гастингса. При дворе госпожа Шор исполняла обязанности посредника между различными кланами. Для Ричарда Джейн была обычной продажной женщиной, но он ее остерегался. Как остерегался королевы и семьи последней, Вудвиллов. Старая аристократия презирала их за высокомерие и алчность. В ее рядах у Вудвиллов находилось два заклятых врага: Уильям, лорд Гастингс, и Генри Стаффорд, герцог Бэкингем. 50-летний лорд Гастингс принадлежал к самым давним и самым верным сподвижникам монарха. Занимая должность камергера, он имел ежедневный служебный доступ к Эдварду, на которого оказывал серьезное воздействие. Это стоило ему враждебности со стороны королевы, ревнующей к «великой милости, кою проявлял к нему суверен», - как уверяет Манчини. Равным образом Елизавета упрекала Гастингса в потворстве разгулу супруга. Здесь он сделался противником Томаса Грея, маркиза Дорсета, сына Елизаветы Вудвилл от первого брака. Мужчины поссорились «из-за возлюбленных, которых похищали или пытались сделать своими», - по словам Томаса Мора. Особенно сильно эти двое влюбились в Джейн Шор. Томас Грей, его брат, Ричард Грей, и сэр Томас Вудвилл, брат королевы, соперничали с Гастингсом в качестве поставщиков монарху удовольствий. У Гастингса существовал еще один жестокий противник: Энтони Вудвилл, граф Риверс, второй брат королевы, ответственный за воспитание и образование Эдварда, принца Уэльского, в Ладлоу. Он не забыл, как в 1471 году монарх отнял у него должность капитана Кале, дабы доверить ее Гастингсу. В 1482 году враждебность рода Вудвиллов к Гастингсу грозила уже иссякнуть, но кто-то из людей сэра Уильяма объявил, что господин заставил его совершить лжесвидетельства, направленные против Дорсета и Риверса. Суверен потребовал от Гастингса и Дорсета примирения, но оно оказалось исключительно фасадом. Оба лагеря ждали смерти правителя, дабы свести после нее счета. Вудвиллам теперь противостоял и новый соперник, крайне честолюбивый и столь же опасный молодой человек по имени Генри Стаффорд, герцог Бэкингем. В 1482 году ему исполнилось 28 лет. Стаффорд принадлежал к высшей знати страны, но пока не имел никакой политической роли. Бэкингем происходил прямо от Томаса Вудстока, сына Эдварда III. В войне Алой и Белой роз его отец и дед по материнской линии, отстаивая дело Ланкастеров, были убиты в 1455 году в сражении при Барнете. Из-за этих событий богатства рода оказались конфискованы. Что до Генри Стаффорда, его, 12-летнего, поместили под опеку королевы Елизаветы Вудвилл, устроившей брак подопечного со своей сестрой, Екатериной. Вынужденный союз с молодой женщиной, ниже супруга по статусу, вызвал у подростка глубокую ненависть к королеве и ее семейству, что позже объяснит Манчини. «Когда он был моложе, то оказался заставлен жениться на сестре королевы, которую презирал по причине ее скромного происхождения», и это сблизит Бэкингема с Ричардом, герцогом Глостером. «Имея предков из самой высокой знати, он был предрасположен симпатизировать лишь другому вельможе, тем более, что у Бэкингема существовали личные причины для ненависти к родственникам королевы». На протяжение многих лет Генри Стаффорд жил с супругой в доме Елизаветы Вудвилл, разочарованный наследством и лишенный всякой важной роли. Впервые Бэкингем появился на сцене на процессе Кларенса, где в качестве председателя суда присяжных и сенешаля озвучил вынесение смертного приговора. Он был моложе Ричарда на два года, но разделял с тем стремление действовать и сожалел об отказе от французской кампании 1475 года, ожидая подходящего момента, чтобы отомстить Вудвиллам и вернуть прежние положение и богатства. Красноречивый и разговорчивый, неугомонный и полный воодушевления, Генри Стаффорд по характеру являлся полной противоположностью Ричарду, но это способствовало, как иногда случается, их сближению: оба дополняющих друг друга нрава разделили одинаковые честолюбивые помыслы и общие цели. 9 апреля 1483 года: «Король умер, да здравствует король!». Но какой именно король? Рождество 1482 года стало предлогом для пышных празднеств при Вестминстерском дворе. С музыкой, танцами и пирами больше отмечали взятие Бервика и его героя Глостера, нежели рождение Иисуса Христа. Весельем руководил король Эдвард, но, достигнув всего 40 лет, он уже не представлял ничего иного, как развалину. «Этот полный человек до такой степени впал в состояние доступности, тщеславия, пьянства, чрезмерности и страстей», - как свидетельствует Кройлендская летопись, что начал с трудом передвигаться. «Он пил и ел, нисколько не сдерживая себя», - пишет Манчини. «Мне рассказывали, что у английского суверена появилась привычка принимать рвотное средство, дабы иметь удовольствие снова наполнить желудок. По данной причине и еще из-за лени, в которой погряз после возвращения короны, Эдвард располнел, тогда как ранее был не только высоким, но также худощавым и деятельным». К вышеперечисленному, может статься, присоединилась, согласно сведениям летописца Эдварда Холла, тяжелая лихорадка, подхваченная в 1475 году в период французского похода. Коротко говоря, страдающий от ожирения, прежде срока изнуренный, обессиленный суверен переживал не лучшие времена, и когда 20 февраля 1483 года Ричард оставил его, чтобы вернуться на север, то не испытывал уверенности опять увидеть брата живым. Тем не менее, смерть монарха всех изумит. Несчастье ускорит легкомыслие Эдварда, организовавшего в конце марта поездку с рыбалкой на реку Темзу. «Будучи крупными и жирными», - как пишет Манчини, «его жизненно важные органы оказались поражены холодом и влажностью, тогда как уже сутки спустя король находился в маленькой лодке с теми из ближайшего окружения, кого привез с собой на рыбалку». Вот он и заболел. Шла ли речь о несварении желудка? Или об апоплексическом ударе, о котором докладывает Филипп де Коммин, намекающий, что Эдвард так и не смирился с Арраским договором? Или о «неизвестной болезни», упоминающейся Полидором Вергилием, помимо этого выдвинувшего еще и гипотезу с отравлением? Не понятно. Что точно, так это мгновенное ухудшение состояния здоровья суверена в начале апреля, заставшее всех подданных врасплох. Ибо, в соответствии с текстом Кройлендской летописи, он не был «ни утомлен старостью, ни поражен известной болезнью, лечение которой оказалось бы легким даже в случае человека положением ниже». Осознавая, что умирает, монарх взялся за последние распоряжения. Эдвард составил завещание, чей вариант появился накануне французского похода 1475 года. В нем он просил об уплате его долгов, об уважении к пожалованиям всем, кто верно ему служил, о передаче 10 тысяч марок на приданое дочерям, Елизавете и Марии. Также король давал четкие указания о возведении своего мавзолея в Виндзорской часовне. Особенно Эдвард настаивал на том, что в случае его смерти до достижения старшим сыном совершеннолетия, управление государством должно доверить вдове, королеве Елизавете, которая стала бы регентшей. Проблема заключалась во внесении в завещание после 1475 года нескольких поправок и в добавлении в список исполнителей последней воли лорда Стенли при параллельном удалении оттуда королевы. Отныне, «попав на смертный одр», согласно Кройлендской летописи, Эдвард «прибавил к завещанию определенное число приписок». Исчезнувших приписок. Избавились ли от них Вудвиллы? Доказать ничего нельзя, но, по словам Манчини, король объявлял там, что передает старшего сына и государство под «защиту» своего брата Ричарда, герцога Глостера, вплоть до наступления совершеннолетия юного Эдварда, то есть, на срок в 4 года. Подобное решение, если оно подлинно, было катастрофой для Вудвиллов, надеявшихся строго контролировать нового суверена и превратить его в инструмент политики, действующий в интересах исключительно их выгоды. Это создает необходимый мотив для объяснения исчезновения приписок. В любом случае, не замедлил распространиться слух, в соответствии с которым, Ричарда назначили защитником и покровителем монарха и государства. Главное действующее лицо, в свою очередь, ничего не знало о случившемся. Герцог находился на расстоянии в 350 километров от Вестминстера, в Йоркшире, и понятия не имел, что его брат при смерти. Эдвард IV скончался 9 апреля 1483 года в Вестминстере, за 4 месяца с половиной до коллеги, Людовика XI. Периоды правления обоих почти полностью совпали (1461-1483), что еще больше проявило их различия. По сравнению с крайне квалифицированным королем Франции, хладнокровным и расчетливым, английский суверен представлялся любителем, даже дилетантом. По замечанию историка Пола Мюррея Кендалла, над обязанностями монарха в нем преобладал человек. Они выполнялись, уступая, прежде всего, людским страстям. Поэтому, не удивительно, что политический итог Людовика сильно опередил тот, что остался от Эдварда, позволившему «Всемирному пауку» собой манипулировать. Тем не менее, королю Туманного Альбиона удалось совершить подвиг и уравновесить институт власти в стране, разъеденной противоборством войн Алой и Белой Розы. Разумеется, их последний поворот произойдет при Босуорте, но, устранив Генри VI и Уорика, Эдвард IV подготовил этап династического единообразия между Йорками и Ланкастерами, оказавшийся полезным третьему разбойнику: Генри Тюдору, еще ожидающему своего часа в Бретани. Как бы то ни было, до этого еще случится трагедия Ричарда III, неизбежное следствие плохо разработанной линии наследования. Тут в равной степени открывается контраст с Францией, тогда как в обоих государствах начались проблемы с несовершеннолетием наследников, в одном с 13-летним Карлом VIII, в другом – с 12-летним Эдвардом V, передача власти мягче прошла у Валуа, при регентстве Анны де Боже, сестры короля. В Англии же она повлекла за собой водопад убийств и возобновление династической войны. Роковая механика была приведена в действие 9 апреля 1483 года. Похороны Эдварда IV состоялись с 17 до 20 апреля. До этого срока тело сначала положили в Вестминстерском дворце, в обнаженном виде, дабы власти могли установить отсутствие признаков убийства. Затем его забальзамировали, обрядили в королевские одежды и выставили на обзор в часовне святого Стефана в том же дворце, пока там непрерывно проходили заупокойные службы. 17 апреля останки с сопровождающей их процессией в 15 всадников во главе с канцлером, Томасом Ротерхэмом, 9-ю епископами, 2-мя аббатами и кортежем из знати переместили в Вестминстерское аббатство. Деревянное надгробное изображение суверена, в натуральный рост, в короне, с державой и скипетром, поставили рядом с гробом. 18 апреля процессия достигла Сионского аббатства, а 19 апреля добралась до Виндзора, где Эдварда 20 апреля похоронили в часовне святого Георгия, следуя в совершенстве разработанному церемониалу. Финал мероприятия ознаменовался возгласами на французском языке облаченных в новую форму герольдов: «Да здравствует король! Да злравствует король!» Иначе говоря, продолжение следует. Но этого не происходило. Юный Эдвард V продолжал находиться в замке Ладлоу, в Уэльской марке, под опекой лорда Риверса, брата королевы. Последний, в конце концов, в Виндзоре появился, доехав до Лондона, дабы принять на себя обязанности регента. А на севере, в крепости Миддлхэм, жил еще один дядюшка нового суверена, Ричард, герцог Глостер, еще не знающий, что ему предполагается стать защитником и покровителем короля и государства. Следующие двое отсутствующих тоже только готовились сыграть важную роль в грядущей трагедии. Это герцог Бэкингем, пребывающий на уэльских землях, и Генри Тюдор, находящийся в Бретани и пользующийся гостеприимством герцога Франциска II. Как мы увидим, он также претендовал на английский трон и надеялся использовать смуту по собственному разумению. Регент, защитник и покровитель, исполняющий роль второго плана маленький король, претендент на трон и честолюбивый вельможа: чересчур большое число людей стремилось взять власть в руки. Их было слишком много. Атмосфера отличалась натянутостью, а народ затаил дыхание. Исполнительные органы созвали в Лондон всех офицеров «ради охраны столицы и поддержания мира». Коннетаблей обязали «следить за обществом и напоминать каждому о его долге, воздерживаться от провокаций, споров, привлечений к ним и разногласий с любым чужеземцем». От каждого требовалось «находиться наготове и при полном снаряжении на случай надобности». 19 апреля некий Джон Гайгер, хранитель колледжа Таттершелл в Линкольншире, написал епископу Уинчестера: «Теперь, когда наш господин и суверен мертв, мы не знаем, кто станет нашим следующим господином, и кто будет нами править». Вокруг царила неуверенность, что являлось образцом условий для любителей ловить рыбу в мутной воде. Час Ричарда пробил.