Осень «Всё хреново» — Лето «Всё хорошо»

Диалог как прокат фигуристов: никогда не знаешь наверняка, чем он завершится.

Ноябрь. В один день на дорогах вовсю свирепствует гололёд; в другой кругом чавкающие лужи грязно-бензинового цвета; а в третий с неба словно в наказание за грехи человеческие сыплется то ли град, то ли снег, а то ли просто белые камешки вперемешку с мокрыми хлопьями. Деревья в осенних сумерках стоят обезображенными и осиротелыми ветвистыми чудовищами; солнце практически отсутствует; пожухлая, пока не умершая трава нет-нет попадается людям на глаза; а ответственные автомобилисты готовятся менять резину. У некоторых жизнь к новому году немного налаживается — у Яси она не разлаживается, и на том спасибо, дорогая вселенная. Аффирмации, увы, ни черта не действуют, а карты желаний от инстаграмных дофига экспертных дам лишь про магическое мышление, когда Ясе надо мыслить максимально трезво, рационально. «Я неплохая мать, я нормальная мать», — из-за раз в раз, из недели в неделю извечная, избитая, вспоротая по-живому мантра, чтобы не разреветься, не сломаться, не сдаться. Васька — её моральный ориентир. Яся работает, Яся пашет точно проклятая, Яся учит, тренирует, ездит к СветланВладимирне на каток. А ещё с каждым приступом самоненависти, самокритики, посильнее крапивы ранящими и оставляющими на душе, на менталке огромные волдыри, с каждым сдержанным рыданием в кипяточном душе, с каждым спрятанным, задушенным ради Васьки криком, Яся пьёт больше и больше чая с коньяком — конечно же, потихоньку. Глотает горьковатую жидкость на катке либо в хореозалах: в старом тренерском штабе Яся ненадолго позволяет себе найти маленькую, однако стабильную опору, так нужную ей в этот пиздецки трудный период расшатанных нервов и тяжёлой тоски. «Яра, тебе бы отдохнуть», — говорит заботливо АлександрПетрович. Яра ругается по «Вацапу» с внезапно объявившейся родительницей за закрытой дверью кухни по ночам, надеясь, что сын ни единого слова от- и про- бабушку не слышит. В меру строгая и требовательная Ярослава Олеговна вкладывается в детей из последних сил, из разорванных чувств. Внимательная и понимающая Ярослава Олеговна в тайне задумчиво поглядывает на рекламу сервисов психотерапии, а затем плещет в чашку очередную порцию кофе с дешёвым молоком. Не с миндальным, не с навороченным, с немодным. «Уж простите, мне не до того!» — рявкает Яся на очень нескромный вопросик новой молоденькой коллеги, будто бельчонок в свете фонарика телефона испуганно распахнувшей на Ясю глаза. Помогают посиделки с Валей и Настей за тортиком в обезличенной учительской, но дома — в стенах, среди которых Яся в далёком прошлом танцевала, тренировалась, будучи профессиональной спортсменкой, и рядом с бортиками, вокруг каких Яся с недавнего времени несмело семенит на коньках, — там лучше. Дома проще. Дом теперь два зала с зеркалами от пола до потолка да коробка со льдом, где фигуристы крутят твиззлы. Но даже здесь Яся по-настоящему не рассказывает о том, что — а иногда и кто — в действительности занимает её лихорадочные, растерзанные, разобранные мысли, катящиеся в голове под весёленькое посвистывание уже одной ногой съехавшей с горочки кукухи. Елисей снится ей каждую грёбаную ночь, словно наваждение, словно подростковая блажь и короткое замыкание в здравом рассудке, в трезвом взгляде на жизнь. Ясе пора бросать пить. И спать, видимо, тоже, коли уж никуда не деться в сонном забытьи от назойливых, насмешливых, упёртых воспоминаний, мучащих Ярославу Олеговну, разъёбанную в край, в мокрое одинокое полено на берегу болота; разъёбанную в разодранный, расползающийся на нитки неживой кардиган из гардероброго шкафа. Перед внутренним взором мелькают въедливые картинки, раз за разом выводящие Ясю из себя по полной программе. Произвольной, мать его, программе! Елисей для Яси весь о тепле, обезоруживающем и оставляющем в глубокой растерянности; как будто... о безусловном принятии и искреннем неосуждении? ... ; об удивляющем не по-детски желании, тщательно, старательно ею подавляемом, отрицаемом пока не с горем пополам. Елисей для Яси весь о комфорте и умиротворении на душе. Королевич, оказывается, «я-облажался-и-я-извинюсь» человек. Королевич, выходит, честный и с честью. А может быть, просто ещё один серьёзно травмированный взрослыми ребёнок, мальчик-шут, мальчик «я-вас-поддержу». Ясю вон маман притащила на танцы, тупо чтобы занять дочь на время, пока весьма предприимчивая родительница стремилась охомутать очередного мужика, мало-мальски тянувшего на неуклюжего ухажёра и имевшего приличный капитал. С которого, кстати, по итогу Ясины танцы и оплачивались. А иначе мать и бровью бы не повела и запретила бы Ясе выступать с циничным и бесстрастным «Это. Слишком. Дорого». «Хер с хитрой вертихвосткой. Тоже мне, по дочери соскучилась. Ага, щас прям, бегу и спотыкаюсь распахивать ей дверь на мои собственные деньги купленной квартиры. Обойдётся», — Яся мрачно злорадствует внутри, хотя где-то под толщей бравады и раскалённой ярости у неё прячутся обида и застарелая печаль, покрытая плесенью, но так и не вынутая наружу, на свет, на запрос в помощь «я-больше-не-могу-мне-не-хватает-воздуха-блять». Автомобиль на внеплановом ремонте, на улице тоска, на сердце боль-грусть и «чёрт, потеряла ключи» бездонное разочарование в самой себе. Ярослава Олеговна обещала присутствовать на последнем этапе — Ярослава Олеговна эпически проёбывает свою жизнь и любую пунктуальность. Не учительница и приглашённая специалистка, а ходячая грёбаная катастрофа и «нахрен-всё-я-ребят-подведу» невыигрышная, «некомпонентная», неумелая мать. Такси не приезжает к сроку, мир уверенно посылает лесом, удача пускается прочь, на прощание издевательски помахав ручкой, зато внезапно перед нею тормозит Елисей: уж кто в школе не в курсах про его новенькую машину. — Ярослава Олеговна, здрасьте! Чего психуете-то? Вы б зашли в вестибюль, не мёрзли бы на ветру, пока решаете проблемы. — Да что толку! — Яся в бессилии топает ногой и дёрганно вонзает ногти в ладони, крепко сжав кулаки в карманах пальто. — Мне через полчаса надо быть в ледовом, а ближайшее по времени такси сможет добраться сюда только через десять минут! Я же никуда не успею! – Яся в отчаянии пинает мокрую листву, прикидывая судорожно в голове и понимая, что Кире и Тёме на ритм выходить раньше. — Садитесь, я подвезу, — заявляет Елисей с абсолютным спокойствием и с выражением лица «И всего-то? Сейчас разберёмся, не переживайте вот нисколечко, ни единой капли». — Правда?... Королевич, ты официально мой герой! Ты не представляешь: я готова тебя расцеловать в обе щёки! — Яся безудержно тараторит на великих радостях, изливая каждую унцию бесконечной благодарности и искренней признательности парню, аж опешившему от столь бурной реакции на простое предложение о простой помощи, о несущественном одолжении перепуганной ей. Для Елисея это так. Однако по чему Яся знает? Яся угадывает по улыбке и особенной, волшебной теплоте его взгляда, ощущая долгожданное облегчение и неспрошенную, но приятную заботу. Неоспоримый факт неуклюже вбегает на сцену, неосторожно врезается в стену: Яся смотрит на Елисея. И с недавних пор отнюдь не впервые чутко замечает детали на юном лице в обрамлении зачёсанных наверх золотистых прядей. А что с него взять? Мальчик-солнце, мальчик-добро. — Приберегите поцелуи для другого случая, — Елисей, открыто забавляясь, ухмыляется чутка гаденько и лукаво приподнимает бровь. Яся мгновенно! от смущения закатывает глаза и громко цокает, плавно надавливая на ручку передней двери. «Я-контролирую-себя» Ярослава Олеговна опять начинает мысленно всё отрицать. Ишь, почувствовал силу, поймал волну и дальше по списку. Наглец.  Ясе было бы гораздо проще, будь Королевич бессовестным наглецом. Если бы не разница в годах, Николай бы тут же пошёл в философские дебаты: «Дорогая, когда подобное не привлекало твою грешную душеньку, а?» — их второй тренер ИринВладимирна заговорщицки бы усмехнулась, вместо ответа сощурившись заинтригованно. А нет. Очередное «нет». С Елисеем, кажется, у Ярославы Олеговны теперь постоянное «нет» каждому заржавевшему стереотипу вокруг его королевской особы, каждому шаблону-ярлыку, похуже заедающей пластинки привязавшемуся к золотому подростку-балагуру и полукомику, тонко цепляющему внимание людей. Отчасти сердито и от большой неловкости Яся нервно ёрзает, думая с порядочной долей досады на него: «Пусть только попробует посчитать, что после того поцелуя может мной манипулировать. Я заставлю с калькулятором пересчитать. Видите ли, устраивает мне качели: то он лапочка-лапочка «я-виноват-простите-пожалуйста», а то «я-не-наблюдаю-берегов-и-не-слежу-за-языком»! Бесит, гадёныш мелкий!» А Елисей словно назло и по идеальнейшим канонам закона подлости для неё всё ещё мальчик-светлячок. — Чего вам в ледовый в это время приспичило? — задаёт он вопрос между делом. Яся, украдкой поглядывая на то, как Елисей уверенно ведёт машину, принимается объяснять, сбивчиво говоря об системности фигурного катания, танцев и идеи помощи профессионалов из пересекающихся областей. — У моих детей стартовый номер в первой десятке. Мне нужно на трибуны. — Почему туда, а не на место рядом с остальными тренерами? — Я не вхожу в главный состав тренерского штаба, дорогой. — Яся пожимает плечами, ведь по её скромному мнению озвучивает она элементарный факт. «Я душнила, господи боже», — думается ей сразу за тем. — Плюс, я не хочу лишнего внимания к себе, — добавляет Яся. — Но ребятам важно найти меня где-то впереди. Фааак, — Ярослава Олеговна, приличнейшая учительница, ругается матом при своём ученике, узнав на экране внезапно звонившего телефона хорошо известные, мать её, цифры. Отклонить, сбросить, выбросить из сердца подальше. Не сейчас, не здесь, не в данный момент жизни. А лучше вообще никогда. — Бывший? — аккуратно интересуется Елисей. — Если бы. Сапрыкина, на удивление, второй месяц подряд неплохо усмиряет новая пассия, без нескольких недель жена, представляешь? — Охваченная приступом отменнейшего отвращения, худшей версией омерзения, словно глотнув болотной жижи сполна, Яся преувеличенно гримасничает на слове «жена», произнося гордое звание Натусика писклявым тоном и нараспев завистливо. — Да матушка моя драгоценная, единственная и уникально долбанутая, чёрт бы побрал старую козу! — Ооо, проблемы с родителями? — С одним из. О втором понятия не имею уже лет двадцать. — Яся беспокойно постукивает друг об друга каблуки высоких сапог, тревожно барабаня пальцами по дверце бардачка, когда на пару секунд в голове у неё всплывает образ «счастливой», зато истинно традиционной семьи. — Жесть. Сочувствую вам. — Елисей хмурится и кривит рот, не отрываясь от дороги. — Лезет с непрошеными советами? — Иногда, но в основном у этой дамочки другой профиль: объявляться на моём пороге, только если ей чего-нибудь нужно. Я ж должна и обязана. — Яся вдруг рассказывает ему как есть, взаправду, по-настоящему, по живому, по больному! — Меня и воспитывали по факту тренеры, насколько умели. — Моя тоже обладает поразительной привычкой отсутствовать большую часть времени. Заграничные курорты ведь увлекательнее. — В голосе Елисея отчётливо слышны отъявленная горечь и яростная обида, покрытые солью и обернувшиеся вокруг застарелого горя, за-ко-че-не-лого. — Понимаю. — Яся сокрушённо улыбается. — Извини, не хотела тебе напоминать о грустном. — Да вы тут причём? Не переживайте, не первый раз. — Елисей плавно поворачивает на светофоре, притворяясь, что всё хорошо, однако его выдаёт едва уловимая и сразу же подавленная злая, острая ухмылка, такая нетипичная для сарказника, игривого, а не угрюмого спорщика, по сути, безвредного приколиста. Они меняют тему и по дороге обсуждают разное: от танцев на льду до цитат из песен Эминема периода нулевых, от молодёжного рэперского «Тик-Тока» до грёбаной философии Достоевского и Дюма. «И откуда только наш «я-давно-забил-хер-на-образование» ребёнок так много знает? Книжки, что ли, читает втихоря? Интернет и «Ютуб» шерстит в перерывах между выводящими на эмоции выходками?» — задаётся Яся серьёзными вопросами. Вскоре показываются прекрасно знакомые очертания городского комплекса дворца спорта, и неизвестно (известно) почему, Ярослава Олеговна, вот вообще святая женщина, строго соблюдающая субординацию и ни в коем случае не нарушающая ни единого правила, вдруг спрашивает своего ученика, полностью понимая смысл собственных слов: — Хочешь пойти со мной? У меня два билета. — И она сразу же принимается ругать себя на чём белый и не белый свет стоит. «Ебанутая. Идиотка. Конченная. Поехавшая. Дура последняя. Безмозглая. Ёбну-тая». — На фигурное катание? — Елисей выразительно приподнимает бровь, бросая на Ясю слегка насмешливый взгляд. — Что, не вписывается в пацанскую тему? Ущемляет твою хрупкую гетеросексуальную маскулинность? Не круто для столь презентабельных юношей вроде тебя? — Яся, защищая не одни лишь танцы на льду, открыто сарказничает, местами делая жёсткие, хлёсткие акценты, словно одёргивая или ударяя каждой чересчур манерно сказанной фразой. — Да нет, вот тут вы ошибаетесь. И кто теперь залип в стереотипном мышлении? — Возможно, где-то под наигранной бравадой у Королевича сейчас зарождается болючая обида, и Яся невольно вспоминает их первый в нынешнем учебном году спор, далёкий и нисколечко не соответствующий. — Просто я понятия не имею, о чём этот спорт в целом. Ну... Если вы продолжите пользоваться вашими великолепными педагогическими навыками? Вариант? — Елисей, улыбнувшись, спокойно вносит встречный вопрос, будто бы действительно не желая отклонять Ясино предложение, но в то же время и не до конца разбираясь в его надвигающихся последствиях. — Вариант. — Глубоко внутри у Яси разливается ошеломляющая, окрыляющая радость, всеохватывающая волна дюжинного ликования «звенит», «поёт» у неё в крови. Яся счастливую улыбку сдерживает, заталкивает, запинывает, зашвыривает, задавливает! Ярослава Олеговна на твёрдое «отлично» умеет игнорировать и отрицать. И даже тогда, когда сидя на трибунах Яся от переживаний за ребят нервно и до боли в костях стискивает пподлокотник рукой, а Елисей аккуратно высвобождает её ладонь, чтобы с нежностью взять в свою, Яся без запинки (нет) в дыхании позволяет ему. Игнорирует, показательно не замечает, не придаёт значения. Нет! Позже Яся расскажет Елисею о профессиональных бальных танцах, про слишком распространённое РПП.  Позже Яся охуевающе произнесёт про себя испуганное «Блять!», чуть не предложив собственному ученику провести с ней и второй день произвольных программ. После дня, их дня, с разговорами, с мимолётными откровениями, с неуловимой заботой. После абсолютно неверного решения, разрушающего нормальную социальную дистанцию между преподавательницей и обыкновенным ещё школьником на десять лет младше неё. Вот же.. блять!