Осколки

      Едкий дым, выпускаемый десятками мужчин, вдыхавших и выдыхавших ртом губительные смеси через трубку, обжигал ноздри. Здесь, на четвертом этаже милого дома, чьи окна настежь прикрыты дырявыми шторами, просочился свет, такой злосчастный для обкуренных, лежавших на полу, и сидевших, прислонившихся к стене от нехватки стульев. В этом темном притоне без света каждый был занят саморазрушением, вкалывая инъекции с внутренней стороны локтя один за другим, поглощая клубы дыма, насыщая легкие всякой дрянью в надежде кануть во мрак.       Забытьё, получаемое резней вен на запястье, тоже пользовалось успехом среди заблудших. Тихое бормотание впавших в бред молодых и старых посетителей притона било в перепонки, словно соборный колокол, ибо все лежали в безмолвной тишине. Настолько любимо было всеми это пристанище слабовольных, что даже в подъезде этажа возле перил сидел в полулежачем положении всякий сброд в ломке.       Именно в таком несчастном, убогом и гнусном месте сидел в углу Стюарт Боу, обхватив свою голову руками, совершенно трезвый и вменяемый. Что же могло заставить парня, едва попрощавшегося с темным прошлым, явиться вновь к истокам ужасных годов?       Тишина.       Странная безмятежность отчужденных кругом, чувство ностальгии, ложного умиротворения и нотки печали не хватало Стю. Нет, он не собирается начать по новой портить себе жизнь и самозабвенно убивать свою плоть, он лишь хотел отдалиться от мира, попытаться вернуть прошлое, когда он и не задумывался, что страшный, наверняка мучительный исход мог ожидать его отца. Стю до конца сам не осознает, что он чувствует по этому поводу. Жаль ли отца, избивавшего сына по пьяни, морившего детей голодом, не сумевшего взять себя в руки и привести семью в порядок как истинный мужчина?       Ему жаль себя. Жаль все то, что он пережил благодаря отцу. Жаль осознавать всю плачевность своей судьбы и необразованность по вине отца. Жаль признавать тот факт, что жизнь его — пустышка, а тело его лишь оболочка для этой пустоты.       Безмолвие испарилось, как будто его и не было, на душе опять скребут кошки. И вдруг ему стало так невыносимо душно в этой жалкой квартирке, настолько, что он спешными шагами вышел на задний двор в переулок, не обращая внимания на бородатого незнакомца в солидном костюме, спокойно курившего в сторонке. Стюарт — теперь уже единственный представитель мужчин своей фамилии — заприметив возле мусорного бака потрепанную коробку с бутылками, выхватил одну и что есть мочи швырнул о стену. Кирпич треснул, но Боу, за которым уже внимательно наблюдал мужчина, не насытился и взял вторую.       Ах, какой соблазн поддаться искушениям и просто забыться по старинке, но обещание сестре и отчаянная, даже глупая вера в жизнь не позволяли попросить у обдолбанных товарищей таблетку.       — Я так понимаю, жизнь тебя потрепала, парень, — вдруг заговорил незнакомец, выдохнув дорогого табака. Стю оглянулся, не веря, что этот мужчина в идеально чистых лоферах мог обращаться к нему.       — Ты меткий и сильный духом парень, а мне такие нужны. — Он подошел ближе, благодаря чему Стюарт лицезрел его многочисленные морщины, на которых залежалась пыль.       — С чего вы взяли, что я силен духом? — горько, как ему показалось, улыбнулся парень.       — Ты ведь мог пульнуть бутылку себе на голову или наслаждаться эйфорией там же, откуда ты сейчас вышел совершенно чистым.       — К чему вы клоните?       — У меня открыта вакансия и ты, — указал мужчина в грудь Стю, — вполне соответствуешь ее требованиям.       Боу засмеялся:       — Не в этот и даже не в следующий раз. Я так однажды обманулся. Хватило одного раза, — сказал он, обнажив зажившие шрамы на запястье.       Мужчина докурил табак, бросил его и подошел близко к парню, прожигая того насквозь серьезным взглядом. Почему-то самому Стю эта ситуация казалась комичной: богатый мужчина и оборванец — какой контраст!       — Без этого ты бы не познал мир. Это было нужно, иначе стоял бы ты там, где стоишь сейчас? Ничто не бывает спроста, — похлопав по плечу Стю, мужчина пошел ленивой походкой к незаметно подъехавшей машине.       — Если передумаешь — знаешь, где меня искать, — напоследок сказал он. Машина плавно тронулась, оставив после себя табачный шлейф.

***

      — Мне кажется, Крэй знают, — сглотнула девушка.       — Конечно, ты пересказала Лоре почти все, что знала. С такими зацепками им не составит труда свернуть меня. А если они порешат меня? — разнервничался парень, потирая шею.        — Нет, этого не будет. Я не позволю.       — Как ты можешь волноваться за меня? — послышалась усмешка, но за ней прятался страх.       — Потому что, Генри, ты моя семья. Мой брат.       — И даже после того, что я сделал? — отреченно пробормотал он. — Я не буду скрывать — мне понравилось душить их. Убивать тех, кто тебя породил, неописуемо. И ты все еще дорожишь мной после этого?       — Особенно после этого. Ты ведь знаешь, за что. Они запрещали мне быть с Джо и недолюбливали тебя.       Повисло молчание, оба они задумались о своем, хотя свое у них было одно и то же — одна единственная роковая ночь, что понесла колоссальные перемены в жизни Лилии и Генри Хэнксов       На небе мерцали звезды, фонарный столб раскинул длинную жуткую тень тощего парня, топтавшегося на месте, который не решался постучаться в отчий дом. Ладони блестят от пота, пальцы подрагивают, а сам взгляд затуманен темной пеленой безумия. Затея, что он таит в себе, казалась ему предсказуемой и примитивной, что стоит ему войти домой, как его сразу раскусят и сшибут с ног.       Взмахнув рукой на уровне головы, точно развеяв возможные угрызения совести, Генри храбро постучался в дверь. Выглянула горничная, встретившись со взглядом парня, она чуть зажалась, но, не подавая виду, сказала заученное:       — Ваш отец просил не пускать вас, мистер Генри.       — Брось, Салли, выслушай меня, — взмолился он, увидев ее намерение захлопнуть дверь. — Я пришёл попросить прощения у отца, передай ему, что я не уйду до тех пор, пока он не впустит меня.       Кротко кивнув от удивления, молодая девушка прикрыла дверь. Послышались неспешные шаги, которые, уловив Генри, злобно усмехнулся. Еще чуть-чуть — и он заживет самой роскошной жизнью, вот только бы подавить буйный нрав, только бы все получилось…        Щелчок двери — и Генри вновь нацепил маску раскаяния, Салли приглашающе кивнула ему.       — Мистер Хэнкс ожидает вас в спальне, он надеется, что это стоит того, чтобы отвлекаться ото сна.       Генри, сияя радостью, но не от милости отца, а от предвкушения вечера, прошел по коридорам.       — Настолько стоит того, что это пошатнет его жизнь, — пробормотал себе под нос Генри, постучавшись в спальню, и, услышав зов, уверенно вошел.        Окинув ленивым взглядом комнату, Генри узрел пожилого старика с нескрываемой сединой, укутанного в халат, который, потирая серебряный перстень, сидел на шелковых простынях, грозно смотря на сына.        Стэнфорд Хэнкс был сыт по горло выходками единственного чада, приносившего одни проблемы, затраты и пустую трату нервов. Вышвырнув в злосчастный день его из дома, Стэн не лицезрел ожидаемого страха, а лишь холодную жажду мести, но сейчас вглядываясь в худого парня, и приняв факт потных ладошек за нервозность и волнение, лицо старика смягчилось.       — Ну, зачем ты явился?        Выждав секунду, Генри опустился на колени и подполз к отцу, который опешил от неожиданности.       — Я пришел раскаяться, чтобы попросить прощения. Отец, я признаю свою вспыльчивость и своевольность. — Он схватился вспотевшими руками крепко-накрепко за ногу отца, глядя тому прямя в глаза. — Я бродил, голодал и исхудал — это послужило мне уроком. Прошу, скажи, что прощаешь, я…       Вдруг, не постучавшись, выглянула Салли и, заприметив хозяйского сына на полу, опешила и промямлила:       — Я хотела лишь уведомить вас, Стэнфорд, что уже десять часов.       Генри глянул на настенные часы, нервно сглотнул, игнорируя раздражающую горничную.       — Да, можешь идти, Салли, не забудь оставить ключи в прихожке.        Дверь тихо прикрыли. Стэн легонько оттолкнул Генри и призвал того подняться, ибо негоже его родному, хоть и бунтовскому сыну мешкаться на коленях. Он приглашающе похлопал по постели возле себя, размышляя о том, что, быть может, и не стоило прогонять Генри, быть может он еще может пропитать почву парня добросовестностью, благоразумием и честью. Сожалел старик о том, что из-за частой работы не уделял долгожданному сыну внимание, ведь его любимый мальчик сейчас сам пришел к нему. Сам попросил прощение и сам дорос до зрелых решений. Все-таки Стэн сам раскаивался в своем поступке, но меры все-таки были приняты не зря.        Тем временем Генри аккуратно похлопал по спине отца правой рукой, а левую положил подбодряюще на плечо. Руки его задержались, и долгая тишина накрыла их уши пеленой, а разум погрузился в работу, воспроизводя в унисон трогательные моменты отца с сыном. Пульс участился у младшего из мужчин.       — Я рад, что ты пришел, сын. Я, признаться, и не ожидал такого шага от тебя. Что уж говорить, я прощаю тебя.       Рука на спине, постепенно обойдя старческий горб, легонько приблизилась к затылку отца и легонько сомкнулась на шее. Стэн, немного сконфуженный действием сына, посмотрел на него и в этот момент он с ужасом для себя узнал в его глазах знакомые искорки безумия вкупе с широкой улыбкой.        Секунда — и обе ладони вцепились в шею старика, намереваясь выдавить из него всю жизнь. Зрачки Стэна расширились, казалось, вот-вот выпадут из черепушки. Пользуясь замешательством отца, Генри надавил сильнее на кадык. Хрипя и кряхтя, Стэн попытался отпихнуть от себя руки сына, но тот, мертвой хваткой держась, возвысился над ним.        Все вокруг покрылось мрачной тенью, взгляды картин с позолоченными рамами уставились на преступника, словно загипнотизированные зрелищем. Старик жутко раскрыл рот в немом крике, предательство, совершаемое сыном, больно врезалось в сердце. Сын, которого он ждал пятнадцать лет, юный парнишка, что вырос жестоким социопатом, превратился в его глазах в настоящее чудовище, сорвав с себя маску, голыми руками решая его судьбу. Его маленький мальчик, любимый им всем сердцем, тот, кого он не успел воспитать должным образом, обрек его на смерть. И казалось Стэну, что губит его тот самый маленький Генри своими тощими детскими пальцами, царапая кожу.       Сожаление, а точнее слова, что могли выразить жалость к сыну крутились на кончике языка, не имея возможности вылететь из побелевших губ. И вот — закатились зрачки несчастного мученика, ослабла его хватка на запястье сына, испустил душу бедный Стэнфорд Хэнкс в своем роскошном особняке с пышным садом, утонченными картинами и зарубежными полотнами.        Судорожно выдохнув с удовлетворением, Генри отцепил руки от покрасневшей шеи и толкнул в грудь мертвеца, уложив его на постель.       — Генри!..       Резко повернувшись, он увидел мать, прислонившуюся о дверной косяк, в страхе прикрывая рот ладонью. Медленно приближаясь к ней, Генри понял, что она не в силах пошевелиться и с легкостью сомкнул на ее шее хватку. Через пару минут он с легкостью покончил с ней, насытившись послевкусием мести сполна.        Молодой юноша и представить себе не мог, какое удовольствие ему могла принести месть, это чувство упоения, напоминающее металлический привкус во рту, ощущение освобождения от невидимой ноши, которую ты разбил о глыбы. Теперь Генри видит мир в других оттенках, более неописуемых. Простая ночь покажется загадкой, а человек в ней — лишь куклой, что старается жить, зная, что умрет.        Быстрым ходом уложив мать возле бездыханного отца, преступник в ночи удумал ринуться в бегство. Генри уже был у дверей, выискивая ключи, когда услышал шорох со спины.       — Лилия, не говори, что это ты… — не поворачиваясь, устало спросил он.       — Поверить не могу, что это ты, — дрожащим голосом еле произнесла сестра.       — Что ж, полагаю, ты не рада меня видеть.

She knows She knows And I know she knows And I know she knows

       Генри знает, что Лилия видела, как брат запросто и жестоко расправился с родителями, но он не знает, чтò думает об этом она.       — Напротив, — девушка, подбежав, прижалась к спине брата объятиями. — Ты не представляешь, как я тебя ждала…

Bad things happen to the people you know And you find yourself Praying up to heaven above But honestly I have never had much sympathy Cause those bad things I always saw Are coming for me...

***

      Босые ноги несутся в спешке вверх по лестничной площадке, судорожно переступая перила. Оказавшись на крыше, она оглядывается по сторонам, и ветер щекочет ее уши, развивая на ветру запутанные локоны. В блаженстве она прикрывает глаза, расслабляясь, но вдруг запах дождя иссяк, а на место нему пришел зловонный табак. Знакомые сигареты посыпались с неба ливнем, приземлившись на ее голове, они отлетали к ногам, и девушка прикрыла голову руками. День сменился глубокой ночью, на небе вместо луны блестел рукояткой заряженный кольт, прицелившись в нее, он выстрелил. Пуля проскочила прямо над головой, мысли запутались клубком, не давая шанса спрятаться от ливня сигарет.       — Лора, дочь моя, — резко она обернулась и встретилась с отцовскими глазами. Его силуэт мерно покачивался на табачном дыму, не обращая внимание на падающие сигареты. Медленно он протянул кривую руку, а карие глаза встретились со вспоротой глоткой.       — Подойди же, дочурка… Этих слов было достаточно, чтобы к горлу подкатил ком и чтобы броситься к краю крыши, он всегда так говорил, всегда одним и тем же способом заманивал ее ласковыми прозвищами и нещадно бил. Оказавшись на краю пропасти, Лора глянула вниз: сумрачный Лондон, стадо людей и машин, это даже неплохо — умереть в расцвете сил под взором десяток людей.       — Милая дочурка, куда же ты?!       Рваный вдох — и она прыгает в объятия бездны, летит спиной к земле, не боясь ничего, и не думая о том, как будет больно, когда ее ребра треснут, впиваясь в плоть, когда тело шмякнется об асфальт. Ничто не сравнится с жуткими воспоминаниями, породивших травму, отравивших ей все детство, преследующих ее в темноте. Но земли нет. Лора словно парит в воздухе, падает все ниже и ниже, платье ее неистово брыкается, обнажая колени, волосы плывут по сторонам, и она канула в воду. Три мужские тени показались над ее отражением, и все они держали в руках оружие, которые, направив прямо на ее размытый силуэт, выстрелили в унисон.       В ужасе Лора поднимается на постели в холодном поту, за резкое и непродуманное движение она наградила себя пульсацией в заживающем плече. Зря она оперлась о руки — рана еще не зажила и каждый раз при нагрузке отдавала болью. Но это все можно запросто послать к черту по сравнению с жутким кошмаром, и чуяла Лора, что судьба затеяла что-то неладное и вот-вот готовится усугубить ее положение. Почему она так решила? А потому что ей никогда не снятся сны, редко — да, но чтобы кровавые кошмары… такое бывает нечасто. Постепенно Лора укуталась в одеяло и встала на шатких ногах. День обещает быть увлекательным. Пройдясь в санузел, девушка заперлась изнутри и залезла в душевую кабинку, раздевшись.       Итак, что так сильно смутило и ввело в ужас Лору, настолько, что даже под напором горячей воды холодок на спине не спадал? Медленно присев под струей душа, девушка погрузилась в воспоминания и осознала, что так просто не сможет забыть этот кошмар.       Первая странность — табачный дым, необычный дождь из сигарет и окурков, что странно — курит она редко и давно не присутствовала при курящих, благодаря своей затее с расследованием. Почему же благовоние обожаемого дождя сменилось едким запахом табака? Не суть. Вторая бросающая на глаза особенность — это неожиданно наступившая ночь, переменчивая смена дня или настроение? Старомодный кольт и пуля, проскочившая возле нее, не говоря уже о размытых фигурах над водой не предвещали ничего хорошего. Лора смутно припоминала силуэты и могла сказать наверняка, что они были мужскими.       Отец. Нет, нет, она не должна бояться. Рефлекторно девушка схватилась за плечи и начала успокаивать дыхание. Даже любимый душ в любимой квартире не способен успокоить ее, не может прогнать ее страхи.       Как будто она сама может       — Нет! — уже всхлипывая, промычала напуганная девушка, истерика все сильнее подкатывала к горлу. Скатившись на пол, Лора старалась игнорировать беспокойство в душе и поток воды, бурно ливший на нее. Горячий пар в воздухе лишь усугублял ситуацию, и ей казалось. словно что-то невидимое душит, давит на грудь огромной ладонью. Нежная кожа вокруг глаз уже ныла от горячей влаги, раздражаясь, подушечки пальцев скомкались, будто трескаясь из-за долгого купания, а Лора бессчетно старалась прогнать детский страх из головы.       Ведь он мертв и более не имеет власти над ее памятью и разумом, судьба распорядилась иначе, и Лора сама по себе, самостоятельна. Ей теперь нестрашно, каждый раз заходя в дом, и нет надобности озираться по сторонам в квартире и бесконечно ожидать маму под подоконником, думать о брате и его предательстве, просто уже все прошло. Отец умер, и значит память о нем скоро будет мертва.       — Знал бы ты, отец, как мне паршиво от того факта, что ты мой самый близкий человек, но именно тебя я хочу забыть. Я ненавижу тебя за то, что ты со мной делал, и ненавижу за все, что не сделал, — словно в предсмертной агонии затараторила Лора, обхватив колени руками. Сердце бешено стучит, напоминая о том, что еще немного — и можно будет раствориться в этой тишине под проточной водой, дышать становится невыносимо в этой душной кабинке, тем не менее Лору это напротив побуждало на душевные терзания.       — И я так же люблю тебя. Люблю те воспоминания, в которых ты трезв и водишь меня в парк, где ты обнимаешь меня и когда ты еще боролся за свое счастье. — Она уже рыдала в голос и не скрывала истерики. — Я ждала! Да, я ждала тот день, когда ты извинишься, просто попросишь прощения, и я бы наверное не стала такой черствой, но ты продолжал губить себя, одновременно убивая меня, брата, сестру и маму! Я ненавижу тебя!       Жгучие слезы текли по щекам, плавно переходя с шеи к ключицам, одна капелька попала на губу и, облизнувшись, Лора неизбежно почувствовала соленый привкус. Боу даже уже не чувствовала боли в плече, откровенно говоря — она наконец-то признала то, что скорбела по отцу. Скорбела — слишком громко сказано, просто все по-своему грустят по человеку. Кто-то день и ночь неспокойно лежит, словно бревно, прожигая потолок, пытаясь принять смерть близкого; кто-то старается избегать тему потери; другие рвут в клочья фотоальбомы, прощаясь с памятью о бедном мертвеце; а некоторые предпочитают игнорирование, убеждая себя в незначимости, пустяке происшествия, что приводит в конечном итоге лишь к отчаянию.       — Я тебя ненавижу… — вытерев слезы, поднялась Лора.       Глаза опухли от веселого купания, девушка приложила все усилия, чтобы скрыть мешки под ними. Случайно припомнила, какой сегодня день недели. Вторник — срок выходного, упомянутого в записке, и, следовательно, ей нужно вернуться в строй. Признаться, она безумно скучала по Полли и остальным ребятам, особенно по Реджи. Да, ей действительно симпатичен этот гангстер, но причинить своими руками себе же новую порцию боли Лора не хочет. Любовь с преступной личностью ничем хорошим не закончится — она в этом твердо убеждена. Это как мимолетный дождь, орошающий землю долгожданной влагой, который всего через пару мгновений оставит после себя лишь болезненные воспоминания, а земля в жажде иссохнет, покорно ожидая новый ливень.

***

      Включенное на среднюю громкость радио помогало водителю машины отвлечься от тревожных мыслей, хоть сейчас на пассажирском сидении не сидел его босс, легче от этого не становилось, оно и ясно — предыдущего парня на его месте просто взяли и застрелили без угрызений совести. Знание этой информации порой приводило Била в настороженность. Картинка за стеклом сменялась одна за другой, голос ведущего по радио начинал раздражать понемногу. Не сдержавшись, он бегло глянул на внутрисалонное зеркало — кареглазая девушка с миниатюрной укладкой, наряженная в зеленую рубаху с серебряными запонками и черной юбкой, была такой неожиданно простой для той, к кому Реджинальд, вероятно, пристрастился. Она неподвижно сидела, рассматривая пейзажи вокруг, а лицо ее было непроницаемым, так что сложно было определить о чем эта особа думает.       Лора Боу, сидя в салоне крэйской машины, старательно размышляла о том, как ее жизнь изменилась за последние месяцы, и дело не в свободе, деньгах и возможностях — дело в том, что ее душонка неизбежно влюбилась в харизматичного гангстера. Очень комично: даже недавно она отрицала чувства, отказывалась признавать, что хочет ответную любовь, а сейчас…       В кафельном помещении с белыми дверями, где нижняя часть стен была покрашена в синюю краску, за каждым столиком велась беседа, оно и верно — долгожданный час, когда можно было поговорить с заключенными. Родители, чьи лица изнеможены от беспокойства, взволнованно разговаривали с заключенным сыном, молодая девушка за столиком в углу туманными глазами разглядывала лицо парня, совсем еще юного, которого обстоятельства пуститься во все тяжкие, говорил отрывисто и быстро, стараясь выговориться любимой. Если посидеть тут один долгий часок, то можно увидеть всяких посетителей и страшных, омерзительных, и миловидных, привлекательных преступников в беседе, которых связывают дружба, любовь, родство, деньги, либо что-то иное и каждый из них по своему будет встречать друг друга.       «А к какой же группе отношусь я?» — задумалась Лора, и в этот злосчастный момент появился в поле зрения Реджинальд Крэй, провожаемый смотрителем. Одет он был в простую тюремную форму, что очень мозолило глаза, ибо девушка привыкла видеть его в дорогущих костюмах, но это был сущий пустяк по сравнению с лицом, а точнее то, во что оно превратилось: разбитая верхняя губа, опухший синяк под левым глазом, зашитая черными нитями кожа возле левого виска и в краю лба — никак не могли прижиться в уме Лоры, скорее она находила это комичным. Забавно увидеть у некогда грозного человека, который сам разбивал другим морды, вмятины на лице.       — Ну здравствуй, Реджинальд, ты хотел меня видеть?