Vem da Greš (I Wish I Dared)

Концерт прошел так, как и ожидалось, то есть Йере вежливо улыбался и умирал изнутри, глядя на счастливое лицо Бояна, напевающего все тексты песен, в то время как «Парень» на сцене продолжал подмигивать ему. Было больно думать, что всего несколько недель назад это были они. Боян смотрел на него точно так же, подпевая его песне, и казалось, что рядом с ними во всем мире больше никого не существовало, несмотря на то, что их окружали тысячи людей. Но воспоминания не принесут ему никакой пользы, решил Йере. Пришло время смотреть вперед, а не назад. И он твердо решил, что ему удастся урвать момент с Бояном наедине и рассказать ему все, что он должен был сказать ему несколько месяцев назад. Такая возможность представилась в тот же вечер. Они втроем пропустили по пивку, и неловкость была ощутимой. Йере не мог не задаться вопросом, как много этот «Парень» знал о нем. Если у того был работающий смартфон и подключение к Интернету, весьма вероятно, что он видел хотя бы часть того, что происходило между ним и Бояном. И все же он выглядел таким спокойным и собранным, совершенно невозмутимым. Как? Йере не мог этого понять. Они продолжали болтать о чем-то незначительном, и Боян продолжал называть разные места, куда он собирался свозить Йере, чтобы осмотреть достопримечательности. Все следы их обычных дерзких, сексуальных разговорчиков и подков исчезли. Йере больше не мог заставить вести себя подобным образом с Бояном, чувствуя пропасть между ними, которой раньше никогда не было. И он решил, что, как бы уверенно ни вел себя «Парень», держа руку на бедре Бояна, разговаривая с ними обоими так, как будто это была пиздец нормальная ситуация, упоминание чего-нибудь сексуального между ним и Бояном, скорее всего, сделает происходящее еще более неловким, чем уже есть. После того, как он выпил первое пиво за пятнадцать минут, финн извинился и пошел в туалет. Ему нужно было собраться с мыслями, но, как только он начинал репетировать свою речь с извинениями, он видел чужие руки на Бояне, «его» губы на губах Бояна, и тогда его мозг просто естественным образом возвращался к тому, что два словенца делят постель, и в этот момент вся надежда на то, что он соберется с бегающими мыслями, исчезала. Он посмотрел на себя в зеркало. Все, что он увидел, — это усталого бледного человека с мешками под глазами, которому особо нечего было предложить. Решив прийти в себя, он плеснул в лицо холодной водой и вернулся к их столику. Как только он сел, «Парень» заговорил. — Я уже вырубаюсь, ребят. У меня был долгий вечер с репетициями и всем прочим, а завтра предстоит еще одно выступление. А вы оставайтесь и повеселитесь. — Спокойной ночи, увидимся завтра! — слишком восторженно крикнул Йере, и по тому, как двое парней обменялись взглядами, им это тоже было совершенно очевидно. — Сладких снов, любимый. Увидимся, — услышав, как эти слова так легко слетели с уст Бояна, Йере проделал совершенно новую дыру в сердце. Ему хотелось закричать, что это несправедливо, но он чертовски хорошо знал, что это не так. «Парень» наклонился, чтобы поцеловать Бояна, и Йере отвел взгляд. То, что он представлял себе ежечасно, было гораздо хуже, чем один-единственный поцелуй, но он все равно не мог заставить себя стать его свидетелем. Как только они остались одни, над ними воцарилось тяжелое молчание. Но вместо того, чтобы отводить взгляд или нервно ерзать на месте, как это делал Йере, Боян просто смотрел прямо в глаза финну с непроницаемым выражением лица. В конце концов, он просто спросил, лишенный каких-либо эмоций, кроме малюсенького следа разочарования: — Почему ты здесь, Йере? И это стало его эпиграфом. Наконец-то он мог сказать все, что хотел сказать в течение нескольких месяцев, и не собирался упускать еще одну возможность. — Потому что… Потому что я люблю тебя, Боян. Я был глуп, что не сказал тебе раньше. И отпустил тебя. А теперь я вижу тебя с ним, и мне… мне больно. Я хочу тебя, и я люблю тебя. Если ты сможешь простить меня. Отрепетированная речь прошла хорошо, подумал он. На самом деле больше нечего было сказать — ему, оглушенному тревожным биением своего сердца, просто оставалось ждать ответа Бояна. Но как только он получил его, то пожалел, что вообще приехал сюда. — Знаешь что? — спросил Боян, почти крича, его глаза метали кинжалы в Йере. — Пошел ты нахуй, Йере. Ты приехал сюда спустя столько времени, чтобы… что именно? Разрушить первое хорошее, что случилось со мной за последнее время? Потому что я достаточно интересен и достоин тебя только тогда, когда ты можешь с кем-то посоревноваться? В этом, блять, все дело? — Но знаешь что? Я, блять, человек, а не какой-то трофей. Ты мог бы обладать мной так много раз. Все, что тебе нужно было сделать, — это хоть слово сказать. Черт, если я буду честен сам с собой, тебе даже не нужно было ничего говорить — ты мог бы просто поцеловать меня и трахнуть в какой-нибудь грязной туалетной кабинке, и я был бы на седьмом небе от ебаного счастья. — Потому что мои друзья правы. Я начал пиздец как мало ценить себя с тех пор, как встретил тебя. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы понравиться тебе, чтобы ты хоть немного вылез из своей скорлупы, чтобы я мог доказать тебе, что я тебя достоин. — Ты можешь в это поверить? Я основывал всю свою ценность на том, хочешь ты меня или нет. Вот что было у меня на душе все эти месяцы. И теперь, когда я, наконец, свободен и у меня здоровые отношения, теперь ты понимаешь, что я достоин тебя? Ну, знаешь что, можешь прямо сейчас валить нахуй, откуда приехал. Ты просто охуел, и у тебя нет ни капли стыда. Я жалею, что вообще встретил тебя. И с этими словами, не дав Йере ни секунды собраться с мыслями и понять, что за пиздец только что на него обрушился, объяснить, что все было не так! Что он просто был напуган и неуверен в себе, и он всегда так охуительно сильно любил его! — Боян встал, бросил на стол пару купюр и просто добавил: «За предоставленные неудобства», прежде чем оставить его в полном одиночестве.