«Привет. Как ты? Мэри, мы давно не переписывались, прости. Я хотела бы поговорить с тобой. Если ты захочешь.»
Это сообщение приходит ей утром, в один из тех бесконечных моментов, когда Мэрилин смотрит в потолок и пытается понять, что происходит с её жизнью. Перед глазами становится картина за картиной того, что могло бы быть, если бы она просто тогда смогла поменять свой выбор. Смогла пересилить, отпустить, уехать обратно в Эстонию. Была бы она так счастлива сейчас? Нет. Она и потом не была. На шестнадцатом сезоне том же. В голове тут же звучат слова, как по команде, «Мэри нам все планы испортила». Вспоминается тот самый вечер, когда они планировали. На кухне, открыв на двоих бутылочку вина. Вкусно пахло сашиным одеколоном, и хоть Мэри давно поняла, что тихое счастье — это не про них, это был как раз тот самый момент, когда это самое тихое счастье ощущалось так прекрасно и так остро в то же время. Пушистой белкой в груди, кисточкой на ушке по сердцу, осторожно так. Нежно. И её ладонь в его ладони, когда он перебирает пальцы, сжимает, предлагает уже, наконец, сыграть свадьбу. Позавчера они так сильно поругались, что Мэрилин чуть не разбила его награду за победу в сезоне, а сегодня он уже говорит о том, что будет свадьба. Предлагает всё спланировать, как раз у них год впереди, можно будет куда-нибудь съездить, ведь дела в Мастерской пошли в гору. Он улыбается так светло, что Мэри не может не поверить — теперь у них всё будет в порядке. И на свадьбу, наконец-то, соглашается, потому что понимает — теперь можно быть уверенной в нём. И он целует, ласкает, касается, они смеются и проливают вино, ночь кажется бесконечной и опьяняющей. Череда скандалов после, сон, обострение анорексии, на которое Саша даже внимания не обратил — всё это в совокупности и каждый аспект в частности, но поднимает в груди что-то важное, что-то, что когда-то звалось гордостью, а сейчас осталось мёртвой бабочкой, чьи крылья пока ещё никто не тронул, но они уже бесполезны. Просто лежат себе безжизненные. Это тронуло, заставило встрепенуться, поднять голову. Да, она рушит то, что они спланировали, но это разве не начал Саша, в очередной раз решив ей напомнить обо всех когда-либо совершенных ошибках? И как опять получилось так, что бытовая, мелкая ссора стала такой огромной... Тогда стало очень обидно. Когда Шепс сказал это. Разве это она испортила? Разве была её вина там, где была как миниатюра вина обоих, как максимум только того, кто каждый раз выходил на конфликт? Она не поняла ни в момент, когда записывали это интервью, ни после, ни сейчас, лёжа в холодной постели одна. Смотреть в потолок уже привычно. Она знает, что на кухне стоит остывший завтрак, который достаточно разогреть. Забота? В этот момент скорее кажется каким-то неприятным и пошлым издевательством, как будто подачка — вот тебе, Мэри, чтобы забылось всё, что я наговорил тебе вчера. Это так только кажется, ведьма прекрасно знает, просто не может остановиться от накручивания себя конкретно в этот момент, потому что сложно. Сложно сделать так, чтобы голова больше не касалась этого никак, отвлечься. Когда хочется лишь прокручивать и прокручивать в голове сцену ссоры, пытаясь понять, что она сделала не так. Почему этого оказалось настолько недостаточно? Почему недостаточным оказалось даже перейти на сашин язык, почему недостаточным стала вся та поддержка, силы и время, которое были вложены. Мэрилин просто не может этого понять. Пока не приходит сообщение и не отвлекает её хоть немного. Это Вика — становится понятно сразу. Глупо было бы не узнать по словам ту, чей взгляд порой до сих пор снится. Именно Вика первая сказала про язык. Ведь это правда так. Керро перешла на русский во многом, Саша на эстонском знает лишь несколько слов. И это ли не показатель? Райдос удивила когда-то просто неимоверно уже хотя бы тем, что начала говорить с Мэри на эстонском. Пара фраз, потом с неловкостью перескочила на русский, который более привычен, но сам факт того, что питерская ведьма решила таким образом показать, что это ей важно, что сам процесс общения ей важен — это более, чем говорящая вещь. И ведь даже сейчас. Она пишет не кириллицей, но латиницей, чтобы Мэри было легче это воспринимать. Как будто знает, что сейчас глаза и так болят после той истерики, которая случилась не далее как час назад. А вот уже после неё наступило опустошение. И теперь это сообщение, которое как будто бы вновь вернуло хоть какой-то интерес в жизнь Мэрилин. Она взяла телефон, пальчиками застучала по клавиатуре, набирая замысловатый русский текст. «Помню, Вика, помню. Привет и тебе. Я.. не слишком хорошо. Как ты?» Она не хочет врать. Не Райдос. Достало уже то, сколько приходился врать, скрывать и недоговаривает для других людей. Так зачем что-то скрывать от той, которая искренний интерес проявляет?«В порядке. Понемногу. Вспомнила тебя, приснилась сегодня. Ты часто мне снишься. Не слишком хорошо — это что?»
«Снилась? И что же это был за сон?» Мэри улыбается, пока это печатает. Так забавно, она снилась своей самой заклятой сопернице. Интересно, что же такое ей там снилось, насколько оно было велико или мало? Может это было что-то милое? Или наоборот яростное, до сжатых в тонкую линию губ и до ногтей, впивающихся в кожу, до привкуса крови? И, казалось бы, это совсем не повод писать, но питерская ведьма, судя по всему, решила поступить иначе. Что ж, это даже интересно. Может быть, сон вещий? Тогда имеет место предупредить. Но только Райдос будет понимать, вещий сон или нет, только она может определить такое. Вот Мэри такие моменты у себя очень тонко и очень остро чувствует.«Ты не ответила.»
Вика пишет вместо того, чтобы рассказать про сон, то, что Мэри не ответила, и это сначала сбивает с толку. Ведь в смысле она не ответила, если, как же, она же ответила! А потом доходит, что она действительно просто подсознательно пропустила вопрос о том, что такое это её «не слишком хорошо». Правда это, что же ещё? «Не бери в голову, Вик. Временные трудности в отношениях.» Так всегда говорит Саша. Временные трудности. У них просто не бывает постоянных трудностей, бывают только временные — те самые, которые так сложно преодолеваются и в то же время так легко возникают. Все ли по её вине? Какие из них на самом деле по её вине?«Опять Шепс что-то там чудит?»
Видимо, Вика решает всё-таки залезть туда, куда ей не стоит. И Мэри даже была бы рада сейчас послать, закончить этот разговор таким вот грубым «это не твоё дело», но острая, жрущая в груди дыра и воспоминание о том, как нежно касались эти, казалось бы, обычно жёсткие пальцы — это не даёт даже закрыть диалог. Приходится сделать вдох, выдох. Она не может говорить об этом вот так просто, она не имеет права, эта Райдос! И всё же что-то внутри шепчет, что злится Мэрилин исключительно потому что Вика сейчас права. И правда, которую она озвучивает, колет глаза. Будто в ответ на все те мысли, которые проносятся в голове эстонки, Вика присылает ещё одно сообщение.«Если захочешь поговорить, то можем встретиться. Я как раз пока в Москве»
Честно, Керро понятия не имеет, как так получается, что она соглашается. Не имеет и понятия о том, как договаривается о времени и месте встречи, хотя улица и то самое кафе отпечатаются в памяти навсегда. И Саша, пришедший домой тремя часами позже, застаёт свою ведьму собирающейся — причем чуть не как на свидание. Иррациональное желание выглядеть намного лучше, чем обычно, Мэри оправдывает для себя тем, что она просто хочет быть красивой на случай фотографий с фанатами. Точно не для Райдос. Нет. Макияж размазывается сразу же. Помада первая — её буквально сцеловывает с губ, прикусывает, каждый раз проводя языком по всем местам, где только что сжимала зубы. И это касается не только губ. Как шея не расцветает засосами — чудо, не очень понятное даже самой Мэри, которая прогибается, прижимается ближе и тихо стонет. Тихо, потому что нельзя, потому что публичное место, это же просто уборная, чёрт возьми, они даже не в кабинке, Вика просто прижала её к стене и поцеловала — так, как Саше и не снилось. Ладони нежно, но крепко удерживали, ласкали, исследуя, запоминая, касаясь, будто делая охватить всё больше. В какой-то момент одна из них оказывается между бёдер, и это даже через одежду просто слишком. Этого много. Приходится приоткрыть губы, чтобы просто дышать, потому что дыхания через нос резко оказывается мало. И не стонать уже не получается. Жарко, ведёт от одних только прикосновений, слишком хорошо, чтобы не оказаться просто сном. А Вика прижимается ближе, расцвечивает поцелуями ключицы и ниже, насколько позволяет вырез, который сегодня был на кофе Мэри. И вновь к губам, опять этот поцелуй, который даже и поцелуем назвать толком нельзя, это совсем не он, это скорее приказ, повеление, успокоение и поддержка, спокойствие и обещание, выраженное в одном. Райдос даже ничего толком не делает, больше кроме как находится рядом, целует, и только касается. Через одежду! Так много и так мало, опаляюще. Хочется большего. — Ещё... — выдыхает Мэри, глядя на соперницу, пока свой пульс не даёт услышать ничего кроме. Ей хочется ещё. Это чары? Проклятье? Дураман? Нет, она бы почувствовала. — Вика, ты... — Тс-с-с, — мягкая улыбка на губах питерской ведьмы как будто согревает и немного успокаивает тот пожар, что она сама же и распалила. Лишь до состояния догорающих углей, которым нужно одно дуновение ветра, чтобы перейти в полноценный пожар. — Не сейчас. Это всё, что она говорит, а после отстраняется. Резко бьёт прохладой из окна, открытого на проветривание, резко бьёт осознанием, где они и что делают. Мэри, если бы могла, то отступила бы, потому что она прекрасно понимает, чем может быть чревато даже то, что их застали бы здесь вне медийной жизни. С ней же — совсем крах. Катастрофа. И в то же время возбуждение, всё ещё отголосками неудовлетворённости находящееся в теле, доказывает такую очевидную, но такую странную для самой Керро истину: если бы Вика продолжила, то она не отказалась бы. И, возможно, если бы Райдос сейчас предложила поехать к ней в отель — она тоже не отказалась бы. — Неправильно... Это неправильно, быть не должно... Не так... — Мэри говорит это, опустив глаза, пока Вика вновь не оказывается на шаг ближе и не касается пальцами осторожно её подбородка, заставляя поднять взгляд. — А то, что делает с тобой Саша, правильно? Так быть должно? Ты должна так часто плакать в отношениях? Райдос держит её взгляд своим так, будто это последнее, что она может сделать — отвести глаза. Будто иначе мир разрушится. И что-то внутри Керро отзывается на это. На честность отзывается, может быть даже четность в первую очередь с собой. Она так устала быть одна во всём этом. Устала просто переносить, просто стараться строить эти отношения и поддерживать баланс так, чтобы это устраивало всех, ценой себя. Разбиваясь на кусочки раз за разом. Она отводит глаза первая. Райдос отступает на шаг, больше ничего не говорит, и выходит из уборной, но это для Мэрилин становится понятно скорее по энергетике. По ощущению. И по холоду внутри, от которого ведьма обнимает себя руками и не может сдвинуться с места ещё какое-то время. Когда же она покидает уборную, оказывается, что Вика заплатила за всё, что они выпили и съели во время разговора. Улыбка сама возникает на губах, стоит вспомнить, с какой непринужденностью всё это проходило. Мягкостью. Вика не шутила, лишь проявляла дружеский интерес, поддержку и вовлечённость. Даже не глядя на то, что они так и не обсудили главное, а всё ходили вокруг да около, Мэрилин чувствовала себя так, будто подпиталась от живительного источника. Саша дома лишь саркастично замечает, что ему нравится, когда Мэри не пытается собачится с его подругами, а пытается подружиться. Это настолько звучит как подачка, что становится тошно. Керро закрывается в ванной, улыбнувшись Шепсу и сославшись на головную боль, когда тот предлагает пойти с ней. Нет, у неё явно нет на это настроения. Зато эстонка берёт с собой телефон. Вика обмолвилась во время разговора, что они могли бы встретиться ещё, если Мэрилин будет это нужно. Кажется, ей действительно это более, чем необходимо. «Как долго ты будешь в Москве?»«Ещё два дня. Ты согласна на моё предложение?»
«Да.»