31-я весна

— Этой свечой я развею все твои горести.., — она говорит это, произносит, и голос почти не дрожит, слова не вылетают из головы, ведь волнения почти нет. Только в смыслах немного путается.       Она не произносит эту клятву своему будущему супругу, нет, лишь репетирует, чтобы точно суметь сделать это в нужный час. Сумеречный лес окутывает своими тенями и блеклым богатством оттенков, а яркий ноябрьский морозец заставляет руки чувствовать странное лёгкое оцепенение. Но Виктория не жалуется. Ей не привыкать. Ей не привыкать сбегать из дома, она знает. И пусть всё детство для неё почти что смазанная картинка серости, пусть вся её жизнь сейчас лишь перемежающиеся дни, это не так важно. Впереди у неё то событие, ради которого стоит постараться. Это очень важное для каждого человека событие, очень знаменательное, которое хочется запомнить и которое запомнится, возможно, даже запечатлится. Важно только будет красиво стать. Райдос даже встала так, как нужно будет, представляя, уже буквально наблюдая перед собой картину: вот камера, вот её супруг рядом, вот она нарядная, в платье ярко белого оттенка, который всё равно будто отдаёт серым подтоном. «Улыбнитесь!» — приказывает фотограф перед тем, как случится звук.       Виктория двигается дальше из своей фантазии, дальше, туда, где её ждут ещё репетиции. Уже поздно, ей очень нужно домой, но после всего, что было сегодня, сделать это крайне сложно. Она забыла клятву, спутала слова, да и как будто сам загробный мир был против того, чтобы она выходила замуж. Ну уж нет, не бывать такому! Она точно выйдет замуж. Нужно лишь... — Этой рукой, — начинает она, вздохнув, и подняв руку, как требуется, — я развею все твои горести. И чаша твоя не опустеет, ибо я буду вином, — движение, будто она наливает вино в чашу в руках жениха, затем пауза. Как наяву звучит голос священника, который говорит, что она может надеть кольцо супругу и поцеловать его. Не проходит и секунды, как кольцо оказывается на случайно оказавшейся ветви, а Виктория довольно улыбается. Справилась, у неё, наконец, получилось. Без запинок, с выражением, буквально так, как нужно будет произнести после, во время заключения их брака.       Всё вокруг странно затихает. И даже ветерок, который до этого трепал тёмные девичьи волосы, даже его будто не стало в этот темный час, когда лишь свет пробуждающейся луны становился проводником. Эта неестественная, будто мёртвая тишина заставляет Викторию очнуться от своих мечтаний, где она в белом подвенечном платье стоит и произносит клятву, она выталкивает Райдос из этой вселенной грёз так легко, что даже забавно. Но быстро посмотреть по сторонам не помогает — лишь усугубляет ощущение мёртвой неестественности, будто сама природа говорила, что ей здесь не место. И тут шевеление впереди заставляет сделать резкий шаг назад, из-за которого Вика чуть не поскальзывается. Вот же!       Взгляд быстро перемещается туда, где только что можно было обнаружить движение, и с замирающим от страха сердцем Райдос осознаёт, что движение не прекратилось, что это та ветка, на которую она только что надела кольцо, что она, эта самая ветка, движется непрерывно, не переставая. Вот она хватается за землю, будто не просто является корнем или чем-то в этом духе, а будто может вытянуть на поверхность что-то, что-то такое, что Виктория точно не хочет видеть. Это что-то вытаскивает само себя, оно разворачивает землю с противным звуком рвущихся корней, скрипом и странным запахом, различающимся вокруг. Сладковатым, освежающим в гортани, странным запахом раздражения.       Не имея даже возможности сделать вдох, Райдос не отходит в сторону, не бежит, пытаясь избавиться от этого наваждения поздней осени, от этого кошмара, который оживает у неё на глазах. Что бы сказала матушка? Она бы точно решила, что Виктория более не способна к здравомыслию, если бы услышала про всё то, что сама девушка сейчас наблюдает. Наблюдает, как из-под земли, из-под слоя первого ноябрьского лёгкого снега, в ночной тишине вылезает кто-то странный, чьей-то... Нет, это определенно силуэт, Виктория точно не перепутала бы человека и животное, но этот человек по-прежнему не похож на всех остальных из тех, кого до этого случалось видеть Райдос.       Когда тело оказывается на поверхности, становится понятно, что это действительно человек. Мало того, это девушка. Довольно высокая, вряд ли намного выше самой Виктории. И как-то очень странно в белизне лучей луны и снега смотрится копна ярких рыжих волос. Как будто странный укор, немой, кому-то абсолютно неизвестному. Вика не может оторваться от этого. Смотрит, стоит, дышит — но это всё, на что её хватает, хотя может и нужно было бы убежать.       Тем временем девушка приближается, и только сейчас Райдос обращает внимание на то, во что одета неожиданная гостья, нарушившая уединение. Это платье. Белоснежное, с разводами ярко алого оттенка, где-то порванное. Разорванный по ноге подол платья, длинный такой, красивый, воздушные рукава, обнажённые, но наверное некогда закрытые плечи. Корсетное, красивое платье, видно, что возможно оно было очень дорогим. И фата. Развивающаяся на резко поднявшемуся ветру, шлейфом накрывающая всё позади этой девушки. Невесты. Тонкие, изящные кисти Вика выхватывает взглядом лишь секундой позже, тогда же, когда и мёртвой бледности оттенок кожи, тогда же, когда и зелёные яркие глаза, глядящие как будто с каким-то кошачьим выражением. И у неё в пальцах тоже кольцо. Похожее на то, что сама Райдос недавно надела на палец незнакомки, но немного другое. Как будто состарившееся. — Я согласна, — выдыхает гостья и вдруг улыбается, отчего становятся заметны абсолютно очаровательные щёки. Вика почему-то улыбается тоже, хотя в момент, когда замечает оголённые кости на плече, понимает, что стоило бы бежать. Но она просто не может. Это ступор из того разряда, который просто не прервать. Райдос видит, как незнакомка подходит ближе, слышит её дыхание, которого, почему-то в голове проскакивает эта мысль, просто быть не должно. Следующее, что настигает Викторию, это объятие. Холодное, мёртвое, и в то же самое время такое живое, которого Райдос ещё ни разу не испытывала. Задержав дыхание, она закрывает глаза. Ей это кажется? Мерещится? Тогда от чего это так правильно?       Уже в следующую секунду она будто падает назад. И, оказывается, так это и есть, ведь открывает глаза Виктория уже в другом месте. Это похоже на кафе или какой-то ресторан, а возможно и паб, за исключением того, какая публика там присутствует. Начинается кавардак. Песни, пляски, это всё похоже на дешёвый спектакль, чтобы её разыграть. История о мёртвой Мэри, которая, оказывается, стала её женой — чего вообще? Так можно разве? Оказывается, что да, это не имеет смысла, ведь клятвы были произнесены, а они соединяют не тела, но души, то есть то, что бесполо.       Примерно в этот момент разум отказывается воспринимать происходящее адекватно. Этого слишком для неё. Сначала неудачная репетиция свадьбы, потом вот это всё, что так и кажется чудным сном. А теперь мёртвые, которых тьма рядом, и это не просто тела, это разложившиеся трупы, кто-то без тела, кто-то с, а кто-то и вовсе... И вовсе. Это кажется таким бредом, что среди него лишь Мэри — Мэрилин, как представилась сама девушка, — выглядит более-менее адекватной. Ну да, кости на плече торчат, иногда рука отваливается, но у кого нет недостатков в конце концов?       Но у Виктории сдают нервы. Откровенно. Она сбегает, потом соглашается, потом план, который проваливается — всё проносится калейдоскопом перед глазами. И вот перед ней уже обиженные, нет, разгневанные омуты болотного оттенка, полные слёз и непролитого гнева. — Что с того, что в нём есть сердце, а во мне дыра насквозь?! — она с внутренним надрывом спрашивает, вглядывается в лицо Виктории, и, видно, едва сдерживается от того, чтобы просто не сбежать. Спрятать свои слёзы. Ладони сжимаются в кулаки, и Вика испытывает внутри что-то странное, похожее на бьющееся стекло, как будто рёбра стали настолько хрупкими, что просто не выдержали. На шаг отступает, знает, что не выдержит этого. — Я так и знала, — слышит голос Мэри с мягким оттенком чего-то знакомого, с каким-то интересным акцентом, а после этого стук каблуков, который разносится по переулку от удаляющейся невесты. На то, что бы поднять глаза, просто нет сил.       Она ищет. Идёт и находит. Разговор, после которого Мэри отходит, приводит их к точке, где Виктории нужно принять решение. Нужно подумать. Ей... Смерть уже разлучила их? Получается, ей можно просто вернуться домой. К будущему супругу, который, как она узнала, женится на другой, куда более состоятельной и привлекательной девушке. К родителями и всем своим невозможно огромным по количеству оттенкам серого. К новостям, однообразным и скучным, к урокам латыни и молитвам по воскресеньям. Как она может сделать это сейчас, когда познала рыжий оттенок волос, когда почувствовала странное единение — вот только что, когда сидела с Мэрилин. Или тогда, когда мёртвая жена обняла её. Или тогда, когда в качестве свадебного подарка отыскала её собаку. Это всё наполнено такими эмоциями, которые Вика в жизни не испытывала. Это захватывает дух, эти события как фотокарточки, но не такие, какие производят в их времени, не чёрно-белые, а цветные.       И она принимает решение. Почему-то только оно кажется самым правильным в этой ситуации. — Я согласна, — озвучивает, заходя в помещение, где происходил разговор, который она случайно подслушала. И ничего такого в этом нет. Это могло определить её дальнейшую реальность. — Тебе не нужно ни о чём просить меня, Мэри. Я согласна и так.       Взгляды обращаются к ней, а Виктория лишь улыбается. Подходит ближе и подаёт руку своей невесте, которая от безысходности, видимо, упала на колени до того. Подаёт, улыбаясь. Теперь у них точно будет всё хорошо.       На свадьбу собираются все, но у Райдос лишь одно условие: они будут праздновать в мире живых. В конце концов, очень хочется посмотреть в глаза своим родственникам, к тому же хочется дать возможность другим посмотреть на своих, встретиться и порадоваться за них с Мэрилин. Становится плевать, что подумают родители, что подумают остальные. В особенности отчётливо Виктория осознаёт это, когда стоит у алтаря. — Этой рукой, — она поднимает ладонь, — я развею все твои горести. Чаша твоя не опустеет, ибо я стану твоим вином, — она вздыхает. Дальше новое, но на этом не облажаться почему-то легко. Возможно, потому что это не репетиция. А возможно, потому что рядом стоит Мэрилин. Красивая в этом платье, с причёской, которую ей помогли поправить, с кольцом в руках. — Этой свечой, — Виктория берёт в руки свечу, — я буду освещать тебе путь во тьме. Надевая тебе на палец это кольцо, я прошу тебя, — и взгляд точно Мэрилин в глаза, — стать моей женой. — Этой рукой, — Мэри сглатывает. Видно, что волнуется, что ладонь, ещё покрытая кожей, которую она поднимает, немного подрагивает, — я развею все твои горести. И чаша твоя не опустеет, — бутылка с ядом в её руках, — ибо я стану твоим вином, — напиток оказывается в бокале, который до этого Виктория держала во второй руке. — Я согласна.       Секунда. Они условились до этого — Виктория выпьет яд и лишь после они наденут кольца. Тогда смогут быть вместе и навечно. Подносит к губам бокал, и тут видит, как у Мэрилин расширяются глаза, когда она смотрит куда-то за плечо Райдос. Секунда, ей нужна всего секунда, но Мэри останавливает, накрывает бокал ладонью, не давая выпить яд. И опять её глаза наполнены слезами. Невеста поджимает губы, но собирается с мыслями, чтобы сказать. — Не нужно, Вик. Я.. я полюбила тебя, это так, но ты не моя, — тихий вздох, и видно, что Мэри каждое слово даётся с неимоверной внутренней болью. В тишине церкви они, эти слова, осколками падают вниз.        — Нужно. Это нужно мне тоже.       Вика нежно отстраняет ладонь Мэрилин от бокала, сжимая в своей, и залпом выпивает горькую жидкость. Возможно, стоило бы подумать дважды, но в этот момент вспомнился тихий смех Мэрилин, когда они сидели после ссоры и беседовали, когда невеста играла с фортепиано, и как она тогда улыбалась... Вспомнилось всё. Райдос закрывает глаза. Ей осталось немного. И тогда они точно будут вместе.       Сердце замедляется, схватывает резкой болью. Вдох, последний.       Выдоха не происходит.

***

      Райдос открывает глаза в реальности своей квартиры. Оглядывается, понимая, что это не просто её квартира, а это та квартира, которую они снимают с эстонкой, как обычно, на время своих встреч. На экране старого, но вполне ещё рабочего телевизора титры мультфильма, который они смотрели с Мэрилин, а сама эстонка лежит рядом, положив голову, видимо, во сне, Виктории на плечо. Она также обнимает руку ведьмы, прижимается ближе, закинув ногу. И пламя ярких рыжих волос, которые даже в темноте яркие, разлетается освещая всё на своём пути. Про себя Вика подмечает, что, кажется, Мэри немного похудела опять, иначе отчего руки кажутся такими тонкими и неестественно бледными? Кисти элегантные. Интересно, как хорошо они смотрелись бы на клавишах рояля?       Сон забавный. Кажется, они пересмотрели мультиков, если уже Райдос снится что-то такое. Она глядит любимую по плечу, осторожно целует, а после выбирается из объятий. Первым делом выключает мультфильм. Одно нажатие кнопки и в комнате становится очень тихо. Только и сложно шуршание ранних автомобилей на улице. Сколько времени? На часах четыре. Засиделись, вот и уснули обе, всё очевидно.       Виктория выходит на небольшой балкон, пройдя через кухню и останавливается, открывая окно. Над Питером занимается рассвет, пробираясь сквозь туман лучами. Но не проходит и пятнадцати минут, как ведьму обнимают со спины, ткнувшись в плечо носом. И это почему-то ощущается так тепло. Похоже на ощущение, которое Райдос испытала во сне, когда её обняла... Когда её обняла всё та же Мэрилин. Только в другом амплуа. — Мне снилось, что ты стала трупом невесты. А я всё-таки выпила яд для тебя. Не знаю, правда, чем закончилось, — тихо делится Вика, когда понимает, что Мэри не собирается отступать от объятий. Можно было бы и молча простоять, это понятно, но как-то... Не хочется. Хочется поделиться чем-то, чем-то таким. Сокровенным и тёплым. — А тьем, кто меня убивать, в твоём сне был Саша? — тихо, почти шёпотом, в последнем слове читается усмешка. Мэри всегда так разговаривает, когда только проснулась, чтобы последовать за успевшей улизнуть из постели Викторией. — Ну очевидно же.       Вика поворачивается к Мэри лицом, подставляя спину прохладному воздуху утра. Чувствуется хорошо, ведь она вышла на балкон без майки, в одном только топе, который, по сути, больше для красоты существовал, чем как что-то функциональное. Смотреть в глаза эстонке оказывается неожиданно болезненно, это отдаёт чем-то тянущим внутри, под рёбрами. Большим пальцем Райдос нежно проводит по щеке Мэрилин, затем целуя девушку так, как умеет только она. Нежность совмещая с обещаниями, лаская и уговаривая. И в то же время просто используя это как ещё один способ сказать о своих чувствах. В какой-то момент, правда, всё-таки приходится отстраниться. — Пойдём спать. Утро уже, — Мэри хмурится, но из-за улыбки на губах это выглядит забавно. Райдос не может удержаться от ещё одного поцелуя хотя бы в уголок губ. — Я ради тебя яд пила. Естественно, спать я пойду тоже, — кивает абсолютно серьезно ведьма прежде, чем утянуть Керро за собой к спальне. Ей действительно стоит поспать. Им обеим. Завтра интересный прогулочный день, а у них и так мало времени вместе, чтобы им пренебрегать.