31-я весна

— Мэри.       Тихий голос раздаётся в немом пространстве спальни, нарушая его, разбивая на миллионы осколков, которые уже нельзя будет склеить больше. Кицуги бессмысленно, яркая паутина трещин будет слишком частой. Вика стоит рядом с окном, смотря на носящиеся туда-сюда машины под окном. Какой раз они уже так встречаются? Второй, третий, а может и вовсе уже десятый? Райдос старается не считать, только глубоко вздыхает, успокаивая зашедшееся сердцебиение. Тоже ведь человек, хотя иногда и самой кажется порой, будто сердца у неё нет, будто оно разбилось. Будто осталось там, в одном из игорных клубов прошлого. В настоящем же она зовёт пугливую эстонку каждый раз так, будто это может дать ей повод подойти. Будто разрешая, подпуская к себе эту нечисть, против которой не хочется поднимать крест, не хочется травить её ладаном и отгонять молитвами.       Каждый раз она думает о том, что с лёгкостью могла бы отпустить. В её жизни часто менялись лица, улицы, дома, часто менялись люди, родные и не очень. Это не было бы проблемой. Не было бы, правда, Вик? Так легко. Заблокировать, удалить, никогда не писать больше и не получать сообщения, только ради которых Райдос порой и берёт телефон.       Каждый раз ей кажется, будто это всё — абсолютная бессмыслица, что стоит закончить эти встречи, оторвать раз и навсегда от себя это внезапно появившееся ощущение того, что рядом есть кто-то родной, понимающий, живой. Их объединяет... Что? Любовь к мудакам? Страна? Магия? У них нет пересечений. И всё равно странным образом они пересекаются.       Каждый раз, стоит только в поле зрения появиться этому лучику солнца с только ей характерным смехом, с ярким взглядом и пронзительным теплом — и становится понятно, что никак. Нет, это зависимость, и притом зависимость побольше даже наркотической. Для них обеих.       Глупо. Вика это знает, но также она знает и то, что Мэрилин сейчас подойдёт к ней ближе. Керро застыла в дверях пугливым наваждением, мороком, который не хотелось с себя снимать никогда. То проклятье, которое хочется сохранить навсегда, наслаждаться своим страданием от него в одиночестве тёмной комнаты.       И ведьма чувствует, ощущает эту испуганность всем своим нутром. Но поворачиваться не спешит. Есть что-то особенное, есть что-то абсолютно сладкое в том, как Мэри приходит к ней каждый раз, даже понимая последствия для себя, даже осознав потенциальные последствия для собственных отношений, жизни. Всё это в такие моменты будто совсем её не волнует. Она отпускает себя. Становится, наконец, живой, и внутри загорается тот самый огонёк, который когда-то увидела Виктория в ней. Так давно... Это ведь было давно? Или совсем недавно?       Это невозможно предугадать. Просто невозможно предвидеть то, как накрывает ощущениями, когда Мэри оказывается рядом. Приятный запах геля для душа, шампуня, какого-то крема, нежность ладони, которая ложится на предплечье — будто вопрос. «Нам это нужно? Мне это нужно?» Вика не знает, нужно ли это Керро. Но ведь зачем-то же она приходит, так? Каждый раз как в первый. Для обеих.       Вот даже сейчас. Вика никогда не целует первой. Это золотое правило. Этот самый первый поцелуй становится согласием на то, что произойдет дальше. Он становится разрешением и запретом, становится горячим стоном с губ, когда Райдос отвечает. Она не может не ответить, хотя для неё поцелуи каждый раз особенные. И всегда так интересно. С Мэри целоваться особенно приятно. Ласка губ, ощущение ответа и то, как доверчиво прижимается Мэри ближе. Как она позволяет. С такой полнотой вряд ли даже Саше когда-то доверялась, но вряд ли это важно сейчас.       Провести по руке, выше, потянуть за собой, разорвав поцелуй и улыбнувшись ободряюще. У них не было ни единого шанса не встретиться в этом моменте — это Вика читает у Мэри в глазах, которым горят, которые эстонка не отрывает от своей экс-соперницы. Видно, что она восхищается. Видно, что она влюблена. И, наверное, похожие чувства она читает в Райдос. Та позволяет, не закрывается. Это ни к чему.       Но прерывает. Лучше сейчас не дать думать, откуда, зачем и почему. Лучше подтолкнуть к кровати, коснувшись плеча. — Сними футболку и ложись на живот. Пожалуйста.       У Вики был план на их следующую встречу ещё до того, как Мэри написала вновь. И вот теперь есть шанс его воплотить. Райдос безо всякого сомнения садится рядом, когда Керро выполняет просьбу. Помнится, в своём первом сезоне, когда только приехала в Россию, Мэри была очень плавная. Каждая линия, каждый изгиб у неё были наполнены грацией. От грации ничего не убыло, но прибавилось угловатости, резкости, наглости. Райдос очень любила это в девушке, которую не могла бы назвать своей, по-настоящему любила. Даже то, что порой резалась о неё, не заставляло её как-то менять своё мнение. Это просто новая интересная грань. И сейчас, когда теплые ладони скользят по плечам и спине эстонки, легко считывают проявившиеся лопатки, и чуть касаются довольно видимых рёбер, Виктория понимает это как никогда. Ей очень нравится Мэрилин. Во всём её разнообразии.       Разве что не нравится то, что Керро, очевидно, чувствует себя не в порядке там, рядом с Сашей. И даже сейчас, когда она плавно расслабляется под руками, когда мягко растекается, периодически переходя на стоны, Райдос чувствует это. Видит остро, что в энергетике появляется пятно за пятном, серое, всё более и более разъедающее. Перекрывает это разве что тепло от их встреч, которое преобразовывается в новые слои, закрывает старые раны, позволяет им затягиваться куда быстрее. Но разве это будет работать постоянно? Виктории кажется, что нет. Пока она делает массаж, пока разминает нежно, не надавливая, скорее больше лаская, приходит понимание, что ещё немного — и Мэрилин разрушит себя. Этими отношениями, этой жизнью на два лагеря, существованием на расстоянии с той, кто одаривает её теплом, и нахождении рядом с тем, кто заставляет задыхаться. Конечно же, эстонке видней самой, Вика лишь делает выводы для себя, понимая, что когда-нибудь им придётся поговорить об этом. А пока она лишь склоняется, целует осторожно хрупкие плечи и созвездия из родинок и веснушек. Рыжая, такая очаровательная. Лучик света в жизни питерской ведьмы.       А ведь то, что сейчас происходит между ними, это не просто секс. Для них обеих это не просто секс, это возможность согреться друг об друга, получить того, чего где-то в жизни не хватает и, должно быть, не хватит приблизительно никогда. — Мм.. Вик, может больше? — Мэри произносит это робко, мягко перекатывая гласную за гласной, строя из них слова так, будто ей очень сложно сосредоточиться на этом, будто ей в целом довольно сложно сосредоточиться. Это очень забавно, и Вика улыбается, когда совсем легонько прикусывает кожу на всё том же плече, которое недавно целовала. Каждое движение пропитано любовью, каждое движение похоже на мазок кисти Ван Гога, который точно стремился отразить в своих картинах не столько реальность, сколько чувства. Вот так и Вика сейчас, каждый движением пытается не просто доставить удовольствие, но признаться в любви. Выразить беспокойство.       И пусть у самой всё совсем не гладко, но разве это повод отвлекаться? Она подумает об этом позже. Она отложит это всё это на потом, оставит за пределами старенькой съемной квартиры, где металлический чайник смешно дребезжит при нагревании, оставит это за окнами старых деревянных рам, продуваемых ветром зимой, и даже за этому самому ветру — оставит. Потому что всегда легче помогать другим, чем помочь себе. — Давай, теперь на спину, — ведьма улыбается, а потом, стоит только Мэрилин повернуться, занимает её губы поцелуем. Бережность в каждом движении губ, никаких укусов. И мягкость её губ становится лучшей наградой, как и тихие полустоны, и аккуратные руки, ложащиеся на плечи, плавным движением поглаживающие, будто не знающие, робеющие. Вика уверена, что Керро этого хочет, это читается в каждом движении, и в ярком звучании удовольствия в голосе, срывающимся на всхлип. Тот звучит уже чуть погодя, когда Райдос оказывается между раздвинутых бёдер.       Слова на эстонском мешаются со стонами, с попытками притянуть ближе, ведь целуются люди точно на одном языке. Звуки тонут в расслабленности на двоих, в которую обе кутаются, точно в одеяло. Вика вытягивает Мэрилин на балкон после, долго целует её ладони, молчит, вглядываясь в расслабленные черты, в то, как Керро то и дело облизывается, как от прохлады на предплечьях появляются мурашки. И запах живых цветов доносится с кухни, как и запах готовой еды, которую они не сговариваясь заказали. — Я заказала твоё любимое, — нарушает уютное молчание между ними питерская ведьма, после того, как оставляет очередной поцелуй на узком запястье у Мэри. Как раз там, где так трогательно выпирает косточка. — Тебе нужно поесть. Ты же не ела? Вчера приехала, а я не видела, как ты ешь. — Я... Поела, на вокзале, — и Вика видит, что это ложь, потому что брезгливая Керро вообще никогда не стала бы есть на вокзале, а тем более то, что там продают. Разве что фастфуд вроде того, что продают в KFC, но это тоже не её. Как там? «Сльишком жирно». С этим забавным выговором слова «слишком». — Да? Ты так в этом уверена? — звучит на улыбке, и Виктория оставляет очередной поцелуй, но на этот раз в уголке губ, отчего у эстонки начинают блестеть глаза. Они и до этого на две звёздочки были похожи, а сейчас так и вовсе. — Пойдём. Там твое любимое. Пока всё не съешь никаких поцелуев.       И посмеивается так. Самое забавное в их отношениях то, что стоит им встретиться, как телефоны забываются. Вот как сейчас. Устройства лежат в коридоре. И девушки могут болтать часами, даже не глядя на языковой барьер. Да и тот стирался с каждым днём всё больше и больше. — А себье ты что заказала? — Мэри спрашивает уже когда они выходят с балкона. Летняя свежесть просачивается вместе с ними не хуже утреннего тумана, и Вика понимает, что это навсегда теперь будет ассоциироваться с духами Мэрилин. Точно. — Не помню. Сейчас посмотрим, — питерская ведьма плечами пожимает, улыбается. И обнимает свою эстонка ещё раз.       Они завтракают или ужинают — уже непонятно. Болтают, а потом Вика вытягивает Мэрилин гулять. Петербург очень серый и пахнет летним дождём. На контрасте рыжие волосы кажутся пламенем, полыхающим летним закатом. Они заходят в разные магазины, даже в ювелирный каким-то образом, где Вика довольно импульсивно, но всё же, покупает Керро новые сережки. Под золото, с турмалином. Всё оставшееся время их прогулки, да и их совместного пребывания, эстонка не снимает их. Они ходят по брусчатке, смотрят на развивающиеся речные волны и кормят уток хлебом, ради которого приходится отойти в магазин.       Вечером смотрят дурацкий фильм. Какая-то любовная комедия, которая оказывается и не комедией вовсе к концу, и на шутку про пчелиные колготки Мэрилин заливисто смеётся, а Виктория просто не может оторвать от неё взгляд. Находит её руку своей, сжимает, переплетает пальцами. До конца они не досматривают, прервавшись на поцелуй, который Керро, уже знатно расслабившаяся в компании Виктории, продолжает сама, оказываясь у питерской ведьмы на бёрдах. Углубляется в ощущения, пока руки Райдос ложатся ей на талию, притягивают ближе. От этой близости окруживший их парфюм становится различим до ноток. А может это от того, какую чувствительность Мэри пробуждает в ней раз за разом заставляя забываться от своих тревог и отдаваться только ощущению тела?       Тепла?       Их безмятежное утро прерывается, когда Мэри всё-таки берёт телефон, чтобы проверить, не написал ли ей кто-нибудь важный. Или, может быть, Саша там беспокоится, и стоит ему тоже показать, что всё в порядке. В любом случае, это было важно, до момента, пока Вика не почувствовала резкое колебание энергетики с кухни, причём колебание от позитивной до почти отчаяния. За мгновения. Просто так не происходит подобного. Это питерская ведьма точно знает, поэтому, забывая про не расчесанные нормально волосы и успев лишь выплюнуть пену от пасты и прополоскать рот, сразу же кидается на кухню.       У Керро на лице странное выражение могильного спокойствия, пока сильные пальчики сжимают телефон до побеления. Мэри смотрит перед собой каким-то абсолютно потерянным взглядом, пока не понимает, что Вика просит показать, что там. На экране — открытый чат в телеграмме и одно сообщение, датированное вчерашним вечером.

«Не приезжай в ближайшее время. Я почувствовал её. Интересные у тебя друзья, конечно, Мэри, ничего не сказать.»

      Слышится тихий всхлип со стороны эстонки. Вика ещё раз вчитывается в текст, не понимая, прикалывается Шепс или нет. То есть как так, что до этого всё время он не чувствовал, а тут... — Бльяц, — ругается себе под нос Мэрилин, пока убирает телефон. У них с Сашей одна квартира, они живут вместе, там все её вещи, кроме тех, которые ведьма сейчас взяла с собой. Там, считай, вся атрибутика, одежда, украшения, посуда даже какая-то, которую своей считает. Там жизнь. Тут тоже, но тут в другом смысле. Вика её жизнь, но не привязанная к месту и времени.       Райдос же в этот момент тянет Керро на себя, заставляя подняться, и обнимает крепко, чувствуя, как футболка на плече постепенно становится более мокрой, как острые плечи вздрагивают. В этот момент Виктория очень остро понимает, что это всё. Это точно начало какого-то коренного поворота в их жизнях, едва ли понятно, правда, какого. И вряд ли Мэри пока в полной мере это осознаёт. — Поживёшь пока у меня, — для начала решает Райдос, быстро прикидывая на всё это реакцию своего партнёра. Впрочем, это неважно сейчас абсолютно. Не тогда, когда она усаживает родную ведьму на табурет вновь, когда становится на колени рядом и обнимает, позволяя ткнуться в себя.       Немного проясняется всё чуть позже, когда обе девушки уже сидят по разные концы стола. Перед Мэри забавная кружка в виде котёнка с чаем от которого поднимается пар, а приятный запах распространяется по всей кухни, будто теплый плед, укрывающий от всех невзгод. Как было в детстве. Забавно осознавать сейчас, насколько важны такие вещи. Виктория держит её за руку, вглядывается в родные черты и прикидывает, как бы им забрать вещи. — Значит так. Давай поступим сейчас следующим образом: ты поживёшь у меня, а я договорюсь с Сашей, чтобы забрать твои вещи или как-то решить эту ситуацию. Ты не будешь с ним контактировать. Хорошо? — сжимает пальчики в своих, немного нахмурившись, понимая, что они какие-то слишком холодные. — Хорошо... Вик, спасибо, — Мэрилин впервые за всё время от получения сообщения поднимает взгляд на Вику. — Пока ты меня держишь за рукьи, у меня ничего не болит, — цитирует, даже почти без акцента, чем вызывает у Виктории лишь улыбку. Она наклоняется и, благо размер стола позволяет это осуществить, целует свою ведьмочку. Обещая, что всё будет в порядке. Вот так безмолвно показывая, что рядом. И что не оставит. Уже просто не сможет. Пусть ей это решение обойдётся дорого, пусть, это может даже разрушить ей жизнь. Но сейчас, видя в родных глазах отблески слёз, Райдос хочет, чтобы эти капли никогда больше не проливались на щёки. Только из-за счастья.       Она будет за это бороться. Сейчас Виктория очень четко осознаёт, что невероятно сильно хочет видеть эту очаровательную эстонку просто, по-человечески счастливой. И сделает всё ради этого.