Вороньи дети

      Весеннее равноденствие встретили в лесу, где не было ни одной ели. Все деревья стояли голые, и оттого чаща казалась прозрачной, только понизу густо сплетался подлесок и торчали поваленные стволы. Места дикие и неуютные.       На равноденствие чествовали Редагу, хранящую путников.       Цит невесело подумала, что не очень-то богиня справляется: за два дня до того они снова попали в иллатскую засаду, и потрепало на этот раз всех. Цитаэр припадала на левую ногу, и в основном ехала на Ласточке, которую привязали к Каригле, чтобы шла в поводу. Килану сильно распороли кожу и мышцы на груди, несмотря на зелье он ходил в повязке и часто морщился, когда приходилось двигать руками. Даже у сэра Реймонда было туго перемотано сломанное в битве и пока не зажившее до конца запястье.       “Благодарим за свет твой указующий и длань твою берегущую” — начиналась молитва. Звучало не очень убедительно, и все как будто бы это понимали, но усердно делали вид, что ничего подобного.       Зато сразу после равноденствия вдруг наступило тепло. Всего за пару дней солнце неожиданно не только вышло из-за тяжёлых серых туч, но и невозможно разогрело. Так, как может греть только летом.       Под ногами сразу же зачавкало. Ноздреватый снег, подмерзающий ещё по ночам, днём совсем не держал и проваливался при каждом шаге. В низинах скапливались лужицы, с деревьев капало, особенно после морозной ночи, а разом пробудившиеся птицы орали так, что к вечеру болела голова.       Чтобы заночевать, приходилось сооружать настилы из веток, причем занималась этим в основном Цит, как единственный человек с двумя целыми руками. Было утомительно. Костёр горел только от талисманов, да и то неуверенно. — Сэр Реймонд, а… — Завтра выйдем к деревне. Там переждём какое-то время. Хотя бы пока снег не подтает. Сейчас что идти, что стоять — раньше не придём. — Хорошо. И откуда так рано такая жара?       Килан, полулежащий на сумке с вещами, лениво приоткрыл глаз. — Весна. Кто её угадает. То чуть не до Яблоневой луны холод собачий, то на равноденствие одуванчики зацветают.       Цит вытаращилась на него, забыв о котелке, в котором булькала пустая похлёбка.       Какие ещё одуванчики на равноденствие? Что тут вообще за места-то такие? Нет, конечно, понятно, что к югу теплее, но не может же быть настолько! То, что сейчас происходит — безумие, жара и шутка каких-то кэлльских богов.       Какие одуванчики на равноденствие!       Килан усмехнулся. — Добро пожаловать в Кариваал, Цит-с-дикого-севера.       Она притворно надулась и отвернулась.       Не такой уж и дикий её север. Не более дикий, чем Гальд со всем его Седозёрьем. — Ладно, извини. Я не хотел обидеть, просто ты всему удивляешься, это смешно. — Ты же знаешь, что я сейчас сильнее тебя, правда?       Килан невесело фыркнул и промолчал. Ему всё ещё не удавалось даже вытащить меч из ножен, так что ни о каких тренировках речи не шло. Их обоих это огорчало, но любая попытка заканчивалась провалом.       Сэр Реймонд тоже берёг руку, и на привалах Цит изнывала от скуки, как только наловчилась разбивать лагерь. От той же скуки она ставила себе новые задачи в одиночных упражнениях, но оказалось, что даже на одной руке висеть на ветке и подтягиваться наверх уже почти не сложно. Нога слушалась плоховато и от нагрузок болела, но и с этим потихоньку становилось лучше.       Впрочем, одна вещь по-прежнему не давалась. Сегодня похлёбка снова была пустой, потому что Цит опять безвозвратно потеряла пять стрел в попытках поймать дичь. Проклятый заяц сидел на пригорке и внимательно пялился, ничуть не убоясь. Лишь одна стрела пролетела рядом с ним и намертво воткнулась в дерево. За стрелы досталось от сэра Реймонда, хоть и несильно. Но молчаливое разочарование было хуже ругани и нравоучений.       Нелюбовь Килана к зайцам она начала понимать.       К середине следующего дня, как и обещалось, вышли к деревне.       Это была одна из тех странных кэлльских деревушек, которые просто возникают посреди леса, в абсолютном нигде, но при этом выглядят так, будто жизнь здесь бьёт ключом.       Аккуратные домики, ровные заборы, колодец со свежим навесом. Во дворах — розовощёкие дети, упитанные собаки с лоснящейся шерстью и круглые коты, греющиеся на солнышке. На фоне многих других деревень, которые попадались по пути, такие казались ненастоящими, построенными для чьего-то обмана.       И всё же, они были обитаемы. И среди обитателей как правило встречались знакомые сэра Реймонда. Цит задумалась, не в первый раз, связаны ли как-то эти факты.       Судя по хмурому изученному лицу здешнего старосты и короткому мечу на его поясе, некоторая связь определённо была.       И вновь путников ждал долгожданный свежий хлеб и тёплые постели в чужом просторном доме, где кроме самого старосты с женой жил ещё их младший сын с семьёй и его старший сын с молодой женой, ещё не успевшие построить свой дом. Было многолюдно, но как-то упорядочено. Староста даже и не скрывал своего воинского прошлого.       За столом, после нескольких чарок тёплого мёда, он завёл разговор, который… по крайней мере не сулил ничего хорошего. Цит притихла на своём месте и обратилась в слух. — И с каких это пор у тебя два довеска? — С тех самых, как я решил взять второго ученика.       Сэр Реймонд говорил не грубо и даже не холодно, но тоном, не терпящим возражений. Что, впрочем, его собеседника совсем не смутило. — Девка. Чему ты её научишь? Она, вон, вас голодом морила сколько? А тут, как потеплело, в лесу зверья — хоть руками лови. — Не беспокойся, мы можем это пережить. — Я беспокоюсь, потому что ты идёшь на смерть в компании двух великовозрастных придурков, которым по уму годков по десять. И это я им льщу.       Староста скривился и залпом осушил остатки мёда. — Дела паршивые, Реймонд, пойми. В Кариваале хаос и п… полный раздрай. Ты идёшь в ставку Махи? Ты знаешь, вообще, кто такой Маха? — Старший жрец Аликари в Великом храме. Получил разрешение собрать часть войск за пределами Анодала на всякий случай. Личное разрешение трёх генералов и самого повелителя. — Повелителя… да много то разрешение стоит, как же. Ходят слухи, — староста понизил голос, — что повелитель помутился рассудком после плена.       Стало так тихо, словно кто-то украл из комнаты все звуки. — Насколько? — Слухи разнятся. Но сходятся в том, что решения он принимать не может. Паникует. Почти не спит. Вокруг него хлопочут целители, даже хаанские, но толку-то. Разум не восстанавливается. — Но спокойствие — да. И я не верю слухам. Так или иначе, у нас нет другого правителя. Или претендента на трон… законного, во всяком случае. — Есть конунг Йорен с сыном.       Теперь поморщился уже сэр Реймонд. — Лучше напрочь безумный повелитель Кассиан, чем Йорен в любом виде. Не говори мне.       Староста пожал плечами. Его жена молча убирала со стола, и он задумчиво следил за её руками. — А вот такие вот дела. И мне б не хотелось, чтобы при всём этом ты помер где-нибудь в болоте из-за тупорогих учеников и за сумасшедшего повелителя.       Сэр Реймонд с силой ударил по столу. Звякнула ещё оставшаяся посуда, сидящие отпрянули. — Ни слова. Больше. Об этом. — Дураком ты был, дураком и умрёшь, вот что я скажу.       До конца вечера вообще никто не говорил.       А утром сэр Реймонд, по-прежнему мрачный, дал Цит и Килану задание: в лесу, в стороне от деревни, жила старуха, местный алхимик. Требовалось всего лишь дойти до неё и заказать зелий в дорогу.       Цитаэр только удивилась, что ведунью выгнали за околицу. Разве ей не стоит жить поближе, тем более, что она немолода? По всему выходило, что добраться до неё выйдет только к полудню, хотя солнце взошло лишь пару часов назад, если верить свечке в большой комнате. Здесь тоже использовались свечи с несколькими фитильками, наверное, это роднило всю Кэллу с севером.       Но долгий путь был, может, и к лучшему. Воздух в доме от напряжения был таким густым, что хоть ломтями режь. Уж лучше прогуляться по слякоти в темный лес.       Дорожка, протоптанная к ведунье, ещё не успела как следует подтаять, и спокойно держала вес человека, только кое-где снег предательски проваливался, заключая ногу в ловушку. Немного помогали забавные чехлы, которые натягивались поверх сапог, но разок вода перелилась через их верх. При этом колено выгнулось под пугающим углом на грани вывиха. Цит мрачно выругалась по-горисадски и тут же прикусила язык. К счастью, в лесу, кажется, никого не было. Только Килан хмыкнул, оборачиваясь посмотреть.       Нога была, что самое обидное, уже больная. После этого она болела сразу в двух местах, и Цитаэр приходилось поначалу прилагать какие-то немыслимые усилия лишь для того, чтобы двигаться. Потом, правда, стало полегче, но хромота не исчезла, и всё ещё страшно было вновь провалиться: такое надругательство точно закончится паршиво.       Вдруг Килан остановился как вкопанный, напряжённо озираясь. — Что такое? — Тихо. Слышишь?       Лес затих. Как лютой морозной ночью, когда ни ветер не трогал веток, ни птицы не подавали голоса. Подобная тишина им уже встречалась, да. Только сейчас в самом разгаре была весна, и совсем недавно шума было — хоть уши закрывай. — Ничего не слышу… — Вот и я тоже. Если что, бежать сможешь?       Цит попробовала встать на обе ноги и поморщилась. Больно, как будто железный прут воткнули вдоль. Но если дела пойдут совсем паршиво, наверное, пробежаться сможет, хотя ничем хорошим это не закончится.       Она неуверенно кивнула. Всё равно больше ничего не поделаешь. Одной не справиться, если дела пойдут паршиво, а Килан всё ещё не может держать меч. Жаловаться на скуку больше не хотелось.       Чтобы не торчать на месте, продолжили двигаться вперёд, не зная, с какой стороны ждать опасности, и помня о задании. Мир по-прежнему давил в уши тишиной, которая с каждым вдохом становилась всё тяжелее. Потяжелел, кажется, и сам воздух, с трудом забиваясь в горло.       Ощущение было до омерзения знакомым. Нестройно мелькнули воспоминания: разбойничий свист, верёвка, захлёстывающаяся на шее, падение, холодная земля, к которой прижимает тяжёлый подкованный железом сапог. И воздух, воздух, которого отчаянно хочется, но как ни пытайся, его нет.       В этом лесу не было разбойников с верёвками, но и дышать было нечем. — Надо поворачивать, — просипела Цит. — Что-то совсем не так.       Килан молча развернулся, но не успели они пройти и двадцати шагов, как мир словно вспыхнул.       Голова разрывалась от боли, на глаза упала алая пелена. Цит показалось, что это вместо слёз течёт кровь. Но проверить не получилось — ни руки, ни ноги больше не слушались. Она рухнула в снег как подкошенная. Тишина сменилась тонким свистом на грани слышимости. От него жестоко выкручивало всё тело. Боль расползалась от головы, и скоро ей было охвачено всё. Каждый орган будто пронзали калёным железом.       Лёгкие горели огнём. Даже если чудом удавалось сделать вдох, вдыхать было нечего.       Сознание стремительно покидало Цитаэр.       Страх и отчаяние нахлынули высоким приливом, на короткий миг перекрыв собой боль.       «Боги, кэлльские боги, если вы слышите, всё не может закончиться так… не сейчас…»       В красном-красном небе зашуршали крылья, и на чёрных ветвях расселись молчаливые вороны. Свист оборвался. А потом мир померк окончательно.       И пришёл сон.       И во сне Цитаэр кажется, будто она — Исхиль.       Исхиль идёт по прозрачному льду в устье речной губы. Вот лёд вдруг уже присыпан снегом, и мир белый внизу, белый наверху, где нависает тяжёлое низкое небо, и чёрный по краям: острые линии скал, низкие кривые деревья, чёрная вода большого моря далеко-далеко впереди.       Исхиль идёт босиком по белому снегу. Исподняя рубаха с красным-красным шитьём полощется на ветру и хлещет по лодыжкам, височные кольца стучат друг о друга как тревожные колокола на вышках. Где-то далеко кричат чайки, но их едва слышно: всё заглушает ветер и перестук колец.       Дзынь-дзынь, куда ты идёшь?       Дзынь-дзынь, возвращайся домой.       Дзынь-дзынь, впереди только смерть.       Исхиль идёт и идёт, не зная куда, пока не слышит новый звук. С таким звуком трещит и ломается лёд над чёрной бездной.       Но вода в полынье не чёрная, а глубокого синего цвета, как ночное небо незадолго до зари, как блестящие лазоревые яхонты в косах у княгини.       Синяя трещина расползается, расползается вдаль и вширь, и Исхиль не бежит от неё. Исхиль падает в воду, мир затихает и съёживается до пятна дневного света далеко наверху. Синяя вода затягивает всё глубже, обжигая холодом. В груди горит, всё сильнее и сильнее, пока боль не становится совсем невыносимой. Исхиль отчаянно вдыхает солоноватую горькую воду, закрывает глаза...       И вместо неё просыпается Цитаэр, жадно глотая воздух.       Пробуждение было мучительным. Солнце светило из своей высшей точки, наполовину скрытое за деревьями.       Мышцы одеревенели, голова гудела. Руки и ноги ощущались едва-едва. Но воздух — чистый пьянящий воздух — наполнял грудь с каждым вдохом.       Во рту стоял медный привкус, в горле что-то мешалось.       С трудом поднявшись на четвереньки Цит закашлялась. Снег окрасился красным.       Как только получилось встать на ноги, оказалось, что крови вокруг хватает и без того. Кровавые слёзы не были плодом фантазии. Кровь до сих текла и из носа, и даже из ушей. По ощущениям залито было всё лицо и шея.       Рядом, такой же ошарашенный и окровавленный, поднимался, надсадно кашляя, Килан. — Бездна… — она привалилась к дереву, когда ноги, какое счастье, словно пронзило сотней крошечных иголок. — Что это было? — Какая-то магия.       Килан не стал издеваться над собой и умывался жёстким снегом сидя. Точно. Надо бы тоже. — Неужели… — Ох, чего ты хочешь? Я никогда не видел такого. Не знаю.       Лес снова наполнился звуками. Мягкие солнечные лучи пробивались сквозь деревья и тепло ложились на кожу. Ничто не напоминало о случившемся, кроме безобразных пятен. Будто и не было ничего.       Дорога, по которой они так и не прошли, терялась в чаще, и меньше всего сейчас хотелось идти туда. — Нет. Не-а. Вперёд мы больше не идём. Не хочу знать, что этот безднов лес ещё покажет.       Она кивнула. Хвала богам.       Кстати о богах. — Килан. Ворон — это ведь птица Аликари? — А? — Он наконец поднялся и стоял, слегка покачиваясь. — Ну да. А что? — Перед тем, как всё закончилось, здесь была целая стая.       Она с трудом наклонилась, зачерпнув горсть снега, царапая ладони и почти не чувствуя этого. — Быть не может. Я ничего не видел. К тому же, во́роны не летают стаями. Только воро́ны.       Цит повернулась к нему, чувствуя, как ледяные струйки талой воды, смешанной с кровью, стекают за шиворот. — Это… разное?       Килан устало потёр лицо. — Да, не вникай. И те, и те — птицы Аликари. Но их здесь не было. Я всё время в небо пялился, пока пытался не заснуть.       Но ведь они были! Пара десятков, не меньше. Чёрные молчаливые птицы, спустившиеся с неба. Как только они появились, всё прекратилось, хоть и поздно. Правда теперь она и сама не была уверена, что не иллюзия от истощённого разума. Подкинул же он потом глупый сон. — Или мы можем считать, что нас спасли боги, только я не успел увидеть. Мне нравится. Идём, нам бы теперь до темноты доковылять.       Провожая его взглядом, Цит пыталась понять, насколько серьезно это было. А потом сдалась и поплелась следом. Мокрые волосы липли к шее, присыхая отвратительной коркой. Разодранные руки едва-едва чувствовались. Тело всё ещё протестовало против движения. — Итак. В ваших лесах какая-то неведомая дрянь пытается убивать людей, ты об этом знал, но мне не сказал. Я правильно понял?       Голос сэра Реймонда звенел сталью. Левая рука нервно сжимала меч с тех самых пор, как Цит и Килан, вернувшись под вечер перепачканные собственной кровью, рассказали о случившемся. — Какой бездны это было, Сетиан, мать твою?!       Староста первый раз выглядел смущённым, почти виноватым. Цит отрешённо подумала, что и имя его слышит впервые. — Да потому что давным-давно такого не было, с осени. А когда было, никто не умер. Я ж и думать забыл. И кто знал, что эти недоноски такие недоноски.       Он всё же упрямился, даже сжавшись в углу собственного дома. — А ты не подумал, что на улице, так уж вышло, грёбаный снег лежит, и они могли просто замёрзнуть насмерть? И не говори, что у вас никто не терял от этой напасти сознания. Не вздумай. По глазам же вижу.       Сетиан цыкнул, не отводя взгляда. — Да каждый первый падал, чего уж. Это какая-то тёмная магия, наверняка иллаты. Началось, как мы их прогнали отсюда. Но я же не знал, что начнётся снова! — Он не знал! Ты как целой деревней управляешь? Да тут всё давным-давно развалиться должно было. — Нормально у нас всё. Но за твоих полудурков я ответственности не несу!       Сэр Реймонд глубоко вздохнул, прежде чем ответить, и голос его зазвучал намного тише, но каким-то образом многократно жёстче. — Ты клялся, что я могу на тебя рассчитывать.       Староста поджал губы и опустил голову. — Твоя правда. Пока они — твоя ответственность… я облажался, Реймонд. Признаю. Надеюсь, сможешь простить. — Не знаю. Но идти нам пока всё равно больше некуда. Скажи: после этого восстанавливаются? — Да. Если руки-ноги на месте будут, скоро всё пройдёт. Только лучше им отдыхать, пока не закончится. — Хорошо. Нам как раз всем стоило бы отдохнуть.       Сетиан кивнул. И с тех пор стал вести себя почти прилично. По крайней мере, за время отдыха ни разу не назвал никого недоноском. По крайней мере, вслух.       На восстановление ушло четыре дня.       На пятый Цит проснулась, чувствуя себя человеком, хоть и знатно проспав: солнце уже поднялось над лесом, укорачивая тени и топя подмёрзшие за ночь лужи. Но это было даже приятно. Давным-давно ей не удавалось проспать рассвет.       Килан куда-то запропастился с самого утра, и сэр Реймонд попросил найти его. Всё ещё нужно было дойти до лесной старухи. Доверия местным не было, так что это оставалось их ответственностью.       Хорошо было то, что, оказывается, существовала ещё и кружная дорога, по просеке. Дольше, но намного безопаснее. Во всяком случае, не сквозь лес.       А плохо было то, что сначала надо было найти Килана, а для этого требовалось постараться. Что хуже всего — порасспрашивать.       Выходя из дома Цит готовилась как на смертный бой. Но оказалось, что всё совсем не так страшно. То ли после ужаса в лесу ничего уже не пугало, то ли просто повезло, но те, кто его видел, обнаружились очень быстро. Кто-то бросил фразу про богов. Хотя крытый алтарь был пристроен к дому старосты. Странно.       По наводкам селян она вышла на единственную дорогу, ведущую к лесу на восток. На рыхлом весеннем снегу видно было следы. Что сильнее удивило и вызвало первые подозрения, следы принадлежали двоим. И уводили не в лес, а к какому-то большому сараю, возле входа в который снег аккуратно расчищали всю зиму, оставив по углам огромные сугробы. Вряд ли коровнику или чему-то такому, было слишком чисто и слишком тихо.       Так тихо, что ещё стоя в задумчивости у высоких ворот, Цит услышала, что происходит внутри. И сразу же пожалела.       Ну да: сюда пришли двое, в том числе одна женщина. И если они и молились, то разве что богине-развратнице Кенме.       Борясь с желанием вообще вернуться и не вспоминать об этом месте, Цитаэр отошла подальше и устроилась в сугробе. Снег был сырым, но кожаная одежда неплохо защищала. По крайней мере, здесь пригревало яростное кариваальское солнце и было тихо.       Впрочем, и ждать долго не пришлось. Едва ли прошла половина часа, как двери заскрипели, и наружу выскользнула, кутаясь в собачью шубейку, девица, воровато оглядывающаяся по сторонам, а за ней — Килан.       Заметив Цит, оба сначала застыли, а потом девица ойкнула и припустила куда-то в сторону по неприметной тропинке. Килан остался, неловко переминаясь и отчаянно краснея — впрочем, может быть, это были остатки румянца, появившегося в сарае. — А ты чего здесь делаешь? — Сэр Реймонд отправил тебя искать. У нас дела есть. Пошли, а то он будет волноваться. — Слушай, я… это…       Цит резко подняла ладонь и покачала головой. — Хватит. Я уже слышала больше, чем хотелось бы. Просто в другой раз не пропадай так внезапно. Или хотя бы сделай так, чтобы я не могла тебя найти, милостивые боги.       Килан молча кивнул, но, когда они быстрым шагом двинулись обратно, догнал её и попросил: — Только слушай. Я не знаю, чья она дочь или невеста, так что, на всякий случай, не сболтни ничего, ладно? — Боги. Да ты трахнул девку, не спросив, кто она и чья, чуть не на глазах у всей деревни. А мы тут всего пять дней. Если кто-то узнает — на меня не думай. Кстати, рада, что твои раны наконец-то зажили.       Она снова ускорилась. За спиной послышался звонкий удар рукой по лбу. Надо же, и правда зажили. — Вот тебе обязательно быть… такой? Можно подумать, ты сама святая целомудренность… — язвительно начал он, но тут же осёкся. — Бездна. Извини.       Цит вздрогнула и похолодела, на миг снова переносясь в забранную гобеленами комнату, утопающую в душном пряном дыму. Помолчала, затем не оборачиваясь махнула рукой. — Неважно, всё в порядке. — Я иногда бываю дураком, как ты заметила.       Иногда? О, парень, да ты же ведь по пояс деревянный. По крайней мере, да, иногда. Впрочем, он, наверное, и не обязан помнить. Наверное, мужчины вообще не очень запоминают такие вещи. Но, боги, неужели она за это время не заслужила чуточку больше сочувствия? — Забудь, это было давно. Давай просто дойдём наконец-то до старухи и отдадим ей список… или что это.       Листок настоящей бумаги, на котором было написано послание для ведуньи, лежал в нагрудном кармане. Только Цит, к своему стыду, не знала этих букв. В Анодале использовалась незнакомая письменность, мало похожая на привычную буквицу. Но говорить об этом было как-то неудобно. — Или что? Погоди, погоди, — Килан с радостью сменил тему. — Ты не умеешь читать? Как это так?       А ведь день так хорошо начинался. И так славно грело солнышко, пели птицы, на просеке было светло, вилась накатанная дорога. Ну вот зачем? — Я не умею читать и писать по-вашему. Говорить-то не сложно, а вашей грамоте учиться было негде. У нас своя есть. — Ну и почему не сказала? Надо же научиться. Вот как вернёмся… — Ты будешь красться и надеяться, что тебя не поймают?       Она не оборачивалась, поэтому прилетевший в спину снежок стал полной неожиданностью. Значит, настолько вылечился, да?       Она успела запустить ответный снежок ещё до того, как Килан слепил новый.