Лаврентий и Ларион

4. Бакумовка, поместье семейства Капнистов (Полтавская губерния, недалеко от Хомутца), конец 1826 года Семен Васильевич Капнист, чиновник для особых поручений при Малороссийском губернаторе, выхлопотав себе около Рождества недолгий отпуск, чтобы съездить в собственную усадьбу, никак не ожидал, что именно там к нему явится какой-то таинственный посетитель. В сумерках, в начинающуюся метель, да еще и неведомый по имени – что это за роман, Боже правый! – Пришел человек, вроде военный. Он на той неделе уже приходил, как вас еще не было. На руку покалеченный. Иностранный, может быть. – Ему денег нужно? – Нет, вас видеть хочет, говорит, дело имеет. Он все равно почему-то думал увидеть отставного солдата или осевшего после плена француза – а стало быть, услышать просьбу о деньгах – и ошибся. Вошедший отчетливо пригнулся, входя в дверь. Одет он был отнюдь не в мундир, но куртка, брюки, сапоги впрямь наводили на мысль о родстве с военной формой. В отличие от прически, уж точно не соответствовавшей никакому уставу, даже павловских времени: волосы, рыжие с заметной проседью, были заплетены не в косицу, а в настоящую косу. Для приветствия он протянул левую руку, так что Семен Васильевич, приглядевшись, задумался, что за Ипсилантий к нему пожаловал, и успел еще прикинуть с беспокойством, что ежели его дела связаны, не дай Бог, с какой-нибудь Гетерией или с восстанием, то лучше бы он просил денег на бедность! Но тот, выговаривая слова ясно, но как будто с некоторой непривычкой, заговорил с ним о своем деле – и все-таки удивил Капниста. Пришедший утверждал, что он – единственный в этих краях, хоть и дальний родственник «двух мальчиков, которые должны были переселиться к вам от вашего родича, они могут жить со слугами»… Семен Васильевич в ход хозяйства вникал отнюдь не досконально, но тут быстро понял, о чем речь: предмет разговора несколько раз возникал в течение года в письмах – а потом еще и в его собственных невеселых размышлениях. Действительно, по просьбе его тестя, Ивана Матвеевича, управляющий из Хомутца привез в их усадьбу двух мальчиков, сирот, которых прислал туда его сын Сергей… Когда еще мог это сделать. За ними приглядывал его же сын Матвей… Но потом он опять-таки уже не мог это сделать. А хозяйство в Бакумовке, даже в отсутствии хозяев, было явно более многолюдным, чем в покинутом теперь Хомутце… И более упорядоченным, в этом нельзя было и усомниться! Так что поселить еще двух детей, пристроить их к какому-нибудь делу – это не представляло труда. Беда в том, что Иван Матвеевич, отбывая в чужие края, передал еще одну рекомендацию: детей требовалось отдать куда-то в учение. А окрестности Полтавы все-таки не Петербург и даже не Москва, тут не вышло бы обойтись простым приказанием. Куда их отправить прикажете? В кадетский корпус или в девичий институт?.. Вот и задумывался время от времени Семен Васильевич, что придется ответить тестю, когда он вспомнит о своей просьбе хотя бы в письмах. Вспоминал и по приезде, – а еще задумчиво спрашивал жену, что же это за дети и не думает ли она, что ее несчастному брату они приходятся… кем-нибудь? Елена вопросом заинтересовалась настолько, что отправилась сама смотреть на мальчиков, и возвратясь, серьезно убеждала его: – Нет, Семен. Ты же знаешь сам, муравьевская порода не выводится ничем, вот и я тому живое доказательство. А они непохожи ни на кого из нас, поверь мне. (Она хотела добавить, что и вообще ни на кого из живущих здесь. Но рассказала только, что мальчики оказались, как ни странно, способнее всего к женским рукоделиям: один пристроился к ткачихам, другого часто видят с бабкой-травницей). И вот теперь неведомый Ипсилантий уверял, что именно он – единственный в этих краях, кому есть дело до этих детей, и он готов увезти их сегодня же. Богатой жизни им не обещает, но хотя бы – заботу, внимание и родные их места… Нет, родители не будут их искать. И близкие родственники тоже. Случилось так, что они погибли… (И о том, что к их гибели он и его братья имеют непосредственное отношение, говорить все-таки не стал.) – Но мы уйдем вместе, только если они будут согласны. Я прошу о возможности говорить с ними. Может быть, они испугаются вначале – им пришлось пережить много страхов. (Да, ключница говорила, мол, «дети смышленые, но пуганые».) …так тем же вечером из поместья Бакумовка отбыли трое путников. Они отказались переждать до утра: дети поклонились в пояс и серьезно сказали, что очень благодарны за приют, а Ипсилантий оставил еще и бумагу, говоря, что там записал объяснение, если понадобится… Ее-то и показывал теперь своей супруге Елене, урожденной Муравьевой-Апостол, Семен Васильевич. С одной стороны, он чувствовал явное облегчение, что это мутное дело перестало иметь к нему какое-то отношение, с другой же… – Что же мы предъявим твоему отцу, если все, что нам оставил это гость – вот, бумага на неведомом языке, посмотри! Он протянул ей лист с затейливыми закорючками, внизу которых была еще и пририсована восьмилучевая звезда. – Мы… А ты знаешь, – она как-то радостно посмотрела на загадочный лист, – вот именно это мы ему и покажем! И скажем, что только он и может расшифровать, что здесь написано! Только я думаю, что он не вспомнит и не спросит… И в этом она оказалась совершенно права.