Вселенная +1

– Ну и что вот он мне пытается донести, Поз? – Антон пихает раскрасневшиеся подрагивающие руки в карманы, накидывает капюшон и оглядывается на друга, плетущегося сзади. – Почему я должен взрослым лбам преподносить на блюдечке какие-то ценности? Я понимаю еще детям! Но тут-то уже студенты! – Антон, чего ты меня спрашиваешь? – Дима останавливается, вынуждая друга развернуться к нему. – Ты полпары спорил с ним об этом. Хочешь знать мое мнение? Мне плевать. Я все равно ни в школу, ни в универ работать не пойду. – Ты не помогаешь, – Антон воинственно смотрит на скептически настроенного Поза, сложившего руки на груди. Тому не холодно, он, в отличие от Шастуна, в перчатках и теплой куртке. Холода в этом году обрушились внезапно после продолжительного теплого бабьего лета. Периодически еще ощущается фантомный аромат свежей травы, но его быстро перебивает зябкий ветер, разносящий отсыревший запах полусгнивших листьев. Он, дополненный моросящим дождем, нагло выворачивает зонты и забирается под воротники, проходясь по позвоночникам и играя на ребрах. Погода истинно осенняя. – Я и не должен, – они двигаются дальше. Антон бросает обиженный взгляд на друга, – Антош, ну правда. Остынь. Сейчас дойдем до магазина, я возьму соль домой, ты себе – ромашкового чая, и все будут довольны. – Дима улыбается, шмыгая носом. – Да иди ты, – Антон беззлобно пихает друга локтем в предплечье – доставать руки из карманов сейчас сродни самоубийству. Они подходят к крыльцу маленького продуктового магазинчика. – Как там у тебя Арсений поживает? – Антон резко поворачивает голову и, не рассчитав расстояние, врезается в стеклянную дверь. Шастун падает на задницу под крики Поза и чувствует, как на него летит дождь из осколков, царапая лицо и куртку. Капюшон слетает с головы, руки рефлекторно раскидываются и резко ударяются об асфальт. Лоб саднит, щеки болят и по ощущениям, кровоточат. Так же, как и нос. – Антон! Антон, еб твою мать! – Дима, осторожно отряхивая плечи друга, находящегося в ступоре, что-то причитает себе под нос вперемешку с матами, – Антон, ты просто невозможен. Как можно быть таким неуклюжим? Да блять! На треск стекла сбегается толпа зевак и персонал магазина. Тучная женщина, кассирша, беспардонно открывает пострадавшую дверь, пихая ноги Антона, и оглядывает место происшествия. – Молодой человек! Вы что, не видите, куда претесь? – она еще раз резко бьет дверью по ногам Антона, уже специально, заглядывая ему в лицо. – Мамочки, это что у него с лицом? – А вы два и два срастите, – Дима осматривает лицо пострадавшего притихшего друга, – и нечего тут орать. Не будете ставить прозрачные стеклянные двери – не будут люди в них врезаться. – Женщина открывает и закрывает рот, ее глаза-бусинки чернеют и становятся уже. – Да как вы смеете?.. – Так и смеем! – тут же перебивает ее Дима. – Несите перекись! Тут величайший педагог современности поранился. – Дима… – Антон отмирает, сбрасывая с себя остатки стекла и аккуратно встает на ноги, – я домой пойду, мне недалеко же. Арс все быстро обработает. – Иди иди, величайший, отсюда. Пока я полицию не вызвала. – Это произвол! – Дима не останавливается. – Несите перекись, женщина. Или полицию буду вызывать я. – Дим, не надо. Я виноват. – Антон опускает глаза и чувствует, как по губе стекает капля. Капля «чего» остается без ответа. Он вытирает аккуратно рукой губы и, не смотря на саднящие пальцы, убирает ее в карман, – Простите, пожалуйста. – Что значит «простите»? А кто будет возмещать ущерб? – продавщица угрожающе надвигается на ребят. – Да вы его лицо видели? Вот где ущерб! – Поз выкрикивает, показывая на нахохлившегося Антона. – Еще одно слово и я вызываю полицию за то, что в вашем магазине пострадал покупатель, а вы ему даже не удосужились предложить обработать раны! – Да черт с вами! Катитесь, – женщина устало протирает глаза, – чтоб я вас здесь больше не видела! – Мы и не придем. – Дима, гордо задрав подбородок, уводит за локоть все еще туго соображающего друга.

⁂ ⁂ ⁂

– Арсений! Арс! Ай! – Ну что такое? Господи, Антон! Арсений стоит посреди комнаты общаги, в которой они живут уже седьмой год, в ужасе распахнув глаза. В руках он держит какой-то томик, видимо, ходил как всегда вперед-назад и заучивал очередной текст. В их родной 55 не меняется ничего, что сначала Антона бесило, а теперь приносит какое-то душевное спокойствие. Каждая вещь на своем месте, но самое главное – на месте Арсений. Стоит и таращится на лицо, уже не пугаясь, а прикидывая, что необходимо делать. Доля секунды, и он, откинув на кровать книгу, подлетает к Антону, помогая снять куртку. – Так, сейчас ты снимаешь ботинки, садишься на кровать и не трогаешь больше ничего своими руками, понял меня? Арсений всегда был таким. Еще на первом курсе, когда их заселили в комнату, парень важно прошелся по ней, оглядывая помещение, и бескомпромиссным тоном, показывая на кровать справа, заявил: «Я буду спать тут». Так на ней все семь лет и спит. Антон тогда развел руками и согласился. Ему было все равно. Антон садится на свою кровать под аккомпанемент вздохов, обозначающих «Какой же ты дурак» – привык уже, знает, и ждет. Вздохи Арсения Антон выучил к третьему курсу. Если вздох длинный с характерным цоком, значит, его что-то раздражает. Если вздох короткий и громкий, значит, Арсений чего-то испугался. Если Арсений вздыхает несколько раз подряд, значит, ему что-то нужно и будет какая-то просьба (очень редко). Если вздох медленный, значит, Арсений злится. Если чем-то занят, мило пыхтит. Самый редкий вздох случился тогда же, на третьем курсе. Антон предложил вечно учащему соседу посмотреть фильм, а тот взял и согласился. Что смотрели, Антон не вспомнит и под дулом пистолета. Арсений смотрел фильм, Антон смотрел на Арсения. Тот, развалившись так близко к Антону, с милой заколкой, удерживающей пушистую челку, в черной майке, открывающей вид на ключицы, и шортах, выглядел так по-домашнему (не как обычно) и так красиво, что Антон невольно залюбовался. А потом услышал новый вздох – тихий, с затаенным дыханием. Он вернулся к фильму, но все мысли были далеко. Тогда Антон решил, что этот новый вздох был не случайным и появлялся тогда, когда тот на Арсения смотрел. Эта гипотеза была опровергнута на следующий же день, когда Антон по-разному пялился на парня, слыша в ответ только раздражительные «цоки». Антон, не выведав ничего и ничего не поняв, смирился. Арсений – оркестр, по его дыханию можно понять все, что происходит в его жизни. А Антон привык жить под эту музыку. – Так, ты куда сел? Нет, стой, – Арсений вытаскивает аптечку с верхней полки и резко разворачивается на носочках – балерун тот еще, – не говори ничего. Больно будет. Вот, садись ко мне. – Он показывает рукой на свою идеально заправленную постель. – Быстро! Давай, – на возмущенный взгляд Антона отвечает он, – тут лампа стоит, света больше. Антон покорно плетется на соседнюю кровать и подставляется под свет лампы. – Вот и умница. Мне Поз написал, – Арсений садится напротив, направляя свет на раненого, – если дословно, то «Жди. К тебе идет Джокер». – Боже, Пооооз, – Антон смеется, тут же шипя от боли, – ты знаешь, откуда у меня эти шрамы? – Молчи, Джокер. И знать не хочу, – Арсений закатывает глаза, смачивая перекисью быстро скрученный из бинта тампон. Антон не успевает открыть рот, как Арсений прикладывает к подбородку раствор. – Ай! – Терпи, на что ты рассчитывал? – Что вся боль уже была, – Антон округляет глаза и жалостливо смотрит на соседа. Тот не реагирует. Арсений очень близко: он пыхтит как еж, придирчиво рассматривает и аккуратно обрабатывает каждый сантиметр кожи, водит тампоном практически невесомо, дуя на особенно пострадавшие участки и смывая запекшуюся кровь. Антон залипает на внимательные широко раскрытые глаза, на кончик языка, иногда появляющийся между губ (это привычка Антона – при действии, которое требует сосредоточенности, язык вываливается, точно по команде – но за семь лет Арсений эту привычку каким-то образом перенял). Залипает и думает, что не зря его Дима стебет столько времени: Арсений действительно давно в Антоне пророс. – Все, сейчас мазью намажем, пластыри наклеим, и будешь как новенький, – Арсений встает с кровати, убирая использованную марлю и лишая Антона возможности порассматривать длинные ресницы и россыпь родинок на щеке. Арсений возвращается в тот момент, когда Антон тянется рукой к саднящему лбу. – Нет! Ты что, дурак? Мы руки еще не обработали, занесешь туда какую-нибудь заразу, я вас двоих не вынесу. – Эй, как-то семь лет вывозил и тут вывезешь, – буркает Антон. – Да уж, как я потом буду жить без этих вот твоих приколов? – Арсений открывает тюбик с заживляющей мазью и щедро льет себе на пальцы. Кожи касается холодное вязкое вещество. – Не знаю. Буду чудить на расстоянии и скидывать тебе самые сочные истории, – Антон поддается вперед за пальцами, ощущая, как боль отступает. – А, правда, закончишь магу, что дальше будешь делать? В своем центре останешься? – Арсений наклоняет голову, заинтересованно следя за пальцами и поглядывая в глаза напротив. – В школу работать точно не пойду. Думаю, правда, пойду на ставку. Там приятно, – Антон, заметив резкое изменение настроения, продолжает, – сниму квартиру, потом посмотрим. А ты? – А что я? Мне все эти родительские «ты должен иметь полноценное образование», «актерство – это не работа» и т.д. надоели. Получу диплом, положу им на стол и устроюсь в театр. Хватит с меня. В комнате наступает липкая тишина, прерываемая только редким шипением Антона и порывами ветра за окном. – А… ты хочешь вернуться в Омск? – Антон первый прерывает образовавшуюся паузу. – Нет, я вообще не хочу что-либо менять. Я люблю это место, и я люблю… я просто хочу по максимуму сохранить то, что столько лет со мной, – Арсений морщится, вытирает пальцы о бинт и закрывает крышку мази, – сейчас пластырь клеить рано – у тебя все лицо скользкое – мазь впитается и, если понадобится, наклеим. А пока, давай обработаем руки. – Давай, – только и выдавливает из себя Антон. В голове миллионы вопросов, они роятся, всплывая и пропадая практически сразу же в мыслительном потоке. Антон давно понял, что Арсений не любит, когда что-то новое врывается в его жизнь, одно знакомство с Позом чего стоило. Но он – тоже часть жизни Арсения. А что, если их пути не разойдутся? – Давай сюда руки, – Антон послушно вкладывает ладони в руки Арсения, тот придирчиво их осматривает и констатирует: – Ничего страшного, ты легко отделался. Пара ссадин. Их можно спокойно промыть, остальное – пройдет, – Арсений договаривает, но выпускать ладони из рук не спешит. Они сидят так и глупо смотрят друг на друга, не зная, что дальше сказать. Первым, как всегда, тишину нарушает Антон: – Арсений, эм, а ты где планируешь жить после выпуска? – Хотел снимать квартиру, – Арсений поглаживает указательным пальцем тыльную часть ладони, успокаивая и говоря, мол, все правильно, – а что? – А хочешь со мной? – Антон ждет не ответа. Он ждет вздох от Арсения. Все его настроение обычно помещается в этом действии. Арсений – человек контрастов. Он быстро адаптируется к новой действительности, но максимально держится за «свое» и держит «свое» в порядке. Антон восхищен тем, как спокойно Арсений сочетает в себе авантюризм и канон. Наверное, чтобы быть авантюристом, нужна крепкая устойчивая основа. И не только внутри человека, но и снаружи. И если для Арсения это его дом и все, что там есть, то для Антона таким домом стал Арсений. Антона пробивает этим осознанием, он понимает, что вопрос был задан верный. Осталось только дождаться вздоха. И… вот он. Тот самый, редкий. Интересно, почему?.. – Только для того, чтобы проследить, что ты не умер от потери крови, – а глаза блестят, – да, я хочу с тобой.