~***~
Чуть меньше недели спустя событий финала прошлой главы. Почти два дня после возвращения Деймона и Адама с Севера
Пронизывающий до самых костей, ледяной горный ветер безжалостно трепал его стремительно промокающие серебряные волосы, пока он каменной статуей невозмутимо возвышался над небольшим холмом. До боли внимательный и уже привычно мрачный, взгляд его ярко-фиолетовых глаз вглядывался в чернеющую даль, силясь рассмотреть хоть что-нибудь за пеленой проклятого дождя. Но стоит отдать должное, погода явно улучшилась: хотя бы не было слышно больше яростных раскатов грома и чудовищного воя ветра. Было что-то поистине мистическое в том, что буря, длящаяся уже не одну неделю, начала постепенно утихать именно тогда, когда войска тронулись к Драконьему Камню. Кто-то более суеверный, вероятно, счёл бы это предзнаменованием. Но вот чего?.. Впрочем, дела всё равно были скверными. Все дороги размыло, отчего военные обозы немного задерживались. И принц прекрасно понимал, что пехоте понадобится ещё какое-то время, чтобы добраться до крепости. В то время как отправленная армада веларионских кораблей уже будет ждать их в полной боевой готовности. Медлить больше было нельзя. Пять драконов ринутся вперед, дабы захватить замок. Да, это много, но больше рисковать он не станет. Ему нужна Рейнира. Живая, невредимая и к сегодняшнему полднику. Принц будет идти напролом. «Либо сегодня, либо никогда», – так ответил он Корлису, вынужденному остаться в своём замке. Лорд Приливов, непривычно нервный и тревожный, не стал в этот раз спорить с бывшим зятем. Крик Караксеса, оглушительный и рокочущий, подобно грому, раздался над бесконечной вереницей из идущих людей, десятков лошадей и обозов, когда дракон низко пролетел над ними, всего в считанных метрах от острых копий, едва не задевая их крыльями. Уже достаточно привычные к этим огромным чудовищам, люди всё равно поднимали выше головы, тщательно стараясь рассмотреть сразу пятерых драконов. Блестящие и влажные от дождя, они были особенно великолепны. Свирепый Вермитор, отливающий даже в этой полутьме дорогой бронзой, постоянно порывался вперёд, почти яростно взмахивая тяжёлыми огромными крыльями. Искрящаяся серебром Среброкрылая летела следом, на спине которой торжественно восседал внук её бывшей всадницы. Казалось, что после прошлой встречи с Тессарион и Пламенной Мечтой, драконица и её наездник стали лишь лучше понимать друг друга. Первое пламя бойни сплотило их, соединило в оплавленные оковы. Следом мчалась рубиновая Мелеис, по праву прозванная в честном народе Красной Королевой. Самая быстрая из драконов, она то и дело вырывалась вперёд, часто поворачивая обратно и забавляясь в воздухе. Драконица словно выбралась на прогулку, не до конца осознавая всю тяжесть гнетущей реальности. Правда в том, что сколько бы не старался, безутешный Корлис так и не смог остановить свою воинственную супругу и упросить ее остаться в замке. «А если ты погибнешь?! Что тогда?» «Значит, я умру ради сына!» «И я потеряю обоих?!» Рейнис ничего ему не ответила. В любом случае, кто-то должен был остаться с маленьким Джекейрисом. И это не должна быть драконья всадница. Всю эту пугающую смертоносную колонну замыкал Овцекрад. Алин теперь держался на нём так, словно летал с самого рождения. И даже не скажешь, что месяц назад он вывалился из седла и плюхнулся сверху прямо на взбесившегося Деймона. О, малец нашёл себе хлопот. До самого своего отлёта принц муштровал его похлеще любого привычного до таких дел вояки. От постоянных полётов у Велариона уже мутило в животе и дрожали ноги. Но зато сейчас он чувствовал себя героем из сказок старой няньки Нэн. Правда, сказка была совершенно безрадостной, а от страха и отчаяния хотелось выть, но, как сказал отец, все преграды временны. Вот только трусам не дано их преодолеть. Поэтому Алин будет сильным. Как его отец, как родной брат, как дядя Деймон и... брат Лейнор. Тот самый, которому сейчас так сильно нужна их помощь. И всю дорогу, спеша на кровавую бойню, непривычно мрачная и суровая Рейнис молилась, чтобы не было уже слишком поздно.~***~
Ночь перед вылетом драконов из Дрифтмарка
Людей с лошадьми отправили заранее. Что ж, всё равно драконы нагонят их в кратчайшие сроки. Зато у всадников есть последняя ночь перед боем. Последняя. Деймону никогда не нравилось это слово. Оно мерзкое, словно гниль на теле больного брата, от него веет пеплом сгорающей Эйммы и кровью любимой матери. Оно кровоточит слезами Рейниры. Сколько вот таких вот «последних ночей» было у Деймона за всю жизнь? Не счесть. Будь он раньше немного мудрее, спал бы побольше перед решающим боем. Но молодая кровь, как это всегда бывает, кипела, требовала выхода. Раньше с шалящими нервами он справлялся в борделе или с товарищами за костром где-нибудь в пещере, попивая вино и травля одна за другой байки. Страх они отгоняли смехом, ужас превращали в хохот, а битву ждали, подобно празднику на шумных ярмарках. С рождением дочери он стал осторожнее. Теперь, он был не один. Во всём белом свете появился маленький комочек, который во всём от него зависел. В Порочном принце проснулась ответственность не только за страну и брата, но и за ребёнка. Знаете, держать на руках своего первенца – это... Ну, это нечто. Такое нельзя описать словами. Этому не подобрать объяснений. Просто как-то в одночасье глубоко внутри что-то надрывается. Все устои и принципы крошатся и ломаются, чтобы после восстать из руин и пепла заново. Всё, что в эту самую секунду имеет значение – это лишь маленькое розовое создание, бережно завёрнутое в белоснежный сверток. Ладошка его дочери такая маленькая, что она может обхватить только один папин палец. Обычно дети верещат, кричат и плачут, но малышка внимательно смотрит своими лиловыми глазками и, Деймон был почти готов поклясться, что улыбается. И тогда он понял: это ещё одна его слабость. Маленький ангел, ниспосланный в его одинокую жизнь ценнейшим из даров. Теперь у него был человек, ради которого хотелось жить и возвращаться домой. Желательно не верхом на щите... Внезапный грохот в соседних покоях вырвал задумчиво шагающего по коридору Деймона из воспоминаний. Ему никогда не нравилось вспоминать жизнь с первой женой, но даже в том беспросветном мраке, как оказалось, было что-то тёплое и хорошее. Сейчас же он лишь покачал головой, прислушиваясь к звукам, кажется, прямо за стенкой на всю катушку отрывался Алин перед своим первым настоящим боем. Что ж, уж кто-кто, но не Порочный принц ему судья. Последняя спокойная ночь у паренька всё-таки. Тьфу ты. Опять это противное слово. Мужчина покачал головой, отгоняя остатки тревоги и переступил порог детской, из которой тоже уже добрые полчаса раздавались крики и едва ли не вопли. Всё то, отчего у бывалого воина замирало сердце. Верная стража без колебаний пропустила Деймона к маленькому принцу. Доверие к мужчине было безукоризненным и безграничным. Поучиться бы у них в своё время Визерису... Но уж кого-кого, но кузена Рейнис позволила допускать к внуку без всяких вопросов. Женщина просто не верила, что есть хоть одна возможность, чтобы он каким-либо образом навредил сыну Рейниры. Что ж, она была совершенно права. Да и видела женщина явно больше других. В это время няньки, три ещё не старые, но уже и не молодые септы, смиренно отошли в сторону, давая мужчине возможность подойти к плачущему мальчику. В глазах женщин таились страх и тревога, а руки слегка дрожали. Неужто сам принц пришёл их отчитывать из-за шума? Кажется, их лица стали на несколько тонов бледнее. Слухи про Деймона всегда опережали реальные действия, даже если они и были далеки от реальности. А глаза у людского страха, как известно, велики. – Он никак не желает успокоиться, мой господин, пожалуйста, простите... – подала наконец голос одна из них, всё же набравшись смелости, невзрачная девчушка с редкой косой каштановых волос и непривычными для этих мест веснушками на лице, пока остальные безмолвно дрожали рядом, послушно опустив глаза в пол. Кажется, это была самая молодая, возможно, ещё не столь забитая и осторожная. – Вы свободны. Зайдёте, когда я выйду, – строгие слова, после которых троица, молниеносно скрылась в маленькой, соединённой с основными покоями комнатушке, не забыв перед этим даже церемонно откланяться. – Охрана у тебя знатная, парень, – когда они ушли, Деймон наконец ухмыльнулся притихшему от внезапного визита мальчишке, который с появлением Деймона, как по команде, перестал шуметь и капризничать. Сиреневые глазки внимательно смотрели на дядю, будто принц пытался понять, не обманывает ли его зрение. А вообще, Его Высочество весь вечер никак не хотело ложиться. Рейнис ушла спать, чтобы набраться сил перед тяжёлым днём, матушка никак не приходила, а няньки да служанки в конец надоели. Втроём они всё равно не могли успокоить взволнованного и последнее время очень нервного мальчика. – Дийман! – закричал наконец счастливо ребенок, когда мужчина подошёл ближе и подхватил его на руки, непривычно искренне и широко улыбаясь. После возвращения у него не было времени уделить мальчику большего внимания, нежели нескольких пристальных взглядов в зале совета. Сначала сборы, потом письмо от чёртовой Алисенты, про череду бесконечных планов и разговоров вообще говорить нечего. Освободился он не более часа назад и даже думал ложиться спать, но надрывный плач Джекейриса заставил его немного повременить. Сейчас, держа устало, но всё же улыбающегося мальчишку, всего красного от беспрерывной истерики и всё ещё мокрыми от слёз щеками, Деймон судорожно старался проглотить вставший в горле ком. – Ну и чего ты раскричался? – он опустил мальчика обратно на постель, аккуратно укрывая сверху одеялом. – Они меня к бабуке не хотят вести, – тут же пожаловался ребёнок, отчаянно кивая головой. – Я их просу-просу и просу, а они никак. Может, ты с ними поговорись? Деймон грустно взглянул на умоляюще смотрящего на него Джекейриса и слабо улыбнулся. – Бабушке нужно выспаться, ты же не хочешь, чтобы она свалилась с дракона и не могла нам завтра помочь? Казалось, мальчик на мгновение задумался. Почти по-взрослому. Между светлыми бровями даже залегла маленькая морщинка. – Навеное, нет, – он озадаченно и грустно выдохнул, но всё равно недовольно насупился. – Но, Дийман, мне так гусно. Меня никуда не пускают без неё. Я так дого один. Я так хочу к папе и маме. На глазах малыша снова заблестели слёзы. Такие горькие и отчаянные, что Деймону хотелось выть. Наверное, в целом свете нет ничего более искреннего и ужасного, чем детские слёзы. Даже для него. «Я тоже хочу к твоей маме...» Мужчина тяжело вздохнул, ещё раз поправляя одеяло, лишь бы не смотреть ребёнку в глаза. – Я думаю мама расстроится, когда узнает, что её храбрый принц плачет. Разве ей такое нравится? – Не навится, – покачал головой мальчик, запинаясь, но остановить поток всхлипов уже не мог. Маленькое тело дрожало, пока он отчаянно старался перестать плакать. – Давай так, сейчас ты, как взрослый, берёшь себя в руки, а я послезавтра привожу маму обратно? – ну выдал так выдал, с таким голосом только если стражу отчитывать. Вот только Джекейрису нравилось, когда с ним разговаривали, как со старшими, что ж, так ведь даже лучше. На мгновение в покоях воцарилась тишина. – Што? Павда-павда? Завта?! – мальчик подскочил, как ошпаренный, и запрыгал на постели, чуть не хлопая. – Конечно правда, – Деймон потрепал ребёнка по голове, осторожно привлекая к себе. Как всё-таки мало нужно такому малышу для счастья. Просто мама рядом, да постель потеплее. – Что, а сазу так незя было? – Деймон с трудом сдержал рвущийся наружу истеричный смех. А малец то не промах, истину глаголет, хоть кто-то из потомков Визериса, Рейнира не в счёт. Почти успокоившийся и даже счастливый, Джекейрис лёг прямо возле мужчины, доверчиво подсунув маленькую голову прямо под руку Деймона, которой он осторожно гладил ребёнка по серебристым волосам, медленно перебирая сверкающие пряди. Не было и шанса, что это невольно не напомнило бы ему Рейниру, но всё же, в горле встал какой-то неприятный тяжёлый ком. Когда она была совсем маленькой, принцесса часто прибегала к дяде, спасаясь от целой толпы служанок и септ в его покоях. Сюда-то они не смели соваться. Трусихи. Часто она засиживалась допоздна, засыпая под очередную историю или даже сказку, одну из тех, которую, тогда ещё просто молодой юноша, старательно пытался выудить из памяти о своём далёком детстве, когда бабушка Алисанна или его прекрасная матушка рассказывали ему их перед сном. Наверное, именно от дяди, принцесса и узнала больше всего легенд о Старой Валирии, о могучих драконах древности и самих Завоевателях. Великом Эйгоне, Прекрасной Рейнис и Великолепной Висенье. В последней было нечто такое, что особенно сильно восхищало маленькую девочку. – Висенья ведь прожила больше всех, правда дядя? – непривычно строгий и серьезный, тонкий, но звонкий, её голос в который уже раз сотрясает его покои. – Не просто больше всех. Она пережила Эйгона на целое правление короля Эйниса, – Деймон играючи щёлкнул не желающую сидеть на месте девочку по носу. Впрочем, строить из себя строгого наставника ему даже нравилось. Слишком внимательно и доверчиво смотрели на него эти ясные, отливающие дорогими аметистами глаза. – Ты сказал, что у тебя её меч. Можно посмотреть? – вот теперь глаза всё-таки подскочившей с кресла Рейниры горели самым настоящим нетерпением и жадным блеском. Деймон только усмехнулся. Рейнира никогда не любила да и не умела ждать. Будучи долгое время единственным ребёнком, не смотря на все старания Эйммы и самого Визериса, она была избалована сверх меры. Излишне ревнивая, непоседливая, а порой и капризная, рядом с дядей она превращалась в ещё более несносное создание. Во дворце только и успевали поражаться безграничной выдержке Деймона и неиссякаемой энергии самой принцессы. Девочка словно дышала самой жизнью. Светилась, как его маленькое личное солнце, попутно освещающее всё вокруг. – Конечно, наш нетерпеливый драконыш, – он ухмыляется, видя её недовольство, всё же направляясь за мечом. – Сам ты драконыш, – Рейнира тихо буркнула себе это под нос, забавно насупившись. С густой копной взлохмаченных волос, она чем-то напоминала ему пушистого котёнка. – Вот, – холодная валирийская сталь опустилась на подушку рядом с принцессой, пока она во все глаза смотрела на аккуратный узор, с рукояти и до самого конца красиво сверкающий на лезвии. – И это правда её меч? – маленькие пальцы непроизвольно потянулись к оружию, пока сама Рейнира с трепетом смотрела на блеск редкой стали. – Не просто меч, моя дорогая, это Тёмная сестра. Один из немногих мечей, которые сохранились со времён Рока Валирии. Это сокровище династии. Реликвия. Наше наследие. В фиолетовых глазах молодого принца горело неподдельное, искреннее восхищение. То, что было впитано им ещё с молоком матери и с первым полётом с ней же на драконе, с первым гордым взглядом отца. Таргариены. Всегда немного ближе к Богам, чем к простым людям. Опасные и смертоносные, прекрасные и непостижимые. Слишком далёкие от прочих лордов Вестеросса. Этим плебеям никогда не понять зова драконьей крови внутри и той связи, которой нет ни названия, ни объяснений, им никогда не почувствовать силу вольного ветра у самых небес, когда крылья дракона разрезают облака, а волосы развеваются, пока руки до боли сжимаются на цепях, чтобы удержаться. Всегда на грани. Риск и отчаяние, сила и величие. Им никогда не понять, не осмыслить... Возможно, больше ни одному следующему поколению. Может быть, даже Рейнире. Как же он тогда был невообразимо глуп и наивен. Вопреки всем его ожиданиям, в глазах маленькой племянницы он видит отражение собственных эмоций. Тот же восторг. Тот же огонь. Та же страсть. Она широко улыбается, прикасаясь к одному из самых кровавых мечей за всю историю существования Семи Королевств. Наверное, кого-то другого это бы возмутило или даже испугало, но разве Деймон относится к «кому-нибудь»? Он с любованием смотрит на принцессу, в который раз поражаясь тому, как такое прекрасное создание может совмещать в себе столько всего, что так близко ему самому. Так похоже. Иногда он задаётся вопросом, как слабый и порой безвольный Визерис мог произвести на свет столь прекрасное создание. Творение и чудо Богов, не иначе. – Расскажи мне ещё, пожалуйста, про королеву Висенью, – просит, забираясь к нему на колени и начиная его безжалостно тормошить. Деймон смеётся, даже не стараясь отлепить её от себя. Всё равно прекрасно знает, что это не поможет. Ему уже вообще ничто не поможет. Прилипла к нему, точно пиявка в болотах Долины или Речных землях. Будет бегать за ним хвостиком, пока всю душу не вытрясет. – Ну пожалуйста! – Ну что за капризное создание, – сопротивляется, изображает недовольство лишь для вида, на самом деле уже морально подготовившись к тому, что сегодня она опять захватит его постель и ему придётся переносить её спящую обратно в покои. В голове проносится шальная мысль: а не переехать ли ему к ней поближе? Всё равно ведь у него безвылазно торчит. В это время прекрасные глаза опасно сужаются. – Всё, ты напросился, – Рейнира хватает какую-то первую попавшуюся под руку подушку, пока Деймон поспешно уворачивается, чуть при этом не свалившись с кровати от хохота прямо на пол. – Что у вас здесь происходит? – внезапно вошедший и, конечно не соизволивший постучаться, Визерис замирает прямо в дверях. Но уже через мгновение сам заливается диким хохотом, когда видит младшего брата, старательно уворачивающегося от летящих в него подушек. Одна, вторая, третья. Четвертая всё-таки попадает в лоб. – В яблочко, радость моя! – всё ещё смеётся, обнимая улыбающуюся дочку. Нахалка даже совершенно не по-королевски показывает дяде язык. Ну мелкий демон в юбке, не иначе. Посланный ему за все наказания. Уже часами позже она всё-таки засыпает, в очередной и далеко не последний раз уютно задремав под боком у Деймона, привычно перебирающего её золотистые с серебром пряди шелковистых волос. От маленькой девочки, весь вечер исправно слушающей истории о первой из королев, приятно пахнет розами и вишней. От нежного аромата даже что-то ёкает внутри. Наверное, именно тогда, в те беспечные годы, наполненные светом и счастьем, Деймон и понял, как именно должны пахнуть дом, покой и уют. А они пахли ей... А пока ещё маленькая принцесса уже следующим же утром бегает по дворцу, впервые в жизни ослепляя всех своими длинными косами, заплетёнными на манер самой Висеньи и, едва ли не стуча в грудь доказывает, что её младшую сестрёнку, непременно, назовут Висеньей. Сестры у неё так и не было... – Я так ипугався тогда, – внезапно раздавшийся тихий голос Джекейриса вырвал Деймона из воспоминаний, безжалостно швыряя в суровую и мрачную действительность, в которой не было места смеху или забавам. Жестокое время боли и страданий, тот самый час, когда мертвы его отец, брат, невестка, первая супруга и даже милая Лейна, так и не успевшая родить ему сына. – Когда? – всё ещё старающийся избавиться от гнёта мрачных мыслей, Деймон наконец посмотрел в глаза ребёнку. Мокрые от слёз, они выворачивали душу наизнанку, заставляя испытывать самые страшные душевные метания. И больше всех вопила совесть. Как он вообще мог такое допустить?! Где не доглядел?.. – Кода они присли за мамой, – мальчик тихо выдохнул, сжавшись ещё больше. До этого момента ему доводилось разговаривать о нападении на крепость только с Рейнис, но дядя Деймон тоже всегда внушал доверие и занимал особое место в жизни маленького принца. Вместе с Леди Лейной и юной Рейной они часто бывали на Драконьем камне, наверное, они были там самыми частыми и желанными гостями, конечно, когда не находились в Пентосе или каких-нибудь иных городах за Узким морем. Деймон промолчал. И лишь спустя полчаса, когда Джекейрис сладко посапывал, чуть не с головой укутавшись в одеяло, с губ Порочного принца сорвалось тихое, но твёрдое, выплавленное из глубинной ненависти и ею же вскормленное: – И они обязательно ответят за это. То была не угроза. Обещание.~***~
День спустя прибытия Деймона на Драконий камень. Королевская Гавань
Отто сидел, откинувшись на спинку стула, в мозолистых пальцах он крутил уже несколько раз прочитанное письмо. Нелепо, можно подумать, что от очередного раза его текст хоть сколько-нибудь изменится. Алисента сидела рядом, её усталый и какой-то даже измученный взгляд был направлен в окно, за которым вовсю хлестал дождь. Тяжёлая тишина воцарилась в покоях, но говорить было не о чем. Всё самое важное уже давно было сказано ранее. – Ваше Величество, – вошедший гвардеец поклонился королеве. Но движения его были нервными и каким-то поспешными. Было ощущение, что он собирается с мыслями, вести, которые от так стремился передать, определённо, были скверными. Во всяком случае, для всей партии зелёных.~***~
Следующий день, после поимки Рейниры
В минуты
Отчаянья сойдёт за вечность час…
Глаза не открывались. Мокрые от непрекращающихся слёз, они будто бы окончательно слиплись. А может, у неё просто больше не было сил даже на то, чтобы разлепить веки. Кто же теперь скажет. Она уже так долго неподвижна, точно мёртвая, даже грудь почти не вздымается. Какие-то то ли побледневшие, то ли и вовсе посиневшие искусанные губы такие сухие, будто девушка годами не видела воды, а родилась где-то в пустынях Эссоса вблизи Миэринских пирамид. На тонких запястьях горят оковы из фиолетовых синяков. Чужие пальцы отпечатались слишком сильно... ... он сжимает её руки где-то высоко над головой, не жалея силы. Хрупкие женские запястья едва ли не трещат под его напором от этой железной хватки. Крики и слезы мужчина старается игнорировать... Она всё ещё неподвижна, но по щеке против воли скатилась одинокая слеза из всё ещё закрытых глаз. Воспоминания сменяют друг друга бешеным калейдоскопом, разрывая сердце в клочья и заставляя гореть изнутри от пожирающего чувства стыда и собственной беспомощности. Из груди вырывается судорожный выдох, который выходит таким глухим, будто она не разговаривала целую вечность. ... неаккуратные, грубые, поспешные движения, беспорядочно сменяющие друг друга. Рейниру воротит от него. От каждого тяжёлого выдоха или стона. От каждого звука... ... кричать она больше не может из-за закрытого тяжелой ладонью рта. Грубая загоревшая кожа мужчины уже мокрая от слёз, но ему словно плевать... ... несколько раз она пыталась его укусить, за что шершавые пальцы тут же впились ей в шею, лишая воздуха и едва не отбирая жизнь... Рейнира кашляет, хрипя так, будто курила те трубки, что привозили однажды моряки из далёких земель. ... он похож на голодного зверя, сорвавшегося с цепи и наконец добравшего до желанной добычи... На груди и шее укусы, синяки, местами даже кровоподтёки. А ощущение чужих сильных рук не исчезает даже часы спустя. Рейнира всё-таки начинает подавать первые признаки жизни. Она старается приподняться на локтях, но тут же падает обратно, обречённо роняя голову на спутавшиеся простыни. Слабые руки дрожат и не держат тело. Принцесса уже не знает, куда она пытается подняться и пойти да и зачем. Хочется заснуть и не проснуться, навеки заплутав в подлунном царстве. Она не помнит себя, не помнит зачем она здесь и как оказалась, единственное, что в данное мгновение кажется важным и значимым – это боль во всём теле. Тянущая, давящая, острая и щемящая, Рейнира больше даже не понимает, что и где конкретно болит. Но ответ прост, как частушки надоедливого Грибка. Везде. Она пытается подняться ещё раз, но вновь терпит неудачу. Девушка больше не плачет. Не может. Последняя слеза забрала с собой остатки её отравленной души. Вернее, Рейнире тогда казалось, что слёз больше не осталось. Глупая. Глупая и наивная принцесса. «Жизнь с лордами Вестеросса жестока, моя дорогая. Но проста. Есть лишь один непреложный закон. Либо ты их, либо они тебя. Страх и слабость – это удел трусов. А Таргариен и трус – несовместимые понятия». Слова Деймона, горькие, но правдивые, сказанные ещё годы назад, неожиданно впиваются в мозг тысячами иголок. Сцепив зубы, она всё-таки одним рывком подрывается, но тут же с грохотом падает с постели, путаясь в шкурах, одеялах и обрывках собственного платья. Ноги не слушаются, едва двигаются, но Рейнира всё равно плетётся к небольшому зеркалу. Плевать на то, что сейчас, наверняка, на ней нет и слоя одежды. На всё плевать. Ей страшно смотреть в запыленное стекло, да и глаза до сих пор едва приоткрыты, отчего приходится передвигаться едва ли не на ощупь. Дважды она чуть не зацепилась за балки кровати и край ковра, но взглянуть на себя было всё же необходимо. Что-то сродни инстинкту. Семеро, лучше бы она так и не проверяла. Больше не сдерживаясь, она рухнула на колени. Больно, а каменные полы вдобавок неприятно холодят кожу, но сил у неё больше не осталось. Ни чтобы подняться, ни чтобы прикрыться. Горькие всхлипы сотрясают ненавистную башню. Она пытается успокоиться, раз за разом кусая и без того обескровленные губы, но всё без толку. Даже ладони не помогают сдержать рвущиеся наружу рыдания. Наверное, это действительно больно, смотреть на своё отражение, но вместо привычной улыбки и блеска в глазах видеть лишь блеклую тень некогда прекрасной и живой девушки. Шея. Её прекрасная лебединая шея, ещё не оправившаяся от следов прошлого удушья, вновь вся бордовая. Рейнира наклоняет голову ниже и сквозь пелену слёз замечает свежие синяки на бёдрах, животе, даже возле ступни. Больше она уже не смотрела. Да и что она могла там хорошего рассмотреть. Опухшие веки, впалые от голодовки щёки, едва ли не как у скелета, да ещё и все красные от грубых ударов и железной хватки; грязные волосы, спутавшиеся и всё ещё в пыли после бочки, чёрные от грязи ноги... – За что?!! – вырывается наконец между всхлипами, когда дрожащие пальцы яростно вцепляются в волосы. Несколько прядей она даже едва не вырывает, но слабые руки не желают слушаться хозяйку. Она плачет так горько и надрывно, хотя думала, что больше не проронит ни слезинки. Больше не было понятно, что и ради кого делать. Отчаянные мысли воспалённого сознания совсем спутались. Собственная значимость в глазах упала настолько, что было противно смотреть на себя самой, что уж ожидать от других, а вера в собственную неприкосновенность исчезла, подобно сновидениям в предрассветный час. Рейнира больше не видела перед собой принцессу. Про королеву говорить вообще нечего. На неё не было даже намёка. Лишь слабая девочка, избитая и запуганная. Голодная и грязная. Испачканная во всех возможных смыслах. Брошенная и покинутая всеми. По крайней мере, так ей казалось тогда. Она так и сидела, сотрясаясь в рыданиях, пока плечи дрожали, а саму её беспросветно колотило. В шуме ветра за стеной девушке слышался безумный смех не менее безумной мачехи. И её грязные, обидные слова, сейчас кажущиеся почти пророческими. «Шлюха. Блудница. Распусная девица....» И так по кругу. Раз за разом. Наверное, если бы Рейнира поела, её бы вырвало. И даже час спустя её рыдания не стихли. И она всё так и стояла. На коленях. Униженная и сломленная. Едва живая снаружи и полностью мёртвая внутри.