Yesteryear

      В день, когда Уён должен был уйти, он чувствовал себя подавлено. Ему понравились люди, которых он встретил за столь короткое время в невероятном Вавилоне. Если бы он только мог, то остался бы подольше, но Ёнгук ждал, когда тот продолжит своё путешествие и отправится в Рим.       Рано утром Уён постучал в дверь Минги. Листья, что он сорвал для Сынёна прошлой ночью, надёжно лежали в его кармане. Может быть, он надеялся вновь встретить Суусандара, когда посещал сады поздним вечером после прогулки к Вавилонской башне. Однако там не было даже лоскутка оранжевого шёлка.       Минги знал, что Уёну пора уходить, поэтому, когда вавилонянин открыл дверь и увидел того с опущенным взглядом, то тут же постарался утешить его:       — Ох, не грусти, друг мой. Я пробуду здесь некоторое время, ты можешь вернуться, когда захочешь! Есть ещё так много вещей, которые я могу показать тебе в Вавилоне! — Минги активно жестикулировал, пытаясь подбодрить его. Он выглядел немного неуклюже из-за высокого роста, но Уён ответил ему слабой благодарной улыбкой.       — Я надеюсь, что смогу вернуться… Когда-нибудь.       Единственное, что Уён ненавидел в путешествиях во времени, — это то, как он привыкал к эпохам и людям, а после был вынужден уходить, зная, какой горький конец их ожидает. Большинство культур, которые он уже успел посетить, были уничтожены войнами или силами природы. Видя Вавилон во всём его сияющем великолепии и осознавая его скорое разрушение, Уён чувствовал, как его сердце разрывается на мелкие кусочки.       — А пока я желаю тебе всего хорошего. Пусть боги благословят твою жизнь и путешествие домой.       Надув губы, Уён посмотрел на этого дружелюбного гиганта. Он раскинул руки в стороны, предлагая Минги обняться, но тот только наклонил голову.       — Хочешь обняться? — пробурчал Уён.       — Разве это не… слишком интимно для нашей дружбы? — Минги неуверенно переминался с ноги на ногу. Казалось, он тоже хотел протянуть руки, ответить взаимностью, не желая оскорблять Уёна.       — В нашей культуре приняты объятия и между близкими друзьями, — сказал он. Тогда в глазах Минги зажёгся огонёк, и привычная улыбка вернулась к его губам.       — А, в таком случае, конечно! Для тебя я сделаю исключение, — он хихикнул, будто они собирались сделать что-то запрещённое.       Однако, прежде чем кто-либо из них успел заключить другого в объятия, недалеко, через две комнаты от них, послышался болезненный вой. Когда Уён повернул голову в сторону, откуда исходил звук, его улыбка исчезла. Через мгновение послышался ещё один вопль, сопровождаемый резким свистом. Уён вздрогнул, как будто удар кнута пришёлся не на спину раба, а на его собственную.       — Наверное, лучше не делать этого здесь. Приношу свои извинения, — Минги протянул руку, чтобы пригласить его в комнату, а затем закрыл дверь. Он смиренно опустил взгляд, зная, что он не в силах оказать помощь, несмотря на сочувствие.       Уён вздохнул. Точно так же, как светлые улицы Вавилона резко контрастировали с подозрительными переулками, их социальная структура также имела свою тёмную сторону.       Пока Минги пытался придумать объяснение происходящему, Уён шагнул вперёд, обнимая его. Когда вавилонянин, издав удивлённый звук, обнял его в ответ, они соприкоснулись ногами.       На мгновение они замерли. Минги прижался щекой к его макушке, а Уён уложил голову ему на грудь, прислушиваясь к громкому и беспокойному сердцебиению. Скорее всего, эти объятия были для Минги первыми после тех, что ему дарили родители.       Уён прижал его крепче, пытаясь показать, какими замечательными могут быть объятия. От полученного слабого ответа он вновь улыбнулся.       Когда они отстранились друг от друга, Уён уже не выглядел так меланхолично. Настороженность Минги исчезла, и он повеселел, как только заметил, как улучшилось настроение путешественника.       — Проводить тебя до ворот? — спросил Минги, но Уён покачал головой.       — Я хочу навестить Беросуса и попрощаться с ним перед тем, как уйти. Большое спасибо за гостеприимство, Минги, и за то, что поделился со мной своими исследованиями.       Минги смущённо почесал затылок. Улыбка на его лице была яркой и искренней.       — Был рад помочь. Береги себя.       — Обязательно, — ещё раз улыбнувшись ему, Уён вышел из захламленной комнаты историка. Как только дверь за ним закрылась, то самое гложущее чувство одиночества, что он испытывал утром, вернулось, засев глубоко в сердце. Он легко привязывался к людям и местам, любил их всей душой, и расстраивался каждый раз, когда приходилось прощаться.       Вздохнув, Уён продолжил путь к выходу из дворца. Он не стал оглядываться в поисках Суусандара, зная, что тот не появится. Когда дворец остался позади, на его сердце повисла тяжесть тоски по расписным сводчатым коридорам.       Он без труда нашёл дорогу на базар, вновь смешавшись с людьми, заполнявшими главную улицу. Он наблюдал за тем, как смеются дети, прыгая вокруг и бегая рядом со взрослыми, за тем, как один раб нёс товары, купленные его владельцем. Как кусочки пазла, они собирались в картину мирной жизни Вавилона — города тайн и новых впечатлений.       Уёну потребовалось некоторое время, чтобы найти Беросуса. Чужие лавки только преграждали его путь, а некоторые, встреченные им в первый день, и вовсе находились в других местах, сбивая с толку. Пробравшись сквозь толпу медленным шагом, он наконец дошёл до нужного ему прилавка. Уён ярко улыбнулся, чем вызвал недоумение плохо видевшего старика.       — Здравствуй, Беросус, — поприветствовал он. — Это я, тот, чьё имя означает «заводить друзей».       Услышав это, Беросус оживился и опёрся загрубевшими от старости пальцами на деревянный прилавок перед собой.       — О, друг мой! Солнце светит так ярко, что я не узнал тебя. Как поживаешь?       — У меня всё хорошо. Я закончил дела во дворце и скоро возвращаюсь домой, поэтому пришёл попрощаться с вами и этим великолепным городом.       Уён отошёл в угол лавки, чтобы не мешать проходящим мимо людям. Болтая и бормоча что-то себе под нос, вавилоняне обходили его стороной. Теперь он знал, как отличить рабов, — по взгляду. Они вели себя более сдержанно, шагали поспешно и целенаправленно, покупая товары для владельцев и сразу же уходя прочь.       — Рад слышать, что ты закончил работу. Удалось ли тебе изучить город? Ты ведь пробыл здесь так недолго, — пока они разговаривали, Беросус тяжело прислонился к стойке. Его свободная тёмно-коричневая одежда развевалась на ветру, проникавшем сквозь ткань, охлаждая кожу.       — Я тоже считаю, что здесь меня ожидают ещё множество открытий, но мне нужно двигаться дальше ради исследований. Я ещё надолго запомню Вавилон и всё его величие, что успел повидать.       Беросус улыбнулся, услышав мягкую ноту интереса в голосе Уёна. На его лице отразилась та же гордость за царство, что была и у Минги.       — Прекрасно. Надеюсь, что ты расскажешь истории о нашем городе далеко за пределами его границ. Буду ждать всех тех, кто, подобно тебе, приедет ради покупки моих табличек.       Уён рассмеялся, услышав такое сильное заявление. Ему нравился подобный юмор.       — Имейте в виду, их будет так много, что вы едва сможете найти достаточное количество товаров.       Смех Беросуса заполнил угол базара. Уён заметил, что за лавкой, вновь прижимая к груди моток ткани, стоял маленький мальчик-воришка, которого он встретил несколько дней назад. Пробираясь между столиков, он выглядел здоровым, и обе руки всё ещё были при нём. Путешественник улыбнулся.       — Звучит замечательно, мне нравится! Прощай, сынок, и возвращайся, когда тобой овладеет тоска. Я буду здесь, и мы сможем поговорить снова.       Как и в случае с Минги, чувство благодарности наполнило сердце Уёна. Его улыбка дрогнула, но старик не заметил этого.       — Большое вам спасибо за всё, что сделали ради меня, и за все добрые слова. Как только вернусь, то первым же делом загляну к вам, — пообещал путешественник.       — Знаю-знаю. А теперь уходи, пока ты не заставил нас обоих плакать, — с усталой улыбкой Беросус отмахнулся от него, словно тот был ребёнком.       Глухо усмехнувшись, Уён проглотил комок, стоявший в горле, и ещё раз низко поклонился перед пожилым мужчиной. Затем он поспешил покинуть это место, пока эмоции окончательно не захлестнули его. Путешествие в Вавилон было чудом, которое он будет вспоминать во снах, когда начнёт тосковать по пёстрым краскам и музыке барабанов и бубна.       Уён оставил базар позади и в последний раз миновал вход во дворцовые помещения. Когда он взглянул на могучее сооружение вдалеке, ему показалось, что Суусандар вновь стоял там, прислонившись спиной к окну. Оранжевая вуаль колыхалась от ветра пустыни.       На этот раз, когда Уён прошёл ворота Син и Иштар, он стал частью тех людей, что покидали город. Вставая позади пустых тележек, он освободил дорогу новым людям, что займут его место с блеском интереса в глазах. Путь, который в прошлый раз казался вечным и тянулся до бесконечности долго, он прошёл в мгновение ока. Подобно мимолётному видению, из его поля зрения исчезли и синие кирпичи. Теперь Уён стоял в углу за городом, там, где его уже никто не узнает.       Он вновь бросил меланхоличный взгляд на городские стены. Отсюда виднелась башня, куда они с Минги ходили для молитвы, а также часть садов, где Суусандар одарил его проницательным взглядом. Несмотря на то, что Уён пробыл здесь совсем недолго, он испытывал глубокую привязанность к этому царству.       Выдохнув ещё раз, он развернулся.       — Пора возвращаться в институт, — пробормотал он себе под нос. Уён наизусть выучил слова Минги и собирался записать их, как только вернётся, для дальнейшего изучения.       Ссутулившись, он прятал пульт для путешествий во времени от посторонних глаз. Дата возвращения домой уже была назначена: по прошествии нескольких дней таймер настраивался сам. Ему просто нужно было нажать кнопку, и следующая дверь перенесёт его обратно в комнату с машиной времени.       Больше Уён не оглядывался. Крепко сжимая в руке пульт, он нажал на единственную кнопку и распахнул дверь маленькой сторожки за городскими стенами. Он даже не успел увидеть стражей, находившихся внутри: путешественник закрыл глаза, когда течение времени унесло его за собой, на этот раз в другом направлении. Вскоре шум голосов жителей Вавилона и топот верблюдов по песку сменился тишиной.       Уён не чувствовал дискомфорта, когда открыл глаза. Он сделал шаг вперёд и выдохнул. Дверь позади закрылась.       Он вновь оказался в круглой башне.       Осторожно отложив пульт в сторону, Уён прошёл в комнату дезинфекции. Он промыл сандалии от песка, унося их в руках. В стенах раздался мокрый топот.       Уён достал из шкафчика комплект повседневной одежды и переоделся. Он предпочитал всегда держать его рядом, чтобы не возвращаться в институт в рабочем, иногда и грязном. Он аккуратно сложил тунику и шаль, после оставив их на полке Сынёна. В качестве подарка он положил на ткань сорванные в садах листья. Тот увидит их, когда в следующий раз придёт на работу.       Его путь по блестяще чистым залам обратно в кабинет Ёнгука был совсем не таким поражающим, как прогулка по дворцу. Они уже не казались Уёну интересными. То, что вызывало у него восторг, осталось в далёком исчезнувшем ныне прошлом. Ему всегда было трудно переключить внимание: чем дольше он оставался в прошлом, тем больше боялся, что однажды не вернётся никогда. Сынён шутил, что в какой-то момент тот влюбится в средневекового рыцаря и просто не отчитается о проделанной работе. Тогда они вместе посмеялись, но Уён не был уверен, что этого не случится. Воспоминания о Суусандаре всё ещё яркой картинкой оставались в его мыслях.       Когда Уён постучал в дверь, Ёнгук угукнул ему в ответ. Он широко улыбнулся, встречая заглянувшего к нему путешественника.       — Ты вернулся, — приветствовал он, вставая из-за стола, чтобы приготовить для них кофе на стоящей в углу машине. Уён вошёл в кабинет и сел в кресло напротив.       — Да, и я готов рассказать обо всём, что узнал.       Ёнгук поставил перед ним глубокую тарелку с печеньем. Он приготовил их сам, зная, что Уёну всегда хотелось сладкого, когда он возвращался из далёкого прошлого.       — Сначала отдохни немного. Не нужно спешить.       Разговаривая с Ёнгуком, Уён постепенно возвращался в мир, которому принадлежал, и вскоре ему стало легче отбросить Вавилон как ещё одно воспоминание, похожее на сон.