Я говорю тебе про любовь.

Сегодня.

Стоит ли говорить о том, что проснулся я с ужасным похмельем и голой Ари под боком? Честно, я думал, что самоуничтожаться таким образом я давно перестал. Еще честнее — я всегда ненавидел напиваться в стельку. Еще в подростковом возрасте мне стало понятно, что ничего хорошего в том, чтобы убиваться алкоголем — нет. Еще в подростковом возрасте я понял, что упарываться веществами в усмерть — глупое действо. Еще в подростковом возрасте я понял, что чем адекватнее и серьезнее я буду казаться — тем больше женщин будут обращать на меня внимание. Конечно, я напивался, и не только в подростковом возрасте — это понятно по вчерашнему. И, конечно, я скупал весь кокаин, который только мог найти. Я правильным мальчиком никогда не был. Но почему-то всегда был очень серьёзным, и старался быть сосредоточенным на осознанности. Мне нравились измененные состояния, но только тогда, когда я мог управлять ими. Мне нравилось спаивать и снюхивать девчонок, но только для того, чтобы они не требовали большего от меня. Звучит двусмысленно, но девочки сами этого хотели. Я никогда не принуждал ни к каким действиям — меня это ни капли не возбуждает. Зачем я напился вчера. По какой такой случайности — я не знаю. Я ничего не помню и, боюсь, что помнить не хочу. Ариадна спит крепко и беспробудно, я аккуратно спихиваю ее с себя и направляюсь на кухню. Только сейчас я понимаю, что я даже не дома. Мы все дружно заночевали у Павлова. А вот и он — в шелковом халате заливает в горло пиво. — Я никогда не видел тебя на столько пьяным, — Ваня выдает смешок — не хохочет только, потому что у него болит голова, я больше, чем уверен в этом. Я закатываю глаза и сажусь напротив него, остужая голую спину о холодную стену. Я редкий гость в его хоромах. Мы друзья, но не без соперничества. Я искренне люблю в нем человека и точно так же искренне презираю в нем мужчину. Мне не нравится думать, что он водит в эту пещеру женщин, мне не нравится думать, что здесь бывает Ариадна и, боже упаси, когда-нибудь сюда привести Аню… Аня! Боже, как сильно я показал ей себя с настоящей, уродской, пьяной стороны? Что я делал? Я приставал к девушкам? Я целовался с Ариадной? Я потерял моего ангела? Я ужасно расстраиваюсь в ту же секунду и опускаю лицо в ладони, стараясь скрыть свет от глаз, стараясь стереть любые воспоминания о вчерашнем дне. Павлов же кидает таблетку ацетилсалициловой кислоты в стакан с водой и толкает в мою сторону. — Что было? — Я обречённо смотрю в глаза приятеля и зажимаю стакан в руке. — Да ничего особенного, — Ваня пожимает плечами и совершенно по-доброму улыбается мне. Мне хочется ему верить, но верится с трудом. — А если подробнее? — Не переживай, Ариадна не дала тебе опозориться перед твоей возлюбленной, — Ваня бьет меня по плечу и кивает головой. Я киваю ему в ответ, но не чувствую никакого облегчения. Ведь я только что встал с кровати, где Ариадна разделась до гола не по причине того, что ей стало невыносимо жарко. — Почему мы приехали к тебе? — Я хмурюсь. Пытаюсь избежать любых оправданий в собственной голове. Ну уж в чем-то я должен был опозориться. И честно, один маленький и глупый косяк меня успокоит. Поэтому то я и выпытываю подробности. — Перестань искать что-то страшное, там, где этого нет, — Павлов закатывает глаза: — Ко мне было ближе, мы все были ужасно пьяны, — Он снова сел на стул: — Лучше три пьяных тела в одной квартире, чем хер пойми где по отдельности. — Да, ладно, — Я согласился с другом и сделал пару глотков из стакана. — Все в порядке, Дерябин, — Блондин устало выдохнул и направился куда-то за порог кухни: — Я посплю еще и тебе советую, — Ваня потер глаза и повернул в сторону своей гостевой. Странно, что мы с Ари спали в его комнате, а он решил ютиться на кровати для гостей. С другой стороны, кто же не уступит Василакис свое ложе, если она сильно просит. Успокоения я не почувствовал. Мне казалось, что что-то плохое я все-таки натворил. Что-то ужасное и что-то, чего не должна была видеть моя прелестница. Что-то, за что я должен был извиниться перед ней. Но, видимо, это останется для меня загадкой. Или, быть может, Ариадна прольет свет на мои провалы в памяти? Я допил лечебный напиток и вернулся в кровать к своей гречанке. Я рассматривал ее красивое худое лицо, ее костлявые узкие плечи, я коснулся ее ребер и сжал в ладони маленькую талию. Я был восхищен ее невинным сном и, поцеловав ее в лоб, уткнувшись носом в волосы, снова погрузился в сон. В следующий раз я уже проснулся от звонкого смеха Ариадны. Внутри все сжалось от ощущения, что она вот так просто веселится с кем-то, кроме меня. Вот. Это причина, по которой я стал пить вчера. Она веселилась от текилы и Вани, и я не имел права находится в стороне. Если бы я не стал пить — она уехала бы с ним, к нему, и они занялись бы пьяным сексом. Я не знаю, был ли у них секс хоть раз, и знать не хочу. Верю, надеюсь, что не было, иначе я бы не смог простить их обоих. Это было бы нечестно с их стороны. Они не могут любить и меня, и друг друга одновременно и одинаково. И я встал, быстро дошел до кухни, и тут же расслабился, увидев, что Ари сидит не рядом с Павловым, а на подоконнике — как обычно. Сидит в моей футболке, курит свой отвратительный Camel и размахивает руками — что-то рассказывает. Я не слышал что, я хотел поскорее уберечь ее от Вани. Удивительно — они никогда не были так близки. Или мне это казалось? Почему же теперь это так сильно бросается в глаза? Им правда весело вместе? Правда так хорошо, что и я вовсе не нужен? Текила — и этого достаточно? Я прервал свои мысли — нужно успокоиться. Я просто загоняюсь, потому что у меня похмелье и потому что я совершенно не знаю, что было вчера. — Здравствуй, сизигос! — Ариадна вытягивает руки вперед, я двигаюсь к ней и оказываюсь в крепких объятиях ее тонких рук. Ари целует все мое лицо, а после снова прижимает к себе. Удивительно, как она хорошо может выглядеть после такой алкогольной ночи. Кажется, будто и похмелья у нее нет. — Ваня мне не рассказывает, что вчера было, — Я недовольно смотрю на Ваню, а после с мольбой на Ари. — Павлов, как ты посмел скрыть от Макса такие страшные подробности! — Ариадна с возмущением смотрит на друга, а после заливается смехом. Нам с Павловым отдает в голову, и мы одновременно ойкаем от громкости гречанки. Та тихо извиняется и продолжает, глядя на меня: — Все хорошо, — Она гладит мои волосы: — Ты просто напился, пытался приставать к моей подчиненной, но я решила, что ты ее достал и мы приехали к Дионису, — Девушка ласково улыбается и кивает головой. Ариадна встаёт с подоконника и приближается лицом к лицу Павлова. Все внутри меня сжимается, когда она суёт Ване сигарету в рот и мягко спрашивает: — Надеюсь после этой ночи, Дерябин здесь не появится, Павлов, — Она хихикает и уходит из кухни, оставив за собой лишь немое молчание. Я готов сорваться на гнев, Ване совершенно плевать, будто так и должно было быть — сидит улыбается, смотря в пустоту. А Ари… Она будто намеренно играет в эту игру, чтобы уничтожить меня, убить за то, что я вдруг влюбился в свою Аню.