Совёнок

Спустя примерно час, Михаил с Алисой доехали до нужного адреса. Оставалось лишь дойти от остановки к дому. И, если девушка была довольна, что не потерялась, то он… Он находился в какой-то прострации. К вечеру состояние от простуды стало ещё хуже. Голова болела так, словно намеревалась лопнуть. Хотелось одного — лечь в постель, и заснуть. Проснуться, уже когда болезнь отпустит… Может, он и зря решился помочь именно сегодня. Желание завладеть новыми вещами порой превышало здравый смысл. Хотелось иметь больше, больше, а когда речь заходила о каком-то эксклюзиве, Ромашов забывал обо всём на свете. Он был готов часами, даже днями стоять в очередях, а здесь вещи буквально сами шли в руки. Холодный ветер безжалостно трепал его шарф, данный Алисой. Михаил был искренне благодарен за это. Самое непривычное чувство по отношению к людям для него… Шее действительно было теплее, и даже кашель немного притупился. Но может, это было и из-за температуры. Когда она слишком высокая, остальные симптомы простуды пропадают. Чтобы потом разом обрушиться, как только станет чуть полегче. Подумалось, не холодно ли теперь ей? Алиса не показывала, что её как-то трогает эта погода. Девушка шла довольно бодро, хоть и молча. Не привыкла жаловаться? Впрочем, какое его дело… Больше, чем ужасное состояние, Михаила волновало другое. Ромашов размышлял. Было ли то, что он обнял другую девушку, изменой Кате? Он ведь не имел в мыслях ничего такого… Да и, с Катей по сути отношений не было. Лишь его безграничная любовь, даже похожая на зависимость. Он мечтал, грезил, надеялся жениться на ней. Но, признаться, порой сам не слишком верил в подобный исход. Девушка никак не отвечала на его внимание… А, Алиса… Её руки так нежно гладили по голове… Парень просто забылся на какое-то время… Забыл даже, с кем он сидит. Как давно он не чувствовал себя так легко. И одновременно, так напряженно. Эти два чувства разрывали, мучили. От мыслей, что рядом с ним абсолютно чужая девушка, что он позволил касаться себя незнакомке из-за того, насколько желал простого человеческого тепло хоть с кем-то, стало как-то нехорошо на душе. Это было не искренне. Ромашов не хотел этого именно с Алисой… Желал с Катей, и самообманулся, позволил себе утонуть в чужих руках… Мерзко. Наверное, он просто жалкий, ничего не заслуживающий урод с отвратительным характером… Вся история его жизни… Она была неудачна едва ли не с момента рождения. Никто, никогда не будет рядом искренне, и без какой-то выгоды. Его удел — фальшивые счастливые минуты, самообман, и мечты по ночам. Положив голову Алисе на плечо, Михаил ожидал, что его ударят, и был готов как-то язвительно пошутить. Он не рассчитывал, что полежит и секунды. Но, она не сделала этого вопреки всем ожиданиям. Не ударила, не поругала… А стала гладить по голове. Так, как никто не гладил. Любая другая девушка уже дала бы пощечину… Неужели… Неужели ей действительно была так нужна эта тетрадь, что она была готова дотронуться до того, кто был неприятен? Какая же она странная. Действительно больная. Неужели, с ним могут общаться только такие? Хотелось тут же скинуть её руки, и одновременно никогда не прекращать эту сладкую ложь. Эти ощущения были незабываемыми. К нему прикасаются. К нему прикасаются!!! Гладят. Делают то, что он точно не заслужил. Не издеваются из-за внешности. Пусть и лживо. Притворно. Ромашов был согласен и на такое. Ведь, гонения из-за внешности преследовали всю жизнь… С самого детства, сколько себя помнил… Ему казалось, если он станет красивым, то обязательно обретёт счастье. Красота может дать человеку многое, очень многое. Люди сразу относятся лучше, начинают общаться. Открываются многие двери, легче сделать карьеру. Красивых принимают всегда и везде. Им завидуют. У них всё получается намного быстрее. Для них открыты любые пути. Ромашов рос, взрослел. А его лицо оставалось прежним. Отвратительным. Каждый раз, когда он видел себя в зеркале, ему хотелось плюнуть в него. Попросить, чтобы оно исчезло. Стало другим… Внешность прекрасно отражала его внутреннее, что не делало бегство людей удивительным. Порой, Михаил хотел убежать сам от себя. Стать другим, другим! Исчезнуть, испариться, исчезнуть совсем, чтобы ничего этого не существовало! Ни его ужасного лица. Ни его отвратительной души, грехи которой уже ничего бы не искупило. Особенно один. На который он пошёл в крайнем отчаянии. Считая тогда это спасением. И ничего уже не мог повернуть вспять. Да и, не хотел. Это был бы уже не он. Идя сейчас, рядом с Алисой по сумрачным улицам, Михаил не винил себя за мнимую измену. Он винил себя за то, что в момент, когда эта девушка прикоснулась к нему, он почувствовал себя более счастливым, чем в момент своего первого и единственного поцелуя. Тогда его грубо прервали, а сейчас… Сейчас казалось, готовы были гладить, пока он не попросит прекратить сам. А он бы не попросил. Никогда бы не прервал это внезапно свалившееся на него блаженство. Ромашов не собирался тешить себя мечтами насчёт девушки. Ничего бы всё равно не получилось, да и она исчезнет, как только получит записи. Но, никто не мог запретить хранить в памяти этот момент. Это был момент настоящего счастья. Руки ещё помнили её тело в своих объятиях. Когда-нибудь, находясь в одиночестве, он обязательно проиграет этот момент в памяти. Обхватит руками сам себя, чтобы имитировать объятие. Алиса сначала напряглась от его прикосновения, а после расслабилась и прижалась ближе. Было хорошо. Было даже больше, чем просто хорошо. Весь мир исчез, и остались только объятие и это прекрасное, пьянящее сознание. Не испытывая такого раньше, сейчас Михаил ощутил нечто новое. Жадность. Желание обладать, желание подчинить её себе. Раз уж ей не мерзко от его прикосновений, то пускай делает это и дальше. Раз уж навязала своё общение, то пусть и у него будет своя выгода, в виде прикосновений. От того, какие грязные мысли полезли в голову, он испытал даже что-то вроде стыда. Даже не застеснялся, а именно смутился. Желание взять и удержать её, пусть даже насильно. Лишь бы она никогда не прикоснулась к другому. Только к нему. Получив всего каплю прикосновений, ему нестерпимо хотелось ещё. Больше. Ромашов упивался этим состоянием. Состоянием, когда он впервые получил такое длительное, прекрасное объятие. У него никогда раньше не было ничего подобного. Подумалось, обнимала ли она кого-то ещё? Прикасалась ли к кому… Ромашов сам не мог сказать, почему от таких мыслей в душе закипал гнев. Ему безумно не хотелось, чтобы хоть один парень ощущал эти прикосновения. Это выглядело полной нелепостью. Они были знакомы всего ничего, и Алиса раздражала каждым своим действием. Она лгала, лгала, лгала! Так почему же от мысли, что она могла так гладить по голове кого-то ещё начинали скрипеть зубы? Скорее, это всё была смесь зависти и страха перед возможностью потерять то, что даже не обрёл. Зависть тому, кого Алиса обнимет искренне… А страх из-за того, что это прикосновение было первым и рисковало стать последним в жизни. Если, конечно он не заставит её это сделать опять. А как заставить? Не зная даже слабых сторон девушки. Михаил буквально ненавидел себя за то, что от мысли об объятиях его несчастное тело начало ныть. Гореть. Что с ним происходит? Это всё температура, простуда. Чушь, всё чушь. Стоило просто помочь с квартирой, и больше никогда не садиться с Алисой. Не общаться с ней. Забыть как дурной сон. — Миша, всё хорошо? Мы ни слова не сказали друг другу после того, как сели в трамвай… Ты нормально себя чувствуешь? — обратилась к нему Алиса, остановившись возле очередного фонаря. Сколько же их успели понаставить… Её голос был обеспокоенным, а лицо обескураженным. Похоже, она не могла понять, что послужило причиной его молчания, и хотела прояснить этот момент. Но ее вопрос повис в воздухе. Ромашов поймал себя на нехорошей мысли, что всю дорогу сверлил Алису взглядом, утонув в своих мыслях. Наверное, он выглядел, как маньяк со стороны. Голова так сильно болела, а ноги будто стали ватными… — Хорошо… — неоднозначно отозвался Михаил, тяжело выдохнув. Даже одно слово далось с огромным трудом, а грудь стало разрывать от кашля. Голова была такой тяжёлой, будто враз стала весить не менее ста килограммов. Холодный осенний воздух казался тяжёлым и вязким, свет от фонаря бил по глазам. Хорошо… Хорошо ему было час назад. По крайней мере, приемлимо. Сейчас Михаил чувствовал себя, как оживший труп. Ему хотелось лечь хоть на эту грязную, вязкую от постоянных дождей землю под ногами, и прикрыть глаза. — Тебе температура в голову ударила? — озабоченно проговорила Алиса, заметив, что Ромашов едва держится на ногах. Её волосы развевались по ветру, и выглядела она удивительно юной, особенно когда пыталась поправить пряди волос, убирая их за уши. Рука так и тянулась дёрнуть за них, чтобы поиск прекратила ходить растрёпанной. В её зелёных глазах виднелось смятение. Вероятно, неловкость за то, что позвала его идти помочь в таком состоянии… — Нет. Ты. — отозвался Ромашов, и не в силах дальше стоять, подошёл к фонарю, и оперся о него спиной. Наверняка, пальто теперь испачкается, но сейчас это было не важно. Желание лечь становилось просто нестерпимым. Плохое состояние сделало его более искренним, и сейчас, глядя в изумлённое лицо Алисы, Михаил криво усмехнулся. Что сказала бы она, узнав обо всех мыслях? Узнав, о том, что он пожелал обладать ею, как какой-то вещью? Может, стоило договориться на это вместо одежды… А может, и вместе с этим… Что человек чувствует, когда его обнимают? Обыденность. То, что присутствует в жизни каждый день. Вряд-ли появляется неожиданное желание присвоить себе человека. Это определенно нездоровые мысли. Вероятно, разум затуманился из-за простуды, подкидывая бредовые картинки, иллюзии. — Вижу, что температура. — невпопад ответила девушка, окинув его изумлённым взглядом с ног до головы. Услышав такие неожиданные слова, Алиса даже сделала шаг назад, и нахмурилась. Ромашову вмиг захотелось горько захохотать. Ей неприятно. Не хочется слышать такое от него. Он перехватил ее взгляд, полный недоумения и настороженности. — Почему обняла? Я с ума сойду, если не ответишь. Ты не могла заинтересоваться мной, ничего не зная. У тебя какая-то цель? — сам не до конца осознавая, что говорит, выпустил из себя Михаил. Пусть скажет сейчас. Пусть объяснится. Только не заставляет его тешить себя фальшивыми надеждами… Девушка поджала губу, как бы раздумывая над ответом. Она явно не ожидала подобного вопроса от него, и была крайне обескуражена. Михаил тоже выглядел озадаченным, но понимал — не задавать его было нельзя. Нельзя было дать лжи пустить корни. Наверняка, для прохожих они походили на каких-то безумцев. Стоят, смотрят друг на друга, губы шевелятся, словно пытаются что-то сказать, а слова тонут в шуме ветра, в скрипе деревьев, даже в скрежете колючих шин об асфальт. — Пожалела. Ты не понимаешь, что делаешь при температуре. Наверное, даже не осознал, что прижался. — наконец бросила Алиса, вызывая в его душе ярость. Какая мерзость. Он удостоился её жалости… Только и всего. Жалость, как к тяжелобольному. А ему от этой жалости было хуже, чем если бы она в открытую призналась в своей брезгливости к нему. Унизительно. Как унизительно… Почему, почему она продолжала молчать? Почему не может сказать, что соврала… Соврать о лжи. Что могло быть хуже? Сейчас мысль о её руках отзывалась в нём невыносимой болью. Зачем, зачем она отдалась его объятиям, сама того не желая? Только бы забыть это… Просто забыть… Иначе можно сойти с ума. Отчаяние охватило его. — Я простужен, а не безумен! И я всегда отвечаю за свои действия! — практически вскричал Ромашов, едва не задохнувшись от резкой боли в горле. Алиса вздрогнула и, кажется даже задержала дыхание. Напугал. Так почему не уходит? Пусть уйдёт, убежит, в таком состоянии Михаил даже был готов запустить ей вслед тетрадью. Получит её, и испарится… Но, девушка стояла. Стояла, прикусив губу, и опустив голову. — И зачем тогда обнял? — тихо спросила она, её голос не дрогнул ни на миг. В этот момент он укорил себя за несдержанность… Общаться с человеком, не имея в этом адекватного опыта было мучительно. Ромашов не нашёлся что ответить, и просто пошёл вперёд. Слишком быстро для больного. Невзирая на то, что тело трясло от холода. Видимо, температура росла ввысь… Или, на улице ещё сильнее похолодало? Он торопился в попытках убежать от своих же мыслей. Тайных надежд. Зачем обнял… Как будто он мог ответить на этот вопрос сам себе. Всё было до тошнотворности просто — ему хотелось тепла. Человеческого тепла, которого раньше у него никогда не было. Получив его от Алисы Михаил не мог насытиться. И никогда больше не сможет. Ромашов решил просто больше не говорить на эту тему. Было и было. Запретить вспоминать ему никто не может, а вот опять унижаться он был не намерен. Не перед этой девушкой. Она не заслуживала и капли его стараний. Да и вообще не заслуживает ничего. Лживая, лживая, лживая… Видимо, Алиса разделила его мнение, не сказав больше ни слова про их объятие. Ну, и к дьяволу. Михаил сам не заметил, как возникшая на его лице грусть сменилась полной бесстрастностью. Голова просто раскалывалась, и не было никакого желания думать о чем-нибудь другом. Надо было позаботиться о здоровье. И, вещи. Вещи, которые он получит за помощь. Обладание чем-то новым всегда радовало. Поможет и сейчас. Разумеется, Алиса заметила его расстроенное состояние. Но, ничего поделать не могла. В голове была одна мысль — не стоило ему давать к себе прикоснуться. Надо было тогда сразу всё остановить. Она ощущала всю нелепость ситуации. Сама обняла в ответ, сама признала, что это ничего не значило… А с другой стороны, что это могло значить? Её задание выкрасть тетрадь уже превращалось в непонятно что. Хоть бы никто из соседок не узнал о произошедшем. Учитывая, что к Ромашову не прикасались и пальцем, её бы точно не простили, и стали гнобить всем коллективом. Девушка старательно давила в себе мысль, что ей было приятно ехать в объятиях. Не с ним… Просто сам факт. Ощущать чьи-то руки, обхватившие ее тело, было странно, но приятно. От мысли, что это были руки именно Ромашова ей становилось и вовсе не по себе. Алиса злилась на себя за неуместную чувствительность. За то, что поддалась жалости, и подала какие-то ложные надежды. Михаил искоса поглядывал на неё, и тут же отводил взгляд, в нём читалась неловкость, и словно бы попытка защититься. — Смотри, моя квартира на втором этаже. Давай сразу документы им покажем? — коротко бросила Алиса, когда они зашли в подъезд. Ромашов лишь дернул щекой, но не стал развивать разговор на другую тему. Радовало, что он тоже согласился замять. Под светом лампы парень выглядел особенно болезненно. Бледная кожа. Усталый взгляд. Покрасневшая кожа над губой от того, что он слишком много раз сморкался. Крошечные капельки пота на лбу. Спутанные белые волосы, после того, как парень снял шапку. И даже чуть пробивающаяся щетина. Не брился он что-ли сегодня? Под глазами виднелись темные круги, а треснутые от температуры губы подрагивали. — В чём должна заключаться моя помощь? — хрипло проговорил Михаил, попытавшись прочистить охрипшее горло. Его кашель отдавался эхом о стены, и девушка понадеялась, что не выйдут соседи с просьбой не шуметь. Было так странно думать, что большинство людей, которых она знала с рождения мертвы, либо переехали… Девушка помнила соседей практически в каждой квартире… А сейчас не могла назвать никого. — Защитить, если они будут мне угрожать. — просто сказала Алиса, на самом деле… На самом деле вообще не представляя, что ей делать. Постучаться, показать документы, и надеяться, что чужие люди сразу уйдут? Абсурд. Даже в детских сказках всё не было бы так легко. А в жизни и подавно её пошлют куда подальше. Ромашов… Сможет ли он в своём состоянии хоть как-то помочь? — Как забавно, что ты видишь защиту в угрозе. Не боишься, что на их сторону встану? Ты ничего не знаешь обо мне. — шмыгнув носом, с ухмылкой заметил Михаил. Он прислонился к обшарпанной стене подъезда внутри, и тяжело дышал. Алиса не сомневалась, что он способен на такое, но почему-то… Почему-то именно сейчас ей хотелось верить. — В таком состоянии тебя ничего не стоит убить. — чуть озабоченно проговорила девушка, понимая, что в случае чего она ничего не может сделать. Но она искренне надеялась, что такого случая и не представится, а Михаил так странно шутит. Она слабо понимала юмор в целом, а такой двусмысленный и подавно. — Ты не убьёшь меня. Но, я на твоей стороне. Сегодня. — выпустил из себя Ромашов, доставая из сумки термос, в котором оставалось всего ничего чая. Большая часть была выпита в дороге, хоть немного облегчая его боль. Сейчас Алисе очень хотелось тоже выпить, погреться после улицы, да и просто утолить жажду. Но она не могла, боясь заразиться. Девушка хотела было что-то сказать, как вдруг услышала, что дверь подъезда открывается, и приготовилась к встрече с соседями. Либо, новыми людьми. — Алиса? Ты решила сегодня зайти? — перед девушкой появилась Марья Васильевна, вошедшая в дом с какими-то сумками. Вероятно, женщина ходила в магазин. А может, и возвращалась с работы, неся в сумке домашние работы учеников… Её лицо покраснело от ветра на улице, а глаза под толстыми очками смотрели с искренней добротой. Видимо, подумала, что ученица решила прийти именно к ней в гости. — Здравствуйте. Нет, я только с квартирой разобраться. — с улыбкой отозвалась Алиса, сделав пару шагов к любимой учительнице, чтобы приобнять. Появление Марьи Васильевны сильно её порадовало. Хоть девушка и не намеревалась увидеться раньше субботы, всё равно была рада встрече. Женщина буквально была её напоминанием о прошлом, таком спокойном и радостном… Ромашов за её спиной замолчал, и даже замер. Стаканчик выпал из его рук, глухо звякнул о бетонный пол подъезда и покатился в угол. Марья Васильевна посмотрела на парня с недоумением. Михаил попытался поднять стакан, но тут же уронил второй раз, и присел на корточки, чтобы поднять его. Бормоча что-то под нос, он краем глаза смотрел на Алису. Его взгляд выдавал чрезвычайную растерянность. — Милицию вызвать? Как же ты сама будешь? — озабоченно проговорила Марья Васильевна, провожая взглядом странного парня, который гонялся за стаканом по полу. Настолько не привык к общению с людьми, что растерялся от одной встречи? Алиса качнула головой, вернув взгляд на учительницу. Она намеревалась обратиться за такой помощью только в крайнем случае, если не выйдет договориться. — Я не сама. Сначала поговорить нужно. Может, они безопасные… — А, ты с ним? А кто это, мальчик твой? Уж больно бледный, как бы не больной… — указала рукой в перчатке на уже поднявшегося на ноги, и по цвету словно решившего слиться с облезшими стенами. Ромашов поджал губы, явно выказывая неприязнь к женщине. Но быстро взял себя в руки, нацепив на лицо каменную маску безразличия. — Я её друг. Лиса, пошли. До свидания. — сухо заметил Михаил, потянув Алису за собой за локоть. Она даже не успела подумать, либо как-то попрощаться, только поспешно пошла вместе с ним по лестнице вверх, удивляясь тому, как парень крепко вцепился в неё. Они поднялись на второй этаж, прошли мимо нескольких дверей, и Ромашов остановился возле одной из них. Алиса чуть не задохнулась от его наглости, уйти, не попрощавшись, да и вообще не сказать ни слова! Но Михаил держал её так крепко, что при всем желании она не могла бы адекватно завершить разговор. Парень резко убрал руку, и потянулся за платком, чтобы вытереть пот со лба. Его бледное лицо было так близко, а жёлтые глаза смотрели с такой усталостью, болезненностью, что ей было даже неловко ругать его за невежливость. Лифт поехал вверх. — Друг? Ты чего меня так грубо оттащил! — недовольно выдохнула девушка, скрестив руки на груди. «Мальчик твой». Даже во сне она не представляла Михаила своим. Если, это только не был кошмар. И как учительница могла подумать такое? Это было просто задание, и больше ничего. — Ненавижу людей, которые меня судят по внешности. А что, надо было ей сказать, что ты лазила по моим вещам, а я согласился с тобой пойти за деньги? Долговатое пояснение выйдет. — язвительно процедил он, вызывая у Алисы неловкость. Да уж, их причина общения показалась бы странной любому человеку… — По крайнем мере, не врать. Ты мне не друг. — сухо бросила Алиса, отвернув голову. Её откровенно раздражала его грубость, его бесцеремонность, и если бы не болезнь, она бы высказала Михаилу в лицо всё, что думает. Но, помимо жалостливости ей не стоило забывать и о деле. Потеряв его хоть какое-то расположение сейчас, девушка рисковала навсегда потерять возможность подобраться к тетради. Друг… Другом можно назвать человека, которому по крайней мере доверяешь. — Ты мне тоже. И после сегодняшней встречи мы разойдёмся. Давай, веди к своей квартире. — не заметить, как его лицо скривилось, было бы невозможно. Острый и ядовитый взгляд, который не сулил ничего хорошего, стал практически осязаемым. Алиса невольно поёжилась от такого его выражения лица. Ромашов с шумом втянул воздух, и дёрнул щекой, словно обдумывая, что только что произнёс. Ему что, было неприятно от мысли, что они могли больше не увидеться? Либо, он наоборот злился, что пошел с Алисой, отдав ей свое время? Воспользовавшись молчанием девушки, он скользнул рукой в карман, и достал оттуда… Настоящий раскладной нож. Девушка невольно вздрогнула, словно подумав, что он может зарезать именно её. — Нож?! Откуда у тебя? — воскликнула она, сделав шаг назад. Михаил, криво усмехнувшись, стал поигрывать ножом, заставляя Алису ещё больше нервничать. Он некоторое время то складывал его, то раскладывал, глядя в её ошеломлённое лицо. — Не скажу. — бросил парень, отвернув голову к стене. Казалось, Ромашов был доволен произведенным эффектом. Он что, специально ждал момента, чтобы показать?.. Алиса невольно подумала, что ещё может быть в его карманах? — Носишь оружие, и молчишь? — всё ещё удивлённо спросила девушка, получив довольную улыбку на его потресканных губах. Он ухмылялся, крутя нож в руке, словно тот был игрушкой. Оставалось лишь надеяться, что никто из соседей не подглядит за такой потрясающей картиной в глазок. Кто знает, может, за ними в эту минуту наблюдают? — Не идти же на смерть с голыми руками. — пожал плечами Ромашов, окинув взглядом четыре двери на этаже. Казалось, он пытается вычислить, понять где именно квартира Алисы. Такая лёгкость в словах о собственной смерти привела её в дрожь. — Ты опасный человек… — тихо произнесла девушка, повернувшись к своей родной квартире 104. Место, где она родилась, и провела детство… Такое беззаботное, наполненное музыкой, друзьями, и заботой родителей… Счастливое. Уютное и полное тепла. Воспоминание заставило улыбнуться. И тут же пронеслась боль, такая внезапная, сильная. Мысль, что все прошло, осталось позади уничтожала. Она казалась невыносимой. После разборок стоило зайти к учительнице… Её последнему воспоминанию о счастье. — Представляла другим? — услышала Алиса хриплый голос позади, когда нажала на звонок. Можно было бы и открыть ключами, но провоцировать новых жильцов ей не хотелось. Сначала ей никто не ответил. А спустя минуту, за дверью послышались шаги. Из квартиры вышла женщина средних лет. Она была в халате и тапочках, подслеповато глядя на пришедших гостей. Видимо, только недавно сняла очки. На ее лице застыло выражение усталости и недоверия. Было ясно, что она не вполне понимает, в чем дело. Алиса невольно попятилась, почему-то глупо, совсем по-детски понадеявшись, что это только сон… Либо, что она ошиблась… Что это не её дом… После войны люди часто присваивали чужие квартиры себе, потеряв свои, либо просто решив что имеют право на несколько. Этот беспредел было сложно контролировать, тем более сейчас, когда милиция стала бояться патрулировать эти самые квартиры. Учитывая, какие кадры порой попадались… Так что нелегальное переоформление таких квартир было очень распространенной практикой. Понимать, что так произошло и с её… Было жутко. — Здравствуйте. Вы к Марусе? Поздновато уже, приходите завтра. — без особого интереса спросила женщина, наверняка приняв Алису с Михаилом за каких-то друзей… Либо клиентов? Неизвестной ей Маруси. Видимо, это была подруга? Либо же родственница… — Нет. Это моя квартира. А вы кто? — быстро произнесла девушка, понимая, насколько же глупо было говорить так в лоб. Но, иначе она просто не знала, как начать беседу… Ожидаемо, женщина вмиг переменилась, и поспешно стала закрывать дверь, глядя на пришедших, словно на немецких захватчиков. Стоящий за спиной Ромашов, очень резво для больного сделал шаг вперёд, закрыв собой растерянную от неудачи Алису, и быстро поставил ногу в проход, успев практически перед самым закрытием. — Ну, нехорошо же так. Невежливо. Девушка же сказала. — женщина начала дергать дверь, в то время как Михаил потянул ручку на себя, не давая ей закрыть проход. Несколько секунд продолжалась борьба между двумя людьми, в которой пожилая женщина проиграла юному парню, не в силах удерживать ручку больше. Дверь распахнулась, являя Алисе абсолютно чужую, незнакомую прихожую. Не было картин, вешалок, шкафа для одежды. Даже обои были ободраны до голой стены. Девушка ужаснулась, негодованию ее не было предела. Как можно было довести квартиру до такого… Радовало, что родители не видели этого. Но Алиса никак не могла понять, как это могло произойти. Если здесь жили какие-то люди, неужели они не могли хотя бы следить? — Знаете, сколько таких на день заходит? Всё их да их квартира. Уходите отсюда, пока милицию не вызвали. Будут тут ещё всякие дети клеветать. — явно испуганно лепетала женщина, прикрывая им проход теперь собственными руками. Её голос дрожал, она очевидно была в шоке от происходящего, и никак не ожидала настоящих хозяев. Она пыталась себя защитить, но выходило это так слабо, что Алиса на миг усомнилась, что ей стоило бояться приходить не в одиночестве. Может, проблему можно было разрешить несколько дней назад? Но всё же, чувствовать поддержку было приятно. Пусть это и было от раздражающего ее парня, который согласился помочь только из собственной выгоды. — Смотрю, вы себя на уровень детей поставили. — очень нехорошо усмехнулся Ромашов, скривившись от внезапно накатившей боли в горле. Он не смог удержаться, и стал громко кашлять прямо на ложную хозяйку квартиры. Женщина вздрогнула и выпрямилась, глядя на него с испугом и недоверием. Парень морщился, не в силах остановить кашель, а Алиса просто тихо протянула ему леденцы, вытащенные из кармана. Ромашов быстро взял один, с трудом переводя дыхание. По его лбу тек пот. — Уйди, мальчик. Заразишь ещё. — испуганно воскликнула женщина, замахав на Михаила руками. Она попыталась взяться за ручку двери, но Ромашов не дал даже прикоснуться, распахнув её так широко, что было просто не достать. Дверь громко стукнула о стену, наверняка привлекая внимание соседей. Хорошо ещё никто не вышел, слыша споры… — Миш, наверное действительно надо милицию… Не выйдет так. — озабоченно проговорила Алиса, не желая пытаться попасть в свою же квартиру силой. Видимо, Михаил отлично понял ее чувства. Он постарался ободряюще улыбнуться, насколько это было возможно с его вечно испуганно-злым взглядом, и покрасневшими от простуды глазами. Со стороны даже сложно было понять, не судорога ли это. Женщина смотрела на них с таким напряжением, что стало ясно — она близка к истерике. Вид у нее был такой, словно от пришедших исходит невероятная опасность. При том, что опасностью была она сама. — Дай мне свои документы. — просто сказал Ромашов, протянув к Алисе свою руку. Девушка с нерешительностью полезла в свою сумку, доставая оттуда папку. Она очень сомневалась, что это подействует на женщину, занявшую чужую собственность, ведь та изначально знала, что хозяева другие. Что изменит документальное подтверждение? Взовет к совести? — Миш… — с сомнением произнесла Алиса, отдавая бумаги Михаилу. Он молча взял папку, открыл и стал читать прямо перед замеревшей на месте женщиной. И, судя по его поведению, содержание этой папки порадовало его. Ромашов что-то одобрительно бормотал себе под нос, переворачивая страницы. Наконец, он захлопнул папку и обернулся к Алисе. Его лицо было серьезно. Некоторое время они смотрели на женщину, как бы решая, стоит ли говорить с ней. Или сразу обратиться в правоохранительные органы. Пока он раздумывал, женщина внимательно его разглядывала. Но видно было, что она колеблется. Она двинулась было в сторону двери, но Михаил ее тут же остановил. Медленно и неторопливо он подошёл к ней и чуть сжал ее запястье, разворачивая женщину к себе лицом. — Предъявите паспорт, пожалуйста. Сверим владельца. И, пропустите наконец. Холодно в подъезде стоять. — проговорил он тихим, спокойным голосом. Впервые Алиса увидела Ромашова за делом. То, как он говорил, цеплялся за любую мелочь в ответе собеседницы, выводил на откровенность, да и в целом держался так, словно изначально был победителем. Это подкупало. Он был похож на одержимого идеей профессионала. Как будто давно умел быть убедительным, но не выставлял на показ своих козырей. И сейчас он держал себя именно так. — Я никуда вас не пропущу. Маруся спит уже. Идите отсюда, адресом вы ошиблись. Мы здесь жили ещё до революции. Предки наши. — женщина напротив мялась и выглядела озабоченной. Словно она не знала, как оправдать себя. В ее речи проскальзывали одни и те же невыразительные слова. Ромашов слушал не перебивая, всем своим видом давая понять, насколько неуместны подобные признания. — Врёте! Этот дом был построен в 1928. Мои родители сюда въехали, как поженились, им квартиру выдали. — не в силах держать подобную клевету, выпустила из себя Алиса. Её отец был очень умелым хирургом, и ему выдали жилище в самом новом доме. — Это вы, милочка, врёте. При Николае этот дом построен был. — А вам не стыдно детей обманывать? Сирот? Пропустите немедленно. — дернул щекой Ромашов, после чего просто двинул изумлённую женщину плечом, и потянув Алису за локоть, прошел в прихожую. Девушка с готовностью двинулась за ним. Сейчас его бесцеремонность была как никогда кстати. — Куда! Куда! Маруся, тут воры, лжецы! — заголосила женщина, вбежав за ними. Её звонкий голос наверняка разбудил всех соседей, но сейчас было всё равно. Алиса наконец попала домой, и сейчас рассматривала свою квартиру так, словно видела ее впервые. Было ощущение, что жившие здесь просто продавали вещи, чтобы не работать, иначе она не могла представить, куда всё исчезло. Женщина убежала куда-то вглубь квартиры, наверняка звать некую Марусю на помощь. — Верно сказали. Здесь лжецы. Паспорт. Если вас зовут Воронцова Алиса, то претензии снимаются. — бросил Ромашов, вместе со словами сняв с себя пальто. Будь здесь вешалка, ему не пришлось бы мучиться, а сейчас парень застыл, словно не зная, куда ему деть одежду. Алиса отметила, что он в синем теплом свитере, который она ещё не видела. Вещь выглядела намного качественнее, чем его школьные рубашки. Видимо, он действительно не хотел слишком кичиться одеждой перед всеми, и носил только когда хотел сам. В конце-концов, парень бросил пальто на комод, и устало прислонился головой к стене. Невооружённым взглядом было видно, что Ромашов едва держится на ногах. Михаил был бледен, на лбу блестели капельки пота, он тяжело дышал. Алиса чувствовала искреннюю жалость к нему. Заметив её озабоченный взгляд, он поднял на неё усталые глаза. Это было долгое и неловкое молчание. Его прервали шаги женщины, идущей к ним с яростным видом, потрясая какими-то бумагами. — Да что же это такое. Вот, вот, вот документы. На Горную Анастасию Ивановну. Адресом вы ошиблись. — с видом победительницы заявила женщина, буквально кинув папку в руки Ромашова. Он едва успел подхватить, и посмотрел на неё с крайним осуждением, а затем начал читать. Алиса попыталась заглянуть за его плечо, но Михаил листал слишком быстро. Увидев печать, он улыбнулся так ехидно, что у Алисы мурашки пошли по коже. А женщина, стоящая напротив, неодобрительно покачала головой. — Узнаю почерк. Это Степан делал? Я у него заказывал иногда. Это новая схема? Чужие квартиры себе присваивать. — так же грубо бросив документы обратно, Михаил сложил руки на груди. Папка со стуком свалилась на пол. Услышав какое-то непонятное имя, женщина вздрогнула, а Алиса окончательно запуталась. Она не понимала, о чём Ромашов, и чувствовала себя сейчас не более, чем неопытным ребенком. — Честных людей! И в клевете! Отродясь никакого Степана не знаю. — заголосила женщина, и на её крик из бывшей комнаты матери Алисы вышла девушка лет двадцати пяти на вид, с бигуди на голове, и сонным взглядом. Очевидно, что это была та самая Маруся, которую похоже, только что подняли с постели. Осознавать, что в комнате самого близкого человека жил непонятно кто было настолько неприятно, что Алиса едва сдержала себя от рвущихся ругательств. — Мама, кто это? Вы откуда здесь взялись? — она развела руками, глядя на мать, как на врага. Женщина, в свою очередь, глядела на нее с плохо скрываемой неприязнью. «Высокие» семейные отношения были видно сразу. Почему-то подумав, что с более молодой обманщицей легче выйдет наладить язык, Алиса попыталась сказать: — Это моя квартира… И… — Замолчи. Ребёнок. — отмахнулась от неё Маруся, уставившись на мать в попытке понять, что произошло. Такое неуважение девушка не намеревалась терпеть, но она просто растерялась, и не зная, что ответить повернула голову к Михаилу, в попытке найти защиту. Его глаза были холодны и жестоки. Он провел рукой по своим волосам, и потянулся высморкаться, всем своим видом показывая неуважение. — Говорите, говорите. У меня всё записывается. — хрипло проговорил Ромашов, натыкаясь на ядовитый взгляд Маруси. Она сделала к нему несколько шагов, вызывающе подбоченилась, словно желая задавить его невозмутимостью. Мать тихо причитала где-то сзади, разрушая всю атмосферу грозной решимости. — Врёшь. — Уверены? — Михаил же полез в карман брюк, доставая оттуда… Диктофон. Маленькое устройство с проводами вызвало шок у Алисы, ведь это стоило огромных денег. Все стоящие в коридоре просто замерли в молчании, а Ромашов ехидно улыбался, наблюдая за реакцией людей. Он нажал на кнопку, выключая запись, и подмигнул растерянной Алисе. Казалось, Михаил хотел показать себя в выгодном свете, но на деле это было подлостью. Девушка замерла на месте, думая, как часто он носит с собой диктофон… Сколько он вообще записал? Про кого? И что именно? Алиса смотрела на него, раскрыв рот. Сейчас он действительно походил на того, о ком говорили. На человека, который из-за одного слова может уничтожить. Может заставить разговориться. Может напугать и спровоцировать. — Ах… Ты и на себя наговорил! Когда Степана упомянул! — вырвалось из уст матери Маруси, женщина контролировала себя в разы хуже дочери, а та со вздохом закатила глаза. Ситуация начинала набирать обороты. — То есть, Степан был? Не волнуйтесь. Резать запись я умею. — продолжал усмехаться Ромашов, Алиса успела отметить, что диктофон опять был включен, и парень, не стесняясь записывает разговор прямо напрямую. Ей стало не по себе от мысли, что он умеет резать запись?.. Что это вообще могло значить. Переменить слова, составить их, как нужно для клеветы? — Не было никакого Степана. Документы и паспорт имеются, подите прочь! — выпалила Маруся, подхватив папку, и помахав ею прямо перед самым лицом Ромашова. Но его это не смутило. Он просто сел на комод, учитывая, что никакого стула в коридоре не было, и потянул Алису за рукав пальто. Девушка машинально села рядом, даже не успев подумать. Он мягко поглаживал ее по руке, будто успокаивая. Его пальцы были такими холодными, почти ледяными. Словно Михаил был неживой, сотканный из снега. И еще этот взгляд, он словно прожигал насквозь. Алиса невольно поежилась, хоть Ромашов был и на её стороне в этот миг. — Поддельные. В милиции быстро разберутся, кто врёт, а кто владелец. — спокойно продолжал Ромашов, скрестив руки на груди, и глядя на Марусю так, словно он был выше. Алиса чувствовала себя маленькой девочкой, в то время как он вел разговор на равных с женщиной в разы старше. Нет, даже не на равных. Как будто он был опытнее. От того его взгляд казался другим. Глубже. — Врёшь тут ты. С основания дома мой отец был тут. На фронте погиб, доказать не может. — в тон ему отвечала Маруся, явно думающая, что правда на её стороне. Пусть эта правда и была шита белыми нитками. — Нехорошо на «ты» с незнакомыми людьми переходить. Нехорошо. — язвительно процедил Ромашов, вытянув ноги так, чтобы намеренно зацепить грязной подошвой ночное платье Маруси. Девушка с визгом отпрыгнула, посмотрев на мать с осуждением, и одновременно с надеждой на защиту. — Миш, давай… — попыталась его остановить Алиса, она тронула парня за плечо, в попытке обратить внимание на себя, но он просто поднял руку вверх, не давая ей закончить. Впрочем, она бы и не смогла договорить… Никаких предложений в голове не было, только мысль, что запугиванием ничего не сделать… Пусть эти люди и сделали даже хуже, но она не могла поступать хоть в половину так же. — Лиса, доверься мне. Смотрите, есть два исхода ситуации. Мы вызываем милицию, и вас сажают за проникновение в чужую собственность. Либо же, вы исчезаете, а у меня резко проявляется склероз. Какой улыбается? — язвительно процедил Ромашов, натыкаясь на испуганные взгляды напротив. Парень явно чувствовал себя хозяином положения. Взгляд его был как бы сверху вниз, а слова, точно удары хлыстом. Это была чрезвычайнешая учтивая и вместе с тем неприкрытая насмешка. — Третий. Как вас сажают за клевету… — неуверенно донеслось от матери Маруси, вероятно, её звали Анастасия, но так как женщина не представилась, Алиса не могла с точностью сказать. — Лиса, позвони 02. Посидим, подождём. — бросил Ромашов, обратившись к девушке словно мимоходом, так, если бы она была его секретаршей или просто рабочей. На лице его не отразилось ни малейшего чувства. Алиса растерялась, она понятия не имела где сейчас находился телефон, учитывая, что подавляющего большинства вещей просто не было. — Да вам что, жалко что-ли? Не жил здесь никто шесть лет, так объявились… — яростно выпустила из себя мать Маруси, вызывая очередной недовольный вздох от дочери, и изумлённый вскрик от Алисы. — Вы шесть лет здесь живёте?! — не стесняясь в чувствах, выкрикнула она, попытавшись подскочить с комода. Ромашов не дал ей двинуться, удерживая за рукав, как бы показывая, что такое выражение недовольства ставит их на позицию ниже, чем если бы они просто безэмоционально говорили бы. Но Алисе было всё равно, сев обратно она буквально взрывалась от недовольства. Маруся хмыкнула, довольная тем, что удалось уязвить. — Проверили, что в квартире нет никого, и заселились. Уж думали хозяева померли давно. Мы сами квартиру потеряли. В первую же неделю войны. — холодно, и чересчур безразлично отозвалась Маруся. Было видно, что ей нет никакого дела до хозяйки квартиры. Шесть лет назад… Какой-то частью души Алисе было жаль этих людей, которым пришлось пережить такую страшную потерю… Но с другой… Они не имели ни малейшего права поступать так, присваивать чужое. У Алисы не укладывалось в голове, как за столько времени соседи не заметили чужих людей. Не сообщили письмом?.. Правда, до Швейцарии оно бы шло так долго… Только бы не заплакать сейчас… Она спрятала лицо в ладонях и почувствовала, что дрожит. В то время, когда они с мамой ждали, и надеялись на возвращение домой, чужие люди уже строили здесь свои планы. На глаза наворачивались слезы, но она заставляла себя держаться. Алиса старалась успокоиться и вспоминать самое главное. Вспоминала отца, маму, как они в этой квартире допоздна смотрели телевизор и пили чай на кухне. Все было так близко и так далеко… Словно прошла целая вечность. — Они и умерли. Я только жива осталась. — стараясь не пустить дрожь в голос, произнесла Алиса. Сидящий рядом Ромашов молча кивнул. Видимо, он понял её мысли, состояние. Но не стал хоть как-то это проявлять перед чужими людьми. — Лучше б тоже подохла. — не стесняясь в выражениях, зло бросила мать Маруси. Девушка почувствовала себя так, словно бы её ударили железным прутом. Никто, никогда в жизни раньше не желал ей смерти. Алиса зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть от обиды, и несколько секунд сидела в оцепенении, не зная, что делать дальше. Что сказать? Она винила себя за то, что её было так легко выбить из колеи. Но девушка надеялась, до сих пор надеялась на лучшее. Пусть хоть каким-то магическим способом. — Давайте, больше говорите. Срок продлим. — услышала она голос Михаила, словно через купол, и только краем глаза увидела, как он потряс в воздухе диктофоном. В его взгляде скользила насмешка, но лицо оставалось спокойным, расслабленным и бесстрастным. Лишь покрасневшие щёки выдавили его болезненное состояние. — Да что вы жадные такие! Сами не живёте, и другим не даёте! — уже довольно ненавистно бросила Маруся, словно повторяя за тоном своей матери. Алиса едва не задохнулась от возмущения. Это уже выходило за все рамки наглости. — Жадные? Это моя квартира! — выпалила девушка, подавляя в себе желание подскочить на ноги. Её локтя тут же коснулась рука Михаила, чтобы удержать от опрометчивого шага. Алиса лишь выдохнула, посмотрела на Ромашова, который выглядел хмурым, явно тоже удивлённый непомерной наглостью Маруси. Шутка ли, высказать хозяйке квартиры в лицо, что они хотели её смерти, чтобы незаконно завладеть имуществом! Да за одни эти слова в лучшем случае можно было получить несколько лет заключения. Сейчас его диктофон был как никогда кстати… — Лиса, почему не звонишь ещё? — спокойно произнес Ромашов, окинув стоящих перед ними женщин таким уничижительным взглядом, что они стали неловко переглядываться. На какую-то секунду Алиса представила, что такой взгляд может быть направлен и на неё. Ей невольно стало жутко. — Телефон в кабинете был. Сейчас там же? — девушка сама не знала, зачем обратилась к ним. Как будто эти люди могли помочь ей быстрее себя же посадить. Абсурд. Не ориентироваться в собственной же квартире было так странно… Словно, она была в гостях, а не у себя дома. Вещи, дорогие сердцу вещи будто растаяли и смешались с воздухом, стали самой пылью. Не верилось, что это правда, но так оно и было. И можно было до бесконечности брести по знакомым коридорам, разыскивая прошлое счастье. Не находя его даже во снах. — Стой. Дайте нам ещё пожить. Сколько вы не вернётесь? — мать Маруси схватила Алису за руку, когда та встала с комода, чтобы дойти до комнаты. Девушка просто замерла на месте, она не собиралась отвечать на этот глупый, бесцеремонный вопрос. Женщина так сильно сжала пальцы на предплечье, что Алисе стало не по себе. Подумалось, откуда столько силы в пожилом человеке… Девушка не собиралась позволять жить в своей квартире более ни секунды! Но Алиса не успела что-то сказать, рядом с ней оказался Ромашов, быстро и безэмоционально оттолкнул женщину глядя на неё так, словно мог уничтожить её одним словом, но не делал этого. Алиса повернула голову и встретилась с его жестоким взглядом. Это, как ни странно, несколько успокоило её. Она больше не боялась, не чувствовала себя неловко. По крайней мере, пока его взгляд не был направлен на неё. Женщина невольно поежилась, столкнувшись с глазами этого парня, такими же ледяными и беспощадными, не терпящими возражений, остановилась, вопросительно посмотрела на Алису. Словно та могла бы позволить такой наглости продолжаться! — Лиса, звони. — Да прекратите вы! Маруся, мы можем на время к моей подруге зайти. Пока докажем, что наша квартира. — замахала руками мать, обращаясь к дочери, которая просто стояла, оперевшись на стену, и терла виски, словно у неё болела голова от этих скандалов. Маруся громко и недовольно выдохнула, уронив руку с такой силой, словно хотела даже на расстоянии ударить настоящую хозяйку квартиры. Чтобы та на самом деле умерла. Ромашов, хмыкнув, подошёл к Марусе совсем близко, практически вжимая её в стену. Девушка выставила руку, не давая более приблизиться к себе, но он просто грубо пихнул её. Со стороны он походил на змея, приготовившегося к броску. Хоть парень был и младше, она явно чувствовала себя неловко, и попыталась как-то отойти в сторону, на что он просто поставил ладонь на стену, перекрывая ей путь отхода. Маруся смотрела на его ладонь, лицо её постепенно краснело, а голубые глаза стали наливаться яростью. Ромашов же наклонился ещё ближе, и потянув девушку за выбившийся из бигуди локон практически прошипел: — Расскажите схему. Чтобы знать, как присваивать чужое официально. — Документы у вас на руках. Всё официально. — едва слышно заикнулась Маруся, на что Михаил склонил голову вбок, приподнял бровь будто в шутке, а губы его при этом расплылись в чуть приторной улыбке. В каждом его действии была издевка и некий умысел. Он что-то задумал. Но, что? Все, казалось, терпеливо ждали, что он скажет. Алиса замерла на месте, мать Маруси побледнела, а Михаил довольно щурился видимо, хотел услышать что-то провокационное. Маруся сглотнула и промолчала. — Прямо с ними и пойдём. — заметил он, явно намекая на участок, в котором с поддельными документами заберут в тот же день. Обе женщины переглянулись, как бы договариваясь взглядами… Либо, просто решая, как выйти из ситуации… — Ладно, мама. Уйдем пока. Они не отстанут. — бросила Маруся, толкнув Ромашова в грудь. Он показательно учтиво отошёл, явно довольный собой. В её голосе не было ни капли искренности, и было видно, что девушка говорит скорее для того, что её оставили. Куда им было идти сейчас? Потом? Алиса качнула головой, это было не её дело. Она не собиралась переживать за тех, кто пожелал ей смерти. — Идите. Собирайте все вещи. — бросил Михаил, спрятав лицо в платке, для того, чтобы кашлянуть туда. По его лбу тёк пот, но в глазах виднелось ликование. Он почти смеялся. Алиса не могла сказать почему ей резко стало весело. Скорее всего, это была защитная реакция после сильного стресса. Она смотрела на Михаила, на его покрытый испариной лоб, то как он двигает носом в попытке остановить сопли, как трёт горло. А ещё она видела, что он сжимает в руке свой предмет гордости. Диктофон, с записанной речью, за которую можно было привлечь к ответственности. Спустя полчаса, они остались в квартире только вдвоем. Вещи были собраны далеко не все, а тот взгляд, которым одарила Маруся со своей матерью перед тем, как покинуть чужое жилище Алиса запомнила надолго. Ненавистью, озлобленностью… После войны многие люди грешили таким, страх остался в душах людей на всю жизнь. Враждебное отношение друг к другу, непонимание. Отталкивающее… Мутное чувство, что за тобой наблюдают, таятся, выжидают. Ждут подвоха. Алиса не переживала войны, но она более чем понимала этих людей. Но их боль не оправдывала их жестокости. Она видела, как тяжело живется тем, кто остался без крова и имущества, тех, кого теперь называли просто «бедняками». Встречала таких на улице. И, глядя на них со своей доброй душой она бы даже могла позволить жить у себя, но… Но не этим мерзким женщинам, считающим пожелание смерти нормальным. — Миша, у нас что, получилось? Правда? — неверяще, будто и правда была ребёнком, как её нарекла Маруся, с искренней радостью обратилась к Ромашову Алиса. Он молча кивнул, следуя за ней, словно тень. Девушка шла в свою комнату, чтобы посмотреть, что именно там изменилось… Было таким странным, вести парня к себе… Хоть они уже были вместе в квартире, но комната это совсем другое… Сокровенное… Даже не все подруги удостаивались такого. В любом случае, Михаил действительно помог… Она не хотела даже думать, что было бы, приди она сама домой… Алиса просто не сориентировалась бы, как ответить, поступить, чтобы выгнать чужих людей, и осталась бы просто на улице. — Они вернутся. Мы замок поменяем. Документы у них липовые, Степан больше для вида делает… — сейчас голос у Михаила был таким усталым… Девушка поймала себя на мысли, что он притворялся перед теми женщинами, выставлял себя сильнее, чем был на деле. Сейчас же, вообще перестал скрывать свою простуду, несколько раз закашлявшись, Ромашов стал гладить горло, пытаясь унять боль. Вернутся… Алиса и сама думала о подобном, учитывая, как быстро женщины согласились уйти, и взяли всего по одному чемодану… Нет, она не будет сейчас думать об этом. Можно было позволить себе хоть минутку счастья. Минутку, когда все проблемы решились… Распахнув дверь в комнату, девушка замерла на пороге. Из её вещей не осталось ничего. Да и, вообще в комнате не было вещей. Одна кровать, и гора какой-то одежды, лежащей прямиком на полу. От мысли, сколько это всё убирать, становилось не по себе. Хотелось догнать Марусю с её матерью, и просто заставить их забрать весь мусор… Но больше, чем пропажа всех вещей расстраивало одно. В комнате не было пианино. Её любимого пианино, подаренного Алисе на начало учебы… Глаза защипало, и на этот раз девушка уже не смогла удержать слезинок. Скрыв лицо за волосами, она прижалась лбом к косяку, и позволила плечам задрожать. Лишь через пару секунд она отметила дрожащую, холодную ладонь на своём плече. Увидев, что на него смотрят, Ромашов тут же разжал пальцы, отошёл от Алисы, и просто упал на кровать лицом вниз. Видимо, ему было настолько плохо, что не хватило сил и скинуть обувь. — Кто такой Степан? Что ты у него покупал? — быстро вытерев глаза рукавами, спросила девушка. Она подошла к кровати, которая была не её, намного хуже. С помойки ее что-ли притащили? И просто опустилась на корточки перед ней. Михаил провёл по кровати рукой, в попытке найти одеяло, его тело трясло от холода, при том, что лоб был весь потный. — А тебе то что? Что нужно. За замком на рынок съезжу. За твои деньги, конечно. — едва слышимо буркнул Ромашов, всё же найдя в себе силы скинуть туфли, и перевернувшись на спину. Такой уход от ответа и очередная грубость вызвали у Алисы обиду. А ведь только что защищал её… Что же, он делал это ради выгоды. Такой человек и не мог стараться ради чего-то другого. Согласился съездить на рынок… Наверняка, для того, чтобы попросить денег сверху, ещё и за работу. Но впрочем, девушка не была против. Смена замка действительно была не бесплатная, а искать по объявлениям сама она не хотела. — Откуда у тебя диктофон? Что ты записываешь вообще? — продолжила Алиса, вызывая у него недовольный вздох. Но она хотела добиться ответа, мысль, что и её разговор мог быть записан приводила в дрожь. Хоть девушка и не говорила ничего провокативного, сам факт был крайне неприятен. Мало того, что пишет что-то в тетради, ещё и словесно… — Не твоё дело, не думаешь? Я бы не показал, если ситуация не обязала бы… Ладно, я первый раз сегодня воспользовался. Не хочешь — не верь. Купил его не так давно, даже не уверен, что записалось. Больше пугал их, чем действительно угрожал. — сухо, гнусаво и куда-то в подушку говорил Михаил, казалось, он держался из последних сил, чтобы не заснуть. При простуде сон мог быть лекарством, но ему нельзя было засыпать именно здесь… Надо было ехать через весь город обратно… Алиса понятия не имела, верить ему, либо же нет. Можно было просто взять диктофон, и проверить, какие записи на нём. Впрочем, он мог и выкинуть ленту… Ей хотелось верить, безумно хотелось. Оставалось лишь надеяться, что в таком состоянии он говорит искренние вещи. — А ты умеешь замки устанавливать? — тихо произнесла Алиса, отмечая, каким же худым он выглядит в одном свитере по фигуре. В пальто казался хоть чуть потолще, а сейчас будто скелет, обтянутый кожей. Чтобы перестать видеть его дрожь, Алиса потянулась за одеялом, скомканным где-то в ногах, и накрыла его. Оно было слишком тонким и жестким, чтобы согреть, но это было лучше, чем ничего. Его поза была неудобной, напряженной. Пот выступал на лбу и шее, холодные ладони сжимали горло. — Нет. Я ничего не умею делать руками. Разочаровал? — попытался усмехнуться Ромашов, тут же скривившись от боли. Девушка хотела дать леденец от кашля, но их нельзя было слишком много, а Михаил съел уже три за короткий период. Нужно было какое-то жаропонижающее, но у неё ничего не было… В таком состоянии он бы просто не дошёл в аптеку. — Не всем дано… — только и сказала Алиса, пожав плечами. Она и сама ничего не умела делать, что требовало физических усилий, и не могла осуждать человека за такое. — Знакомый установит. Заплатишь, тоже сама. Как же у меня голова болит… — выпустил из себя Михаил, сжав лоб ладонью, словно желая его оторвать, заменить… Всё что угодно, лишь бы эта тяжесть в теле ушла, испарилась. — Зайдём к Марье Васильевне? — предложила Алиса, желая хоть мгновение поговорить с близким человеком. Раз уж она доехала до дома, надо было пользоваться моментом. Кто знает, как сложится, может в субботу и не выйдет… Всё же, расстояние от детдома было довольно большим, чтобы бесконечно кататься туда-сюда. — Так хочешь моей смерти? — недовольно выдохнул Ромашов, подняв глаза к потолку. Он сжимал одеяло руками, но никак не грелся. Когда же температура перестанет расти вверх… Днём ему было намного, намного лучше. За окном стало совсем темно. Несколько звёзд тускло мигали в тучах. Лёгкий ветерок стал шевелить листву на деревьях, благо, в доме были окна без щелей, и не задувало в комнату. — Я из-за тебя с ней нормально не поговорила. На полчаса. И поедем обратно. — недовольно бросила Алиса, поджав губы. Дай он ей хотя бы нормально попрощаться, девушка не просилась бы увидеться сейчас. Ей ещё предстояло тащить его больное тело обратно… Так и подмывало пошутить, что ей будет за такую услугу. Но Алиса не стала, не желая мучить его в таком состоянии. — А здесь нельзя остаться? Ноги вообще не хотят идти. — задумчиво протянул Михаил, шмыгнув носом, и потянувшись за платком. Но бесполезно. Тот весь был использован. — Где здесь? — непонимающе моргнула девушка, окинув взглядом комнату, напоминающую притон бомжей. А может, здесь были и не одни люди… Замок, замок стоило сменить как можно скорее. И всё же, поставить милицию в известность. Доверия к Марусе с матерью не было ни на грамм. — У тебя в квартире. — пояснил Ромашов, поведя рукой по воздуху. Его, казалось, вообще не смущала окружающая обстановка. Или же, он дошёл до такого состояния, что было просто всё равно. Хоть подорвись эта квартира, сил подняться он бы не нашёл. — Нас же искать будут… — задумчиво протянула Алиса. Каждый вечер, в девять, перед сном их пересчитывали, и могли зайти ночью. Просто так исчезнуть было никак нельзя. Их ждал бы выговор, и хорошо, если не исключение из школы… — Я позвоню директору. Мы с ним близки. — хрипло проговорил Михаил, вызывая у девушки удивление. На основании чего он был близок с этим взрослым человеком? Впрочем, он и в день знакомства с ней побежал жать руку директору, словно был его лучшим другом. Можно было подумать о родстве, вот только, Ромашов тогда не жил бы в детдоме. Может, это было как-то связано с его тетрадью… — Не знаю… Я бы очень хотела поспать дома конечно… — произнесла Алиса, в очередной раз глянув на чужую кровать. Хоть и такая, но все же… Всё же дома. Стоило осмотреть другие комнаты, оставалась надежда, что хоть они могут быть нетронуты. Но с другой стороны, девушка бы просто не выдержала увидеть очередные руины прежнего счастья. — Обними меня. — неожиданно услышала она, тут же переведя взгляд на парня. В его взгляде скользило сомнение, но в то же время и надежда. Он медленно приподнялся на локтях, заглядывая ей в глаза, словно надеясь увидеть там ответ. — Не много просишь? — усмехнулась Алиса, не понимая, что на него вообще нашло. Нет, ей и самой не помешали бы объятия, просто для поддержки, чтобы справиться со стрессом… Но, с ним… Не хватало ещё, чтобы он опять подумал что-то не то. — Одно объятие для умирающего много? — тихо произнес Ромашов, придвинувшись ещё ближе, и раскрыв руки. Чистейшей воды манипуляция. — Мы договаривались на вещи. — отмахнулась Алиса, отвернув голову. К чему такая тяга к прикосновениям от малознакомого человека? Может… Может от отсутствия хоть каких-то контактов, он был готов на сближение хоть с кем? Любому человеку хочется, чтобы его утешили, поддержали, дали надежду. Не получая даже близко чего-то такого, Ромашов сейчас согласился и на унижение. На жалость. Раз по-другому ему не заполучить человека. Он будет презирать себя потом. Но, сейчас… Сейчас, в этой комнате, где были только они двое, ему хотелось, чтоб его просто обняли. Пожалели. Михаил поймал себя на мысли, что готов даже заплатить за это… Да что угодно, лишь бы она не отворачивалась. Как забавно, люди снимают проституток для пошлости, а он хочет для жалости. До чего же он докатился? — На минутку… Вдруг это последняя минута моей жизни? — как-то особенно жалостливо протянул парень, тут же укоряя себя за тон. Не стоило унижаться вслух. Она не оценит. Засмеет. — Тебя так от температуры на прикосновения кроет? — Может. Сядешь ко мне? Алиса со вздохом села на самый край кровати, рядом с Михаилом, и протянула руки к нему. Ей не хотелось обнимать его, но… Но ей было так жаль его в таком состоянии… Ромашов мигом обнял ее за плечи, положил ее голову себе на плечо, закрыл глаза и замер в полном покое. Обнимать его без пальто было странно и неловко, девушка слишком явно чувствовала и тепло тела, и быстрое биение сердца, и его позвонки, выступающие под кожей. Он был таким твёрдым, жилистым, можно было без проблем пересчитать ребра. Она слегка напряглась, но Михаил, похоже, ничего не почувствовал. Он даже не открыл глаза, а только чуть поднял лицо и прижался к ней лбом. Его голова буквально горела, Алиса слышала его тяжелое, прерывистое дыхание. Ему явно было очень плохо, а он помогал ей… Ромашов не скользил руками по её телу, он просто прижимал её к себе, как прижимал бы сестру. Она поймала себя на том, что стала гладить его волосы. А он просто закрыл глаза, и похоже, был готов задремать. Его волосы растрепались и были совсем не похожи на привычно зачесанные. Было так странно сидеть в своей родной квартире, обнимать абсолютно чужого человека, и чувствовать, что он ближе, чем место, в котором она выросла, ставшее совсем незнакомым спустя годы. И с кем ещё сидела… С Ромашовым. От этой мысли становилось не по себе. — Спать хочу… — едва слышно пробормотал Михаил, держась за её талию, как за опору. Казалось, он вот-вот рухнет… — Очень плохо себя чувствуешь? — озабоченно спросила девушка. В таком состоянии ему срочно надо было дать лекарств. И как он вообще стоял на ногах, помогая ей справиться с Марусей… — Очень, — ответил Ромашов, не скрываясь — Голова жутко болит. Горло. Такое ощущение, что умру сейчас. — бросил он, полностью уходя в свои мысли. Такая сильная температура дарила состояние полу-сна наяву, а руки Алисы были единственным ориентиром. Показывающим, что он ещё тут. Какого это, быть в полном одиночестве? Всегда. Ежедневно. Ежеминутно. Везде и всюду. Люди общаются, сближаются, а ты… Всегда один. Даже если они и видят тебя, то не слышат, будто ты и правда невидим. Тебе нельзя поделиться с кем-то своими мыслями, никому нельзя довериться, даже самому себе. Ты вынужден говорить сам с собой и потому в любой момент можешь услышать себя самого. От этого сходишь с ума. Останавливаешься посреди улицы и начинаешь кричать. Кричать, что тебя хоть кто-то услышал. А люди идут мимо. Безразлично. Жестоко. Они ничего не хотят услышать. В мире всегда будет что-то важнее, чем ты. Её руки, тёплые руки вырывали из этого одинокого мира. Она была так близко, что Михаил мог чувствовать биение сердца. Чужие пальцы на своей спине. Он боялся спугнуть её, испортить очарование момента. Лишиться этих лживых, ненастоящих прикосновений, которые он выпросил сам. Которые ему подарили, как утешение больному. В этот момент он захотел быть простуженным всю оставшуюся жизнь. Ладони Алисы были так легки и нежны, так воздушны. Когда они коснулись его головы, стали ласкать и гладить волосы, Михаил не удержался и закрыл глаза. Ему было так приятно, словно её пальцы даже убирали головную боль. Он наслаждался моментом, который был совершеннейшей ложью. А Алиса и не подозревала, о чем он думает сейчас. Просто гладила из-за просьбы. Не проникаясь моментом ни на миг. В квартире учительницы всё было по-другому. То самое ощущение возвращения домой… То, что она ожидала у себя, но обрела у другого человека. И домашняя одежда женщины, и обстановка, всё, как в прошлые годы. Как будто и не было этого времени вдали от родины. Правда, что-то всё же неуловимо изменилось. Не было фотографии сына на стене, что весьма удивило. Женщина очень любила его, и этот снимок стоял на самом видном месте. Алиса никогда не видела Егора в жизни, но истории, которые ей рассказывала Марья Васильевна, хранились в ее памяти. Наверняка, что-то произошло, раз фотографии более не было… Книги, стоящие на полках, были расположены иначе. В углу красовался новый рояль, которого не было раньше. Алисе нестерпимо захотелось попробовать поиграть на нём. Марья Васильевна искренне обрадовалась, когда девушка поднялась к ней в гости, усадила на мягкий диван, угостила чаем с сушками, и стала слушать, как прошло дело с квартирой. Женщина без конца охала, говоря, что им не стоило так рисковать, и была согласна с тем, что стоило поменять замок. К слову, она даже предложила самостоятельно следить, чтобы никто не зашёл вновь, но обязать к такому Алиса не смела. Ромашов, казалось вообще был не с ними. Сидел на самом краю дивана, с полу-прикрытыми глазами, и даже не смотрел в свою чашку с чаем. У Алисы появилось такое чувство, словно он уснул с открытыми глазами. Впрочем, его глаза итак никогда не закрывались до конца… Парень выглядел бледным и отрешённым, смотря куда-то в себя. Казалось, он чувствовал себя абсолютно не в своей тарелке. Его показная беззащитность сейчас выглядела так странно, словно это и не он только что демонстрировал своё превосходство перед людьми. — Слушай, он больной что-ли? — обратилась к Алисе Марья Васильевна, указав ладонью на сидящего в отдалении Михаила. Ромашов, разумеется услышал это, показательно насупился, и потянулся за своей чашкой. Было видно, как ему неприятно, что его обсуждают. Это было заметно по его лицу, по тому, каким движением пальцев он поправлял прядь волос, падающую ему на лоб. Как чуть дрогнули уголки губ, обозначая презрительную усмешку. Он отпил совсем немного, смерив учительницу недовольным взглядом, а Алису так и вообще проигнорировал. Девушка уже рассказала Марье Васильевне их очень урезанную историю знакомства, понимая, что говорить, что она общается только ради тетради, а он ради денег, не стоит. В этом плане Ромашов был прав. По её версии они просто сели за одну парту… И стали дружить. Михаил криво усмехался и думал о чём-то своём, делая вид, будто ничего не замечает. Но Алиса чувствовала и понимала, что он слышит абсолютно всё. И в открытую насмехается над её переиначиванием ситуации. Марья Васильевна слушала её с интересом, а когда речь зашла про нового друга, вдруг улыбнулась. Её глаза под очками даже засветились. Алиса не поняла такой реакции, но не стала допрашивать. — Простыл. Ещё и температура. В аптеку сейчас собирался идти. — бросила девушка, напоминая себе, что им не стоит надолго задерживаться. Это ей нужно было нормально пообщаться, а Ромашов… Признаться, она вообще не понимала, зачем он поднялся, учитывая, что в своём состоянии он едва ли встал с постели… Его ещё нужно было вести в аптеку, а позже ещё и в детдом. Нельзя было засиживаться до самой ночи. — Да куда вы, в такое время, и в аптеку! Сама вылечу. Лекарств у меня что-ли нет. Сейчас, за градусником только схожу. А ты вон, сыграй ему. — подскочила с дивана Марья Васильевна, отправляясь в спальню, где у неё лежали всякие лекарства, и прочие более личные вещи. Учеников она всегда принимала только в гостиной, не позволяя переступить черту. — Самое забавное, что когда я шла домой, думала что стоило бы сыграть, если приглашу в гости. — отозвалась девушка, чуть улыбнувшись. Сейчас произошедшее было чуть легче воспринимать. Да, её вещей больше нет… Квартира была похожа на мусорку… Но, оставалась она сама. И это самое главное. А остальное… Всегда можно купить. Нет ничего важнее самой жизни. Жизнь удивительна, в ней столько непредсказуемости, испытаний… Но когда мы их пройдем, мы научимся ценить те маленькие радости, которые у нас остались. Девушка больше убеждала саму себя, чем верила в это, но именно это убеждение и давало ей надежду. — Сыграй, сыграй, Алисонька. А я за градусником. И супа вам погрею. Свежий, свежий, с курицей. Как раз ему полезно будет. — уже откуда-то из комнаты проговорила Марья Васильевна. Алиса кивнула скорее самой себе, чем ей, ведь с такого расстояния женщина бы просто не увидела, и подсела ближе к Михаилу. Он опять закрыл глаза, словно погрузившись в полудрему, и заметно ссутулился. Девушка даже подумала, что он спит. Как вдруг, Ромашов открыл глаза и посмотрел прямо на Алису. Его взгляд был каким-то отрешенным, устремленным внутрь себя. Наверно, он заново переживал события сегодняшнего дня. Девушка понимала, о чем он думает. Она и сама думала о похожем. О квартире, о чужих людях, о том, правильно ли они поступили… Но именно сейчас не хотелось обсуждать что-то серьезное. Хотелось отвлечься. — Ты любишь музыку? — задумчиво спросила Алиса, натыкаясь на чуть дрогнувшие уголки его губ. Хотел улыбнуться? Или ей просто показалось? Девушка качнула головой, отгоняя от себя ненужные мысли. Ей безумно хотелось поговорить с кем-то о музыке, с момента возвращения в родной город Алиса ни разу не обмолвилась и словом об этом. А ведь, музыка для неё была не просто смыслом жизни. Для неё музыка была частью её самой. Душой, надеждой, верной спутницей в разные моменты жизни… Домом. Воспоминанием о счастье. — Конкретно сейчас я люблю спать. И уйти отсюда. — коротко бросил Ромашов, показательно зевнув. Алиса недовольно выдохнула, она так хотела поделиться чем-то сокровенным, а он всем своим видом показывает, как ему это не интересно. Она понимала, что общается с человеком далеким даже от слова «культурность», но всё же… Всё же так хотелось поговорить о важных вещах хоть с кем. Возможно, именно сейчас она понимала его желание прикоснуться хоть к кому… Имея кучу друзей ранее, сейчас она подневольно становилась отшельником. И это… Так угнетало. Почему он, прекрасно понимая её отвратительное состояние в одиночестве не мог хотя бы сыграть участие… Конечно. Для такого ему нужно было заплатить. Алиса подумала, что в следующий раз, когда он попросит объятие, она потребует взамен денег. И тут же она одернула себя, о каком ещё будущем объятии идёт речь? Когда всё закончится, они разойдутся навсегда. И хотелось бы, чтобы это навсегда наступило как можно скорее. — Не будь грубияном. Марья Васильевна помочь хочет. — не сумев скрыть расстройства в голосе, произнесла Алиса. Было бы как минимум некультурно уйти, когда учительница отправилась за помощью ему же. При том, что он абсолютно не заслужил своим нарочито мерзким поведением. — Твоя знакомая, пусть тебе и помогает. У меня много дел. — пожал плечами Михаил, в его голосе мелькнуло что-то похожее на лёгкую насмешку. Было видно, что он не испытывал ни малейшего удовольствия от того, где находился. Алиса на минуту задумалась, был ли он когда в гостях вообще? Судя по тому, как неуверенно он себя вел, похоже, что нет. Возможно, его наглость сейчас была напускной, какой-то защитной реакцией. — Не за всеми записал ещё? Боишься опоздать? — попыталась зацепить, вывести на откровенность Алиса. Вот бы он прямо сейчас рассказал про свои записи… В таком болезненном, почти сонном состоянии добиться этого было легче, но в то же время девушка чувствовала себя не очень от того, что пользуется им при болезни. Правда, эта мысль сразу же отлетала, от осознания, что он записывает про людей, не стесняясь, и не задумываясь об их чувствах. — Прекрати. Ты мне вещи должна. — вмиг переменился Ромашов, из его взгляда исчезли даже те кто крохи тепла, что были спрятаны глубоко внутри. Сейчас он говорил с Алисой не как с подругой, либо же одноклассницей. Как с дельцом. У него была цель, и он не собирался останавливаться, пока не разделается с ней. Алиса почувствовала, как напряжение между ними нарастает. Похоже, обоим эта беседа не доставляла удовольствия. Оставаться рядом с ним на диване было просто невыносимо, и Алиса с шумом поднялась, отправляясь к роялю. — Посидим здесь, и пойдём. Какую музыку любишь? — спросила она, поднимая крышку рояля. От вида чёрно-белых клавиш резко захотелось плакать. Алиса скучала, безумно скучала по инструменту. Даже больше, чем по дому, городу… Её руки начали движение по клавишам, но только звук вышел нехороший, трагический. Похоже, она слишком разволновалась. Надо бы успокоиться. Да. Расслабить руки. И думать о чём-нибудь приятном. Как её учили. — Ничего не понимаю в музыке. Лучше бы ты спросила, какой способ решения уравнения мне нравится больше. — услышала она тихий, чуть хриплый голос Ромашова за спиной, и даже чуть улыбнулась. Не радостно. Не весело. Нервно. Сказывалось всё волнение за этот день. Слегка усталый взгляд его глаз был сочувственным и одновременно словно испытующим. Словно, он каким-то образом узнал про её нервозность. Опасный взгляд. Сильный. Умный и расчётливый одновременно. — А тут я ничего не понимаю… — только и сказала Алиса, устремив взгляд на нотный лист. Ей не требовалось этого, многие произведения девушка знала по памяти. В голове скользила мысль, как же сложно общаться, не имея ничего общего. Чужие, совершенно незнакомые люди, сидящие друг напротив друга в этой маленькой комнатке её старой учительницы. Это было так странно… Кроме этого, была какая-то неловкость. Они оба ощущали ее, хотя ни один из них не мог точно сказать, в чем она заключается. Но очевидно, что-то такое витало в воздухе. Может, от того, что оба давно близко не общались с людьми? Но это, кажется, было уже не важно. — Играй, что тебе нравится. Я послушаю. — сейчас в его голосе скользнула даже непривычная мягкость, и Алиса просто подчинилась Михаилу. Будет он слушать, либо же нет, ей было неважно. Она собиралась играть для себя. Её пальцы заскользили по клавишам рояля неуверенно, словно не решаясь начать, как в самом начале, в детстве, когда она только пришла учиться… Алиса выдохнула, стараясь сосредоточиться. Дрожь прошла по всему телу, клавиши поплыли перед глазами. Она робко заиграла. Очень тихо, чтобы не нарушить очарование момента, только чтобы пальцы вообще заработали. Девушка решила исполнить «Mariage d'amour». Его она помнила хорошо, хоть это была и очень сложная вещь. Но почему-то, более сложные произведения ей давались легче, чем простые, подготовленные для начинающих. Тихий переливчатый звук окутал душу ласковым покрывалом, и музыка начала набирать силу. Вскоре пальцы сами уже уверенно ложились на клавишу за клавишей. Алиса играла и сама удивлялась, что так сильно берёт её за душу эта простая мелодия. Перед глазами проплывали все переживания, боль, страх. Казалось, они выходили из её души вместе с музыкой, с каждым новым ударом по клавише… Девушка играла, играла, а музыка уносилась вдаль, улетала вместе со слезами по щекам. Она не боялась, не стеснялась. Она выпускала эмоции через музыку. И это было невероятно. Мелодия была такая простая и сильная, чистая и печальная, светлая, настоящая. Алиса перестала следить за движениями пальцев, замирая и подпуская музыку всё сильнее, к самому сердцу. Отдаваясь чувствам, она уже не помнила, где находится, кто она сама. Неважно. Всё неважно. Есть только музыка, её подруга, её судьба. В такие минуты не играешь, живёшь. Ей хотелось выплеснуть себя до конца, выплакаться. Наконец отпустить все переживания. Мурашки бежали по телу вместе с пальцами по клавишам, слёзы капали на её же пальцы. Но ей было хорошо. Так хорошо, так ровно и печально. Музыка достигла своего финала, а девушка, казалось, ещё не вернулась на землю. Повернувшись к Михаилу, она увидела, что парень даже вздрогнул, увидев её мокрое от слёз лицо. Он не сводил с неё глаз. То, с какой жадностью он смотрел на неё, повергло Алису в замешательство. Заметив, что девушка видит это, просто отвернул голову. Но она успела заметить в его глазах что-то похожее на одобрение, восхищение. Может, ей и показалось. Но всё же, Алиса не смогла не улыбнуться в ответ. Её мокрые щёки так не подходили к радостному выражению лица. Головы не покидала мысль, что именно сейчас, впервые за все время с приезда она была искренней. Собой. Не боясь, и не скрываясь. — Я погрела еду. Идём на кухню. — возвращение Марьи Васильевны из комнаты заставило Алису вздрогнуть. Она позабыла и саму себя за музыкой, что уж говорить о другом человеке. Женщина, разумеется слышала её игру, и сейчас стояла, не скрывая своего удовольствия от мысли, что её уроки не прошли даром. Девушке была очень приятна похвала учительницы, и она хотела сыграть что-то ещё, но есть и вправду хотелось больше. Позже, она уделит внимание музыке чуть позже. Рояль никуда не убежит, а заботиться о себе не стоило забывать. Тем более, она пропустила обед, уйдя сразу после уроков… — Это без меня. Я здесь подожду. — закашлявшись, бросил Ромашов. Его лицо скривилось от накатившей боли, стирая остатки уже исчезнувших хороших эмоций. Алиса задумалась, не привиделось ли ей вообще? Был ли его странный взгляд, либо же она чересчур ушла в фантазии… Умеет ли он смотреть по-доброму, просто так, без собственной выгоды? — Иди, и без разговоров. Вредничать он будет. Градусник держи. В таблетках покопаюсь. — махнула рукой Марья Васильевна, и буквально впихнув парню в руки термометр, ушла обратно в свою комнату. Михаил смотреть на него так, словно впервые увидел. Но всё же, засунул под мышку, быстро приподняв свитер, и проникнув под него рукой. Ничего не говоря больше, и чуть пошатываясь, вместе с Алисой он пошёл на кухню. А девушка все ещё пребывала в мечтах, проигрывая музыку вновь и вновь в голове… На кухне их ждали две тарелки с дымящимся супом, тарелка с нарезанным хлебом, сыром и колбасой. Заняв место за столом, Ромашов первым делом потянулся за куском сыра, и закинул его в рот даже без хлеба. Поморщился от боли при глотании, и взял ещё один. Алиса же попробовала суп и довольно кивнула, он был очень вкусным. После взяла кусочек хлеба, и положила на него несколько кусочков колбасы. — Ешь, ешь, Марья Васильевна вкусно готовит. — обратилась она к Михаилу, чуть улыбнувшись. При простуде есть было необходимо, это поддерживало силы организма. Не стоило забывать и о питье, но чая Ромашов и сам выпил безмерно много. — Я так давно не ел домашней еды… — непривычно искренне бросил Михаил, отправив ложку с супом в рот. В его движениях появилась суетливость и нетерпение. Даже в застывшем лице проступило что-то совсем мальчишеское, детское. Алиса невольно подумала, а когда он вообще мог есть домашнее? Если с рождения был в детдоме… Может, у кого ещё в гостях. У той же Кати. Если конечно они встречались где-то, помимо улицы. — Ну вот и ешь. — Зачем она со мной так? Ничего не знает же. Вдруг я убийца… — задумчиво протянул Михаил, мигом вызывая у Алисы дрожь по спине. Он помолчал, видимо подбирая дальнейшие слова. А она замерла на месте, думая, правду ли он сейчас сказал, или это очередная странная шутка. Уже второй раз за день эта странная тема. Будто он специально пытается отвратить от себя. Словно его мерзкого поведения недостаточно для этого. Девушка ведь ничего не знала о нём… Но верить, что Ромашов правда убивал? Во время войны это было обыденностью… Может, парень имел ввиду именно это. Но даже собственноручное убийство врагов вызвало у Алисы противоречивые чувства. К тому же она была почти уверена, по-прежнему глядя ему в глаза, что он лжёт. — Правду говоришь сейчас? — сама не зная зачем, попыталась уточнить Алиса. Его лицо вмиг переменилось, превратившись из едва заметной улыбки в гримасу раздражения. Тут же всплыло в памяти, как он спрашивал, поверит ли Алиса, что он мог убить… Неужели для него было так важно, чтобы ему сказали, что нет? Его недовольство было почти физически ощутимым. — Нет. Никогда никого пальцем не трогал. Но всё же… Она же не знает… — сухо бросил Ромашов, отправляя в рот уже какую ложку подряд. Было видно, что ему нравится еда, но все же он постоянно будто чего-то опасался, и такая скованность чувств даже забавляла его. Михаил мог спокойно говорить с людьми старше, унижать их, а вот когда с ним обращались хорошо… Тут же терялся. Словно стеснялся, не знал, как себя вести. — А обязательно у человека биографию спрашивать, чтобы просто позаботиться? — задумчиво протянула Алиса. Она не скрывала, что испортила всё сама же себе, сев с Ромашовым, и не узнав о нём ничего. Но выспрашивать всё досконально о каждом новом знакомом… Так можно было остаться совсем без никого. Да и, заботы, такого естественного для людей, по её мнению заслуживал каждый… Лучше она поможет человеку, и позже узнает о его плохих качествах, чем откажет в помощи из-за каких-то предубеждений, и будет корить себя за такое. — Для меня обязательно. — сухо бросил Ромашов, обернувшись на шаги Марьи Васильевны на кухню. Женщина довольно улыбнулась, увидев, что её еда пришлась по вкусу, и протянула руку к Михаилу. От неожиданности, он даже дернулся, словно ожидая удара, и только после того, как ничего не произошло, рвано выдохнул, будто успокаивая себя. — Сколько температура? — как-то озабоченно проговорила Марья Васильевна, не понимая, из-за чего он такой дёрганый. Ромашов, поняв, что от него требуется, вынул градусник, и протянул женщине, даже не взглянув на него. — Держите. — бросил Михаил, глядя на женщину задумчиво-неверяще. Словно, пытался разгадать, почему она так добра? Почему ничего не требует взамен. Ему показалось, что учительница поняла его и просто улыбнулась, в ответ на его невысказанный вопрос. И тут же нахмурилась, увидев цифры на градуснике. Ему и самому стало не по себе от её выражения лица. Состояние было хуже некуда, и казалось, с каждой секундой оно будет только ухудшаться. — Ох ты ж, 39,3… Да ты так только на тот свет дойдешь. Держи жаропонижающее. — озабоченно проговорила Марья Васильевна, протягивая ему маленькую белую таблетку. Губ Михаила коснулась ехидная усмешка. Да, с такой температурой ему прямая дорога в другой мир. Он взял лекарство, и принял его, ожидая, когда же станет хоть каплю лучше. Когда голова перестанет гореть, и быть такой тяжёлой… — Зачем вы такая добрая ко мне? — спросил он у самой учительницы, пытаясь понять, осознать. Разумеется, женщина не имела понятия о его деяниях, но первая встреча прошла очень плохо, он откровенно нахамил. А она сейчас делится своими лекарствами, едой… Ромашов подумал, что когда вылечится он обязательно отплатит Марье Васильевне. Он умел быть благодарным, когда это требовалось. — Все люди заслуживают доброты и понимания. Алисонька, ты доела, оставь, оставь тарелочку. Иди, поиграй ещё. — заметила женщина, когда Алиса опустила ложку уже на пустое блюдо. Девушка с готовностью кивнула, и поднялась с места, чтобы вернуться к роялю. Ромашову нестерпимо захотелось пойти за ней. Он не мог объяснить, какое влияние на него оказала её музыка. Признаться, Михаил никогда и не был особым любителем такого. Но именно это ласковое потрескивание клавиш словно заворожило его. Больше даже, чем сама композиция, его поразило, как Алиса играет. Как она быстро и правильно извлекает все эти сложные и красивые звуки, как отдается игре. Он сидел на диване и зачарованно слушал, забыв обо всем. Он забылся, потерялся. И очнулся, когда внезапно стихла последняя нота, а мелодия замерла. Лицо девушки оказалось залито слезами, а ему вдруг сделалось стыдно, что он так увлекся. Он не имел права. Не должен был отвлекаться на такую ерунду. Просто игра на рояле, не более. Она даже не поняла, в каком он состоянии. А он просто отвернулся. Никогда раньше он не думал, насколько важна музыка для человека. Оказалось, она глубже любого слова. — Я тоже пойду. — Сиди. Сказать хотела. Ты на Алису не злись. Она души ни в ком не чает. У тебя взгляд недобрый, а сегодня гляди, и хорошее дело сделал. Помог девочке. — задержала его Марья Васильевна, вызывая у парня головную боль, которая и без того не утихала который час. Как он ненавидел, когда его взгляд, внешность назвали злым, жестоким, хотя это было не более чем спокойное выражение лица. — Вы моя совесть? — сухо заметил Ромашов, скрестив руки на груди. Лекарство потихоньку начинало действовать, от чего он стал чувствовать, что ему жарко. Хотелось раздеться, открыть форточку и подставить лицо ночной прохладе. Вместо этого он заставил себя сидеть неподвижно, прислушиваясь к осторожным прикосновениям к клавишам в соседней комнате. Они были очень мягкими и осторожными, почти деликатными. — Я с детишками работаю уже, кажется больше, чем живу. Вижу, кто имеет шанс, а кто нет. — просто заметила Марья Васильевна, взяв грязные тарелки, чтобы отнести их к раковине. — На что шанс? — непонимающе переспросил Ромашов, будто только выныривая из собственных мыслей. — Добрую ячейку в нашем обществе занять. — отозвалась Марья Васильевна, после чего он просто резко встал. Добро… Как будто он не знает, что это такое. Столько старался ради Кати, что наверняка мог бы искупить уже все грехи на страшном суде. А девушка не ценила, ни его добра, ни его любви… И ему ещё будут что-то рассказывать? А делать добро всем подряд для него значило не уважать себя. — Всё, я не хочу это слушать. За суп благодарю. — от слишком быстрого поднятия на ноги, перед глазами поплыли чёрные пятна, и ему пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть. — Ну, иди к инструменту. Не отпущу, пока температура не спадёт. От горла ещё возьми. — произнесла женщина, дав ему в руку ещё какую-то таблетку, и погладив по руке, словно жалея. Ромашов просто кивнул, и без задней мысли закинул лекарство в рот. После чего отправился к роялю. Сейчас ему казалось, что музыка — единственное, что может хоть как-то помочь. Да и просто, хотелось уже лечь на диван. Сидеть с такой температурой было буквально пыткой. Ещё несколько часов они провели у учительницы, Алиса играла, Михаил слушал, а Марья Васильевна радовала их своими историями. Ему было непривычно спокойно, и парень даже позволил себе чуть расслабиться, перестать держать эту бесконечную оборону. Пообещав себе отплатить женщине со временем, он попрощался с ней. Сил выйти на улицу к ночи Ромашов так и не нашёл. Позвонив Николаю Антоновичу, и сказав, что их с Алисой не будет в детдоме сегодня ночью он спустился в её квартиру. Директор попросил на следующий день зайти к нему, отдать новые записи про одноклассников. Хотелось, так хотелось позвать к телефону Катю хоть на секундочку… Но Ромашов знал, что она не подойдёт, а в очередной раз получить отказ было бы слишком болезненно. Михаил согласился зайти, хоть за последние несколько дней ничего и не записал, но за месяц набралось немало грешков. Да и, отдав записи директору, он обезопасит себя, ведь Алиса просто ничего не найдёт, даже если обыщет всю его комнату. Он ещё и получит денег, которые были необходимы для его масштабной закупки одеял в будущем. Почему-то Ромашову очень хотелось, чтобы Алиса ничего не нашла. Продлить эту сладкую ложь… Продлить миг, когда рядом с ним живой человек… Он чувствовал себя таким ненужным, стоило задуматься, что всё может оборваться в один миг… И ему не с кем будет даже поговорить. Просто поговорить, не лгать, не притворяться… Что было никак невозможно в его случае. Алиса положила его в своей же бывшей комнате, а сама легла в постели родителей. Там оставалась прежняя кровать… Было удивительно, что Маруся с матерью не вернулись, как только квартира опять осталась пустой, но может они собирались залечь на дно пока что. Ромашову было всё равно. Смена замков, выброс всех их вещей на помойку, и проблема будет решена. А увидев их опять, он просто отнесёт запись на диктофоне в милицию. За окном бил ливень, и выл жуткий ветер. Навалилось тяжелое сонное забытье. Михаил очень устал за этот день. Мало того, что он всё время посвятил помощи, так ещё и насквозь простуженным. Что же, сон в комнате без мешающих соседей казался ему хорошей наградой. В голове летала мысль, может, Алиса позволила бы ему ночевать здесь хоть изредка… Не то чтобы это было необходимостью, но он видел за этим слабый намек на возможность счастья. Отдохнуть действительно в одиночестве, без шума, в тепле. Подальше от окон с щелями, из-за которых, он по сути и заболел. Дверь в комнату неожиданно скрипнула, и Михаил быстро повернулся лицом к вошедшей Алисе. Что ей понадобилось ночью? — Миш, я хочу сказать тебе одну вещь. — тихо произнесла девушка, замирая перед его постелью будто в нерешительности. Ромашов отметил, что она стоит в блузке и юбке, в чём и ходила весь день. Она что, в одежде спит? Сам он разделся до майки и нижнего белья, настолько было жарко от того, что температура резко падала, приближаясь к нормальной. — Что ещё? Дай поспать. — бросил он, пытаясь сдержать рвущуюся улыбку. Стоило только вспомнить, как она играла, и на душе тут же становилось так поразительно хорошо… Не нужно было показывать такое ей. Не нужно давать повод для насмешек. — Я жалею, что сразу не выбрала именно тебя. — чуть замявшись, будто ей было тяжело это признать, проговорила Алиса. Михаил вмиг ощутил раздражение. Какое лицемерие. Она и не думала позвать его, предложив только потому, что не было выбора, а сейчас смеет врать? Парень был искренне зол на нее за это, он чувствовал, как в нем закипает негодование. — Только потому, что у меня вышло? — сухо заметил Ромашов, подложив руку под голову. Он чувствовал себя получше, голова не ныла, но тело потело так, что простыня начинала липнуть к спине. Пусть она уже выйдет из комнаты, чтобы он мог снять с себя мокрую майку. — Нет, конечно… — без особой уверенности проговорила девушка, подойдя ближе к его кровати, и сев на самый край. Ее глаза встретились с глазами Михаила. Было видно, что она колеблется, думая, что сказать. Может и несколько раз обдумывала диалог, перед тем, как зайти. Она явно была готова сказать что-то. Но не знала, с чего начать. — Не получилось бы, стала бы ныть, что с тобой был не Григорьев. — подметил Ромашов, отодвинувшись от неё ближе к стене. Саша успел достать его даже не находясь в одном городе… Как Григорьев умудрялся портить просто всё хорошее, что было, либо могло появиться в его жизни? Михаил ощутил, как от напряжения стали скрипеть зубы. — Зачем ты всё так выворачиваешь? Я искренне сказала. — недовольно выдохнула Алиса, скрестив руки на груди. Под ночным светом она выглядела особенно беззащитной, особенно, когда так устало и измученно закрывала глаза. — Ты не искренняя со мной изначально. Но так даже лучше. — кивнул головой Михаил, внутренне даже радуясь, что девушка общается с ним только ради тетради. Если бы она общалась так близко искренне, он бы просто не выдержал. Но, ему можно было не беспокоиться. Никто в жизни не будет пытаться сблизиться без каких-то конкретных намерений. Он бы и сам не стал. — Почему лучше? — непонимающе спросила Алиса, устремив усталый, сонный взгляд прямо на него. — Я не проникнусь тобой, зная, что ты врёшь. — пожал плечами Ромашов, подавляя зевок. Время наверное уже перевалило за полночь. Организм требовал отдыха, чтобы набраться побольше сил для борьбы с простудой. — А ты легко проникаешься людьми? — Нет. Только раз в жизни было. У остальных я нахожу причину, которая не даст даже начаться этому. — тихо произнес парень, понимая, что он врёт. Не столько ей, сколько самому себе. Он привязывался. Быстро, страстно. Стоило хоть одному человеку искренне уделить ему внимание, и он был готов вывернуться наизнанку за самую малую дозу любви. Задаривать подарками. Оказывать услуги. Брать на себя ответственность за других. Но, стоило человеку хоть как-то показать лживость, Ромашов вмиг менялся. Он искал за что зацепиться, как уничтожить вруна. И находил. Все другие люди казались ему ни на что не способными болванами, которых очень легко переиграть. Единственная, кому он мог позволить делать с собой, что угодно была Катя. Из любви к ней он готов был простить все на свете. Готов был идти за ней на любые жертвы. Прощать ее. Пройти через любую боль. Но ей не были нужны его страдания. Ей не нужна была его любовь. Если он бы умер, она наверняка не нашла бы в себе силы даже приласкать его. — Спасибо тебе за помощь. Искренне. — чуть помедлив, произнесла Алиса. Она не стала использовать какой-то подготовленный диалог. Стараться заслужить его доверие. Просто сказала, что думала, и поднялась с его кровати. И именно это подкупило его недоверчивость. — Иди спи. Здесь хоть потеплее, чем в детдоме. — махнул рукой Ромашов, чувствуя, что улыбка вот-вот грозится возникнуть на губах. Нужно было срочно остаться в одиночестве. — Спокойной ночи. Просыпайся здоровым. — произнесла девушка, остановившись возле двери. После чего развернулась спиной, чтобы идти спать. — Лиса! — окликнул её Михаил, тут же одернув себя. Надо было просто отпустить её, и заснуть. Но он просто не смог, просто не смог ничего не сказать в ответ. — Что? — замерев в проходе, задумчиво спросила у него Алиса. — Мне приятно. — только и сказал Ромашов, отвернувшись к стене. Всё, пусть уходит. Пусть уже оставит его наедине с мыслями. Из горла вырвался сильный кашель, из-за которого он едва ли расслышал её последнюю реплику. — Ты о чём? — О твоих словах про выбор. Всё, иди, не сбивай мне сон. — пробурчал он, искренне радуясь, что ковер на стене не может разговаривать. Не может рассказать о том, какая широкая улыбка появилась у него на лице от её лживого пожелания здоровья. Он отдаст тетрадь, и все последующие записи будет передавать день в день. Всё что угодно, лишь бы она не увидела. Не оставила. Не перестала играть участливость… Ромашов заснул, не прикрывая лицо одеялом. Здесь он мог не бояться, что его глаза увидят. Не скрывать хотя бы это.