Attraction

В ушах стоит шум душевой воды. И каждая капля, падающая на кафельный пол, дробит размеренный пульс на секунды и доли. Тук, тук. Тук-тук-тук... Феликс внимает этому стуку, растворяясь, как если бы оказался в тишине наедине со своими мыслями. Но сейчас сил нет даже для них. Руки безвольно свисают вдоль тела, мокрые волосы липнут к шее, и шевелиться совсем не хочется. Натруженные мышцы ноют; гудят, как линии электропередач. И чем дольше Феликс просто стоит, тем явственнее ощущает эту боль. Он не мазохист. Но ему нравится. Нравится эта усталость, нравится это напряжение. Ведь это верный признак того, что он хорошо поработал на прошедших сборах. Уткнувшись лбом в стену, Ликс продолжает отмокать под упругими струями, сонно прикрыв глаза. Погрузившись в полудрему, он не слышит как щелкает входной замок; не замечает как открывается дверь в ванную комнату. — Феликс, — мягкий голос доносится приглушенно сквозь поток воды, — ты в порядке? Даже с пустой головой и в режиме энергосбережения, Феликс узнает Минхо. Его невозможно не узнать. — Угу... — бормочет в ответ едва слышно. Минхо минуту медлит, всматривается в жилистую фигуру сквозь полупрозрачные стенки душевой. Обводит взглядом обнаженную спину с выступающими буграми забитых мышц. Скользит вдоль ровной линии позвоночника, плавно изгибающейся в районе копчика. И, минуя бедра и икры, глядит на босые ступни, утопающие на сантиметр в горячей воде. От нее уже поднимается пар, скапливающийся в плотную завесу где-то под потолком и затягивающий матовой пеленой все зеркальные поверхности. Тихо проворачивая замок в двери, Минхо убирает с вспотевшего лица волосы и предлагает: — Давай помогу? Ненавязчиво. Негромко. Но так уверенно и заботливо, что сердце барахлит на пару ударов, сбиваясь с ритма. Феликс хмурит брови. Уголки губ устремляются вниз. Он знает, как много Минхо работает для него. Знает, как тот устает, ведь быть менеджером спортсмена занятие не из лёгких. И даже сейчас, придя после многочасовой работы домой, он первым делом пришел проведать его, хотя мог бы посвятить время себе и своему отдыху. Поэтому Феликс предпринимает попытку оторваться от стены, в надежде показать, что справится самостоятельно. Жаль только тело его не слушается, и он тут же терпит провал. Минхо, глядя на это, ничего не говорит. Остановить тоже не пытается. Раньше пробовал, теперь — терпеливо ждет. Понимает, как тяжело признавать свою слабость спортсменам. Оттого и не спешит. Слушает, пока с раскрасневшихся от температуры губ не сорвется: — Да... пожалуйста. Спрятав улыбку в самых уголках рта, он стаскивает с себя толстовку вместе с футболкой. Снимает носки и, закатав штаны по колено, достает из-под раковины пластиковую табуретку. Стеклянная дверь в просторную душевую кабину поддается легко, встречая удушливым горячим воздухом. Минхо секунду промаргивается, привыкая к брызжущим во все стороны каплям. Ставит табуретку аккурат позади Феликса. Несильно надавливая на плечо, просит: — Садись. Тот с трудом принимает сидячее положение, мгновенно горбясь под тяжестью собственного тела. Позвоночник, словно ивовый прут, выгибается в сторону Минхо, и ему не удается отказать себе в удовольствии невесомо обвести каждый выступ большим пальцем. — Тебе понравились сборы? — спрашивает чуть погодя, когда вспенивает шампунь в ладонях. — Ага. Было круто. Пальцы осторожно вплетаются в отросшие волосы, массируя кожу головы и оставляя на ней лопаться прозрачные мыльные пузыри. — Это главное. Больше вопросов не следует, и Феликс вновь сонно прикрывает глаза. Вода по прежнему шумит, отдаваясь мерной дробью в затылке, но теперь ему до нее нет дела. Найдя свое спокойствие и умиротворение в горячих и сильных руках, что так умело массируют затекшие конечности, он отдается приятным ощущениям и скользящей по коже пене с фруктовым ароматом. — Спасибо... — шепчет благодарно, откинувшись затылком на чужой живот. — Пожалуйста, — отвечает Минхо, ласково проводя пальцем по острому носу от самой переносицы. Феликс улыбается, чувствуя прикосновение к лицу, а после позволяет смыть с себя пену. Ему очень не хватало этого на сборах. Ему очень не хватало рядом Минхо. — Я скучал по тебе, — признается, когда его аккуратно вытирают пушистым полотенцем. Причем скучал безумно. По теплу рук, по блеску глаз. И в особенности по той необъятной, безграничной нежности, с которой Минхо сейчас смотрел на него. — Я тоже, — тихо и с улыбкой. Словно крылом бабочки прямо по сердцу. И слезы против воли сами наворачиваются. Феликс падает в родные объятия и жмется к широкой груди, вслушиваясь в глубину знакомого дыхания. Он чертовски соскучился по дому. Он чертовски соскучился по Минхо.