Attraction

Когда Минхо исполняется двадцать один — Феликсу только-только стукнуло семнадцать. И для него это самая настоящая трагедия. Сколько бы он не засматривался на старшего, сколько бы не намекал о своих чувствах, в ответ неизменно получал лёгкое похлопывание по плечу и раздражающую до тошноты ухмылку на один бок. Кривую, ломанную в двух местах. Феликс так руку однажды сломал, упав со скейта. Тоже в двух местах, врачи по частям собирали. И, наверное, после того случая собирать себя по частям вошло в привычку. Ежедневно соскабливать с пола ошметки гордости. Натягивать фальшивую улыбку и делать вид, что все в порядке. Что он для Минхо всего лишь младший брат его лучшего друга, а никак не влюблённый по уши пацан. Сидя наверху рампы, Феликс заправляет длинные шнурки в пестрые кеды и гоняет во рту ежевичную конфету. Искоса поглядывает на группу старших, тусующихся под навесом. Старается игнорировать среди них Минхо, но взгляд сам магнитится к его кожаной куртке. К сигарете зажатой между средним и указательным. К вздернутой верхней губе, в которую так и хочется вцепиться поцелуем... Пожалуй, именно это и злило Феликса больше всего. Непреодолимое желание быть, касаться. Желать Минхо. При этом прекрасно зная, что на вопрос: «можно я тебя поцелую?» — он получит мягкое, с дурацко-ломанной: — Нет. Агрессивно раскусывая конфету, так что кисло вяжет язык, Ликс вскакивает на скейт и устремляется вниз по рампе. Но уже через мгновение почему-то обнаруживает себя на асфальте, с изуродованными коленками и... встревоженным Минхо рядом. — Что случилось? Феликс глупо моргает пару раз, глядя на разодранную, обезображенную кожу. — Упал. — Это я вижу. До машины дойти сможешь? Ликс неопределённо пожимает плечами, что расценивается за положительный ответ. Минхо придерживает его за плечо и тащит в другой руке скейт. Проходя мимо друзей, дает им отмашку на прощание и уводит младшего в сторону стоянки. Между ними царит густое молчание. Даже когда на кожу льётся обеззараживающее средство, и грубые мозолистые пальцы наклеивают забавные детские пластыри на рваные ссадины. — Что Чану скажем? — спрашивает Минхо с нервной усмешкой, осторожно стирая ваткой запекшуюся кровь. — Ничего, — фыркает Феликс, отворачиваясь. Смотреть на старшего на уровень ниже, чем привык, оказывается слишком сложно. — Первый раз, что ли, падаю? — Ну, не в последний точно, — соглашается тот. — Будь в следующий раз аккуратнее, ладно? — М-м, ага, — максимально равнодушным тоном. Чтобы не навязывать то, что отвергалось не раз. Минхо слабо улыбается. Оставаясь сидеть на корточках, мягко поглаживает большим пальцем выступающую косточку. С одной стороны хочется его пнуть, потому что приятно. А с другой.. и дальше наслаждаться, потому что.. слишком приятно. — Ты прозвучал на отвали. — И что? — бубнит Феликс. — Не помню, чтобы тебе когда-нибудь было не всё равно. — Почему ты так думаешь? — Потому что. — Это не ответ, Феликс. Феликс хмурит брови, до боли стискивая зубы. Его коротит от звука собственного имени. Коротит от покоящихся на коленях ладонях. Коротит, коротит, никак не перемкнет окончательно. — Ты знаешь, почему я так думаю, — выдавливает наконец. Кошачьи глаза расширяются, зрачки ловят свет, сужаясь. На секунду Минхо выглядит немного озадаченным, а потом идеальные черты лица размываются улыбкой и тихим, с хрипотцой смехом. — Ты всерьез решил, что не интересуешь меня в этом смысле? Феликс тушуется, щеки стыдливо заливаются краской. Минхо же слабо щелкает его по носу, поднимаясь на ноги. — Напрасно, — его пальцы нежно оглаживают контур острой челюсти. — Потому что на самом деле очень и очень даже. Просто... Ты немного торопишь события. И я все еще не спросил разрешения у твоего брата. Он подмигивает, заставляя Феликса покраснеть ещё больше. Но зато своей неожиданной искренностью, он дает понять, что феликсовы чувства всегда были взаимны.