Attraction

Когда темнота улицы сменяется мягкими сумерками комнаты, пуховым одеялом и большой двуспальной кроватью, Феликс призывно откидывается спиной на подушки и манит Хёнджина к себе пальцем. Тот медленно подходит к постели, по одной расстегивая пуговицы рубашки. Впереди у них вся ночь, чтобы насладиться друг другом. Сгореть дотла в огне собственных чувств. Опускаясь возле младшего, Хван зарывается в его темные волосы и искренне шепчет: — Ты настолько красивый, что иногда мне становится от этого больно. Феликс не отвечает. Молча тянется за поцелуем, пробираясь ладошками под распахнутую ткань одежды. Ведет по коже с усилием, вызывая мурашки и пульсирующий жар под самыми кончиками пальцев. Роняя Хёнджина на подушки, он седлает его бедра, переходит с губ на шею; вбирает вкус, тепло, запах. Исследует неспешно, наслаждается. Целует невесомо, продолжая скользить руками по хрупким ребрам, пересчитывая их как струны инструмента. Хван отдается ласкам, слегка постанывая. Закусывает губы, чтобы быть тише. Им не нужны слушатели. Не нужно лишнее внимание, ведь Феликс и без того прекрасно слышит, как ему хорошо. Как ему невозможно, особенно когда поцелуи становятся жарче и напористее, как плавно перетекают с шеи на ключицы, с них на грудь к животу, а потом реверсом — обратно по той же траектории. — Ты вкусно пахнешь, — признается Ликс, очерчивая контур скул Хвана костяшкой указательного. Упираясь свободной рукой в его грудь, он смотрит доверчиво, как никогда не смотрит на публике. Открыто, с влюбленными искорками на дне зрачков. Хёнджина ломает от такого. Он меняет их местами, нависает сверху. — Тебя бы запретить, Ли Феликс. — Но ты ведь без меня загнешься. И по правде говоря, Хван уже. Сердце бьется как сумасшедшее от одного только вида распластанного под собой младшего. Поэтому не отказывая себе в удовольствии, Хёнджин целует его так нежно, как только умеет. Чуть придавливает своим весом, одной рукой сжимая худое бедро. Ответом служит приглушенный всхлип. Хёнджин ловит его с улыбкой, подбираясь ладонью к чужому возбуждению. Сжимает мягко сквозь ткань брюк. Заставляет выгнуться, так что поцелуй разрывается с влажным звуком. — А-а-ах... Но на этом ласки не заканчиваются. Хван срывает с Феликса одежду. Мажет губами по коже, оставляя после себя поблескивающие, а местами даже алеющие дорожки. Терзает, покусывает, вызывая трепет в груди и откровенный пожар в районе паха. — Хён-джин, умоляю... Феликс буквально слышит себя со стороны. Свой хрипящий, опустившийся голос. Явственно чувствует, как в голове стелется вязкий туман; в висках пульсирует повторяющееся: хочу. Хочу его — хочу в себе — хочу долго, жестко, быстро... — Я хочу тебя, Хёнджин. Раскатистый низкий голос Феликса пробирает до костей. И кто Хёнджин такой, чтобы отказать младшему в столь простом желании? Скидывая с них обоих остатки ненужной одежды, он прижимается обнаженным телом всего на мгновение, давая ощутить жар влажной кожи. А потом сползает вниз, ведя носом по узкой дорожке волос от пупка до паха. — Кх-ах-х... Возбужденный до предела Феликс реагирует на любое малейшее прикосновение. На сбитое дыхание, расползающееся по внутренней стороне бедра. На скольжение пальцев по колену и выше. Мечась головой по подушке, он едва ли может найти себе место, сжимая в побелевших пальцах края одеяла. — Хён.. дж.. — окончание имени теряется в протяжном гортанном стоне, когда горячий влажный язык касается уретры, легонько надавливая на нее. — Боже. Хван ухмыляется, беря основание члена в кольцо из двух пальцев и полностью вбирая сочащуюся смазкой головку в рот. В этот момент Феликсу кажется, что в голове происходит рождение сверхновой. Тело прошивает искрами, мелко потряхивает, перед глазами темнеет; изо рта рвутся тихие всхлипы вперемешку со стонами. Совсем немного и его разорвет, вывернет изнутри от кипящих под ребрами ощущений. Но Хёнджин не знает об этом, оттого и не останавливается. Набирает темп, плотно обхватывая губами плоть. Хлюпает слюной, как в самых смелых и развратных фантазиях, помогает себе рукой, насаживается горлом, даря восхитительную узость и всплеск фейерверков под плотно сжатыми веками. С каждым движением языка, с каждым невесомым прикосновением подушечки пальца к анусу, Феликс чувствует себя где-то на периферии сна и реальности. Где-то на грани сознания и обморока. Где-то там, где ему хорошо, и с губ интимным шепотом бесконечно срывается чужое имя. — Я сейчас кончу, — предупреждает он, жмурясь от накатывающего ощущения оргазма. Хёнджин с пошлым чмоком отрывается, зажимает красную головку между пальцев и делает несколько мягких вращательных движений кистью. — Мг-мхм... — Ликса гнет в пояснице от простреливающей каждую клеточку тела эйфории, пока горячие вязкие капли оседают на его животе, запястьях Хёнджина и их бедрах. Хван напоследок слизывает остатки спермы с еще пульсирующего члена, целует коротко в подвздошную косточку и тянется за салфетками под кровать. — Ты сладкий, — констатирует факт, принимаясь вытирать разомлевшего после минета Феликса, любуясь его трепещущими ресницами и россыпью веснушек на щеках. — Помолчи... — смущенно пряча лицо в ладонях, просит Феликс. Немного помолчав, все же признается, — но это было великолепно. Спасибо.