***
Детектив Ксавье Торп стоял в тонкой тени медоносной липы на небольшой лужайке возле крыльца административного здания полицейского управления Милтона. Он носил солнцезащитные очки в черепаховой оправе, чтобы уменьшить блики от сотен ветровых стекол и тысяч хромированных полосок на автомобилях на парковках через дорогу. Слева от него, на расстоянии броска камня от полицейского участка, заводь Речного канала петляла под лабиринтом пандусов и эстакад Восточной автострады, а теневая сторона небоскребов в центре города возвышалась на фоне десятичасового солнца, как массивный стеклянный откос, протянувшийся на юг за пределы скоростных автомагистралей. Неровные ряды тучных, насыщенных влагой облаков над заливом дрейфовали на северо-запад, но через несколько часов они уступали место раскаленному чернильно-голубому небу. Шла последняя неделя мая, и температура уже семь дней из последних четырнадцати не опускалась ниже девяноста градусов по Фаренгейту. Необычно влажная и мягкая зима дала пышному ландшафту Милтона преимущество перед летом, и город выглядел и ощущался как теплица, где влажность, как и температура, установилась в мучительные девяносто. Торп был в криминалистической лаборатории в соседнем здании, проверял результаты сравнительного анализа меток выбрасывателя на одном патроне, найденном на месте заказного убийства. Он надеялся, что они совпадут с метками выбрасывателя на похожих патронах, выпущенных из автоматического пистолета AMT 45 калибра с длинным затвором, который он уже привязал к другому попаданию. Но чуда не произошло. Он как раз узнавал эту неутешительную новость, когда его напарник — Тайлер Галпин, позвонил из их офиса в отделе убийств через дорогу, чтобы сказать, что они должны приехать в частный дом в западном Милтоне. Галпин направлялся в автосервис, чтобы проверить машину, и обещал забрать Торпа перед административным зданием, как только сможет туда добраться. Торп поблагодарил эксперта по огнестрельному оружию, взял свою пластиковую чашку с кофе, перекинул ремешок мужской сумки через правое плечо и вернулся по пустым коридорам в переднюю часть здания. Снаружи, от болотистого, прохладного воздуха и оживленного движения на близлежащей скоростной автомагистрали, его желудок ожидаемо отказался от кофе. Он выплюнул мерзкую жижу на асфальт и, держа пустой стаканчик в левой руке, рассеянно пробивая дырки в ободке ногтем большого пальца, размышляя об обстоятельствах второго попадания, направился за угол административного здания. В шесть футов и два дюйма роста Ксавье Торп был выше среднего для американского мужчины. Обладая широкими плечами и чуть большей худобой, чем ему хотелось бы, он регулярно занимался спортом, чтобы поддерживать в форме мускулы рук, груди и пресса, и, как он всегда надеялся, немного увеличить общую мышечную массу. Но это давалось ему с трудом — худосочностью и высоким ростом он пошёл в отца. Его пепельно-русые волосы были длиной до плеч, аккуратно подстрижены, достаточно длинные, чтобы стильно собирать их в хвост, когда Торп не играл в полицейского, но достаточно короткие, чтобы не лезть в глаза, когда он, осматривая очередное место преступления, кивком головы небрежно откидывал длинные пряди назад. Он редко пользовался мужским парфюмом и всегда подчеркнуто небрежно одевался, но неизбежно выглядел при этом элегантно. Это был врождённый шарм, привилегия, какой природа наделяет определенный тип мужчин, к которым смело можно было отнести детектива Торпа. Его утро началось неправильно, еще до плохих новостей из криминалистической лаборатории, с того момента, как он спросонья зашел к себе на кухню и вычеркнул из календаря дату предыдущего дня. Он стоял там, уставившись на очередную дату и записку, нацарапанную под ней, удивленный, оскорбленный, обиженный, злой на самого себя. Затем он отвернулся от календаря и начал варить кофе. Напиток получился слишком крепким. Он перебрал пару носков, пока нашел подходящие в ящике комода. Позже, снова оказавшись на кухне, он мелкими глотками отпивал горячий крепкий кофе и смотрел в окно на выложенный кирпичом внутренний двор, решив еще раз действовать по-своему, как он делал в большинстве случаев, научившись у своего отца, что широким шагом можно получить желаемое быстрее, чем торопливой вспыльчивостью. Тем не менее, его мысли продолжали возвращаться к вчерашнему разговору с бывшей женой, даже не смотря на отрицательные результаты сравнений с эжектором, которые только что разрушили его последнюю надежду на создание обвинения парню, которому так везло, что его можно было бы назвать чудом для актуариев. К тому времени, как Тайлер подъехал к тротуару, Торп значительно взмок от уличной жары. Проработав детективом восемь лет, четыре из которых он провел в отделе по расследованию убийств, Торп хорошо усвоил уроки о практических ограничениях стильной одежды и полицейской работы. Во-первых, зарплата, которая не превышала средний достаток, не соответствовала тому гардеробу, который он видел у яйцеголовых карьеристов из верхнего города, а даже если бы и соответствовала, обстоятельства работы просто сделали его стремление стильно выглядеть не практичным. Даже самая удобная и деловая дизайнерская одежда просто не подходила для той среды, в которой Торп сталкивался с большинством своих клиентов. Но нельзя сказать, что он не пытался. За первый год работы в отделе убийств Торп испортил полдюжины своих самых красивых костюмов, потому что был полон решимости одеваться более привлекательно, чем практично, по крайней мере иногда, и надевал костюмы в те дни, когда просто «чувствовал», что не попадет на грязное место преступления. Но он почти всегда ошибался. Иллюзия того, что при его работе возможно дорого и хорошо выглядеть, окончательно развеялась душным августовским днем в дальнем Берлингтоне, когда Торпа и Джоэля Маккензи, его тогдашнего партнера, вызвали расследовать подозрительное исчезновение молодого парня из соседнего квартала. В тот день Маккензи решил проявить несвойственное ему равноправие и «позволил» Торпу заползти под пол разрушающегося здания с пирсами и балками, чтобы подтвердить их подозрения относительно источника отчетливо выраженного гнилостного запаха. Торп вспомнил на прощание цену своего дизайнерского льняного костюма и, проклиная благородство напарника, полез в дыру внизу здания. Именно в тот день долговязый Ксавье основательно столкнулся с дурным окончанием жизни молодого парня, причем ни один из них не выглядел должным образом в том незабываемом для Торпа случае. На следующий день у него был выходной, и большую его часть он провел в магазине готовой мужской одежды. Изучив огромное количество каталогов, он выбрал с полдюжины классических пиджаков, брюк и рубашек из египетского хлопка, который являлся одновременно недорогим и долгоиграющим в уходе и ношении. Теперь у него был полный шкаф одежды, стоимость которой не вгоняла его в сожаления и не приносила в жертву его благосостояние, если он портил вещи на выездах. Галпин включил кондиционер на полную мощность, когда Торп сел на пассажирское сиденье и сдернул сумку с плеча. — Итак, что сказал криминалист? — спросил Галпин, выезжая с дороги и направляясь к автостраде. Он уже снял свой пиджак, который был перекинут через спинку сиденья, и ослабил галстук. — Все это никуда не годится, — раздраженно пожал плечами Торп. — Очевидно, гильза попала под заднее колесо машины того парня. Асфальт здорово подпортил нам вещдок. Совпадений нет. — Ты, должно быть, шутишь. Совсем ничего? Торп отрицательно покачал головой. Ему нравилось работать с Тайлером, хотя многих молодых детективов, возможно, раздражала профессиональная зрелость мужчины. — Что случилось? — ставя переполненную пепельницу под приборную панель, чтобы кондиционер не взбивал пепел, спросил Торп. — Я думал, что это юрисдикция Уотсона и Ласлоу, раз они прибыли на место преступления первыми? — Так и есть. Но при осмотре они нашли кое-что интересное. Начальник хочет, чтобы мы тоже все посмотрели. Сказал, по его мнению, мы должны это увидеть. — И это все? — Торп внимательно глянул на напарника. — Это будет интересно, что бы это ни было, — Тайлер ухмыльнулся. — Старик считает, что очень здорово — вытащить нас туда. — Куда? — Хороший вопрос. Чуть южнее Деревень, недалеко от центра. Торп достал из сумки пакет из фольги, разорвал его, вытащив маленькую одноразовую салфетку, и принялся аккуратно вытирать покрытую пеплом приборную панель. Когда он впервые начал ездить с Тайлером, он только что бросил курить и ненавидел ездить в машине, которой пользовался курильщик в предыдущую смену. Он скулил, ворчал, вытряхивал пепельницы и протирал приборную панель влажными бумажными полотенцами, которые приносил из мужского туалета в гараж на всякий случай. Какое-то время он навязчиво убирал каждую машину, в которой они ехали. Постепенно, после того как он взял под контроль свою никотиновую зависимость, Торп прекратил санитарные мероприятия и в конце концов даже перестал беспокоиться о том, чтобы выбрасывать пепельницы. Торп смог пустить все на самотек, все, кроме одного. Закончив, он достал из сумки резинку для волос, откинул волосы назад и закрепил их за шеей. — Жарко? — кивнул Галпин, не дожидаясь ответа. — Каждый год это доходит до критической точки, но в этом году пекло началось слишком рано. Раньше я думал, что это мое воображение или мой возраст лишают меня сил и выдержки. — Ты не пользуешься теперь дезодорантом? — усмехнулся Торп. Они проезжали развязку на шоссе 45, и Ксавье пожалел, что не поехал прямо в Восточный Милтон на целый день. — С тех пор, как они обнаружили парниковый эффект, нет! — ответил Галпин. — Фторуглероды. Знаешь, когда умерла мама Салли, она оставила нам ту маленькую хижину на Тринити. В прошлый раз, когда я был там, уровень воды упал на пять футов. Большой шок. И тогда я задумался о фторуглеродах. Я убежден, что моя семья вносит основной вклад в это глобальное потепление. Вы можете себе представить, сколько лака для волос и антиперспиранта Салли и те четыре девушки использовали за последние двадцать пять лет? — Он рассмеялся. — Господи! К тому времени, когда я выйду на пенсию, там, на озере, из этого домика не будет видно ничего, кроме вонючей коричневой песчаной косы. Тайлер Галпин был старым псом, не по возрасту, а по опыту работы в отделе убийств, и он был партнером Торпа чуть больше двух лет. Ему было сорок четыре, ростом чуть больше шести футов, и он начинал полнеть. У него было приятное широкое лицо с маленьким круглым носом и безжизненные каштановые волосы, которые редели, но не седели. Морщинки в уголках его карих глаз были там уже несколько лет к моменту, когда Торп встретил его. Большую часть своей карьеры он работал на двух работах, чтобы помочь своим дочерям окончить колледж, и временами казался старше своих лет. Ему оставалось семь месяцев до двадцатипятилетнего выхода на пенсию. Но пенсия пришла недостаточно скоро. За последний год Тайлер перегорел. Он знал это. Все это знали. Он стал детективом на минимуме. Он отрабатывал свои часы и шел домой, а его рабочее место в каморке отдела по расследованию убийств, которую он делил с Торпом, было украшено безвкусными мохнатыми пучками приманок для ловли снов, которые он воткнул в ткань стен — его собственными творениями, которые он изучал и пересматривал в терпеливых поисках идеального баланса, стиля и цвета. Он по-прежнему выполнял свою работу, и его работа была такой же тщательной, как всегда, но его любопытство истощилось. Детективы — ветераны признали проблему Галпина и смирились с ней. Он долгое время был хорошим человеком, и никто не собирался подавать ему руку, потому что он потерял свой энтузиазм так близко к отставке. Это случилось и все тут. Что касается Торпа, работа была именно тем местом, где он всегда хотел быть. Его отец был одним из первых детективов в отделе по расследованию убийств и ушел бы на пенсию, если бы дорожно-транспортное происшествие не унесло его первым. Сейчас, в тридцать три года, Ксавье был одним из семидесяти пяти офицеров в подразделении, и одним из четырех лучших детективов. На протяжении многих лет карьеры ему приходилось иметь дело с долей остряков, но, к счастью, Тайлер Галпин не был одним из них. Он не обращал внимания на предрассудки — редкость на Северо-Восточном побережье — и, будучи единственным мальчиком в семье с четырьмя сестрами, а затем став отцом четырех дочерей, в нем не было ни капли тщеславия или раздражительности. И он не питал иллюзий относительно людей, хороших или плохих. Торп уже проработал с Галпином достаточно долго, чтобы уважать его еще до того, как он начал осваивать эту работу, поэтому Ксавье не чувствовал никакой обиды из-за того, что он был не таким агрессивным, каким мог бы быть. На самом деле, его постепенное отстранение в течение последнего года неожиданно пошло Торпу на пользу. По мере того, как энтузиазм Галпина угасал, Торп все больше брал на себя ответственность за определение стиля своих расследований, в то время как Тайлер спокойно продвигался вперед. Ксавье приобрел бесценный опыт ведения дел, которого мог бы и не получить, если бы его напарник всегда настаивал на том, чтобы быть главным в их команде, постоянно отстаивая свое лидерское право в силу своего возраста и старшинства. Но Тайлер не всегда был тихим. У него был большой опыт, и время от времени ему было что сказать. И, когда он это делал, Торп слушал. Факт был в том, что и ему потребовалось некоторое время, чтобы осознать это — Тайлер Галпин, хотя и казался не совсем внимательным к своему делу, сумел тщательно направлять развитие Торпа, и в результате он дал ему лучшее обучение, которое любой молодой детектив отдела по расследованию убийств мог когда-либо надеяться получить от старшего партнера. Во многом благодаря тому, что Тайлер взял его под свое крыло, Торп так быстро превратился в одного из самых популярных детективов отдела с репутацией человека, который берется за дело и не отпускает его, «пока дьявол не ослепнет», как любил говорить Галпин. Торп откинулся на спинку кресла и наблюдал за движением на автостраде, его мысли начали блуждать, как только Галпин заговорил. Он слушал его одной стороной своего мозга, в то время как другой отслеживал сцены из своего недавнего прошлого, которые все утро всплывали на передний план в его сознании. Это были последние вещи, о которых он хотел думать, но слишком старался, и теперь это было единственное, о чем он мог думать. К тому времени, как они проезжали Адамс Плаза, Торп внезапно осознал, что Тайлер замолчал и смотрит на него краем глаза. — Есть вопросы? — Наконец спросил тот. — Что? — Торп посмотрел на него. — Я имею в виду то, о чем я говорил. Озеро засыхает, черный окунь не клюет, серьезная проблема с комарами на Тринити. Торп усмехнулся. — Ладно, извини… — Ты расстроен из-за испорченной гильзы? Торп покачал головой. Дело в том, что он был расстроен, но это не было связано с работой. И он знал, что Галпин вряд ли сочтет ответ «нет» разумным объяснением. Торп предпочел бы не говорить об этом, но Галпин сидел рядом и ждал, когда Ксавье ответит на его прямой вопрос. — Каждое утро, — вздохнул Торп, глядя на город, наблюдая за движением транспорта, стряхивая что-то воображаемое со своих брюк. — Я иду на кухню, подхожу к календарю и отрываю дату предыдущего дня. Всегда делаю это первым делом. И я даже не смотрю на это, потому что меня нет весь день, а ночью мне все равно. Но я делаю это. А потом я готовлю кофе. В любом случае, сегодня, когда я это сделал, я был удивлен, увидев, что написал большими зелеными буквами: «Развод окончательный… шесть месяцев». Он закатил глаза. — По какой-то извращенной причине я отметил это как чертову годовщину. Даже не помню, как это делал. Я не могу представить, почему… Он снова теребил резинку в волосах. — Я просмотрел весь календарь, чтобы убедиться, не натворил ли я еще чего-нибудь подобного. Тайлер медленно повернул голову и посмотрел на него так, как будто смотрел поверх очков для чтения. — Я этого не делал, — сказал Галпин. Тайлер прошел с ним через все испытания: распад брака, интрижку, молниеносный развод. Торп погрузился в работу, пытаясь отвлечься от краха супружества, а Галпин наблюдал за парнем, был рядом, когда Торпу нужно было прикоснуться к чему-то стойкому, чтобы сохранить равновесие. Тайлер не был ему отцом, но был чертовски близок к этому, и Торп никогда этого не забудет. — Почему это тебя так напугало? — спросил Тайлер, перестраивая полосу движения, не оглядываясь назад. Торп уже посмотрел в зеркало заднего вида. Когда они путешествовали в одной машине, Тайлер всегда ездил за рулем, а Ксавье следил за движением. Это было их общее защитное вождение с помощью дистанционного управления. — Я не знаю, — пожал плечами Торп. — Вот почему я «расстроен». Галпин рассмеялся. — Ну и черт с тобой! — сказал тот, и Торп понял, что они достигли той точки, когда даже жизненный опыт Галпина с десятью женщинами не поможет ему понять. Все было просто: он был в ярости от того, что на него все еще могло так подействовать неожиданное напоминание о его бывшей жене. Молли Паркер была — и остается — адвокатом по уголовным делам, что должно было рассказать ему кое-что о ней с самого начала. Они встретились на судебном процессе, где он давал показания по незначительному аспекту дела, которое она защищала, и Молли поразила его и присяжных своей быстротой, уверенностью… и искренностью. Ее клиент, который был виновен так же, как и Иуда, был оправдан. Торп, с другой стороны, был наказан. Паркер неустанно преследовала его с беззастенчивым обожанием. Она была великолепна, с прекрасными глазами и зубами, индивидуальным стилем одевания и ухода за своим телом, который позволял знать, что она была безупречно чистоплотной, не будучи привередливой. Она могла мыслить самостоятельно, что делало ее превосходным адвокатом в суде и грозным противником в других видах ухаживания. Она был скорой на лесть, быстро читала мысли, хотя и не всегда правильно, быстро защищалась, если считала, как она часто делала, что ее не завоевать, и, к сожалению, она была скорой в постели. Последнее качество даже не смутило Торпа. Он не мог перед ней устоять. Отношения были быстрыми, горячими и захватывающими, и у них не было времени все обдумать и желания замедлять ход событий. Но он должен был быть честным в этом, он тогда ни о чем таком не думал. Он был влюблен. И если и были предупреждающие признаки, он их не заметил, потому что его либидо взбесилось, а разум рассеялся еще раньше. Он женился после четырех месяцев кувыркания в постели и спертого от страсти дыхания. Любой уличный философ мог бы сказать ему, что произойдет дальше, но Торп даже не предвидел этого. Это была старая как мир история; он мог прочитать о ней в сотнях журналов «отношений», «самопомощи» или «мужских» журналов и книг в отделах популярной психологии книжных магазинов. Мужчин всегда ловили на плоскостопии и недоверии к этому феномену новой жены с ликом Януса. Это было похоже на женитьбу на Инь-Ян: второй из двоих оставался невидимым, пока вы встречались с первым, а затем стремительно оживал на следующее утро после вашей брачной ночи, в то время как тот, с кем вы встречались, продолжал исчезать. Через два месяца супружества Торп осознал, что все это время занимался любовью с женщиной, которую никогда не знал. Обожание ушло. До их женитьбы Молли с радостью дарила ему подарки, действительно дарила, и да, ему нравился каждый подарок. У нее был безупречный вкус, она знала, что ему идет, и, не колеблясь, покупала это. И сюрпризы — ей нравилось встречать Торпа в конце его последней смены перед выходными с двумя билетами в Канкун или Акапулько. Но после свадьбы их совместная жизнь претерпела изменения, которые чуть не нанесли ей увечья. Подарки? Если он чего-то хотел, он мог совершенно свободно это купить сам. Сюрпризы? У нее была большая нагрузка. С этим придется подождать, может быть, в следующем месяце. С тех пор он не был на пляже ни разу. До их женитьбы Молли проводила с Торпом каждую свободную минуту после работы; после их женитьбы у нее внезапно появились обязательства, которых, казалось, никогда раньше не было. Она играла в теннисной команде юридической фирмы, которая соревновалась каждое субботнее утро и тренировалась три раза в неделю после обеда. Они не могли обедать вместе, потому что она играла в карты с группой женщин, которые знакомили ее с клиентами. Для ее карьеры было важно быть внимательной к этим «игрокам». По воскресеньям она слишком уставала, чтобы делать что-либо, кроме как лежать на диване перед телевизором и смотреть любой текущий сезон мыльного сериала. Она никогда не помогала ни с чем, что происходило на кухне — она доходила только до столовой в этой части их дома. Она не знала, как включить стиральную машину или даже отнести свою грязную одежду из спальни в прачечную. Она никогда не ходила в химчистку и не покупала даже коробку хлопьев — но она знала, где находится винный магазин, и всегда заходила по пути домой. Её безразличие к таким повседневным практичностям менялось только тогда, когда ей доставляли неудобства перерывы в его повседневной жизни. Тогда она могла быть злобно нетерпеливой — по отношению к нему. Она по-прежнему была страстной в постели, только теперь она даже не опускалась на посткоитальную нежность или хотя бы легкую заботу о его собственном удовлетворении в таких вопросах. После того, как он ублажал ее первой орально и она достигала оргазма, ее начинало мутить, и она теряла сознание, как нарколептик. После первых шести месяцев Торп больше не мог игнорировать тот факт, что так все и будет. Он потратил еще шесть месяцев, пытаясь заставить Молли «общаться», он не верил, что это не так, и еще шесть месяцев был парализован осознанием того, что из их брака ничего путного не выйдет. Когда он застукал жену за интрижкой с другим юристом ее фирмы, молодым парнем, чьи амбиции не терпели моральных преград, Торп выгнал ее из дома, который он недавно купил в центре Уотербери и который Молли давно желала видеть символом соответствующего статуса. Он сделал этот шаг из-за того, что дом был важен и ценен для нее. Ударил побольнее в самое уязвимое место, ведь отобрав у жены дом, он разрушал ее представление о том, в каком месте должна жить такая женщина, как она, и эта его идея лишала бывшую не только жилья, но и социального статуса. Он никогда не сожалел о своём поступке. Он терпел брак восемнадцать месяцев, шесть лет был в разводе и все еще злился на себя за поразительное отсутствие здравого смысла и — в те моменты, когда он был предельно честным, — немало смущался тем, что сыграл роль стереотипного доверчивого мужчины. Машина наклонилась вправо, когда Тайлер съехал с Юго-западного шоссе, направляясь на север по Западной петле. Торп пытался забыть Молли. На самом деле, это было не так-то просто сделать, учитывая, из-за кого они сейчас ехали на тот вызов. Крэкстоун фонтанирующий идеями не был одним из любимых людей Торпа. — Крэкстоун ничего не сказал, кроме того, что он хотел, чтобы мы вышли и посмотрели на это? — снова спросил Ксавье. — Только это и все. — Ты не спросил, что произошло? — Я так и сделал, Ксав, но ты же знаешь босса. Черт возьми, просто было проще прийти сюда и посмотреть. Подумаешь. Я устал от офиса для разнообразия. И, кроме того, прошлой ночью там была полиция. — Ладно, — согласился Торп. Это не имело больше смысла. Вероятно, не потребовалось много времени, чтобы вытащить Галпина из офиса. Тем не менее, Торпу не нравилось, когда его куда-то вызывал начальник. Слишком во многом босс был неприятно похож на Молли, хотя он должен был признать, что Молли была значительно более утонченной. Джозеф Крэкстоун выглядел как молодой итальянский плейбой с худощавым атлетическим телосложением, на которое само по себе уходило около половины его зарплаты, чтобы прокормиться, заняться спортом, загореть, причесаться, одеться и обуться. К сожалению, на его вкус в одежде, похоже, больше повлияли восемь лет работы в отделе нравов, чем журналы мужской моды. Его гардероб выглядел так, словно его конфисковали у кубинского сутенера, чей двоюродный брат скупал мексиканские подделки итальянской готовой одежды. Волосы начальника были высушены феном, но его манеры были маслянистыми, и атмосфера незаконнорожденности, которую он перенял от уличной неряхи, так до конца и не развеялась. Он был прирожденным мошенником. Когда Крэкстоун пришел в убойный отдел, Торпу пришлось усмирять свое эго в течение первых трех дней, именно столько времени потребовалось этому самоуверенному новому боссу, чтобы пригласить Ксавье выпить. Ксавье согласился, предоставив Джозефу презумпцию невиновности. Тот отвел Торпа в дорогой клуб, где они сидели в переполненном баре. Выпив два бокала, Крэкстоун положил одну руку Торпу на бедро и продолжал двигаться вперед и вверх, произнося свою лучшую реплику о нем, скучный монолог, который был бы понятен даже послушнику монастыря. Не сводя с него глаз, Торп, играя желваками, незаметно опустил свободную руку между ног Крэкстоуна и ухватился за нежный бугристый кончик его пениса, как будто его рука управляла радаром. Ксавье сжал его в клинче , отчего брови Крека взлетели до линии роста волос, а глаза расширились. Не говоря ни слова и не меняя выражения лица, Торп сжал его член так яростно, что на мгновение испугался, что нанесет непоправимый ущерб. Но не ослаблял своей слезящейся хватки на пенисе Крэкстоуна, пока тот не убрал руку с его бедра. Ни один из них не произнес ни слова, они смотрели друг на друга. Торп с яростью, Крэкстоун, делая вид что ничего не произошло. На мгновение обезоруженный, а затем внезапно разъяренный и, вероятно, испытывающий сильную боль, Крэкстоун развернулся и вышел из бара, оставив Торпа с облегчением расплачиваться за напитки и брать такси обратно на станцию, чтобы забрать свою машину. Крэкстоун никогда не упоминал об этом инциденте, и Ксавье молчал тоже. Но тот так и не простил Торпа. Даже сейчас, спустя три года, Джозеф Крэкстоун вряд ли мог быть с ним вежлив. Их взаимный антагонизм был хорошо известен всем в подразделении и всегда был хорошей темой для досужих сплетен, хотя предположения о том, что произошло между ними, всегда были более зловещими, чем факты. Никто никогда не знал источника их общей вражды. Мужественность Крэкстоуна никогда не позволила бы ему рассказать эту историю кому бы то ни было, ни при каких обстоятельствах, и Торп давно потерял интерес как к инциденту, так и к пострадавшему самолюбию Крэка. Он думал, что тот, по крайней мере, должен быть благодарен ему за молчание. — Я не могу дождаться, когда увижу это, — сказал Торп. — Да, — усмехнулся Галпин и перестроился в крайний правый ряд, направляясь к съезду с Лостхаймера в полумиле впереди. Движение стало интенсивнее и замедлилось, а справа от них солнце поднималось ближе к меридиану, по мере того как поднимались облака в заливе. Кондоминиумный комплекс Хаммерсмит находился в районе с приторным названием Чармвуд на южном берегу небольшого озера Эрроухед, всего в нескольких кварталах от деревень Сент-Олбанс, Уиллистон и Хантерс-Крик. Недалеко от Саут-Хиро и Вестхаймера, комплекс представлял собой переплетение небольших лесистых переулков, где здания были соединены друг с другом, как рядные дома, разные стили и цвета соприкасались друг с другом в несовершенной гармонии, их различные линии крыш и дымоходов подпрыгивали вверх-вниз, как отдельные ноты в музыкальной партитуре. В тот момент, когда они свернули на Олимпия-стрит, Торп увидел полицейские машины и белую группу криминалистов в конце переулка. И при следующем взгляде он почувствовал неизбежное любопытство. Но они не толпились вокруг полицейских машин и не прижимались к желтой ленте на месте преступления, которая ограничивала параметры места преступления; они не были агрессивны в своем любопытстве, не стремились подобраться ближе, как это делали их менее искушенные коллеги, в чьих захудалых кварталах обычно разыгрывались подобные сцены. Нет, эти любопытные были трезвы и физически отстранены. Непривычные к навязчивым последствиям незаконной смерти, они чувствовали неуместность происходящего и не хотели иметь с ним ничего общего. Они держались в стороне, демонстрируя свое осуждение своей отчужденностью. Насильственная смерть была убогим делом. Они ее не одобряли. Когда Торп вышел из машины, которую Галпин припарковал у тротуара, его окутала липкая утренняя жара, подобная тропической утренней жаре на Юкатане. Но вместо аромата бугенвиллий и франжипани Торп почувствовал сладкое, тяжелое дыхание жимолости, магнолии и жасмина и услышал журчание разбрызгивателя воды в перерывах между отрывистыми передачами радио патрульного подразделения. Он оказался на тротуаре еще до того, как Галпин, который всегда не торопился, только отстегнул ремень безопасности. Со своим жетоном, висящим в нагрудном кармане пиджака, Торп поспешил мимо двух молодых патрульных, охранявших внутренний двор, окаймленный желтыми лентами, и подошел к входной двери, блестящей толстыми слоями винно-красной эмали. Торп заметил, что медный молоток в центре уже покрыт магнитной окисью железа. Дверная ручка не имела значения. Он толкнул дверь и лицо обдало сильным потоком холодного воздуха. В этом месте было холодно. Двое других патрульных стояли в гостиной и разговаривали с доктором Анваром, похожим на аиста следователем коронера, и Торп поздоровался с ними, оглядывая светлую и просторную гостиную со сводчатым потолком, достигающим второго этажа. Не колеблясь, он прошел в широкий коридор и направился к открытой двери, из которой доносился ровный, одинокий голос следователя криминалистической службы Сантьяго. Торп подошел к двери, вошел в спальню и остановился. Кент Уотсон и его партнер Роуэн Ласлоу, тихий, коренастый мужчина лет под тридцать, стояли к нему спиной, загораживая Торпу вид на большую часть кровати. Он мог видеть только ноги мертвой женщины и ее голову от шеи и выше, ее глаза были открыты. Оба мужчины держали руки в карманах и смотрели на женщину, в то время как Сантьяго ходил вокруг кровати с аудио-видеокамерой, описывая положение тела, направляя камеру на обнаженную женщину на кровати, как будто она была впавшей в ступор старлеткой из порнофильма. В помещении было холодно, как в мясном погребе. Торп узнал слабый аромат косметики, витающий в женских спальнях. Почти одновременно Уотсон и Ласлоу обернулись и увидели его. Кент повернулся обратно к кровати, но Роуэн слабо улыбнулся Торпу из-под своих густых пестрых усов и поднял подбородок. Пару минут никто не разговаривал и не двигался, пока Сантьяго не закончил записывать свое повествование и не ушел в другую комнату. — Привет, Ксав, — сказал Уотсон, снова поворачиваясь к нему, рефлекторно вытирая уголки рта большим и указательным пальцами. Он никогда не говорил «Что скажешь» или «Как дела», он говорил только «Привет». На нем были мешковатый серый костюм и черная рубашка с голубовато-серым галстуком. — Торп, взгляни, — сказал он, кивнув в сторону кровати, когда оба мужчины раздвинулись, освобождая для него место. Ксавье почувствовал на себе их взгляды, когда приблизился, и в тот момент, когда он увидел тело, он понял почему стоящие ждут его реакции, еще до того, как подошел достаточно близко, чтобы рассмотреть тело. Он знал это инстинктивно, благодаря тому неоспоримому мужскому усилию, которое напрягало его диафрагму и сводило уголки глаз. Ему потребовалось все его самообладание, чтобы не отреагировать, не дать им понять, что он видел подобное раньше и увиденное сейчас напугало его. Женщина была обнаженной, восково-бледной и казалась тающей, как мягкое тесто; она лежала посреди кровати, с которой были сорваны все покрывала, кроме нижней простыни. Под голову ей подложили подушку, и умостили в похоронную позу: выпрямили ноги вместе, руки положили одна на другую чуть ниже обвисших грудей. Слегка обесцвеченные борозды опоясывали ее запястья там, где были лигатуры, а вокруг шеи была единственная, более широкая борозда, перемежающаяся маленькими красноватыми рубцами там, где были отверстия для ремня. Её глаза были открыты. Её темные волосы, казалось, были только что причесаны, а ее избитое и одутловатое лицо было недавно накрашено, косметика нанесена умело: тени для век, подводка, пудра и блестящий блеск для губ. Только сейчас в нижней части живота появились первые слабые сине-зеленые пятна внутреннего бактериального разложения. По всему ее телу было несколько синяков, на вид случайных, а на груди и бедрах виднелись многочисленные следы укусов. Ксавье знал, что когда они при тщательном осмотре раздвинут ее ноги, то обнаружат другие укусы на внутренней стороне бедер и вокруг вульвы. Оба соска отсутствовали, были вырезаны с аккуратной хирургической точностью, а раны размером в четверть дюйма почернели от воздействия. Ксавье осознавал, на что смотрит, но придержал язык, его мысли проносились по тонкой нити вероятностей. — И… — сказал Уотсон, осторожно отступая назад, чтобы показать ему стул недалеко от кровати. Там была женская одежда, аккуратно сложенная, разложенная так, как будто ее приготовили для упаковки в чемодан. Торп посмотрел на Кента. Тот усердно жевал резинку, мышцы его гладко выбритой челюсти подергивались перед ушами. — Это одно и то же дерьмо, не так ли? К чему вы с Галпиным пришли пару недель назад? Это была жевательная резинка; он почувствовал ее запах в его дыхании. Уотсон почти улыбался, уверенный, довольный собой. Торп обернулся, ища что-то еще. Он нашел сверток с постельным бельем, сложенный рядом с открытой дверцей шкафа. Надо отдать должное Уотсону. Должно быть, он слышал разговоры в дежурной части, и детали запомнились ему. Они были необычными. — Кто она? — спросил Торп. — Йоко Танака, торговый представитель компании Computron. Компьютерное программное обеспечение. Офис в центре города, Allied Bank Plaza. Согласно водительским правам, ей двадцать восемь лет. Торп повернулся к нему лицом. — Патрульный за дверью, Джон Ванметер, нашел ее, — сказал Уотсон, умудряясь говорить и одновременно жевать жвачку. — Пришел сюда с подругой жертвы…эээ, Уэнсдей Аддамс. Она работает с Танака. В прошлый четверг Танака, Аддамс и другие сотрудники их офиса вышли выпить после работы. Жертва покинула бар около шести тридцати вечера, насколько нам известно, это был последний раз, когда кто-либо видел ее живой. На следующее утро она не явилась на работу. Аддамс звонила ей домой, но никто не отвечал, и она предположила, что Танака заболела. Аддамс звонила в течение всего дня, но так и не получила ответа. После работы она зашла проведать подругу. Машина Танака была припаркована перед домом, точно так же, как и сейчас. — Уэнсдей Аддамс здесь не живет? — Нет. Аддамс стучит в дверь, — продолжил Уотсон. — Никто не отвечает. Она удивляется этому, но продолжает настаивать. На следующее утро, в субботу, у них должна быть совместная тренировка. Когда Танака не появляется, Аддамс снова приходит, но ей по-прежнему никто не отвечает. Автомобиль все еще у входа. Аддамс волнуется, звонит в полицию. Она рассказывает патрульному свою историю, но он не хочет входить в здание без доказательств нечестной игры. Он задает все обычные вопросы и предполагает, что, возможно, Танака сбежала на долгие выходные с кем-то. Аддамс призналась, что Танака иногда уезжала из города на выходные, но обычно она говорила кому-нибудь, куда направляется. Офицер предлагает Аддамс снова попытаться связаться с Танака в воскресенье, и если та не появится на работе в понедельник, то снова позвонить в полицию. Именно это она и сделала. — Ты говорил с ней? — спросил Торп. — Нет, — Уотсон начал позвякивать мелочью в кармане. — Что ты думаешь? Тот же парень, да? — Я не знаю, — солгал Ксавье. Он чертовски хорошо знал, что так оно и было, и от этого его затошнило. Всё в этом преступлении свидетельствовало о безумии. Он обернулся. — Тайлер? Галпин стоял позади них, сразу за дверью, уже в замешательстве глядя на мертвую женщину. — Привет, Галпин, — сказал Уотсон. Тайлер вплыл в комнату. — Что у тебя? — он повернулся к Ласлоу, добродушно сжимая верхнюю часть мощного плеча Роуэна, когда тот проходил мимо него, не отрывая глаз от кровати. Ласлоу весело усмехнулся ему, но ничего не сказал. — Ребята, вы уже начали здесь все осматривать? — кивком головы Торп небрежно откинул пряди волос со лба. — Черт! Ксав, тут все девственно, — сказал Кент, скривив верхнюю губу. — Здесь никто не был, кроме того патрульного, Анвара там и нас. Единственное, к чему мы прикасались, — это ковер под нашими ботинками, и то не так уж много. Торп был приверженцем порядка и четких алгоритмов. Кент это точно знал, о чем думал Торп: трогали ли они что-нибудь, открывали ли ящик, поворачивали дверцу в ту или иную сторону, прикасались ли к трупу? Галпин стоял рядом с Торпом у кровати, и они оба молча смотрели на женщину. — Сукин сын! — сказал Тайлер. Он тоже все понял. — Ты можешь в это поверить? — Торп боролся с чувством нервозности. — Думаю, мне лучше выйти ненадолго, — Тайлер немного пожал плечами словно от холода. — О чем, черт возьми, вы двое говорите? — Уотсон вскинул голову. — Это работа того же парня или что, черт возьми? — Может быть, — Торп уклончиво отвел зеленые глаза в сторону, не глядя на Кента. — Что ж, чертовски хорошо, — фыркнул Уотсон. — Спасибо. — Один совет, Кент, — спокойно сказал Галпин. — Если ты не представишь здесь больше доказательств, чем мы представили в предыдущем случае, у тебя будут проблемы. Этот парень собирается начать делать это так же регулярно, как часы. Он собирается пригвоздить тебя к стене за яйца. — О, да, потрясающе. Ты говоришь мне, что у тебя нет никаких зацепок? — сарказм Уотсона заставил Роуэна Ласлоу переступить с ноги на ногу. Ласлоу был полярной противоположностью Уотсона. Среднего роста, с телосложением, которое однажды станет пухлым, у него были большие печальные глаза, которые вместе с пышными усами напомнили Торпу молодого моржа. Обладая мягким поведением, он не поднимал головы и делал свою работу, оставляя все хлопоты своему партнеру. В отличие от Кента, который развил свои знания о человеческой природе, работая на улицах, Роуэн не был циничным и воинственным. Он пришел в отдел убийств из отдела анализа преступлений, и его исследовательские инстинкты в большей степени опирались на исследования и логическую методологию, чем на внутреннее чутье. Вместе они составляли сильную команду, но Ласлоу никогда не нравился стиль Уотсона. Галпин проигнорировал Уотсона и перешел на другую сторону кровати. — Эту жертву избили сильней, чем в прошлый раз. Бьюсь об заклад, у нее под макияжем больше переломов, чем челюсть и нос. — Тайлер посмотрел на Ксавье, и тот молча кивнул. — И посмотри на следы укусов. Торп уже заметил их. Он не мог оставаться равнодушным к виду следов зубов на теле мертвой женщины. Из наиболее распространенных типов поведенческих свидетельств в сексуальных преступлениях ничто не влияло на него так сильно, как это; ничто не казалось более примитивным или атавистическим. Перед его мысленным взором всегда возникал образ спаривающихся львов — самец садится на съежившуюся львицу сзади, вонзает свои оскаленные зубы в ее затылок, когда проникает в нее. Он придвинулся ближе. — Укусов больше, и они более порочные. И намного глубже. Галпин наклонился над мертвой женщиной и осторожно понюхал ее лицо. — Духи. На этот раз сукин сын обрызгал ее духами. Торп кивнул. — И она чистая, — Галпин все еще был близко к лицу женщины. — Я не вижу ничего, что было бы похоже на раны, нанесенные при обороне. Торп оглядел спальню. — И он либо дотошен, либо там нечего было убирать. Может быть, она была… — Торп не успел закончить фразу. — Боже … Черт… — тон голоса Галпина заставил Торпа резко повернуть голову. Уотсон и Ласлоу двинулись к кровати. Теперь Галпин был всего в нескольких дюймах от лица мертвой женщины. — Ее глаза не открыты, Ксав! Торп посмотрел в глаза неподвижно лежащей красивой женщине, которые теперь, когда он вгляделся в них, казались шире, чем обычный взгляд мертвых с тяжелыми веками. Он наклонился напротив Тайлера, уловив запах дорогих духов и увидел отблески широко раскрытых глазных яблок. Его окатило волной холода — холоднее, чем воздух в прохладной комнате — когда он разглядел грубую, неровную линию, проходящую через заднюю верхнюю часть каждого глазного яблока, где его липкая ткань соединялась с глазницей. Голые молочно-белые глаза были такими же обнаженными, как и сама женщина. У нее не было век. Торп инстинктивно дёрнулся назад. В течение нескольких секунд он ощущал, как в горле растет комок — сначала как какое-то неопределенное ощущение, которое не требовало его полного внимания, затем как нечто, что он не мог игнорировать или проглотить. Он знал, что это было, но от этого ощущение не становилось менее реальным. Он быстро огляделся вокруг. Это было уже не то, что он часто чувствовал. Примерно через год работы в отделе убийств Торп начал сдерживать свои эмоции сразу у входной двери. Если он этого не делал, это просто отнимало у него слишком много сил. Но иногда, когда речь шла о сексуальных убийствах, он ничего не мог с собой поделать, и смутное беспокойство затемняло жилистые закоулки его разума. Это стало тягостной тенью, от которой он не мог избавиться, независимо от ментальных трюков, которые Ксавье разыгрывал, или от того, как страстно он хотел подняться над этим. И это происходило сейчас, отвечая на резонирующей внутренней струне. Страх всплыл на поверхность, как нечто разъедающее, и это напугало его. Он знал, что прежде, чем он окончательно подавит чувство ужаса снова, это ощущение что-то отнимет у него; страх заберет часть его внутреннего мира. Все это Торп осознал в одно мгновение. Но он уже был увлечен этим, уже посвятил себя этому. Это было как-то связано с убийством и следами от укусов. Особенно со следами от укусов.***