Мост

Леви едва ли замечает, когда его работа начинает вызывать помимо усталости еще и всепоглощающую злость. Это чувство поселяется в нем после Нового года, когда небольшой период затишья сменяется очередными нервными вечерами, проведенными в попытках выяснить, откуда исходит угроза в сторону Хистории. Слежка за ней принимает новый оборот, и люди Аккермана и Смита находят все новых информаторов, передающих каждый шаг их подопечной за деньги заинтересованным покупателям. Все нити, за которые удается им зацепиться, оборваны. Ни одна наводка никуда не приводит, и Леви яростно бьет кулаком по столу, пытаясь выразить действиями свое бессилие. — Стол не виноват, — флегматично подмечает Эрвин, даже не меняясь в лице. В ответ на это мужчина лишь закатывает глаза, рассекая пространство их небольшого кабинета и устремляясь к распахнутому окну. На улице все еще холодно, но Леви слишком много курит, чтобы кто-то вообще мог это стерпеть. Поэтому он высовывается на улицу, почти свешиваясь вниз, и прикуривает, с удовольствием пуская очередную порцию никотина в организм. Сигареты уже вовсе и не успокаивают, не помогают прийти в себя и не дарят расслабления. Скорее служат вредоносной, но все же привычкой. Вещью, которая отвлекает и помогает хоть на пару минут свести фокус внимания на что-то другое. Если не делать такие перерывы, то мозг Леви начинает коротить; он физически ощущает, как из глаз уже высекаются искры от перенапряжения. — Что мы вообще можем еще предпринять в рамках этого дела, Эрвин? — уже спокойно спрашивает Леви, туша окурок о дно пепельницы. — Мы почти уверены в причинах нападения, в личностях организаторов, в тех, кто реализовывает этот план, но не способны предпринять ни-че-го. Им и вправду известно многое. После нескольких увлекательных командировок в Балтимор, бессонных ночей в архивах и пары утомительных, но продуктивных бесед, пазл начинает складываться в очень непримечательную картинку. — Наличие информации и домыслы не дают нам право что-то предпринимать. — Смит откладывает очередную бумагу в соседнюю стопку, принимаясь за новый листок. — У нас нет доказательств. Только очень стройная и, чего уж греха таить, правдоподобная теория. Леви никогда не был хорош во всех этих политических интригах. Ему чуждо заигрывание интересами и манипулирование мнениями. В отличии от Смита, являющегося превосходным стратегом, умеющего просчитывать шаги оппонентов наперед и знающего, куда приведут его действия, Аккерман с большим успехом показывает свои умения на поле боя. Ему тяжело планировать, но зато очень просто следовать безукоризненно чужому плану. Леви умеет принимать решения сиюминутные, когда нужно быстро оценивать ситуацию и менять тактику, чтобы повысить шансы выживаемости. Эрвин говорит куда бить, а Леви бьет, на ходу корректируя траекторию удара, чтобы выжать как можно больше пользы. Но дело Хистории слишком тонко сплетено, чтобы действовать так прямо и безапелляционно. Каждое их слово должно быть взвешенно и обдуманно, и именно этим Смит и занимается который день. — Альма Батлер была любовницей Рода Райсса — это вещь, в которой мы уверены, — начинает вновь Эрвин, повторяя одну и ту же цепочку в который раз. — Альма родила от Рода ребенка, который совершенно точно является Хисторией — это мы тоже можем документально подтвердить. Собственно, на этом и заканчиваются вещи, имеющие под собой вещественное подтверждение. Остальное — показания свидетелей, слухи и домыслы. Лишь россыпь звеньев, не желающих соединяться в единую цепь. И как поступить в ситуации, в которой они оказываются, Леви не знает. Он хочет верить, что у Эрвина есть план, но надежды эти разбиваются о безысходный взгляд начальника. Он в тупике так же, как и все они. — Миссис Райсс, вероятно, знает про Хисторию, но мы не можем быть в этом уверены. Данный факт делает ее хорошей подозреваемой, даже первой в списке тех, на кого ты думаешь в этом деле. — Пальцы Смита отстукивают нервный ритм по поверхности стола. Это нервирует, но Леви ничего не комментирует. — Для нее было бы самым логичным вариантом избавиться от еще одной претендентки, конкурирующей за наследство с ней самой и ее выводком. С другой стороны, их количества денег хватит на всех детей какой-нибудь маленькой Африканской страны, так что мотив материальный не такой уж и сильный. А вот мотив эмоциональный — вполне. Леви размышляет об этом слишком долго и успевает пропитаться презрением по отношению к женщине, которую никогда не видел. Жена Рода Райсса личность неординарная. Из тех богачей, которые десяток поколений передают свой капитал внукам и правнукам, которые избалованы комфортом и роскошью с самого детства, а потому имеют все доступные человечеству привилегии. Она выходит замуж по договоренности и уж совершенно точно без чувств. Брак ради статуса и преумножения капиталов. Тем не менее, в этой паре Род именно тот, кто получает больше преференций и кто буквально срывает джек-пот, давая старт и развитие своему бизнесу и карьере. Оттого еще более странным кажется его столь откровенная интрижка, которая заканчивается рождением и признанием наследника. Именно этот факт больше всего цепляет Леви и раздражает его внимание. Незначительная деталь, но нутро подсказывает, что он на самом деле является ключом ко всему. Просто ни Аккерману, ни Смиту пока что не удается выстроить прямую линию расследования. Лишь множество троп, ведущих в разные стороны и разрывающих их внимание на части. У Леви привычно болит голова от количества информации и данных, которые приходится обрабатывать часами в пыльном кабинете Эрвина. Начальник не позволяет уносить работу домой, и Аккерман догадывается почему: вокруг них явно есть крысы. Совсем маленькие мышата, которые лишь издалека наблюдают и собирают крошки информации об их расследовании. И звери покрупнее, готовые на саботаж и покушения во имя своих целей. Ну и денег. Тяжело тягаться с такими же наемниками, как и они сами, но Леви считает свое эмоциональное вовлечение в это дело преимуществом. В кои-то веке. Его очевидная привязанность к их «объекту» делает из Леви не просто хорошего солдата и сыщика, а превосходного. Он роет носом землю и берет часы сверхурочно, потому что видит в этой юной госпоже не просто свою работу, которую он оставит за дверью, как только придет домой. Он видит человека, а Леви всегда был излишне милосердным. Потеряв какой бы то ни было смысл к существованию, в охране Хистории он находит для себя цель, от которой не хочется отступать. И Аккерман понимает, как это непрофессионально — втягиваться в задание и погружаться в него с головой, но ничего не может с собой поделать. Быть телохранителем мисс Райсс слишком терапевтично, даже с учетом огромного количества триггеров, что окружают его буквально со всех сторон. Считает ли он сам это верхом непрофессионализма? Да. Мешает ли это ему выполнять свою работу хорошо? Черта с два. Еще два часа уходят на просмотр бумаг и коротких заметок в уютной тишине кабинета. Свет искусственных ламп настолько раздражает глаза, что в какой-то момент становится больно моргать. Леви трет лицо раскрытыми ладонями, стараясь взбодриться, но это слабо помогает. Усталость подкрадывается незаметно, застигает врасплох в пол десятого ночи, когда Эрвин потягивается в своем огромном кресле и без слов дает понять, что пора закругляться. Они прибирают бардак все также молча, запирают помещение на хитроумный биометрический замок и спускаются на парковку, не проронив ни слова. Только открывая дверь своего жутко дорого автомобиля, Эрвин позволяет себе очередной язвительный комментарий. ­– Спешишь туда, где тебя ждут, Леви? Аккерман закатывает глаза, выуживая сигарету из портсигара. Эти реплики на грани издевки стали у начальника коронными в последние несколько недель. Он не упускает шанса поиздеваться над своим давним другом, нарушить субординацию и подшутить над определенного рода отношениями, что складываются у Леви впервые в его чертовой жизни. Он в ответ лишь устало вздыхает и закатывает глаза, кидая злобные взгляды. Его это никак не трогает, лишь раздражает. И даже этого Леви старается не показывать, чтобы себя не выдать. — Спокойной ночи, Эрвин. Глухое прощание разносится по опустевшей парковке, и двое кивают друг другу. Один с ядовитой ухмылкой на лице, а другой с всепоглощающей усталостью в каждом движении. Аккерман в действительности держит свой путь домой. Туда, где ждут его родные стены, горячий душ и пара часов сна. Все призрачные намеки на, несомненно, Ханджи Зое, этим вечером так и останутся намеками. Правда Леви не знает, к сожалению или к счастью. Их секс на столе его дома ­– единоразовая акция, не меняющая абсолютно ничего в течение их жизней. А вот тот срыв, что ему предшествовал, меняет многое. Профессор Зое оказывается довольно эмпатичной и понимающей, что никогда не скажешь, просто глядя на ее характер и манеру поведения. Она вызывает ассоциации с городской сумасшедшей, которая готова кричать прямо на улице во все горло и смеяться посреди гробовой тишины. Несуразная и абсолютно сумасшедшая, Ханджи проявляет чудеса тактичности, когда это касается эмоционального состояния Леви. То ли от того, что она так хорошо знакома на личном опыте с ПТСР или ей доводилось видеть слишком много жертв за те годы, которые она отдала войне. Но есть что-то неуловимо прекрасное в том, как многозначительно она молчит в противовес вечной буйности. Или, наоборот, смеется переливисто и звонко, стремясь заполнить собой все пространство вокруг, вытесняя даже мысли из головы Аккермана. И ей удается. Проводить дни и вечера в ее компании никакое не новшество. Они и так делали это довольно часто — в компании Хистории или же наедине друг с другом. Но неуловимым образом в это совместное времяпрепровождение вплетаются невинные касания, объятья, неосторожно оброненные фразы, которые помогают Леви чуть лучше понять Зое. Она еще более закрытая книга, чем он сам. Ее надломы и неровности так идеально заполированы и скрыты, что даже в микроскоп не разглядишь. Будто вся она идеальная, без единого изъяна и шероховатости. Словно родилась со всеми этими шрамами, покрывающими ее кожу с головы до ног. Каждый — доказательство травм, которые она либо просто замечательно переживает, либо без зазрений совести игнорирует. И Леви, чей разум настолько истерзан и измучен, до скрежета зубов хочется разгадать эту загадку, которую теперь он может себе позволить держать в руках. Дома привычно прохладно от распахнутых настежь окон. Аккерман всегда любил холод, но с появлением Зое пытается ежесекундно вытравить запах жасмина, оставляемый ею на всех текстильных поверхностях квартиры. Им будто бы пахнет даже воздух внутри помещения, даже тот, что врывается с порывом ветра с улицы. И теперь это не просто сводит с ума и дарует кошмары, от которых хочется вырвать собственные глаза. Нет, теперь это рождает еще и желание, и иногда трудно определить, что из этого преследует Леви чаще. Постель все равно пахнет ею, хоть Зое и спала здесь всего пару раз. Мужчина прикрывает глаза, утыкаясь носом в подушку, и глубоко вдыхает. Эти недели, прошедшие с его дня рождения, не проясняют ничего, но Аккерману отчаянно хочется поговорить и все выяснить. Потому что он точно знает, что ощущает глубоко внутри, там, где должен быть привычный вакуум. Его будто прорывает, заполняя все тело неуловимым мандражом и теплотой, у которых есть имя и лицо. Леви знает, что такое «любить». Представляет себе в общих чертах, даже испытывал это по отношению к семье, своим товарищам и некоторым неодушевленным вещам, таким, как хороший китайский чай. Только вот Ханджи Зое далеко не сорт чая, а живой человек, который прячет в себе столько сложностей, что впору сооружать лабиринт без начала и конца. Она требует определённого подхода, да только Леви совершенно не сведущ в делах сердечных. От этого он лишь устало поворачивается на спину и протяжно вздыхает. Эти мысли беспокоят исключительно перед сном, когда мозг беззащитен и открыт скорому долгожданному отдыху. Они просачиваются сквозь иллюзию стабильности и какие-то зачатки счастья, напоминая Леви, что в том мире, где он живет, нет места хорошим концам. А то, что он видит в Ханджи Зое, до боли напоминает пресловутый хэппи энд. Хорошо, что Аккерман не допускает этой мысли и не позволяет надежде, даже призрачной, поселиться в его душе. Он старается держать дистанцию, отгораживать весь окружающий мир от себя самого, своих проблем и собственного скверного характера. Но когда дело касается профессора Зое, противостоять и противопоставлять себя ей весьма затруднительно. Ее напор — сметающий все на своем пути и, если ей хочется коснуться, она касается. Прямо посреди коридора в университете, перед Хисторией, своим лаборантом Моблитом и сотней студентов, что глядят, разинув рты. Если Ханджи желает поцелуй — она всегда находит способ преподнести свою просьбу так, чтобы Леви не смог заставить себя отказать. Эта способность так вот просто управлять им — еще одно ее секретное оружие, и обращается она с ним ничуть не хуже, чем с пистолетом, который таскает в кобуре под просторным свитером. В комнате слышится еще один протяжный вздох. Леви мечется по постели, не в силах заснуть. Поднимается целых три раза, чтобы выкурить сигарету на промозглом маленьком балконе, даже не утруждая себя тем, чтобы накинуть рубашку или тапочки. Все еще холодный воздух неприятно лижет кожу, и хочется инстинктивно обнять себя руками, но Аккерман, конечно же, не шевелится. Это был бы слишком уязвимый жест, и плевать, что его никто не видит. Сконфуженный прерывистый сон не поднимает его настроение с утра, как и чашка кофе. Он спешит домой к Хистории, в кои-то веки выцарапывая в расписании смену для себя. Эрвин все больше задействует его в бумажной работе в офисе или разъездах, так что возможность просто сходить с мисс Райс на лекции ощущается как глоток свежего воздуха. Он и представить себе не мог полгода назад, что он будет скучать по маленькой зануде, которую ему и не хотелось видеть, когда они только начинали сотрудничать. А сейчас встречи с подопечной оборачиваются долгими беседами, интересными перепалками и беззлобными шутками. Хистория ждет его уже в полной боевой готовности — с рюкзаком наперевес. Теперь они куда более осторожны, их защита усилена в разы, и помимо Леви с ними всегда есть как минимум еще несколько человек для страховки и парочка наблюдателей по периметру. Будто они охраняют Ее Величество королеву, а не внебрачную дочь известного сенатора. Впрочем, мисс Райсс держится подобно монаршей особе. Аккерман всегда думает врожденное ли это или все-таки привитое в глубоком детстве гувернантками. Разницы нет; он знает, что за человек скрывается под этими манерами. — Доброе утро, юная госпожа, — манерно кланяется мужчина, подмечая ухмылку на юном лице напротив. — Извольте проследовать в университет. — Кто сегодня в конвое? — Хистория делает смешливый реверанс и спешит следом за Леви, едва поспевая. — Не отвечай, «меньше знаешь, крепче спишь». Она говорит его фразочками и хихикает, словно девчонка, коей, по сути, она и является. — Именно так. В машине приятно пахнет, из колонок доносится голос местного радиоведущего, оглашающего последние новости округа Колумбия. Выборы в Сенат не за горами, и Хистория хмурится каждый раз, когда слышит упоминание об этом, но не подает виду. Она, вероятно, догадывается, что покушения на ее жизнь связаны с деятельностью ее отца. Однако, Аккерман просто не представляет, насколько хорошо Хистория способна проследить закономерности и построить логические цепочки. Детали их мини расследования они никогда не обсуждают, но его подопечная не из глупых. Точно способна сложить два плюс два. То, что они не говорят о деле, заставляет Хисторию говорить о вещах, которые ее совершенно не касаются, но которые, впрочем, невероятно ее интересуют. — Сегодня семинар у мисс Зое, — констатирует она с заднего сиденья, склоняясь вперед и цепляясь пальцами за подлокотник Леви. — Я знаю твое расписание. — Будете переглядываться все два часа? Или ты будешь усердно делать вид, что следишь за ситуацией вокруг себя? — Я всегда слежу за ситуацией вокруг себя, — отрезает Леви чуть более резко, чем требуется. Да, Зое — отвлекающий фактор номер один. Но когда Аккерман находится при исполнении, а тем более в компании Хистории вне ее дома, Ханджи не позволяет его вниманию ускользнуть куда-то не туда. Она вполне способна флиртовать и заигрывать даже в толпе людей, но никогда этого не делает, если вопрос безопасности мисс Райсс встает между ними. Эта негласная договоренность работает как швейцарские часы: еще ни разу, находясь в одном помещении, Ханджи не позволяет себе взглянуть на него дольше, чем на пару мгновений. И она тоже следит за ситуацией. Профессор не лишена чутья, и ее опыт вполне позволяет окидывать взглядом пространство вокруг со знанием дела. Она наблюдает за студентами, за малейшими изменениями в их поведении и даже за выражениями их лиц. Зое хороша, и Леви иногда становится плохо от того, насколько. — Ну не дуйся, я не хотела тебя обидеть, — по-детски и протяжно произносит Хистория, придавая взгляду наивность и раскаяние. Наигранные, конечно же. — Брось, нужно чуть больше, чтобы меня обидеть. Леви не злится. Он попросту не может. — Может быть я просто беспокоюсь? — не унимается девушка. — С твоего дня рождения вы ни разу не появлялись у меня вместе. Я думала, что после того, как вы целовались на полу моей кухни, лед между вами, наконец, тронулся. Сложно сдержаться и не закатить глаза, но Аккерман старается из последних сил. А еще из него рвется совершенно неуместный смешок, сдерживаемый лишь закушенной губой. О да, он знал, что это представление будет истрактовано совершенно похабным образом. То, что оказалось одним из самых тяжелых приступов паники в его жизни, внешне выглядело, как проявление… привязанности? Стоит ли удивляться тому, что Хистория восприняла это так, как ей хотелось? Впрочем, лучше так, чем терпеть еще одного свидетеля его слабости. Одной Ханджи с ее осторожными касаниями и расспросами вполне предостаточно. — Это чистое совпадение, если тебе вдруг интересно. И это правда. Графики Леви и Зое складываются так, что оказываться вместе, а уж тем более у Хистории, в последние недели сложно. Эрвин грузит своего лучшего подчиненного таким количеством работы, что просто прийти домой не поздней ночью — роскошь. Выкроить часы для совместного времяпрепровождения — недосягаемая роскошь. Ханджи тоже весьма загружена студентами и своими многочисленными научными статьями. И, что радует Аккермана, она никогда не ставит выше своей работы абсолютно ничего. Ее огонь горит ярко, сжигая все вокруг, и невозможно не восхититься тем, как отчаянно и самозабвенно она любит то, чем занимается. — Но, — Леви ловит хмурое выражение лица девушки в зеркале заднего вида и решает дать той хоть толику надежды. — Если ты хорошо попросишь профессора Зое, думаю, она не сможет тебе отказать. — Я ведь попрошу, — хмыкает блондинка, откидываясь, наконец, на сидение. Череда нудных лекций размазывается по дню огромным неинтересным пятном. Леви занимает себя тем, что считает поголовно студентов, а потом ради интереса читает их досье, не переставая каждые пару минут окидывать помещение тяжелым взглядом. Все профессора уже привычны к свите своей странной студентки и ведут лекции без оглядки на их необычное поведение. Сама Хистория тоже мало внимания уделяет Леви, конспектируя каждое слово и активно отвечая на вопросы. Эта маленькая заучка даже в своем вынужденном заточении ни на миг не переставала учиться, наверстывая материал и даже опережая программу. Не без участия одной неординарной преподавательницы, но все же, тяга к знаниям мисс Райсс достойна только восхищения. Этот огонек до боли роднит ее с Ханджи, но Леви не хочется об этом думать. Впрочем, мысли о ней все-таки возвращаются в голову, стоит переступить порог ее класса. Сегодня там бурлит и кипит беседа, и Леви прикусывает язык, чтобы не ввязаться в обсуждение. Это, стоит признать, происходит с ним не впервые, но он сдерживается изо всех сил. Его мнение никому не интересно, напоминает он себе, и, если позволить себе вступить с перепалку с профессором Зое, то семинар превратится в их спор на двоих, не включающих другие мнения. Вопрос этики военного корреспондента сегодня главная тема для обсуждения, и Ханджи умело руководит хором голосов, давая выступить каждому студенту. Она комментирует и лишь изредка бросает нечитаемые взгляды на Леви. Когда дело касается войны, оба они предпочитают закрываться на сотни замков. Потому что смотрят на эту трагедию под совершенно разными углами. Женщина ловит его лишь на выходе из аудитории, чтобы похвалить Хисторию за ее работу и привнести несколько поправок в ее рассуждение. Они обмениваются любезностями минут пятнадцать, а потом Ханджи хватает Леви за руку, будто бы невзначай. Ее ладони узкие и теплые, а на лице играет едва заметная улыбка. — Увидимся вечером? — совсем тихо спрашивает она, но Хистория все же слышит и ухмыляется. — Я буду до ночи в университете. Если не сможешь уделить мне время, я тут заночую. Манипуляция звучит дешево, но Леви, к сожалению, знает, что эта сумасшедшая и правда останется на всю ночь за работой. Это вовсе не шантаж, она лишь делится планами. — Хорошо. Его голос звучит чересчур покорно для кого-то вроде Леви, но он не обращает внимание, лишь сжимая на прощание ладонь и следуя на очередную лекцию с Хисторией. Последнюю на сегодня, хвала небесам. Их совместный обед и пара часов в библиотеке проходят мирно: Райсс делает вид, что зубрит, Леви задумчиво озирается. Они перекидываются ничем не значащими фразами и пьют кофе из местного кафетерия. Девушка кажется сосредоточенной сверх меры. Она витает в облаках своих мыслей, порой не перелистывая страницу минутами. Уже на обратном пути, когда машина несет их в район, где живет Хистория, та выдает фразу, от которой Леви хочется удариться головой об руль. — У тебя, значит, могут быть свидания, а у меня нет? Ее странной задумчивости, сопровождающей ее весь день, сразу находится объяснение, и Аккерман не знает, что ей ответить. Ему точно известно, с кем его юной подопечной хочется улизнуть на свидание. Как и известно, что личность эта весьма неблагонадежна. — Мы уже говорили с тобой об этом, Хистория. — Говорили. — Девушка закатывает глаза и скрещивает руки на груди. — Но ты тогда не ходил на свидания! Это нечестно. Аккерман медленно закипает, но проявляет колоссальное терпение по отношению к женским капризам. — Моя личная жизнь не имеет к этому никакого отношения. — Конечно, у тебя ведь она есть. Не стоит опускаться до перепалок с совсем еще ребенком, напоминает себе Леви. К тому же, с влюбленным ребенком. Как бы слеп он не был к самому себе, возможно к некоторым окружавшим его людям, но привязанность Хистории к Имир становится очевидной практически сразу. А ее слезы и маленькая истерика после запрета общаться с ней лишь подтверждает искренность ее чувств. Возможно, какой-то частью себя Леви считает это диким ребячеством, но он все же помнит, что Райсс только семнадцать. Кто вообще в таком возрасте может переживать влюбленность нормально? Разве что только такой сухарь, как он сам. — Хочешь, мы скрасим тебе вечер? — миротворчески предлагает Леви, совершенно не ожидая подвоха от юной мисс за своей спиной. — И обломать тебе секс? Мужчина тут же покрывается красными пятнами, но даже глазом не ведет и ни на секунду не отрывается от дороги. Нет ничего такого в этой насмешливой фразе Хистории, что должно было бы смутить Аккермана настолько, но он, все же, смущается. Не от того факта, что его подопечная думает о чем-то подобном и даже не от того, что он ввязывается в определённого рода отношения с ее профессором, а от того, что Леви вообще не нравится обсуждать подобные темы. Интимные. — Брось, вы же не за ручки держитесь. — Тебя, юная мисс, это не касается. — Леви обрубает ее размышления, не желая слушать продолжение. — Не строй из себя святошу. — Она вновь закатывает глаза, даже оглядываться не нужно, чтобы понять это. — Я просто рада за вас. Аккерман передает девушку буквально из рук в руки следующей смене телохранителей, подписывает все нужные протоколы, пишет отчет прямо в собственной машине, буквально на коленке сооружает более-менее читаемый текст, где излагает все подробности сегодняшнего дня. Когда автомобиль срывается с места с характерным для этой развалюхи визгом, Леви молится, чтобы на сегодня у него не нашлось больше дел. Вечерний кампус непривычно пуст и тих. Студенты давно сидят по домам, а покой нарушают лишь редкие аспиранты, да профессора, снующие из кабинета в кабинет. Леви идет знакомым коридором, размышляя, зачем вообще ищет Зое сегодня вечером. Зачем отрывает ее от работы, почему забирает у самого себя так необходимые ему лишние несколько часов сна? Ответ всегда кристально чист и прост — ему хочется урвать хоть пару часов в компании Ханджи. Он знает, что она сидит, сгорбившись над столом, и едва держит голову прямо. Тонкие длинные пальцы клацают по клавиатуре так быстро, что она допускает по пять ошибок в предложении, просто потому, что ее действия не поспевают за ее мыслями. Под глазами залегают темные круги, а голова больше напоминает гнездо, из которого вот-вот вылетит недовольная птица. Так он ее и застаёт. В темном кабинете, освещаемым только лишь одной настольной лампой. Женщина не замечает чужого присутствия до того самого момента, как на ее плечи не опускаются широкие ладони, надавливая и заставляя выпрямить спину. — Опять перерабатываешь, очкастая? — Кто бы говорил, — устало фыркает Ханджи, откидывая голову назад и слегка расслабляясь. Если глупое прозвище как-то ее и задевает, то она не подает вид. В конце концов, она и правда очкастая. Ей тяжело отрываться от статьи, но она все же сохраняет файл, сворачивает все окна и прикрывает крышку ноутбука, отрезая все шансы вернуться к работе. В конце концов, инициатором этой встречи была она. — Поехали домой, — вздох профессора выдает всю степень ее усталости, но предложение звучит все же непривычно из ее уст. Леви приходится размышлять пару секунд, что она имеет в виду: отвезти ее к ней домой или к себе? Зое говорит так, будто они женаты уже десяток лет и должны понимать друг друга с полуслова, но Аккерман чересчур осторожен в своих суждениях. Уж слишком он не доверяет самому себе. Особенно в том, что касается Ханджи. — Собралась снова уснуть у меня на диване? — осторожно прощупывает почву Леви, силясь понять, правильные ли он делает выводы. — Я так устала, что сейчас усну прямо у тебя на руках. А куда ты притащишь мое тело, будет уже плевать. Больше объяснений не требуется, и Аккерман спешит к машине, стараясь поспевать за огромными шагами Ханджи. Эта высоченная женщина умеет быть быстрой. Она, как и обещала, засыпает в машине, стоит проехать пару миль, убаюканная радио и шумом ночного города. Во сне она привычно расслабленная; очки сползают с носа, опасно свисая с самого кончика, пара прядок лезет в лицо, выбиваясь окончательно из почти разрушенного хвоста. Ей на вид не больше двадцати, если не заострять внимание на шрамах. Несуразная одежда лишь молодит, а сонная наивность на лице придает невинности. Женщина не просыпается, даже когда Леви тормозит возле своего дома слишком резко. Даже когда он открывает дверь с ее стороны и аккуратно дергает за плечо. — Проснись, Ханджи, — шепчет он тихонько, чтобы не напугать. Аккерман знает, какого это, когда тебя резко выдергивают из твоих сновидений. Даже если это не кошмары. Людям с их расстройствами такое противопоказано. — Мм… — Не такой вечер я себе представлял, знаешь ли, — вздыхает Леви, все еще сидя на корточках перед машиной и размышляя, что делать дальше. — Оставить тебя спать прямо тут? Могу не гасить мотор, но не обвиняй меня потом, если задохнёшься. — Не бубни и отнести меня домой, — сонно отмахивается Зое, пытаясь встать. Леви удивленно вскидывает бровь, ухмыляясь. Ему эта идея не кажется такой уж привлекательной. Нет, ему уж точно по силам поднять Ханджи. Она, конечно, выше его на голову, но ни черта не ест, что делает ее, вероятно, легкой. Впрочем, ему не доводилось проверять. Мужчина никак не может удержаться от комментария, когда подхватывает ее неловко под руки и вытаскивает из машины, закрывая дверь ногой. — Соседи подумают, что я тащу домой бессознательное тело или труп. Она и впрямь оказывается легкой и тут же удобно устраивает голову у него на плече, когда Аккерман подхватывает ее на руки. — Я дам показания в твою пользу в суде. Ее смех щекочет шею, вызывая мурашки по всему телу. Леви от этих действий лишь каменеет, неуклюже и совершенно несуразно пытаясь открыть дверь в здание, затем вызвать лифт и как-то нашарить ключи в кармане брюк. Все это сопровождается чертыханиями и обещаниями выбросить ее, как мешок картошки с лестницы, но ни единым действием по облегчению собственной ситуации. Дверной замок щелкает, и Леви застывает на секунду, бросая непривычный взгляд сверху вниз на Ханджи. — Не рановато ли мне переносить тебя на руках через порог? Профессор едва сдерживает смех в ответ. — Брось, мы не в дешевых мелодрамах. — Но ты ведешь себя именно так. — Как? — Как будто мы влюбленная парочка. Лицо Зое приобретает какое-то странное выражение, прячущееся за лучезарной улыбкой. — А мы влюбленная парочка, Леви? Он игнорирует ее вопрос, а также все последующие хвалебные комментарии в свою честь, когда скидывает Зое на диван и стаскивает с нее ботинки. Она бросает вслед ехидное «чистоплюй», но никак не сопротивляется, удобнее устраиваясь на мягких подушках. — Вымойся и ляг в кровать, как нормальный человек, — безапелляционно приказывает Леви, и его командирский тон работает. Ханджи просто довольно быстро усваивает, что все, что касается чистоты в доме Аккермана, не подлежит обсуждению. В том числе и она. Поэтому все те три раза, что она ночует у него за прошедшие недели, сопровождаются обязательными банными процедурами и ее вечными причитаниями. Ханджи хватает пяти минут, чтобы появиться в его футболке, нагло украденной в шкафу. Леви специально покупает парочку свободных предметов гардероба, но профессор упорно выбирает именно его вещи. Те, что не прикрывают ее зад. Но Леви никак сей факт не комментирует. Более того, он не смотрит ниже ее озорных глаз, строя из себя джентльмена, которым не является. Не перед женщиной, которая любит его провоцировать. Впрочем, весь ее запал сегодня напускной. Она оказывается в его постели, стоит Аккерману вернуться из душа. Тут же укладывается рядом с ним, по-хозяйски устраивая голову у него на груди. Ханджи расслабляется, стоит Леви провести ладонью по спине, обнимая и прижимая к себе. — Спасибо, что притащил к себе, — шепчет профессор с искренней благодарностью. Аккерман в ответ целует чуть влажные волосы на макушке и поправляет свободной рукой одеяло. Есть что-то такое щемящее во всех этих простых действиях, что вызывает внутри Леви трепет, которого там не должно быть. Он вовсе не романтик. Даже наоборот, ему свойственно быть грубым и совершенно не чутким по отношению к другим людям. Но когда дело касается Ханджи, что-то неприятно сжимается в груди, а сердце подозрительно ускоряет свой ход, заставляя метаться и принимать решения, которые в иной любой ситуации Аккерман не принял бы. Как, например, с просьбой понести ее через всю парковку и десяток этажей на руках. Видит Бог, даже если бы лифт был сломан, Леви тащил бы ее наверх, потому что она попросила. Потому что ему хотелось исполнять все ее просьбы. И это откровение пугает его вот уже пару недель, с той самой ночи, когда она впервые вот так засыпает в его кровати. Есть что-то гипнотическое в тишине между ними и в том, как им не требуется разговоров, хотя они назревают и тлеют между ними. Ни Ханджи, ни Леви не поднимают тему Афганистана намеренно, чтобы не рушить ту шаткую реальность, что они имеют. И Аккерман страшится того дня, когда все же придется заговорить. — Ты громко думаешь, Леви. — Зое выдергивает его из размышлений тихим голосом с нотками смеха. — Прекращай. — Кто бы говорил. Спи. Женщина ерзает в руках, а затем приподнимается, чтобы лучше видеть чужое лицо в кромешной тьме и без очков. Глупая затея. Впрочем, Зое, кажется, знает каждую черту, и ей не требуется свет, чтобы найти в темноте его губы своими. Каждый раз ее поцелуй ощущается, как первый, потому что она каждый раз привносит в него что-то новое. Будто у Ханджи Зое есть минимум пятьдесят способов поцеловать Леви так, чтобы он сошел с ума. И этот — определенно один из них. Если бы Аккерман мог хоть на секунду вдохнуть, то немедленно бы задохнулся от той нежности, что сгорает между ними. Ханджи обводит губы языком, касаясь трепетно и ласково; жмется ближе, руками зарываясь во влажные волосы и притягивая к себе излишне податливого Леви. Он тает от каждого ее касания, гадая, обдуманное ли оно, или Зое лишь действует инстинктивно. В любом случае, ему приходится приложить немало усилий, чтобы не утонуть в этой близости и в том, что он чувствует, просто целуя эту женщину. — Я и правда смертельно устала, Леви. Чужое дыхание опаляет шею где-то слишком близко к уху. Зое оставляет несколько следов на коже, прежде чем отрывается с нежеланием и возвращается в прежнее положение: голова на крепкой груди Леви, а руки обвиты вокруг его талии. — Ты сама это затеяла, — вздыхает Аккерман, пытаясь унять собственное сердцебиение. Словно юнец, которого целует его первая любовь. — Мне хотелось. Убаюканная пальцами Леви, перебирающими ее волосы, Ханджи засыпает довольно быстро, прижимаясь во сне как можно ближе к нему. Из тех немногочисленных разов, что они проводят в одной постели (каждый из них, кроме самого первого, носит исключительно невинный характер), Леви подмечает, что Зое ищет его тепла, стоит ей только уснуть. Шарит руками по кровати, если он отодвигается чуть дальше или уходит покурить. Цепляется за него так, словно от этого зависит вся ее жизнь. Ему до боли хочется спросить, почему так происходит, но он знает, что ответ ему не понравится. Поэтому Аккерман малодушно решает оставить пока эту тему до подходящего случая. На удивление, Леви тоже засыпает быстро, но спит привычно поверхностно и сразу же вскакивает, когда телефон в бешенном ритме начинает вибрировать. Тревожное чувство привычно разливается в груди, и вот уже бывший солдат чувствует себя в своей тарелке, предвкушая дерьмовое развитие событий, когда видит имя Хистории на телефоне и время, которое переваливает за полночь. Это недобрый знак, и Леви нутром чует, что случилось что-то плохое. Он медлит ровно две секунды, чтобы бросить взгляд на мирно спящую Ханджи и тяжело вздохнуть. — Хистория, что-то стряслось? — тараторит он в трубку обеспокоенно, и его сердце прекращает свой ход, когда он слышит ответ. — Леви, я должна тебе кое-что сообщить. ­– Женский голос звучит взволнованно и слегка дрожит. — Имир должна меня убить.