возьми моё сердце в ладони

***

Стук в дверь разбудил их далеко за полночь. Света в комнате не было, но по скрипу досок и звуку дыхания Димитрий знал, что супруг проснулся первым и уже выбирался из постели, тёр глаза, давя зевок в кулаке. — Думаешь, это он? Валентин рассеянно угукнул, повернулся на звук его голоса. — Спи, всё в порядке. Утром поговорите. — Я все равно уже не засну, — вздохнул Дима, откидывая одеяло. — Найду ему подушку и, может, поесть чего-то… Наскоро набрасывая верхнее платье на сорочку, Дима расслышал с порога слова — тихие, глухие и как будто бы поломаные — словно их раздробили по слогам и собрали не в том порядке. — Я не хотел вас разбудить, но друзей в городе у меня больше нет. Калигари, немногословный и мрачный, точно грозовая туча, шагнул в сторону, давая Олегу пройти в дом, положил руку ему на плечо и сжал в сдержанно-одобрительном жесте. Отступил, кивнув супругу, зажег свечу. Вместе с Олегом в дом проник кислый запах браги — их гость был мертвецки пьян, стоял ровно лишь последним усилием воли. Заметив осуждающий взгляд мужа, непереносившего пьяниц, Дима покачал головой. Раньше с Олегом такого не случалось, и причина, по мнению Дубина, была самой, что ни на есть, уважительной. Калигари оставил свои суждения при себе, помог Олегу добраться до стола, сгрузил на лавку и отошел за подушкой и покрывалом. Дима невольно напрягся, как напрягся бы любой омега в обществе пьяного альфы, даже хорошо знакомого. Но Олег больше не стремился поддерживать беседу: он оперся о стол, сложив руки перед собой, сделал долгий хрипящий выдох, переросший в стон. Отогнав опасения, которые сам себе и выдумал, Дима налил ему воды и поставил рядом, мягко потрепал за рукав. — Если ты хотел спать сидя, то отчего не остался в питейной? — Чтоб не ограбили, — хмыкнул Олег, не открывая глаз. — Ты прости, что я к вам так ввалился бесцеремонно, я уеду завтра. — Куда? — испугался Димитрий, усевшись рядом. — Не знаю… куда возьмут, туда и наймусь. Торговые караваны охранять, или в порт, на корабль. Этот город у меня уже отнял всё, что мог. — Нет, постой, — Дима вздрогнул, вспоминая день, когда до них дошли вести о гибели Олегового отряда. — Нет, ты не всё знаешь, давай утром, как протрезвеешь, поговорим обо всём спокойно. Видеть его такого — сломанного, жалкого, доведенного до последней черты, было страшно. Несмотря на внешнюю привлекательность, в Олеге никогда не было Игоревой беспечности и обаяния, на него не засматривались так, как на белозубого княжеского племянника, трогательно-кучерявого в детстве и могучего, красивого и властного — сейчас. Дима хорошо знал, что скрывалось за этим блеском, этими шальными глазами и сильными руками, вот и Разумовскому недавно довелось узнать. Он внутренне содрогнулся, вспомнив то утро. Холод из распахнутого окна. Алые бусины на полу, потемневшие пятна крови на белом. Мокрые заледеневшие руки в снегу. Иногда Диме снился Игорь, и Валентин знал об этом. Он не был в восторге от таких снов, но принимал их, как часть его прошлого. Иногда сны были хорошими. Речка, танцы у костров на купальную ночь, конные прогулки у леса, одетого в золото и багрянец. Реже — Диме снилось, что он снова на конюше, бежит недостаточно быстро, вырывается недостаточно сильно, а Игорь не слышит — Игорь никогда не слышит, когда ему говорят «нет». Во сне время тянется, как свежая сосновая смола, и Дима барахтается в этом сне попавшей в ловушку мухой. Игорь повсюду — толкает ему в рот пальцы, испачканные его же собственной смазкой, распихивает дрожащие ноги шире. «Не притворяйся, я вижу, как тебе нравится. Весь течешь…» В дверях появился Валентин, потянул носом воздух и прошел к омеге, встав у него за спиной. — Он пугает тебя? — Калигари кивнул на Олега, полусонного и недвижимого, засыпающего прямо за столом. — Не он, Валь, — Дима с благодарностью откинулся назад, опершись спиной на мужа, потерся затылком об его живот. Надо же — Калигари из другой комнаты почувствовал страх в запахе Димитрия, мельчайшие оттенки его чувств — вот, как работали их метки. Дима вслепую нашарил руку альфы и поцеловал его костяшки. — Я не знаю, как мне сказать ему, — тихо признался Димитрий, запрокинув голову. — Он и так разбит, посмотри, а если… Валентин, задумчивый и хмурый, потянулся к его лицу и погладил омегу по щеке, спустился теплой ладонью на шею, нежно коснулся метки. — Но мы должны сказать. Сергей не заслужил того, чтобы единственный, кто его по-настоящему любил, считал его предателем. Услышав до боли знакомое имя, Олег приподнял голову, блестя на них пьяными глазами. Злости в этих глазах не было — лишь пустота. Олег тяжело сглотнул, вперив взгляд в стол перед собой, точно старался прожечь в нем дыру. — Давно они вместе? — Тайно обвенчались месяца три назад, — кашлянув, ответил Калигари. — Но Дима лучше знает, он… Послушай его, Олег, по-настоящему послушай. Тебе больно, но ты в этой боли не одинок. — Нам стоило бы поговорить об этом утром, когда тебе станет легче, но… Каждое мгновение, что ты проводишь вдали от Разумовского, укрепляет его в мысли, что это его вина, — выпалил Димитрий, стиснув руку Калигари в своей. — Олег, он… Горло сжалось, не давая продолжить. Димитрий завидовал положению Разумовского, его красоте, легкомысленности, его нарядам. Между ними никогда не было дружбы, да и сам Серёжа не питал к Дубину теплоты или приязни, но вся эта история так ударила по нему, так поразила его, что Дима не мог найти слов. Он мог быть на Серёжином месте — если бы не Валентин с предложением руки и сердца четыре года назад, если бы… — Дима рассказал мне, как всё было на самом деле, — вступил Калигари, осознавший, что от перенервничавшего мужа внятных слов не добиться. — А потом я слышал, как стрельцы шушукались у ворот, те, что были с Игорем в часовне. Твой омега не предавал тебя. Двое крепышей с меня ростом еле с ним справились, а священника Игорь подкупил, заплатил ему за молчание. — Что? — видно было, как Олег боролся с сонливостью и последствием выпивки, как, собрав всю выдержку в кулак, внимательно, жадно слушал, и как безжизненный взгляд его наполнялся чем-то новым, чем-то тёмным и пугающим. — Что вы пытаетесь сказать? — Игорь предал вас обоих, — сухо подытожил Калигари. — Он силой женился на Серёже, Серёжа тебя не предавал. Он эти три месяца жил, словно в аду. — Этого не может быть, — Олег убежденно помотал головой, — полный бред. Игорь был влюблен в него, он… мог шутить или искать дружеских объятий, мог дарить подарки или намекать, но он бы никогда… — Ты, — мягко поправил его Дима, — ты любил Серёжу, и ты никогда бы так не поступил, но Игорь — другой. Если он хочет чего-то, он не останавливается перед такой мелочью, как чувства и желания других людей. — Бред, — повторил Олег, но уверенности в его голосе поубавилось. Хмельного тумана в голове — тоже. — Он ведь наш друг. И он обещал мне! Мы договорились, он… Дима начинал злиться. Перед глазами у него стояло скрипуче-морозное блеклое утро, одежда в крови, замерзшие от снега руки, то, как Серёжа, съежившись на снегу в одной сорочке, скулил и плакал, что подвел Олега во всем, как разгребал голыми руками снег, чтобы найти кольцо. Он догадывался, что на Востоке у Олега тоже жизнь была несладкой, не зря же дворовые говорили про сожженный гарнизон в степи, но он хотя бы выбрал это сам — пошел за славой, наградой и титулом, а Серёже не оставили выбора. Не помогли ни богатство, ни происхождение — омега, даже благородный, становился либо игрушкой в похотливых руках, либо разменной монетой — в корыстных. — Вы договорились, да, — выпалил он зло, — а Игорь в тот же день, как узнал о твоей якобы смерти, потащил твоего омегу к алтарю! И пока его друзья пировали в большом зале, он… Кому ты, черт тебя возьми, не веришь? — Дима сам не заметил, как сорвался на крик. — Мне не веришь? Я видел его наутро, он совсем полуживой был, кровь повсюду! А потом он убить себя пытался, Валя его с того света вытаскивал! Он и сейчас словно призрак, ему плохо, он умирает медленно, пока ты не можешь поверить! Игорь разрушает своей любовью всё, к чему прикасается! Очнувшись, Калигари прижал его к себе. Диму трясло, в горле комом стояли слезы, но когда вокруг него сомкнулись руки альфы, а запахи дождя и мокрой земли наполнили грудь, зарождающаяся истерика отступила. — Идем, — Валентин прижался губами к его макушке, — нам давно пора спать, ты всё рассказал, ты помог Серёже. Не поверит — значит, дурак. Вставая, Димитрий бросил осторожный взгляд на Олега, и по спине у него пробежала дрожь. Олег поверил. Побелевший, Волков теперь выглядел так, что на него смотреть было страшно. Выругавшись, Олег ударил кулаком по столу, потом обмяк, как-то сжался, вспомнив, что стол не его. Встал, пошатнувшись. Хмель не выветрился еще из него, движения были неловкими, деревянными, но на суровом лице его читалась такая ярость, что Дима ощутил к Игорю мимолетное сочувствие. — Я убью его, — прохрипел Олег, двинувшись к дверям, но Калигари, не церемонясь, дернул его за рукав назад. — Завтра, — тоном, не терпящим возражений, заявил он. — Ночью тебя и на порог терема не пустят. Олег молча рванулся из его хватки, но он был еще очень пьян и обессилен свалившимися на него переживаниями. Валентин усадил его на лавку, схватил за плечо и удержал — собранный, взрослый, хмурый. Со стороны было хорошо видно, что Олег еще ужасно молод, на год младше Димитрия и гораздо младше цирюльника, и что чувства в нем бушуют слишком сильные, и управлять ими он почти не умеет. — Рассудком ты помутился, что ли? — гаркнул Калигари, встряхнув его. — Слышишь меня? Олег с неохотой кивнул. — Тогда слушай. Игорь не дурак, и так просто не даст тебе поговорить с Серёжей. Я удивлен, что он не подослал к тебе наемных убийц этой же ночью — пожалел, видать. Ты должен быть осторожен, ясно? Твоя смерть по глупости Серёже не поможет. — Так это я его предал, а не он меня, — в ужасе выдавил из себя Олег. — Я увидел их вместе и ушел, а он выглядел испуганным, а я решил, что он боялся моего осуждения… Калигари тяжело вздохнул, отпуская чужое плечо. — Да, ты дал Игорю прекрасный аргумент против себя, и он обязательно убедит Серёжу, что тот тебе не нужен. Поговорим о том, как это исправить, завтра. Мы с Димой идём спать. Ты, если получится, тоже поспи. Тебе понадобятся силы и трезвая голова. Обернувшись у дверей, Димитрий поглядел на Олега, одеревеневшего, пораженного, так явственно страдающего, что сердце у него разрывалось. Свечка погасла, погружая дом во тьму. — Ты слишком близко принимаешь всё к сердцу, родной, — уже в постели заметил Калигари, утягивая омегу в свои объятия. — Просто самоуправство Игоря для меня не пустой звук, и ты это знаешь, — Дима поежился, удобнее располагаясь головой на его груди. — Я люблю тебя, и уверен, что ты меня тоже любишь, но я так завидовал им тогда… Эти их влюбленные улыбки, тайные свидания под ивой. Я не жалуюсь, но выйти замуж за учтивого незнакомца, встав перед выбором между ним и вечным позором — не то, о чем мечтает омега в шестнадцать лет. — Я знаю. — Мне безмерно с тобой повезло, — выдохнул Дима ему в плечо, согревая кожу дыханием, — И поэтому я так зол, что Олег с Серёжей, у которых всё это, — он развел руками, обозначая себя, Валентина, их дом и их любовь, — было изначально, умудрились всё это растерять. — Думаешь, для них уже всё потеряно? — понизив голос, спросил Калигари. — Игорь и Серёжа в законном браке. Венчание — не пустой звук, его не отменить, как указ или закон. Не знаю. — Обычно из нас двоих мне приходят самые безрадостные предположения, — усмехнулся Калигари, — а ты во всём и во всех видишь только хорошее. Но сегодня я побуду на твоём месте. — Правда? — Дима прикрыл глаза, чувствуя, как начинает проваливаться в сон. — Ага, — альфа зевнул. — Серёжа жив. Олег жив. Он вернулся и просто так не откажется от Разумовского. Это будет непросто, но шансы у них есть. А вот Игорю я не завидую.