Дроу хватит на всех!

Встреча с соплеменниками Лаэзель пошла... Мягко говоря не по плану. Не то чтобы у них вообще был какой-то план на случай, если посреди горной дороги появится дракон и десяток агрессивных гитьянки, которые не захотят пропускать команду дальше без сдачи артефакта, но всё-таки это было некрасиво - вот так бросаться на хрупких девочек с мечами. Лаэзель перекатывается, отбивая очередную атаку, всеми силами стараясь прикрыть спину Клот, машущей сковородой где-то позади неё. Айса и Лахес подскакивают к сестричке, хватают её под локти и вдруг резким, сильным движением подбрасывают в воздух на добрых пять метров, откуда девчонка, выполнив головокружительное сальто, запускает своё оружие в одного из нападающих, одновременно с этим выкрикивая заклинание плавного падения. Сковорода вгоняет голову в плечи гитьянки с мерзким чавканьем, Лахес запрыгивает на плечи Айсе, прицеливаясь из лука по коленям другого несчастного, уже подбирающегося к Шэдоухарт, пока её сестра бормочет заклинания и складывает ладони пассами, отправляя ему вдогонку ослабляющие чары. Клот приземляется на плечи Лахес, а та, кажется, даже не дышит, отправляя очередную стрелу в полёт. - Вылечите меня, мать вашу! На крик Астариона бардочка реагирует мгновенно, просто спрыгивает со своего местечка в этой своеобразной человеческой башенке, приземляясь точно рядом с павшим товарищем и прикладывает сияющие магией ладони к рваной ране на животе. - Сзади! Лаэзель едва успевает пнуть подобравшегося к товарищам гитьянки, прежде, чем тот занесёт меч для удара. И вдруг всё стихает. - Последний... Тихо шепчет Лахес, спрыгивая с плеч Айсы на землю. - Все живы? Шэдоухарт оглядывает спутников на предмет ран, что могла пропустить в пылу битвы. Астарион медленно поднимается с земли, гордо отказавшись от протянутой ладони Клот, Айса и Лахес похлопывают ладонями друг друга, проверяя целостность тушек и только Лаэзель вдруг роняет меч, шипя от боли. Жрица мгновенно подходит к ней и тянется исцелить повреждённую руку. - Да не эта. Левая. Лаэзель грубо произносит, неловко стягивая доспех с повреждённой конечности и подставляя кровоточащее плечо под сияющие тёплым магическим светом руки соратницы. Цыкает, отворачиваясь. Не хочет признавать, что помощь ей пришлась кстати. Какие все вокруг гордые, хоть из лагеря не выходи. Только этим утром пришлось воскрешать её, зельями лечебными отпаивать потому что кое-кто - паникёрша и перестраховщица, решившая, что они все непременно станут мозгоедами и вспоровшая себе брюхо. И даже тогда она целебную жижу глотала с таким видом, будто это все вокруг ей теперь должны, а не наоборот. Иногда Шэдоухарт ужасно подмывает бросить эту жабу подыхать в какой-нибудь канаве, а воскресить только через недельку - чтобы запах тухлятины и сточных вод хорошенько пропитал одежду и помог поубавить необъятную гитскую спесь. Воительница разминает зажившую руку, разгоняя кровь по вновь целым венам, всё так же глядит в сторону, явно ожидая, когда жрица наконец уйдёт. Ну-ну. Благодарней надо быть к своему лекарю, а то в следующий раз Шэдоухарт "случайно" не услышит крик о помощи. Ну да ладно. Какое ей вообще дело до этой коротконосой грымзы? Надо бы обойти всех остальных, повторно проверить на скрытые переломы и незамеченные под пляской адреналина раны. Мда. Быть всеобщей мамочкой Шэдоухарт пока не приходилось. Клот задумчиво смотрит на горный перевал впереди, поводит носом как собака, словно ищет что-то в жестяном запахе крови вокруг. Здорова как бык. Айса прислонилась к скале, немного вялая и будто погруженная в себя по самое горлышко. Игнорирует короткие, почти безнадёжные попытки вампира начать беседу, презрительно поджимая губы и с тревогой поглядывая на туда же, куда и сестра. Оба целы. Лахес. Возится в карманах трупа, выуживая драгоценные камушки и блестящие от крови жемчужинки. А у самой штанина отяжелела от крови. - Дай посмотрю. Подходит к ней со спины жрица, опуская ладонь на плечо. - Царапина, само пройдет. Отмахивается та, легкомысленно подкидывая на ладони аметист. Астарион со своей любовью испариться в тенях а потом свалиться с раной в брюхе на другом конце поля. Гитьянки со своей скотской гордостью и неуёмным желанием доказать всем, что она тут самая главная. А теперь ещё и дроу... Идиоты. Все. - Сядь кому сказала! Зло выпаливает жрица и резко хлопает Лахес по плечу. Та от неожиданности чуть камушек не выронила; глаза круглые, как у совы, бровки выгнулись двумя удивлёнными чайками. Зато перестала перечить и послушно села на пыльную дорогу, вытянув ногу перед собой. - Так то лучше. Удовлетворённо произносит Шэдоухарт. Присаживается на корточки рядом, повернувшись к остальным спутникам спиной. Осторожно оттягивает тяжелую чавкающую от влаги ткань, с лёгким замешательством отмечая, что сама одежда на разбойнице не тронута оружием. Подозрение сразу же оправдалось - под неприглядной штаниной оказалась грязная толстая повязка, насквозь пропитанная кровью. Где-то раньше поранилась, а ей ни словечка не сказала. Стерва. Лахес отводит взгляд, как только в неё впиваются раздражённые глаза жрицы. Та мстительно, одним резким движением сдирает повязку, открывая - Ох, тьма защити! - серую кожу, которую будто ржавой пилой разодрали, оставив три рваные борозды. Рана кратко дёргается мышечным спазмом от бесцеремонного прикосновения бледных пальцев к краю. - Не надо это залечивать. Пожалуйста. Просто дай повязку, если у тебя ещё ткань осталась. Тихо просит дроу, настойчиво отбирая ногу из хватки Шэдоухарт, стоило только направить первый крошечный комочек плетения на стягивание краёв. Жрица подозрительно прищуривается. - А это ещё почему? Лахес загадочно усмехается и пожимает плечами, бросая короткий взгляд на стоящих невдалеке спутников. Угум. Секретики у неё. И делиться при всех не хочет. Всё любопытнее и любопытнее... Ладно. Подыграем. С тяжелым вздохом - и чётким ощущением, что зря поддаётся на провокацию дроу - полуэльфийка достаёт из сумки бинт и швыряет его разбойнице на грудь. Смотрит, как та быстро, будто проделывала это сотни раз, перематывает рану, пропускает мимо ушей привычный веселый щебет, выуживая лишь ласковые "лучшая", "не забуду", "свет очей" и "пламя сердца", чтобы спрятать их в дальний уголок души. Банальная торопливая лесть, а всё равно что-то внутри на неё отзывается.

***

Ясли. Огромные, величественные и опасные. Старый храм по воле случая обращённый в колыбель воинов. Старый храм по воле случая обращённый в руины. Лаэзель всё ещё не до конца понимает, что именно произошло. Очиститель, боль, взрыв. Лицо королевы, приказ, призма. Под свод пещеры где прячется враг её народа, тот, кого Влакхит велела убить, сунулась Шэдоухарт. И вернулась с незапятнанными кровью руками. Потом - видение, смятение, боль в сердце и краткая битва с прежними товарищами. Всего так много. Всё как в тумане. Наверное поэтому она не успела вмешаться. Не успела остановить загребущие ручки кровососа, активировавшего древний механизм защиты - как оказалось не слишком-то мирных - монахов. Не успела предотвратить катастрофу. Все выбрались. Все выбежали. Кроме Астариона - застрявшего под пологом невидимого барьера вокруг артефакта - и доброй сотни её соплеменников, похороненных в братской могиле этого проклятого мира. В нос забилась каменная пыль, расцарапанные в неудачном падении ладони ноют и понемногу окрашиваются кровью. Кто-то настойчиво толкает её в плечо. Кто-то зудит над ухом. Кто-то разводит костёр. Кто-то воскресил упыря. Лаэзель сквозь вату ушного звона слышит его возмущённый крик, обрывающийся звонким ударом пощёчины. Чуть поворачивает голову только чтобы увидеть губы Айсы, произносящие одно короткое слово - "идиот". Кажется её сейчас стошнит. Они даже не смотрят на то, что сотворили. Даже близко не представляют, что их теперь ждёт. Гнев королевы. Уничтожение целых яслей. Неужели ни у одного из этих скотских исстиков нет и намека на совесть? Животные. Кто-то снова касается её плеча. Лаэзель поворачивает голову, чувствуя, как звон в ушах понемногу утихает. Ещё одни сиреневые глаза. Ещё одни серые губы. Слов не разобрать, уши отказываются различать звуки речи, но и по одному движению рта Лаэзель читает предложение исстика прогуляться. Наглая тварь, как она вообще смеет с ней заговаривать после всего этого! Гитьянки резко дёргает плечом, стряхивая с себя чужую руку. Неестественно выпрямив спину идёт вниз по крутому склону, к самому краю у обрыва. Механическими, отточенными движениями ставит палатку, стягивает с тела доспех, невольно отмечая про себя, что весь он, и изнутри и снаружи измазан кровью её народа и её собственной. Так тошно... Почему так тошно? Она с детства убивала своих братьев и сестричек. Она научилась резать глотки соплеменникам чуть ли не раньше, чем ходить. И всё равно гибель яслей, пусть и ставших ей враждебными, тяжёлым камнем оседает на душу. Ложится на сердце чувством вины, каменной глыбой сдавливает внутренности, выжимая из лёгких воздух, а из желудка остатки пищи. Ещё немного и её правда вырвет. - Да приди ты в себя! Резкая боль в ухе, кончик которого выкручивают тонкие пальчики. Клот. Конечно, кто ещё пойдёт за ней следом сюда, кто ещё увидев задумчивую и злую гитку, сидящую на половике у входа в свой тент, станет её тормошить, кто ещё будет настолько глуп, что... За болью вдруг приходит нечто мягкое и тёплое. Плечи окутывает вуаль чужого тела, голова чуть дёргается от неожиданного движения, ладонь на миг инстинктивно тянется к клинку и только спустя секунды разум Лаэзель осознаёт, что это не попытка нападения. Напротив. Клот склоняется над ней, отдавая тепло своего тела, сжимая в чуждом, неясном до конца жесте объятий. - Что ты по-твоему делаешь? Отрывисто сплёвывает воительница, не двигаясь с места. Не показывать слабость. Проглотить липкий комок плохих эмоций в горле, игнорировать то, насколько слабее они становятся от мягкости дроу. Лаэзель должна быть выше этого. Хватка на плечах становится крепче, короткий ёжик белых волос прижимается к её щеке. Бардочка и не думает отстраняться. Дыхание касается кожи шеи, пока осторожные пальцы поглаживают спину, будто пытаясь... Успокоить. - Заткнись и прекращай строить из себя железную. Тут никого нет кроме нас. И в Лаэзель что-то незримо лопнуло. Страх. Чужой мир, личинки в головах, исстики замедляющие её, артефакт, ночной гость, предательство родных яслей, беспричинные, пустые смерти сородичей, боль и ужас неизбежного. Всего так много. Всё свалилось одним скопом, не позволяя вдохнуть, не позволяя и на миг задуматься о происходящем и просто спокойно провести пару часов в тишине. Вечно бежать вперёд, вечно искать решение проблем, на ходу ориентироваться и сомневаться, верное ли решение принято и при этом - зачастую не иметь времени на принятие решений вовсе. Никакого чёткого плана. Никакой уверенности в завтрашнем дне. Губы Лаэзель чуть дрогнули, выпуская воздух. Как же ей чертовски страшно. Всегда, с самого того дня как гитьянки оказалась запертой на нутилоиде. Страшно за себя, за этих бесполезных мягкотелых исстиков, страшно думать, что с ними всеми могут сделать личинки и страшно думать что с ними может сделать королева. Беспросветная чёрная пелена страха, толкнувшая её вчера на вскрытие собственного брюха, а сегодня - в кресло адской машины. И только эта девочка сияет островком безопасности посреди обсидианового моря ужаса. Дроу, исстик, клинок отказывающийся занять место в ножнах. Ночь в её страстных объятиях была пуста, чиста от сомнений и тревог. Вечер в её теплых объятиях даёт передышку - от себя, от груза на плечах, от неуверенности и боли. Сердцебиение медленно утихает, дыхание выравнивается. Проклятая тошнота потрясений отступает. Клот вся пахнет тёплым песком и горячей сталью, её желание помочь - во что бы то ни стало, не обращая внимания на протесты - резонирует с тем же чувством в душе самой гитьянки. С тем же чувством, что подтолкнуло её взять чужаков с собой и с тем же чувством, что направляло её меч вчера. Ни движения навстречу. Ни слова. Ни даже лишней мысли Лаэзель себе не позволяет. Но дроу оно будто и не нужно. Та сама как-то чувствует, что всё у неё получилось, сама отстраняется и отходит, не ожидая ничего взамен. Не ожидая ни благодарности, ни ответного тепла, ни минимальной награды. Уходит к костру, даже не глядя на гитьянки, будто ничего вовсе и не было. Вздох. - Спасибо.