Те, кто охотится в ночи

      

Если ты усердно будешь искать правды, то найдешь её

и облечёшься ею, как подиром славы.

(Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова 27:8)

Сентябрь, 1947 год       Так уж получилось, что в мире, в котором, помимо человеческих убийц, насильников и маньяков разного рода, существуют также и вампиры, сотрудничество полицейских и священников не было чем-то из ряда вон. Когда гражданские на улице находили труп, они тут же спешили сделать звонок из ближайшей телефонной будки для того, чтобы сообщить о находке. На место, вместе с участковым полицейским, прибывал также и священник. А затем уже на месте решалось, к какой из юрисдикций относится это дело.              Полиция в дела церкви не лезла, но содействовала при необходимости. Также и священнослужители старались не вмешиваться в следственные дела без особой на то причины. И в данном конкретном случае Азирафаэль был убежден, что причина на вмешательство у него была, но называть ее полицейским он не собирался.              Когда Азирафаэль поговорил с матерью покойного, он понял, что у нее никаких подробностей о деле узнать не сможет: слишком уж женщина была поглощена своим горем, да и, если говорить откровенно, не сильно разбиралась в деталях. Все, что она знала, ей сказали полицейские: «Труп предположительно вашего сына выкинуло на берег Темзы. Следствие предполагает, что он покончил с собой, сбросившись в реку. Пожалуйста, пройдемте с нами в участок для опознания». Да и о татуировке она ничего не знала.              После Азирафаэль решил попытать счастья у других близких людей погибшего, которых, к слову, было не много. Друзья утопленника, хотя Азирафаэль скорее предпочел бы слово «собутыльники», тоже ничего не знали ни о татуировке, ни о причинах, по которым их товарищ мог бы решиться лишить себя жизни. Первое для Азирафаэля было особенно важно: никто из окружения погибшего не знал о рисунке на груди мужчины, никто из них даже не говорил о том, чтобы тот когда-то высказывал желание набить какую-либо татуировку. Получается, эта татуировка была его секретом? В том случае, если он сделал ее сам и по своей воле, конечно.              Когда своеобразный опрос свидетелей был завершен, Азирафаэль остался в недоумении. Не сказать, что он узнал что-то новое для себя. Но отсутствие улик — тоже своего рода улика. Кстати, об уликах. В полиции ведь велось расследование этого дела, а значит там должны были остаться какие-то данные об умершем, а также подробная информация о том, как, когда, где и при каких обстоятельствах тело было обнаружено. Поэтому сразу же, как Азирафаэль закончил со всеми своими церковными делами, связанными с прошедшими похоронами, он отправился на встречу со служителями закона, в надежде почерпнуть там что-то важное. На руку играло то, что в полицейском участке, которому принадлежало дело об утопленнике, его знали.              Например, там работала одна замечательная девушка-детектив, с довольно любопытным с точки зрения церковника именем, с которой Азирафаэлю по долгу службы приходилось сталкиваться, и не раз. Анафема Гаджет была строгой, скрупулезной и чрезвычайно увлеченной своей работой. А еще относилась к церковникам довольно скептично, чем Азирафаэлю и понравилась.              Сказать честно, Азирафаэлю уже осточертели восхищенные взгляды окружающих, в горле уже стояло это излишне вежливое отношение. Все, кто не имел прямого отношения к церкви, воспринимали его и других священников не меньше, чем прямыми посланниками Бога, мессией. За исключением некоторых достаточно образованных людей, которые имели ум не возводить святость воспитанников церковных училищ в абсолют. Даже среди полицейских не редки были случаи, когда участковый, заметив его, Азирафаэля, на месте преступления, вытягивался по струнке и начинал всячески пресмыкаться перед человеком в ризе, вместо того, чтобы заниматься делом. Поэтому, когда Анафема, которая при первой встрече с Азирафаэлем находилась при исполнении, при виде священника демонстративно закатила глаза, а после выдала: «Отец, можете возвращаться в церковь, чертовщиной тут даже не пахнет. Понятия не имею, зачем Вас вообще сюда отправили. Вряд ли вампиры занимаются отравлениями», — Азирафаэлем она была воспринята очень позитивно. Следующая их встреча тоже оказалась весьма приятной: в этот раз дело и вправду было в нападении вампира. Когда это стало кристально ясно, Анафема, похлопав Азирафаэля по плечу, сказала: «Ну-с, Отец, передаю это дело в Ваши руки. Если понадобится помощь с опросом свидетелей — обращайтесь». А затем, без лишних разглагольствований, удалилась, забыв на месте преступления свой блокнот для рабочих записей. Да, женщиной она была серьезной, но иногда до ужаса растерянной. Тогда-то Азирафаэлю и пришлось впервые лично встретиться с таким ужасным и беспощадным по своей сути местом, как полицейский участок. Ах, сколько лет назад это было…              Но Азирафаэль до сих пор четко помнил, как Анафема тогда накинулась на него с обвинениями в краже, когда тот протянул ей забытый ею же блокнот. Его-то! Обвинить священника в воровстве мог либо человек, не имеющий ничего святого в своей жизни, либо тот, кто из-за особенности своей профессии был научен проявлять подозрительность к каждому, в независимости от его социальной роли. Тогда Азирафаэль еще не знал к какой категории относилась женщина перед ним. Сейчас-то уже был точно убежден, что к обеим.              В целом, Азирафаэль даже мог сказать, что за время их не то, чтобы совместной, но и не то, чтобы совсем не затрагивающей друг друга, работы, они с Анафемой обзавелись вполне дружескими отношениями. Азирафаэлю нравилось, что Анафема относится к нему как к простому коллеге. А Анафема, в свою очередь, наверное, чувствовала, что Азирафаэль имел за душой нечто большее, чем просто слепая вера в Господа. Но последнее было уже предположением самого священнослужителя.              На счастье Азирафаэля, сегодня Анафема была на своем рабочем месте. Это было чертовским везением, так как обычно она брезговала бумажной волокитой, и для того, чтобы найти ее, требовалось оббежать весь район, а то и весь Лондон. Когда Азирафаэль приблизился к ней, она даже не подняла глаза от документов.              — Я занята, — сказала она прежде, чем Азирафаэль успел произнести хоть слово, — Найди кого-нибудь другого для того, чтобы попытаться свалить на него свою работу.              — И тебе доброго дня, Анафема, — Азирафаэль не был удивлен, застав подругу в дурном расположении духа. Напротив, если бы она встретила его с широкой улыбкой, он бы решил, что у нее наконец случился нервный срыв, — Я сожалею, но, мне кажется, области наших профессиональных интересов слишком разные, чтобы я мог свалить свою работу на тебя.              — О, Азирафаэль, так это ты! — она на секунду подняла взгляд, но тут же опустила его обратно, — Прости, но тебе тоже придется найти кого-то другого для того, с чем бы там ты не пришел.              — Боюсь, я не смогу обратиться с этим к кому-либо другому, — Азирафаэль замялся, не зная, как сказать это вслух так, чтобы это звучало расплывчато и завуалировано и при этом не предполагало лишних пояснений, — Понимаешь, у меня есть просьба, которая слегка выходит за рамки сотрудничества полиции с церковью. Что-то вроде личного интереса.              Анафема окончательно оторвалась от своей работы и смерила Азирафаэля недоверчивым взглядом. Заметив, что тот был одет в мирянскую одежду, а не в привычную ризу, она стала выглядеть куда более заинтригованной.              — Скажи мне, эта твоя просьба интереснее, чем это? — она ткнула пальцем в бумаги на столе.              — Безусловно.              — Тогда пошли, — она поднялась со своего места, — Расскажешь мне все подробно в более приватной обстановке.              В полицейском участке, как и положено, имелись комнаты для допроса. Ими, конечно, часто пользовались по прямому их назначению, но они также прекрасно подходили и для бесед, проходящих без использования наручников и манипуляций. Хотя, насчет второго заявление было спорным.              — Ну-с, рассказывай, — Анафема села с одной стороны столика для переговоров. Азирафаэль присел напротив, — Что же за просьба у тебя такая.              — Видишь ли, недавно к нам в церковь пришла женщина в ужасном горе, — Азирафаэль аккуратно подбирал слова, подводя подругу к сути дела, — Ее сын покончил с собой. Ох, это такая ужасная новость, она потрясла меня…              — Азирафаэль, извини меня за такое выражение, но ради всего святого, давай к сути, — Анафема закатила глаза, — Эту душераздирающую историю расскажешь кому-нибудь другому. Здесь только ты и я, так что говори прямо.              — Мне кажется, что это было не самоубийство.              — У тебя есть основания так полагать?              — Да. Татуировка на его груди.              — Там было набито что-то вроде «Меня убили и подстроили самоубийство»?              — Я уже видел точно такую же татуировку, как у него. Прости, я не могу сказать, где именно и при каких обстоятельствах, — Азирафаэль виновато поджал губы, — Это дела церкви.              — Если ты не рассказываешь мне деталей, то как я должна взяться за это дело?              — Я не прошу тебя браться за дело. Тем более, что скорее всего это убийство связано с вампирами. Если это вообще убийство, конечно.              — Тогда чего ты от меня хочешь?              — Расследование этого дела проходило в вашем участке. Мне нужна информация, которая есть у полиции. Информация о нахождении тела при обнаружении, данные о вскрытии, опрос возможных свидетелей: все, что есть.              — Ты просишь довольно много. Как давно, говоришь, проходило это дело? — Анафема выглядела сомневающейся. Азирафаэль начал переживать, что она ему откажет. В конце концов у нее не было никаких причин брать на себя эту дополнительную волокиту, да и Азирафаэлю было нечем ей отплатить за помощь.              — Сегодня утром труп был похоронен.              — Значит, со дня обнаружения прошло не более 9 суток, — задумчиво произнесла Анафема, — Знаешь, эти ваши религиозные обычаи, связанные с похоронами, знатно портят нам работу.              — Прошу прощения за то, что воздушные мытарства происходят с душой как раз с 9 по 40 дни после кончины, а в это время тело уже должно быть предано земле.              — Пф, мне всегда казалось, что ты достаточно сообразительный, чтобы не верить в эти сказки, — Анафема ухмыльнулась, — Сам ведь говорил, что тебе Божий суд не страшен, помнишь?              — Ох, это лишь потому, что я уже уверен в его исходе. Если загробная жизнь существует, и она такая, как ее описывают священные писания, то меня ждет ад в наихудшем его проявлении, — ни один мускул на лице Азирафаэля ни дрогнул, когда он говорил это. А вот на лице Анафемы, как бы она не пыталась это скрыть, появилось явное недоумение от услышанного.       — Ты самый странный священник из всех, каких я встречала, а вы все с приветом, это я знаю, — сообщила Анафема, вставая из-за стола, — Я посмотрю, что я смогу сделать. Посиди пока здесь.              А после она ушла, но вернулась довольно скоро с какой-то папкой в руках. Положив ее на стол, она раскрыла ее и подвинула к Азирафаэлю.              — Судя по всему, какого-то стоящего расследования и не проводилось, так как детектив, ведущий это дело, сразу же принял решение о том, что это суицид, не прорабатывая другие версии, — Азирафаэль принялся перебирать бумаги в папке. Больше всего его интересовали фотографии с места обнаружения тела и отчет о вскрытии. Также в папке был протокол опроса матери погибшего, в котором женщина только и делала, что причитала о том, какой ее сын бедный мальчик: с работой ему не везло, с любовью тоже. Связался он якобы с плохой компанией, что пристрастила его к бутылке. В целом опрос ничего полезного собой не представлял, так же, как и записи с освидетельствования.              — Почему в отчете написано, что причина смерти не установлена? — спросил Азирафаэль Анафему, что со скучающим видом наблюдала за тем, как священник изучает бумаги.              — Потому, что труп провел в воде очень много времени, — пожала плечами Анафема, — Около месяца или вроде того.              — Тогда почему никто не делает предположение о том, что он умер от того, что ему вспороли живот? — Азирафаэль протянул Анафеме одну из фотографий, на которой было хорошо видно, что у трупа, выброшенного на берег, кишки буквально были наружу, — Раз причина смерти не установлена, значит нельзя утверждать точно, что он утонул.              — Следствие решило, что раны на животе были нанесены уже после смерти, — пожала плечами девушка, легкомысленно вертя в руках фотографию, — Опять же, из-за того, что труп слишком долго пробыл в реке, понять, когда точно было нанесено повреждение невозможно. Поэтому все, что у нас есть, это предположение о том, что он напоролся животом на арматуру, уже плавая в речке жмуриком.              — Я не понимаю, почему все так уверены в том, что это самоубийство, — воскликнул Азирафаэль, — Даже если он утонул, это ведь еще не значит, что его не утопили!              — А я не понимаю, почему ты настаиваешь на версии с убийством, — Анафема вернула фотографию в папку, — Только из-за татуировки? Ну сам посуди: зачем кому-то его убивать? Его даже не ограбили. Когда труп был выброшен на берег, при нем были и кошелек, и наручные часы. Я сама тоже больше верю в самоубийство.              — Почему?              — Ну, посмотри хотя бы на показания матери: у мужика явно жизнь не ладилась. По образованию он юрист, но с работой у него голяк, на личном фронте тоже пусто. Живет он с матерью, а еще, как вернулся с войны, а он наверняка служил, судя по возрасту, начал злоупотреблять алкоголем, а значит вернулся он с проблемами в голове. Это норма, они почти все такие возвращаются, — Анафема сделала движение рукой, которое значило, мол, не обращай внимания, — Ну ты и сам насчет такого наверняка в курсе. Ты-то с людьми с проблемами еще чаще моего сталкиваешься. Все складывается вполне в реалистичную историю, в которой больной на голову пьяница с горя от потери работы привязал к своей ноге валун и свалился в реку, в которой и проплавал пока его не выкинуло на берег.              — Валун? — переспросил Азирафаэль, не понимая, откуда в этой истории появился валун.              — Ну да. Вот, посмотри, — Анафема ткнула пальцем в фотографию, — У него на ноге вмятина от веревки. В отчете о вскрытии про нее тоже написано. Раз уж он утопленник, а еще и с учетом того, что его долго не выкидывало на берег, несмотря на течение, логично предположить, что он привязал к себе что-то тяжелое, чтобы наверняка.              — И, все-таки, объясни мне, — Азирафаэль отказывался отступать от своей версии так легко. Всегда по жизни он был тем еще упертым бараном и сдавать позиции сейчас не собирался, — Разве тебе не кажется, что все складывается слишком складно? Как будто все это кем-то подстроено, как будто кто-то хочет, чтобы полиция именно так и подумала. Что мешало кому-то другому привязать его к метафорическому валуну и скинуть в реку? Почему полиция не проверяет эту версию?               — Послушай, я понимаю, что с твоей стороны может показаться, что полицейские списывают это дело на самоубийство просто для того, чтобы разобраться с ним поскорее и закрыть как раскрытое, — Анафема устало потерла переносицу, — Но суть в том, что у полиции слишком много работы, чтобы прогонять каждое из дел по всем возможным вариантам. Да и нет у этого дела никаких улик, намекающих на убийство. На теле даже следов сопротивления нет. А вот улики отсылающие на самоубийство есть: у нас есть предположительный мотив, есть показания его матери, которая говорит, что он был алкоголиком, и есть свидетельство того, что он именно утонул: зачем иначе ему привязывать что-то тяжелое к своей ноге. Поэтому следствие выбрало наиболее логичный вариант и, не обнаружив в деле никаких несостыковок с ним, приняло его за действительный.              — Несостыковка есть. До момента смерти у него не было никакой татуировки, — уверенно сказал Азирафаэль, но после, чуть сбавив пыл, добавил, — То есть, все его знакомые, которых мне удалось опросить на этот счет, говорят, что ничего о татуировке не знали.              — Татуировка сама по себе не является доказательством чего-либо. Он мог просто никому о ней не говорить, — обреченно вздохнула Анафема, — Вот сдалась тебе эта татуировка. Что там хоть набито было такого?              — Я могу нарисовать. Но сомневаюсь, что это что-то тебе даст, — сказал Азирафаэль, и Анафема вручила ему карандаш и свой блокнот. Азирафаэль старательно вывел на листе извивающуюся черную змею в точности такой, какой он ее запомнил.              — Видела этот символ когда-нибудь раньше? — передав блокнот обратно обладательнице, спросил Азирафаэль. Анафема отрицательно покачала головой.              — По мне так это самая обычная татуировка. Что-то такое постоянно набивают, разве нет? Что-то простое, но претенциозное — девушка внимательно вглядывалась в рисунок, — А что, это правда какой-то библейский символ?              — Это Эдемский змий, несущий в себе зло, с которым человек борется, чтобы не опорочить свою душу.              — Угу. Ну, тогда я тем более могу представить, как кто-то набивает это себе, думая, что эта змейка несет в себе великий смысл, — хмыкнула Анафема в ответ, — У тебя еще остались какие-то вопросы?              — Только один. И тот из чистого любопытства, вдруг ты что-то об этом знаешь, — Азирафаэль раз за разом пробегался глазами по фотографиям и по отчетам, в попытках отыскать что-то, что успокоит его запутавшийся в сомнениях разум, — Трупу можно сделать татуировку?              — Не могу сказать точно, но мне кажется, что да. Но, наверное, это возможно только практически сразу после смерти, когда кожа еще не потеряла свою эластичность, а иначе краска в ней просто не удержится. О, а еще у трупа не начинается воспалительный процесс на месте татуировки, так что, чисто теоретически, такая татуировка будет выглядеть, как сделанная уже давно, — заметно оживившись, Анафема принялась рассуждать вслух, — На самом деле это весьма любопытный вопрос. Если хочешь, я могу поспрашивать знакомых судмедэкспертов насчет этого.              — Нет, не стоит, спасибо. Твой ответ меня устроит, — сказал Азирафаэль, складывая бумаги обратно в папку, — Спасибо за то, что показала материалы дела. Даже не знаю, как тебя отблагодарить.              — Ответь мне на один вопрос, и мы квиты.              — Хорошо, — Азирафаэль не на шутку заволновался: что же это за вопрос, ответом на который Анафема собиралась перекрыть все доставленные ей неудобства.              — Почему ты уверен, что попадешь в ад? — не сказать, что вопрос застал Азирафаэля врасплох. Если честно, он ожидал чего похуже, — Разве вы, священники, не посвящаете всю свою жизнь погоне за очищением души как раз таки для того, чтобы избежать адских мук?              — Потому, что во мне нет веры и любви к Господу, — ответил Азирафаэль ровным, спокойным голосом, как будто бы они обсуждали не мучения после смерти, а погоду, — Бог для меня давно мертв, а, следовательно, на небесах мне не место.              — Понятно, — Анафема сверлила собеседника взглядом, будто бы пытаясь увидеть лжет он или говорит правду, — Почему же тогда ты не уйдешь из церкви?              — Мой долг — защищать людей. Не от греха и не от искушений, а от того, что на самом деле опасно. От вампиров. И этому я посвящаю всего себя. Все остальное, чем я занимаюсь, это лишь моя работа, за которую я получаю кров, питание и небольшую зарплату.              — Есть какая-то причина, почему ты утерял веру? Раз уж ты изначально решил стать священником, то, я предполагаю, раньше она в тебе была.              — Есть, но я не обязан тебе ее рассказывать, — Азирафаэль встал из-за стола, — Я должен был ответить на один вопрос, а ответил на два. Так что сейчас право промолчать остается за мной.              — Что же ты за человек такой, Азирафаэль, — пробормотала Анафема, поднимаясь вслед за другом и забирая у него папку с делом, — Мне с самой нашей первой встречи показалось, что в тебе что-то не так. Вот только я до сих пор так и не могу понять что.              — Есть вещи, которые лучше не пытаться понять, — улыбнулся Азирафаэль, направляясь к выходу, — Еще раз спасибо за помощь. Храни тебя Господь, Анафема.              Анафема в ответ промолчала, провожая друга задумчивым взглядом.       Только выйдя на улицу, Азирафаэль понял, как много времени он провел в участке. Город тонул в сумерках. Часы показывали половину седьмого, а значит, до начала охоты оставалось еще примерно три часа.              Закурив сигарету, Азирафаэль не спеша пошел по направлению к центру города. Туда, где, в одном из кирпичных таунхаусов, находился тот, кто мог пролить свет на тайну загадочной татуировки.       

***

      Раздался звонок в дверь. Затем еще один. Звонили настойчиво и Энтони нехотя поднялся с кровати. Кем бы ни был нагрянувший незваный гость, он его разбудил. Часы показывали 20:03. Каждый уважающий себя вампир в это время досматривает свои последние сны, готовясь к пробуждению. Но, видимо, Энтони к их числу сегодня не относится.              Накинув на себя плотный черный халат из вискозы и нацепив на нос до этого преспокойно покоящиеся на тумбе солнцезащитные очки, Энтони спешно спустился вниз под непрекращающуюся трель дверного звонка.              — Добрый вечер, — распахнув дверь и увидев там Азирафаэля, Энтони чуть не обронил свою челюсть на пол, — Ты в очках даже спишь что ли?              — Что? Нет. Какого черта? — Энтони не знал, что сказать, поэтому просто выдавал мысли в той последовательности, в которой они появлялись в его голове, — Что ты тут делаешь?              — Я пришел поговорить о твоей татуировке, — Азирафаэль выглядел задумчивым, а его пронзительные голубые глаза буквально пытались просверлить в Энтони дыру, из-за чего тому становилось неуютно.              — Серьезно? Опять? — Энтони улыбнулся, пытаясь отшутиться, — Никак не можешь смириться с фактом ее наличия, ангел?              — Нет, я хочу обсудить ее значение, — Азирафаэль остался невозмутимым и даже не усмехнулся. Жаль, а ведь Энтони так старался, — Могу я войти?              — Да, конечно. Прошу, — Энтони отошел в сторону и, сделав пригласительный жест, пропустил Азирафаэля внутрь. Стоило священнику войти, как Энтони захлопнул за ним дверь, пряча их двоих от возможных любопытных глаз.               — Так что конкретно тебя интересует? Мне казалось, что я уже все сказал в прошлый раз, — сказал Энтони, вальяжно потягиваясь и проходя в гостиную. Однако его гость так и остался стоять в пороге, — Ты чего там застрял?              — Тапочки.              — Ой, точно. Прости, — чертыхнувшись, Энтони вернулся в прихожую и, наклонившись, достал из шкафчика для обуви пару тапочек. Передав их Азирафаэлю, Энтони хотел было подняться, но тут же ощутил на себе все неудобства синтетического халата — ткань была приятной на ощупь, но довольно скользкой, а потому норовила свалиться с плеч при любом движении, — И, если ты не против, я схожу оденусь в более, — Энтони смущенно кашлянул, — приличную одежду. Подожди меня в гостиной.              Сказав это, Энтони удалился наверх. Сняв с себя пальто, Азирафаэль повесил его на вешалку возле входа в квартиру, а затем прошел в уже знакомую комнату, в которой, к слову, в глаза бросалась одна успевшая произойти за эти пару дней метаморфоза: на всех видимых горизонтальных поверхностях стояли теперь горшки с комнатными растениями. Еще чуть-чуть и комната превратится в джунгли. «Настоящий Эдемский сад со своим эдемским змием», — подумал про себя Азирафаэль.              Присев на обитый велюром диван, Азирафаэль попытался расслабиться и успокоить натянутые в струнку нервы. Но сделать это у него не получалось — перед глазами то и дело всплывала картина, увиденная на кладбище сегодня утром. А еще разговор с Анафемой никак не выходил из головы. Все эти фотографии, отчет о вскрытии. «Причину смерти установить не удалось». Что-то здесь не сходилось, и это не давало Азирафаэлю покоя.              — Что скажешь насчет чашечки чая? — Энтони появился незаметно, одетый в простые прямые черные брюки и незаправленную голубую рубашку с коротким, доходящим лишь до середины плеча, рукавом. И уже без очков. От неожиданности Азирафаэль подскочил на месте, услышав его голос, — Ты какой-то очень нервный сегодня, что-то случилось?              — Да. То есть нет. Это не важно, — растерянно ответил Азирафаэль, — Я здесь по делу.              — Понятно, — пожал плечами Энтони, — Так что насчет чая?              — Не откажусь, — Азирафаэль легко сдался, — 2 ложки сахара, пожалуйста.              Кивнув, Энтони удалился на кухню. Вернулся он скоро, держа в руках поднос, на котором стояли две чашки чая, чайничек, вазочка, полная песочного печенья, и сахарница с ложечкой внутри.              — Так что же у тебя за дело и причем здесь моя татуировка? — когда оба взяли с подноса по чашке и успели сделать по паре глотков, Энтони решил вернуться к разговору.              — Не мог бы ты рассказать более подробно, что она значит, — попросил Азирафаэль, размешивая сахар в чашке, — И почему ты решил ее набить?              — Набил я ее потому, что захотел. Не было у этого никаких других причин, — пожал плечами Энтони и, взяв из вазочки печенье, покрутил его в пальцах, — А про значение я уже говорил. Библейский змей означает зло, которое нужно побороть.              — Змей в библейской символике означает не только это, — отрешенно сказал Азирафаэль, наблюдая за действиями друга. Он старался смотреть куда угодно, только не в лицо Энтони. Видеть на родном лице эти ужасные желтые глаза было отвратительно и пугающе, а он все еще хотел представлять, что человек перед ним сейчас — это именно тот самый Тони, которого он лишился 8 лет назад. Пусть это и было совершенно не так, и именно из-за того, что это было не так, Азирафаэль сейчас здесь.              — Да? И что же еще?              — Грехопадение. Могилу. Смерть. Разрушение, а также, — Азирафаэль внимательно посмотрел на Энтони, обособляя последнее слово короткой паузой, — Ложь.              Услышав это, Энтони чуть не подавился чаем.              — На что ты сейчас намекаешь? — воскликнул вампир, отставив чашку в сторону, — На то, что я вру тебе?              — Я ни на что не намекаю, — спокойный голос и безэмоциональный взгляд Азирафаэля выводили Энтони из себя настолько сильно, что он впился ногтями в собственные бедра, — Какой бы подтекст ты не увидел в моих словах, это всего лишь игра твоего же собственного воображения, не более.               — Если ты пришел сюда для того, чтобы обвинить меня во лжи, то, надеюсь, мне не нужно показывать тебе, где выход! — сорвался Энтони, прожигая Азирафаэля взглядом.              — Я пришел сюда, чтобы рассказать о том, что видел, — в голос священника закрались нотки презрения и, кажется, разочарования, — И я хочу узнать о том, как это может быть связано с тобой.              Азирафаэль как ни в чем не бывало вновь сделал глоток. А затем, все еще под разозленный взгляд Энтони, протянул руку за печеньем. В полной тишине хруст песочного теста казался настолько громким, что был сравним со взрывом.              — Вкусное. Ты сам испек?              — Что ты видел?              — Раньше ты занимался готовкой. Мне казалось, у тебя неплохо получалось.              — Азирафаэль, — Энтони уже практически рычал, скаля зубы, — Что ты хотел мне рассказать?              Азирафаэль развернулся к другу и смерил того недовольным взглядом, словно Энтони перебил его, во время того, как он рассказывал какую-то интересную историю.              — Я проводил отпевание.              — Это входит в твои обязанности, я уверен.              — Это был самоубийца.              — Самоубийц не отпевают, — фыркнул Энтони. Он все еще был до предела напряжен. В груди все бурлило и хотелось что-нибудь ударить. Да как он посмел заявиться сюда и обвинять его, Энтони, во лжи! Энтони никогда не лжет, это его главное правило. Всегда было, есть и будет. И Азирафаэль знает об этом. Знал по крайней мере.              — Это нестандартный случай. Я сам вызвался, — с этими словами Азирафаэль слегка растерял свою беспристрастность, которую старался держать на своем лице с самого начала диалога. Стал больше походить на ангела, которого Энтони знал. На живого, черт побери, человека. Но эта секундная слабина была лишь осечкой: лицо Азирафаэля тут же обрело ту же мертвецкую холодность, что и была на нем до этого, стоило только ему продолжить говорить, — На его груди была татуировка. Точно такая же, как у тебя.              Энтони пожалел, что оставил очки в спальне. Внимательный взгляд Азирафаэля наверняка уловил изменения, произошедшие в его лице, стоило ему упомянуть наличие тату у трупа. Во рту мгновенно пересохло, а сердце как будто и вовсе остановилось, теперь уж точно насовсем. Трясущимися руками Энтони потянулся за чашкой. Горячий чай сейчас казался не менее живительным, чем родниковая вода.              — Мало ли кто и по какой причине мог сделать татуировку в виде змея, — наконец выдал Энтони, смакуя каждое слово, когда пустая чашка вернулась на стол, — Змей, как ты и сам наверняка знаешь, — довольно распространенный символ, особенно среди верующих. Сам же сказал, у него так много значений. Почему же ты думаешь, что я могу иметь с этим какую-то связь?              — Не держи меня за идиота, Тони, — прошипел, поставив чашку на стол, Азирафаэль, наклоняясь к напряженно сидящему рядом вампиру, — Это была не просто татуировка змея. Она была такой же как твоя. Один в один. Идентична. Такая тонкая, извивающаяся элегантная змейка. Я прекрасно помню все эти завитки. Хочешь, нарисую, и мы сверим ее с той, что у тебя на виске?              — Это просто совпадение! — вскричал Энтони, подскакивая со своего места, — Как, по-твоему, я могу быть связан с каким-то самоубийцей, у которого просто есть такая же татуировка, как у меня?              — Может быть, он и не самоубийца вовсе, — Азирафаэль холодно снизу-вверх посмотрел на Энтони, а затем сделал глоток чая. Голос его был грубым, тихим и низким, — Кто ж знает, сам он бросился в эту чертову реку или ему помогли.              На этих словах он медленно поставил чашку на стол, а потом также медленно встал. В целом все происходило как-то медленно, затянуто. Словно в замедленной съемке Энтони наблюдал за тем, как Азирафаэль подходит к нему, не разрывая неуютного зрительного контакта.              — А может быть он и вовсе не утопленник, — и вот Азирафаэль стоял уже практически вплотную к Энтони, а тому даже в голову не пришло, что можно отступить назад, чтобы дать себе хоть немного пространства. Голова Энтони вообще была пуста в данный момент, так как прожигающий взгляд голубых глаз, казалось, оставил в мозгах вампира лишь выжженную пустыню, поглотив все собой. А голос Азирафаэля его словно гипнотизировал, — У него, знаешь, был такой отвратительный шов на животе. Когда его только достали из воды, из него вываливались кишки, — Азирафаэль оторвал взгляд от глаз собеседника и, не торопясь, стал опускать его все ниже, и ниже, пока тот не остановился на животе стоящего напротив. Указательный палец его правой руки дотронулся Энтони в районе ребер. Энтони рефлекторно дернулся от прикосновения, но остался стоять на месте, наблюдая за действиями священника. А затем Азирафаэль плавно провел линию вниз наискосок, к левой подвздошной кости, — Вот такой грубый разрез. Как думаешь, он мог напороться на что-то в реке, уже будучи мертвым, и таким образом вспороть себе брюхо?              — Я не знаю, — эти простые слова дались Энтони с ужасным трудом. В горле вновь пересохло, а язык и вовсе отказывался двигаться, поэтому слова выходили рваными, нечеткими, словно раздавались из сломанного радиоприемника.              — Полиция решила именно так, — Азирафаэль продолжал говорить, как будто бы и не услышав Энтони. Его палец продолжал двигаться по рубашке, но теперь уже бесцельно, просто выводя незамысловатые узоры, — Говорят, труп слишком много времени провел в воде, так что точную причину смерти установить невозможно. Поэтому следователи сочиняли на ходу. Мужчина за 30, два года назад вернулся с войны, не женат и никогда не был, живет с матерью, недавно был уволен с последнего места работы за пьянство. Звучит как описание типичного самоубийцы, ты не находишь? Напился, да кинулся в реку, привязав к ноге валун. А потом его уже мертвого унесло течением Темзы, и он напоролся на какие-то трубы или обломки арматуры. Бедняга. А затем мертвеца выкинуло на берег, где он успел напугать пару прохожих, — Энтони бросило в дрожь, когда он услышал, как Азирафаэль хихикнул на этом моменте своего рассказа, — Так забавно, что люди продолжают бояться трупов даже в наши дни. Как будто бы труп может на них напасть. Мне кажется, что так шарахаться нужно скорее от живых. Ну, или от тех, кто живым притворяется, — Азирафаэль вновь поднял глаза на лицо Энтони.              — Зачем ты мне это рассказываешь? — Энтони не узнавал свой голос, слишком уж сиплым и тихим он был. Обычно Энтони так не разговаривал, и уж точно никогда не разговаривал так с Азирафаэлем.              — Я вот все думаю: как-то не вписывается в эту прелестную историю эта злосчастная татуировка. Ну сам посуди: зачем такому, ничем не выделяющемуся простаку татуировка? Люди вроде него наверняка думают, что татуировки это что-то про криминал. Ограниченность мышления, — на этом моменте Азирафаэль повел плечами, — Вряд ли он стал бы сам делать татуировку. Да и никто из его друзей об этой татуировке был не в курсе, так что даже версия с тем, что сделал он ее по пьяни на спор или чтобы хвастануть ею перед дружками, отпадает, — Азирафаэль сделал паузу, словно предоставляя Энтони возможность обдумать услышанное, — Знаешь, если делать татуировку уже мертвому человеку, то на ее месте не появится воспаления, и она будет выглядеть так, словно сделана уже давно. Любопытно, не так-ли?              Энтони лишь молча пялился на того, кто пусть и выглядел как Азирафаэль, точно им не был. Азирафаэль так не разговаривает. Азирафаэль так себя не ведет. Азирафаэль не говорит о трупах с легкой улыбкой на лице. Азирафаэль не насмехается над невзрачностью простых людей. Азирафаэль, черт возьми, не прожигает ледяным взглядом, пугая до смерти.              Энтони чувствовал, как в его груди копошится что-то давным-давно забытое, что-то первобытное, необъяснимое, и от того еще более жуткое. Что-то очень похожее на страх, но куда более глубинное.              — Но это лишь мои догадки, — Азирафаэль неожиданно сменил тон и зазвучал как-то вполне весело. Его рука наконец оторвалась от хлопковой рубашки и взлетела к лицу Энтони. Сначала ласково погладив Энтони по щеке, Азирафаэль ободряюще похлопал его по ней же, — Ну, подумай тут об этом на досуге, хорошо? Во всяком случае все, что мне нужно было, я уже узнал.              Энтони так и не проронил ни слова, замерев на месте. Все так же растерянно он наблюдал за тем, как Азирафаэль отошел к кофейному столику и, взяв из вазочки печенье, надкусил его и направился в коридор, доедая сладость уже на ходу. Скрывшись в прихожей, Азирафаэль, судя по звукам, переобувался в туфли и надевал пальто. А затем послышался щелчок дверного замка.              — Ах, точно, чуть не забыл! — воскликнул Азирафаэль, выглядывая с лучезарной улыбкой в дверной проем, ведущий из гостиной в прихожую, — Энтони, дорогой, ты так и не научился что-либо скрывать. В следующий раз постарайся получше.              Спустя пару секунд, как Азирафаэль вновь исчез во тьме коридора, открылась входная дверь. А спустя еще несколько мгновений Энтони услышал, как она захлопнулась. И в этот момент в его теле как будто бы закончились силы. Ноги ослабли, а колени предательски задрожали, и Энтони пришлось опереться на кофейный столик, чтобы не упасть на пол. Со звоном свалилась со столика пустая чашка из-под чая. Его мутило. Казалось, что мир вокруг куда-то плывет, а все немногочисленное содержимое желудка сейчас рискует оказаться рядом на ковре.              Он чувствовал себя так, словно только что всплыл с огромной глубины. Как будто с самого начала разговора он забыл, как дышать и только сейчас наконец смог сделать вдох, а потому все никак не мог надышаться сполна, делая частые-частые глубокие вдохи до тех пор, пока легкие не начало жечь. Словно он сам только что чуть не утонул.       Энтони никогда не лжет, это его главное правило. Он не терпит ложь в любом из ее проявлений. Но есть одна единственная лазейка, которую он всегда себе оставлял: недоговаривать не значит лгать.       

***

       Азирафаэль злился. Ох, он был страшно зол, и если ему под руку сейчас посмеет хоть кто-нибудь попасться, то пусть этот кто-то пеняет на себя.              Что этот гаденыш вообще себе позволяет? Какого черта он юлит, извиваясь как уж на сковородке. «Это просто совпадение!», — ага, как же. И именно поэтому ты так реагируешь на простое упоминание тату. Ведь людей так волнуют совпадения, что они подскакивают с места и начинают горланить об этом на всю округу.              Дважды этот упырь попытался скормить ему одну и ту же чушь. В первый раз Азирафаэль повелся словно глупый щенок, опьяненный радостью от встречи со старым другом, слишком поглощенный своими личными переживаниями. Но во второй раз уже не прокатило. В следующий раз Азирафаэль будет разговаривать с ним по-другому. Если, конечно, Энтони не соизволит взяться за ум и не расскажет все по доброй воле.              А Азирафаэль ведь рассказал ему все детали дела, вывалил ему все во всех подробностях, которые ему самому удалось узнать. И даже рассказал свои догадки. Что же, если окажется так, что это никак не подействует на Энтони, то значит его нисколько не волнует то, что вероятный жестокий убийца этого бедного гражданина останется безнаказанным. Ему важнее сохранить свои тайны, чем помочь расследованию. И значит не Энтони он вовсе, а самый обычный вампир.              Да, не стоит забывать об этом. Тот, с кем сейчас говорил Азирафаэль, далеко не его старый друг. Пусть и когда-то был им. Он вампир, монстр, движимый жаждой крови.              И, если Энтони не захочет рассказывать ему о татуировке, то это может также быть связанно с другой причиной, о которой Азирафаэлю, если говорить откровенно, не хотелось даже думать. Но оставлять это без внимания Азирафаэль тоже не мог. «Да как по-твоему я могу быть связан с каким-то самоубийцей!», — а Азирафаэль ведь даже и не предполагал такого варианта. В его голову не закрадывалась даже мысль о том, что Энтони может быть как-то замешан в этом. Пока сам он не подкинул эту идею.              А ведь мысль эта была верной. Пусть Азирафаэль поверил Энтони на слово, что тот ни разу за свое существование не пробовал человеческой крови, но ведь никаких доказательств Энтони не предоставил. Какой-то частью души Азирафаэль хотел верить, что у Энтони будет достойное алиби, а иначе картина для него выходила не очень: Энтони сказал, что он приехал в город пару месяцев назад. И как раз около месяца назад труп «утопленника» попал в реку. И этот загадочный символ, что связывал красной нитью Энтони и выброшенное из Темзы тело. Но был ли Энтони способен на такое жестокое убийство?              Азирафаэль мог поручиться, что Энтони, которого знал он, никогда бы не сделал ничего подобного. Но что на счет того Энтони, что остался в кирпичном таунхаусе позади? Он сказал, что прошел войну. Война меняет людей, и Анафема была совершенно права, сказав, что большая часть людей возвращается с фронта с поврежденным сознанием. Кто знает, в какого монстра мог превратиться мистер Кроули, обращенный в вампира и ставший участником Второй Мировой?              Как на зло сегодня улицы ночного Лондона, освещенные ярким лунным светом, были пусты. Как жаль, ведь кулаки у Азирафаэля натурально чесались. Он никак не мог успокоиться, слишком много всего свалилось на него за один день. И эта злость на Энтони, что молчал и наивно думал, что сможет обвести священника вокруг пальца, словно последнего доверчивого идиота, даже и не думала утихать. Стычка с каким-нибудь вампиром, выброс адреналина — это то, что было чертовски необходимо Азирафаэлю сейчас.              И, в конечном счете, Азирафаэль получил то, что искал, и даже не в единичном экземпляре. Что же, за заслуги этой ночи он мог даже рассчитывать на похвалу от Отца Уокера. Пять убитых вампиров за одну ночь: «Так держать, Отец Фелл, отличная работа!».              Убивал Азирафаэль быстро, предпочитая не вступать в схватку с противником, а стрелять в ничего не подозревающего упыря из-за угла. Так было безопаснее. Но пара вампиров сегодняшней ночью все-таки умудрились застать его врасплох, набросившись на него откуда-то с крыш. Азирафаэль отделался парой саднящих синяков от пропущенных ударов, зато в кои-то веки смог выпустить пар, ощутив небывалое наслаждение, начистив этим двоим морды, а затем прикончив их при помощи святой воды — невероятно, надо сказать, действенного средства против упырей, причиняющего оным небывалые страдания и мучительную смерть. Поэтому Азирафаэль прибегал к ней крайне редко, хоть и всегда имел при себе пару сосудов. Если несмертельные раны от серебра могли зажить спустя какое-то время, если вампир восстановит силы, утолив голод, то попадание хотя бы одной капли святой воды на кожу вампира несло за собой верную смерть. Длительную и мучительную, но все же неизбежную. Иногда мучения могли продолжаться до нескольких суток, а иногда вампиры, не выдерживая боли, заканчивали свою жизнь самостоятельно.              Несмотря на бушующую внутри бурю эмоций, Азирафаэль никогда не изменял себе и читал молитву за упокой даже над телами тех вампиров, что были убиты им «с особой жестокостью». Энтони был прав, сказав, что в церкви этому не учат. По правде говоря, если бы в церкви узнали о том, что Азирафаэль молится за мертвых упырей, то, возможно, отлучили бы его от церкви и лишили сана. Но сказав, что видит в каждом из вампиров что-то человеческое, Азирафаэль ни капли не соврал. Он и вправду видел в вампирах лишь страдающие души, беспомощные и потерянные. Он знал, что многие из вампиров становились таковыми не по своей воле. Также, как и понимал, что для многих охота за человеческой кровью — лишь способ выжить за неимением альтернатив. Но, даже беря все это во внимание, Азирафаэль никак не мог позволить им продолжать расхаживать по городу, нападая на горожан. Все-таки он клялся защищать ценой собственной жизни именно живых.              Убивая вампиров, он избавлял их от необходимости страдать. Избавлял от голода, от жажды крови, от потребности в поисках пропитания. А произнесенная им посмертная молитва должна была упокоить измученную душу мертвеца.              Азирафаэль решил, что на сегодня с него хватит, когда время подходило к 4 часам утра. На охоту он заступил рано, а количество убитых им вампиров было достаточным, так что, справедливо посчитав, что ему нужен отдых, Азирафаэль покинул свой пост.              Подходя к церкви, Азирафаэль почувствовал, что что-то было не так. Ворота церкви были открыты, несмотря на позднее время. Нет, не распахнуты настежь, но приоткрыты так, что между дверьми оставалась пугающая своей тьмой щель. В окнах поблескивали в лунном свете осколки витражей.              Инстинкт самосохранения отчаянно вопил, призывая пройти мимо и вернуться утром, когда дневной свет сделает происходящее менее жутким, когда преимущество вернется человеческой стороне, а солнце заставит упырей спрятаться в свои темные норы. Но что-то другое, напоминающее собой совесть, напористо твердило, что Азирафаэль обязан проверить. В конце концов, это ведь церковь, святая земля. Кто бы ни пробрался в церковь, он был человеком. Самое страшное, что могло ждать его внутри это вандалы или воры, что решили стащить с престола медный алавастр или наполнить карманы освещенным серебром, чтобы потом перепродать свою добычу за крупную сумму. Судя по разбитым окнам, Азирафаэль ставил на первое: зачем ворам понадобилось бы бить окна?              Когда Азирафаэль со скрипом отворил скрипучую дверь, он был уверен, что увидит внутри группу подростков, перепуганных неожиданным появлением священника. Или что ждать его будет компания протестантов, идеалистические стычки с которыми не утихали с того самого дня, когда католическая церковь была восстановлена на территории Великобритании. Ох, эти полоумные точно могли пробраться во «вражескую» церковь посреди ночи и устроить там погром.              Азирафаэль никогда в жизни так не ошибался.              Выглядящая снаружи весьма скромно церковь Святого Джеймса была знаменита на весь Лондон своим внутренним убранством. Изнутри ее своды поддерживают строгие колонны коринфского ордера. В интерьере гармонично сочетаются позолота сводов, резные украшения алтаря и витражи. Ах, что это были за витражи! Поглазеть на такие витражи съезжались не только туристы, но и жители всего Соединенного Королевства. На стене деамбулатория, напротив входа в храм, располагались в два ряда шесть искусно выполненных витражей, каждый из которых изображал библейский сюжет. Самый крупный из них, находившийся непосредственно над алтарем, демонстрировал сцену распятия Иисуса Христа.              Эти витражи остались единственными целыми оконными проемами в церкви сейчас. Пол, скамьи для прихожан и даже алтарь — все было усеяно битым стеклом. Кто бы ни был преступником, оставил витражи нетронутыми он явно осознанно. И ответ на висящий в воздухе вопрос «Почему?» можно было обнаружить тут же, чуть ниже витража с изображением круцификса.              В этом, наверное, заключалась какая-то издевательская в своей сути задумка. Идея до преступной степени богохульная, настолько наглая, что казалась бы насмешкой, не будь она столь ужасной.              Распятое изувеченное тело, прибитое на 3 гвоздя к стене под витражом, истекало кровью, и алые тягучие капли стекали с израненных ладоней и ступней, равномерно отстукивая жуткий и пробирающий до глубины души ритм, капая на алтарь. На залитом темной кровью престоле приглушенно сверкал испачканный серебряный крест, используемый для освящения святой воды и проведения литургий.              От открывшейся картины Азирафаэль потерял не только дар речи, но и способность двигаться и мыслить. Из-за акустики храма, рассчитанной на то, чтобы звуки, раздающиеся со стороны алтаря, были прекрасно слышны по всему помещению, каждая упавшая капля усиливала звон в ушах священника. Стоило шоку ослабнуть, как Азирафаэль тут же бросился к алтарю, стараясь как можно меньше наступать на осколки, чтобы не разрезать ноги. Ему нужно было как можно скорее узнать, есть ли еще здесь кого спасать. Стук каблуков по каменному полу эхом отражался от стен и высоких сводов и с каждым шагом становился все более резким и болезненным.              — Боже, пожалуйста, — шепотом взмолился Азирафаэль, приблизившись к телу в надежде, что бедолага окажется жив. Но одного прикосновения к шее распятого хватило для того, чтобы вынести вердикт: мертв. Труп был холодным, он был практически ледяным. Но даже так, Азирафаэль все равно отчаянно пытался прощупать возможно слабый, но пульс. Ничего.              Следующим позывом было снять тело со стены. Но Азирафаэль смог вовремя остановить себя от этого глупого поступка: это, очевидно, было убийство, а значит место преступления нужно оставить, насколько это возможно, нетронутым для более продуктивной работы полиции. Анафема много раз рассказывала ему про эти тонкости работы с телами умерших насильственной смертью.              Опечаленно Азирафаэль смотрел на труп перед ним. Что же за изверг мог сделать это? Азирафаэль был уверен, что видит этого человека впервые, но почему-то так жалостливо было на его душе, как будто сейчас он вновь потерял кого-то дорогого. Возможно, убитый был прихожанином этой церкви. Его убили, надругались над его телом. Интересно, был ли он еще жив, когда его прибивали гвоздями к стене? Азирафаэль не мог даже вообразить себе, насколько болезненной была эта пытка. Иисус страдал за наши грехи, чтобы больше ни один человек в мире не ощущал той же боли, что чувствовал он. Так почему же какой-то монстр решил, что он может быть палачом для ни в чем не виновных людей?              — Боже, Ты видишь нашу скорбь из-за того, что внезапная смерть унесла из жизни нашего брата, — соединив ладони перед грудью и закрыв глаза, Азирафаэль принялся читать молитву за умершего человека перед собой. Произнесение молитвы было для него своего рода мантрой, обрядом для успокоения в первую очередь самого себя. Прочитав ектению, можно было привести свои мысли в порядок, а затем уже обдумать, что делать дальше, — Яви Своё безграничное милосердие и прими его…              Договорить Азирафаэлю не позволили. Некто, бесшумно возникший за его спиной, накрыл его рот ладонью в кожаной перчатке, а второй рукой представил к горлу холодное металлическое лезвие. От неожиданности Азирафаэль, распахнув глаза, приглушенно пискнул, но тут же взял себя в руки. Некто больше ничего не предпринимал, лишь тяжело дышал на правое ухо. Словно ждал дальнейших действий священника.              Разум Азирафаэля отчаянно метался, стараясь оценить ситуацию и прикинуть свои шансы на выживание. Застигнут врасплох, считай, что безоружный: пистолет был в уже застегнутой кобуре глубоко под пальто, а клинки — не в зоне досягаемости. Значит, нужно сначала освободиться от захвата, а затем уже подумать об вооружении для уравнения сил. Но как это сделать и не остаться со вспоротым горлом? Судя по ладони, нападающим был довольно молодой мужчина. Запястья худые, значит его физическая подготовка, скорее всего, уступает его собственной. Одно очко в пользу священника.               Нужен был резкий удар для отвлечения внимания нападавшего. Не придумав ничего лучше, Азирафаэль со всего маху наступил противнику на ногу, целясь в пальцы каблуком туфель. Когда тот от боли дернулся и лезвие отстранилось от нежной кожи шеи, Азирафаэль, качнув головой, зарядил нападающему затылком по лицу, искренне надеясь, что попадет куда-то в область переносицы. И, судя по болезненному стону позади, попал. Руки противника ослабли, клинок со звоном упал на пол, и Азирафаэль смог вырваться, чем тут же и воспользовался, отбежав от нападавшего, чтобы дать себе время для маневра.              Доставать пистолет из кобуры было долго, а времени не было. Поэтому Азирафаэль потянулся за клинком, что находился в специальном кармашке на плече. Тем временем, нападавший уже оправился от удара. Поднимать упавшее лезвие тот не стал, а сразу же бросился на священника с кулаками. Стоило Азирафаэлю вытащить клинок из чехла, как противник уже оказался рядом. Увернувшись от неловкого импульсивного удара, Азирафаэль попытался быстрым и точным движением всадить лезвие в плечо противника, но тот, предугадав действие священника, отклонился в сторону, из-за чего Азирафаэль, промазав, оказался в весьма невыгодном положении, за что тут же и поплатился. Нападающий схватил его за руку с клинком и ударил кулаком под дых, из-за чего Азирафаэль инстинктивно согнулся пополам, шумно вбирая в себя воздух через стиснутые зубы. Ладонь от боли разжалась и с таким трудом добытый клинок, полетел вниз.              Не поднимая головы, Азирафаэль махнул свободной рукой, в попытке ударить оппонента. На его счастье, попал. Причем попал, видимо, очень удачно, зарядив противнику по уже и без того болезненно распухшему носу. Взвизгнув от боли тот, однако, руку Азирафаэля из своей хватки не выпустил, поэтому он повторил свой замах, в этот раз угодив нападавшему по челюсти.              Но рассвирепевший противник и не думал отпускать священника. Потянув того за запястье, он со всей силы впечатал Азирафаэля спиной в стену бокового нефа, выбив у того из груди весь воздух. Свободной рукой Азирафаэль принялся рыскать по карманам пальто в поисках запасного клинка или хоть чего-нибудь, что могло бы сейчас послужить оружием.              — Ты мне, блять, за это ответишь, — нависая над Азирафаэлем, прорычал нападавший, вероятно, имея в виду свой сломанный нос. Он стоял вплотную к Азирафаэлю, сверля того взглядом. Теперь, когда он был так близко, священник наконец смог рассмотреть лицо своего оппонента, и то, что он увидел, заставило его застыть от ужаса.              Вампир. Это был вампир. У него были острые, длинные клыки и хищные глаза, сквозящие злостью, впивающиеся в испуганное лицо, могильный холод хватки на запястье и трупный смрад из пасти. Это был гребанный вампир. Вампир был в церкви.              Испуганный и шокированный своим открытием Азирафаэль не мог оторвать взгляда от лица упыря напротив. Он был охотником давно, не сосчитать уже, сколько вампиров он перебил своими руками. Но каждый раз, сталкиваясь лицом к лицу с упырем, Азирафаэль ничего не мог поделать со страхом. Этот страх был сильнее его воли, он парализовал, это был невыносимо сильный страх за свою жизнь; страх, из-за которого он чувствовал себя мышью, загнанной в угол котом, играющим со своей жертвой. Но, как известно, обезумевшие от ужаса грызуны зачастую в последней попытке спастись отчаянно кидаются на своего мучителя, сублимируя страх в агрессию. Азирафаэль за свою долгую службу приобрел привычку поступать точно также.              В момент, когда Азирафаэль наконец смог нащупать что-то в кармане, он получил удар по лицу. В глазах потемнело от острой боли. А затем последовал еще один удар в ту же точку, а затем еще один. Сглотнув, Азирафаэль почувствовал вкус крови на языке.              Сунув руку в карман, Азирафаэль достал оттуда то, что смог найти, и поднес этот предмет к лицу противника. Сейчас он не особо понимал, что конкретно было в его руке, так как мир перед глазами все еще плыл от боли и никак не хотел приходить в норму. Все, что он мог сказать об этом объекте, так это то, что он был металлическим. Если Азирафаэль сейчас угрожал вампиру ключами от спальни, он был готов принять этот позор с честью.              Вампир резко отстранился, выпустив свою жертву из цепкой хватки, хотя Азирафаэль был уверен, что не задел противника и уж точно не нанес ему какого-либо вреда. Священник нетвердо стоял на ногах, стараясь распрямить спину, опираясь на стену позади. Что было сил он пытался сфокусировать взгляд на противнике, который, судя по всему…убегал. Сбегал с места преступления, оставив Азирафаэля в живых и практически нетронутым. Азирафаэль хотел было кинуться за ним, но голова все еще шла кругом, поэтому сделав пару неуверенных шагов следом за нападавшим, он оставил эту затею. Да уж, нехило этот мудак зарядил ему по носу.              Опираясь на скамью рядом, Азирафаэль наблюдал, как тяжелые кровавые сгустки капают с его лица на битое стекло, пока постепенно зрение приходило в норму. Он предполагал, что выглядит он сейчас хуже некуда, но волновало его не это. Слишком много странностей было в произошедшем, настолько много, что все они не укладывались в его раскалывающейся пополам от боли голове.              Мертвое тело в храме, вампир, напавший на него в церкви, и этот удивительный побег преступника посреди драки. Взглянув на свою ладонь, в которой все еще был предмет, спугнувший вампира, Азирафаэль увидел, что сжимал в руке клинок. Азирафаэль, кажется, вспомнил, что это был за клинок: его он достал из кармана убитого упыря в ту ночь, когда впервые встретил Энтони-вампира. Но быть не может, чтобы вампир так сильно испугался лезвия, пусть даже и серебряного. Поднеся оружие к глазам, Азирафаэль осмотрел его повнимательнее.              На клинке была ужасно знакомая гравировка в виде извивающейся змеи. Азирафаэль не обратил на нее внимания в ту ночь, когда оружие впервые оказалось у него в руках, да и если бы он тогда заметил ее, вряд ли бы понял, что к чему. Но сейчас клинок казался еще одним кусочком пазла, что Азирафаэль намеревался собрать. Вот только целостная картина, которая должна была выйти в итоге, ему все еще была не ясна.              Сам собой напрашивался вывод: напавшего на священника вампира испугала выгравированная на металле змейка. «Видимо, этот символ значит куда больше, чем я даже мог подумать», — промелькнула мысль в голове у Азирафаэля. И тут священника осенило.              Подойдя к алтарю, Азирафаэль поднял с пола клинок, который обронил сбежавший вампир. Повертев его в лунном свете, он подтвердил свою догадку: змея извивалась и на этом лезвии тоже. Правда, теперь вопросов становилось только больше: получается, что вампир, напавший на него, не только мог находиться на святой земле, но и кинулся на него вооруженный серебряным клинком.              Может быть, это был и не вампир вовсе? Это бы с легкостью все объяснило, но Азирафаэль имел привычку доверять себе и своим глазам. Эти узкие зрачки священник не мог спутать ни с чем, но понять, в чем тут дело, он не мог.              Подойдя к все так же висевшему на стене трупу, Азирафаэль решил осмотреть его повнимательнее в этот раз. Настолько внимательно, насколько позволяли темнота, правило «не нарушать целостность места преступления» и положение трупа.              Азирафаэль даже не был удивлен, увидев под рубашкой покойного татуировку змеи. Располагалась она точно на том же самом месте, что и у утопленника. Это уже точно не было совпадением, а смахивало на точную закономерность. Значило ли это, что убийцей в обоих случаях был один и тот же человек? Или это был один и тот же вампир? Является ли сбежавший с места преступления убийцей? Да, вероятно. Значит, на руках этого душегуба уже как минимум две жертвы и Азирафаэль чуть не стал третьим.              И что все-таки означает этот символ? И как, черт возьми, с этим связан Энтони?              Слишком много вопросов для одного вечера, слишком много событий для одних суток. Голова пухла и шла кругом, вероятно, не только из-за травмы носа. Азирафаэль должен был рассказать о произошедшем Энтони, чтобы тот наконец понял, почему для священника так важно получить от него информацию о значении татуировки. Нет, Азирафаэль хотел рассказать Энтони, но, следуя правилам, сначала Азирафаэль должен был сообщить о трупе в экстренные службы. Даже если убийцей однозначно являлся вампир, следователи и работники скорой должны были зафиксировать в своих бумагах информацию о теле. По таким законам церковь и исполнительная власть сосуществовали уже долгие декады. Конечно, в храме был свой стационарный телефон.              Набрав три девятки, Азирафаэль стал ждать ответа диспетчера. Когда на том конце провода подняли трубку, он без запинки гнусаво оттарабанил: «Здравствуйте, это Отец Фелл из церкви Святого Джеймса. Я хочу сообщить об обнаружении трупа».              

***

      

      Когда полиция и скорая приехали к воротам церкви на горизонте уже занимался рассвет. Нет, экстренные службы не задерживались в пути, это было не в их духе, так как англичане всегда славились пунктуальностью. Тем более они бы не посмели бы медлить, зная, что вызов был совершен священником. Просто время было уже позднее. Или, правильнее сказать, раннее. Хотя, это с какой стороны посмотреть. С точки зрения проведших без сна всю ночь Азирафаэля, фельдшеров и дежурных полицейских время было позднее. А вот для горожан, что уже потихоньку начинали выползать на улицы и таращиться на стоящие у храма карету скорой и машину полисменов, время было что ни на есть раннее. Какое же все-таки время понятие относительное!              Скорая нужна была для того, чтобы зафиксировать смерть жертвы. Но провозились с трупом на стене врачи недолго и, что-то записав в свои бумаги, быстро переключились на священника. Труп остался на растерзание следователей, а Азирафаэля уволокли в багажник скорой. Сначала они порывались увезти его в больницу, говоря о том, что необходимо сделать рентген и провести полноценный медицинский осмотр: вполне реалистичным было предположение о том, что травма носа могла повлечь за собой сотрясение мозга. Но, получив твердый, не предполагающий возражений, отказ, фельдшеры были вынуждены ограничиться накладыванием ледяного компресса на область носа и беглым осмотром, чтобы исключить вариант с сотрясением. Но зрачки пациента были в норме, а движения глаз не вызывали болевых ощущений. Не было также и тошноты, и учащенного пульса, только жалобы на головную боль, но и та объяснялась переломом носа, а потому, выписав священнику рецепт на обезболивающее, врачи наконец оставили его в покое, не забыв с десяток раз напомнить ему о том, что совершенно необходимо накладывать ледяной компресс на место травмы каждые полчаса на протяжении как минимум следующих 6 часов, чтобы полностью снять отек. Как будто бы сам Азирафаэль был не в курсе! Неужели белые халаты и вправду думают, что за его восьмилетний стаж охоты на нечисть это первый раз, когда ему прилетает в нос?              Но вздохнуть спокойно сегодня священнику было не суждено. Стоило фельдшерам отпустить Азирафаэля, как тут же он оказался в цепких лапах следователей. Точнее, в лапах одной конкретной следовательницы.              — Я только в участок приехала, как услышала, что поступил вызов из этой твоей церквушки, — затараторила Анафема тут же, как подбежала к священнику, не утруждая себя такой мелочью, как приветствием, — Так и подумала, что ты с этим связан. Интуиция подсказала. Выглядишь ужасно, кстати.              — Ты преувеличиваешь, бывало и хуже, — говорить с отекшей сливой вместо носа было затруднительно, — Говори помедленнее, пожалуйста, а не то у меня сейчас голова взорвется.              — Эй, нет, так дело не пойдет, не смей взрываться, пока не расскажешь, что тут произошло! — рассмеялась Анафема, но темп все-таки сбавила и стала говорить потише, за что Азирафаэль был ей крайне благодарен.              — Я готов давать показания.              — Прекрасно, — сказала Анафема, вооружаясь блокнотом, ручкой и диктофоном, — Тогда пошли, будешь рассказывать.              И Азирафаэль рассказал все, что произошло с ним в эту ночь, начиная от момента, когда он увидел приоткрытые ворота церкви и разбитые витражи в оконных проемах, до того момента, пока не приехала скорая. Свой рассказ Азирафаэль сопровождал демонстрацией, в точности повторяя свой маршрут, совершенный по храму ночью. Также он показал следовательнице и оброненный нападавшим кинжал.              — Значит, ты хочешь сказать, что преступник сбежал, когда увидел, что тот кинжал, что был у тебя в руках, один в один похож на его собственный? — спросила Анафема после того, как щелкнула по кнопке диктофона, останавливая запись.              — Да. Я думаю, дело в символе змеи, который выгравирован на лезвии, — Азирафаэль передал Анафеме один из кинжалов, тот, который был с ним, когда он вошел в церковь. Второй же, что был оставлен на полу храма нападавшим, уже был запакован в пакет для улик.              — Эта змейка выглядит очень знакомо. Это тот же символ, про который ты говорил в прошлый раз? — уточнила Анафема, рассматривая оружие в руках.              — Именно так.              — А у тебя-то этот кинжал откуда? — спросила она, возвращая оружие владельцу.              — На меня напал вампир и, убив его, я обыскал его и нашел клинок.              — Ясно. Значит, ты его украл?              — У убитого вампира.              — За то количество убийств, что ваша знать совершает ежедневно, вас всех уже давным-давно пора повесить, — Анафема задумчиво бормотала, смотря куда-то сквозь собеседника, — Это все уже не похоже на простое совпадение, в этом явно есть какая-то взаимосвязь. Возможно, ты был прав насчет того утопленника.              — Вот и я о том же, — пробубнил Азирафаэль, убирая клинок в карман, предварительно завернув его в ткань. Закончив с этим, он подошел к следовательнице поближе и таинственно прошептал, — И у меня есть еще кое-что насчет нападавшего.              — Что-то важное?              — Несомненно, — выдержав краткую паузу, Азирафаэль зашептал еще тише, — Я думаю, он был вампиром.              — Чего? — совершенно не стесняясь и не пытаясь скрыть свое удивление, вскричала Анафема, из-за чего все попытки Азирафаэля в конспирацию пошли прахом. В голове у него что-то зазвенело, — Ты, должно быть, шутишь или в этот раз тебя слишком уж сильно по голове долбанули!              — Нет, я точно в этом уверен. Я могу отличить вампира от человека, — прошипел священник на свою спутницу, — Я видел его глаза и знаю, о чем говорю.              — Просто для справки: ты видел его глаза до или после того, как он врезал тебе по носу? — Азирафаэль страдальчески закатил глаза, — Нет-нет, ты не подумай, что я тебе не верю, но просто это же…нонсенс! Вампиры, насколько мне известно, убивают с целью выпить из человека кровь. Да и вампир в церкви…              — Мисс Гаджет, подойдите сюда, пожалуйста! — Азирафаэль не успел ничего возразить, как со стороны алтаря раздался крик молодого парня в полицейской форме. Судя по всему, стажера.              — Эти молокососы ни на что без меня не способны, — хмыкнула Анафема, направляясь к подозвавшему ее сотруднику. Жестом она показала Азирафаэлю следовать за ней, — Я всего-то дала им задание сделать фотографии и очертить труп мелом, чтоб медики могли наконец его забрать на вскрытие. Неужели у них и тут возникли вопросы.              — Мисс Гаджет, у нас проблема, — парнишка выглядел чрезвычайно взволнованным, когда следовательница и ее спутник приблизились к нему, — Труп, он… он в общем… Труп не человеческий.              — Что? Ты уверен? — Анафема моментально изменилась в лице, посерьезнев и насупившись. Азирафаэль же выглядел скорее озадаченным, — Его же осматривали медики, как они могли этого не заметить?              — Не думаю, что медики залезали ему в рот, мисс, — парнишка нервно хихикнул, но тут же осекся, — В смысле, не то, чтобы мы это делали, ну, не специально точно. В общем, просто взгляните.              И они взглянули. У трупа, вероятно, только что снятого со стены, и вправду из приоткрытого рта торчали острые клыки. Нечеловеческие.              — И ты все еще думаешь, что нападавшим был вампир? — шепнула Азирафаэлю на ухо Анафема.              — Это становится все более и более интересным, — шепнул он в ответ.       

***

             — Черт, получается я просто в пустую потратила пленку диктофона и фотоаппарата! — ругалась Анафема, ходя кругами по площадке возле храма. Скорая труп, очевидно, забирать не стала, и врачи просто уехали восвояси. Вместо них тело забрали люди, занимающиеся сжиганием трупов нечисти на кладбищах. А полицейские остались, так как, помимо тела уже мертвого вампира, им также нужно было составить заявление об акте вандализма в церкви. Собственно, этим сейчас и занимались немногочисленные подчиненные Анафемы, пока сама она выпускала пар на траве и гравии, то и дело пиная камешки в кусты, — Меня за такое по головке не погладят, они же стоят дороже моего дома!              — Пленка диктофона тебе может понадобиться, — пробубнил Азирафаэль с лавки. Он сидел чуть поодаль с очередным ледяным компрессом на носу, а потому речь его была нечеткой и скорее напоминала бульканье, — Можно оформить акт нападения на священника.              — Ой, да кто будет разбираться с нападениями на священников, тем более, если оно произошло ночью! — Анафема взмахнула руками, словно крыльями, — Вас постоянно мутузят, работа у вас такая.              — Да, но обычно на нас нападают не люди, а вампиры.              — Ты же сам недавно говорил, что напал на тебя вампир.              — Это на пленку не попало. Да и я уже не уверен, — Азирафаэль рассеянно пожал плечами, — Все слишком запуталось.              — Да, и разбираться в этом нам никто не даст, — фыркнула Анафема, — Потому что дела об убийствах вампиров, конечно же, не расследуются. Это даже убийством не назвать. Тут максимум статья о вандализме и порче имущества церкви.              — Угу-м.              — …И о нападении на священника, если повезет.              И оба замолчали, наблюдая за тем, как полицейский молодняк носится туда-сюда, делая пометки о погроме в своих блокнотах. Что-то даже фиксировалось на камеру.              Пусть территория церкви была оцеплена полицией, зеваки все равно толпились где-то возле, охая и ахая и из-за всех сил причитая. Азирафаэля это раздражало.              — Послушай, — сказал Азирафаэль, увидев, как в недрах здания вновь вспыхнула вспышка фотоаппарата, — А ты можешь отдать фотографии трупа мне?              — Чего? — Анафема перестала нарезать круги и во все глаза уставилась на священника.              — Тебе ведь они не нужны.              — А тебе они на кой черт?              — Все из-за той же татуировки. Хочу оставить их у себя и, возможно, когда-нибудь я смогу догадаться как эти убийства связаны с символом и кинжалами. Да и в полиции их все равно ведь уничтожат, так что какая разница.              — Ты, конечно, прав, но это звучит как-то…              — Если тебе кажется это неправильным, то я понимаю. Я только спросил.              Анафема внимательно сверлила его взглядом еще пару секунд. А затем отошла к пустующей полицейской машине, что без дела стояла поодаль. Вернулась она, держа в руках конверт.              — И чтоб ни одна живая душа не знала об этом, ясно? — сказала она, всунув конверт удивленному Азирафаэлю в руки, — Здесь фотографии и некоторые записи. Диктофон я оставлю себе.              — Спасибо! — воскликнул Азирафаэль, тут же пряча конверт в полы пальто подальше от чужих глаз, — Я даже не знаю, что сказать и как тебя…              — Помолчи, боже, причитаешь как старый дед, — Анафема с улыбкой закатила глаза, — Сейчас эти балбесы закончат здесь, и ты поедешь со мной в участок.              — Зачем?              — Будем оформлять заявление о нападении на священника.              Когда они приехали в участок, время подходило уже к 10 часам утра. Когда закончили с оформлением заявления — к 12 часам. Азирафаэль ужасно устал, а еще ему ужасно хотелось есть. И нос все так же продолжал ныть, несмотря на купленные и выпитые по дороге в участок обезболивающие и на кучу израсходованных ледяных компрессов. Но зато нос перестал быть настолько опухшим и лицо священника начало понемногу приходить в норму, во всяком случае, по словам Анафемы.              Но в церковь возвращаться он не спешил, все также оставаясь в участке. Он ждал, когда у Анафемы вновь появится свободное время. Он был уверен, что им нужно было переговорить вдали от чужих глаз.              — Ты все еще здесь? — Анафема наконец обратила внимание на то, что кудрявый священник в пальто все еще сидел здесь, возле ее рабочего стола, по прошествии, наверное, целого часа, — Ну и что ты тут забыл?              — Нам нужно поговорить, — пробурчал Азирафаэль, — Я знаю, у тебя много работы, а ты и так со мной полдня провозилась, но… Это на счет утопленника.              — Так и знала, что ты меня теперь в покое не оставишь, — вздохнула следовательница, — Вот же вляпалась я с тобой! Черт меня дернул тогда тебе помочь. Ладно, что уж поделать, пошли.              И вот Азирафаэль снова был в пустующей комнате для допроса. Анафема удалилась, вероятно для того, чтобы найти папку того дела, и Азирафаэль терпеливо ждал. Все это навевало на него чувство дежавю.              — Итак, насчет чего ты хотел поговорить? — папка с делом шлепнулась на стол перед Азирафаэлем, выводя его из транса.              — Я думаю, что эти два убийства — это не дело рук одного и того же преступника, — сказал священник, доставая фотографию из папки, — Но преступники в обоих делах явно как-то связаны.              — Ты думаешь, это какая-то группировка?              — Да. И этот символ змея — это что-то вроде опознавательного знака.              — Но зачем кому-то убивать вампира?              — Возможно ради символизма?              — Да уж, — Анафема фыркнула, — Там еще и такая инсценировка… Это явно убийство со скрытым в нем посланием.              — Что ты имеешь в виду?              — Ну а сам посуди. Тело вампира было распято стене церковного алтаря. Труп явно должен представлять из себя мученика. Возможно, эта группа борется за права вампиров или что-то такое. Мол, вот посмотрите, вампиры страдают за ваши грехи, как когда-то страдал Иисус.              — То, что ты говоришь, это абсолютное богохульство! — возмутился Азирафаэль, но тут же остепенился, — Хотя, должен сказать, это не лишено смысла. Черт знает, что могло прийти в голову этим радикалистам. Но убивать вампира ради привлечения внимания к проблеме несправедливости по отношению к вампирам это как-то…              — К благой цели любыми средствами, — задумчиво произнесла Анафема.              — Да и даже если так, то как с этим связано убийство утопленника?              — А в библии случайно никто не тонул?              — Если и тонул, то я такого не помню. В священных писаниях чаще описываются обезглавливания.              — Ты упоминал, что этот символ как-то связан с вампирами, — вдруг встрепенулась Анафема, — Что ты его уже видел до этого. Может быть это подсказка.              — Да, я уже видел этот символ, — Азирафаэль замялся, — Такая татуировка была у одного вампира, которого я встречал во время охоты.              — И она у него тоже была на груди?              — Эм, нет. У него она была на виске, справа, — Азирафаэль провел указательным пальцем вдоль челюсти возле своего правого уха, — Вот здесь.              — И что это значит?              — Я не знаю.              — Мы ходим по кругу! — Анафема откинулась на спинку стула и взвыла.              — Первый клинок с символом змея я подобрал с трупа вампира, второй, возможно, тоже принадлежал вампиру. Мы не знаем, точно ли он был человеком, — поспешил сказать Азирафаэль в ответ на скептический взгляд Анафемы, — Я к тому, что какие бы цели эта группировка не преследовала бы, она явно состоит не из людей.              — Но зачем вампирам убивать другого вампира, тем более с таким пафосом? И, поправь меня, если я ошибаюсь, разве вампиры вообще могут находиться на территории церкви?              — Нет, не могут.              — Тогда опять ничего не сходится!              — Может быть, тогда не только из людей? — предположил Азирафаэль, — Может быть это некий союз?              — Союз, преследующий своей целью привлечение внимание общественности к страданиям нечисти, — закончила мысль Анафема.              — Это может быть похоже на правду.              — Но зачем им тогда нападать на священника? — Анафема была крайне задумчива, — В смысле, тот нападавший, он ведь мог просто уйти незамеченным. Или хотя бы попытаться это сделать, но он напал на тебя целенаправленно.              Азирафаэль попытался придумать, что на это возразить, но так и не придумал. Озадаченно уткнувшись носом в фотографии из папки, он все пытался найти связь и разумное объяснение. Но единственной связующей нитью все еще оставался только злосчастный символ.              — Все, что мы можем сказать на данный момент, — резюмировала Анафема, — Так это то, что преступник не один, их явно несколько, вероятно, группировка. Но с какой целью они действуют пока что не ясно. Так же, как и не ясен их мотив и способ выбора жертв.              И в этот момент в дверь комнаты постучали. Анафема нехотя встала из-за стола, кинув на Азирафаэля краткий взгляд, который означал «Сиди смирно, я сейчас разберусь».              — Тот вампир, — Азирафаэля вдруг осенило, и Анафема так и застыла, взявшись за ручку двери, не успев повернуть ее, слушая друга, — Вампир, у которого я забрал кинжал. Он ведь тоже напал на меня. Может быть, — священник поднял растерянный и напуганный своим умозаключением взгляд на следовательницу, — Может быть их целью являются священники?              Анафема молча смотрела на Азирафаэля тяжелым взглядом, обдумывая его слова. Но только она хотела что-то сказать, как в дверь снова постучали. Раздраженно буркнув, она наконец повернула ручку и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.              Азирафаэль вновь остался наедине со своим бьющимся в агонии страха рассудком. Мысли мелькали в его голове одна за другой: «Если их целью и вправду являются священники, то тогда…нападения лично на него и вправду участились в последний месяц…что если…».              И тут голову священника озарила страшная догадка, от которой его прошиб озноб.       

Энтони.

             Он сказал, что их встреча была случайной. Но, что, если татуировка на его виске означает, что… Азирафаэль изначально был его жертвой.              Нет. Этого ведь быть не могло. Он ведь убил того вампира на глазах Азирафаэля. По телу словно прошел разряд тока. Ошибка: Энтони не убивал вампира. Он с ним сражался, но пулю в голову запустил священник. Азирафаэля начало мутить, а пальцы принялись отстукивать сбивчивый ритм по металлическому столу, из-за чего ладони пришлось сжать в кулаки, чтобы не шуметь слишком сильно. Что, если Энтони и не собирался нападать на того вампира. Что, если они вместе выслеживали Азирафаэля.              Но это ведь полнейший бред, да? У Энтони было столько возможностей убить его, а он даже не пытался. Азирафаэль, черт возьми, спал у него в квартире! Найти более подходящего момента для убийства невозможно, но Азирафаэль все еще здесь, живой. Значит, Азирафаэль ошибся? Или он сейчас ищет оправдания, потому что отказывается верить в жестокую правду?              Как бы то ни было, понять, что правда, а что результат его воспаленного воображения, Азирафаэль сейчас не мог. Да и вообще, вряд ли он справится с этой задачей самостоятельно. Никаких доказательств виновности Энтони в убийствах, кроме подозрений и татуировки, у Азирафаэля не было. Но и доказательств в обратном также было мало: только теплые воспоминания о давно ушедших годах.              Взгляд священника вновь упал на раскрытую папку, из которой, словно специально привлекая внимание, торчал уголок фотографии трупа. Захотелось вытащить эту фотокарточку и засунуть ее к тем фотографиям в конверте, что лежал в кармане пальто. Сначала Азирафаэль инстинктивно воспротивился этой мысли. Но вслед за ней незамедлительно последовала вторая: «Если я хочу докопаться до сути, то мне нужны улики».              Анафема вернулась в комнату для допроса что-то недовольно бурча себе под нос. Без удивления, но с разочарованием, она обнаружила в комнате Азирафаэля в еще более взвинченном состоянии, чем то, в котором она оставила его здесь. Стоило ей войти, как тот подскочил с места. Лицо его было бледным, а глаза нервно бегали.              — Спасибо за помощь, Анафема, я у тебя в долгу, — священник схватил папку со стола и протянул ее следовательнице, — Я думаю, что я занял у тебя уже слишком много времени сегодня, да и мне уже пора идти.              — Ты в порядке? — руки Азирафаэля тряслись так, словно он был на пороге эпилептического припадка.              — Я в порядке, в полном. Все тип-топ.              — Тип-топ? — переспросила Анафема, принимая папку из рук Азирафаэля.              — Вряд-ли эта группировка и вправду охотится на священников, да? В смысле, у них же было столько возможностей для нападения. Да и ни утопленник, ни труп, найденный сегодня ночью, не были связаны с церковью. Второй так вообще был вампиром! Зачем ему, то есть им, конечно, зачем им убивать вампира вот так, это же бред!              — О каких возможностях ты говоришь? О чем ты вообще?              — Это не важно, — Анафема никогда не видела Азирафаэля настолько дерганным. Она, конечно, знала, что ее друг из церкви довольно нервозный, а еще склонен к паранойе. Но то, что происходило сейчас было скорее похожим на настоящую истерику.              — Ты точно уверен, что все нормально? Может быть, тебе стоит присесть и успокоиться?              — Нет-нет, я в норме и мне пора идти, — сказал Азирафаэль, уже спешно направляясь к выходу, — Если я найду еще что-нибудь, связанное с этим, я сообщу. И ты тоже будь на связи, ладно? Будь осторожна.              — Да, конечно, — растерянно сказала Анафема, когда священник, даже не дожидаясь ее ответа, уже вышел из комнаты.              Небо было затянуто грозовыми тучами. Все выглядело так, как будто вот-вот и начнется затяжной ливень. Зонта у Азирафаэля с собой не было. Зато были портсигар и зажигалка.              Изначально Азирафаэль рассчитывал на то, что когда он покинет участок, то он тут же отправится в свое жилище у церкви для того, чтобы хорошенько поспать. Но теперь сна у него не было ни в одном глазу. Вряд-ли он сейчас уснет, даже если выпьет половину банки снотворного. Чувство неизвестности гнело, а от разнообразных предположений голова пухла.              Спят ли вампиры днем? Этот вопрос интересовал Азирафаэля уже довольно давно, да вот незадача: никак не было подходящей возможности узнать на него ответ. Но сейчас, кажется, настало время для проверки этой гипотезы.       

***

      С того момента, как Азирафаэль оставил Энтони глотать воздух на полу гостиной, уже почти прошли сутки. И все это время Энтони не находил себе места. Ночь прошла беспокойно: угомонить расшалившиеся нервы не помогли ни чтение, ни ночные прогулки, ни даже сортировка книг на полках по алфавиту. Сосредоточиться на буквах было невозможно от обилия мыслей в голове, на улицах на каждом шагу ему мерещились охотники, что выслеживают его, идя по пятам, собираясь прибить на месте. А книги в шкафу были переставлены в алфавитном порядке уже в пятый раз, но душевного удовлетворения так и не наступило.              Утром, когда каждый порядочный вампир собирается ложиться спать, Энтони лишь задернул плотные шторы на окнах, что не допускали попадания и малейших солнечных лучей в помещение. А затем заварил себе кофе. Черный, густой и до ужаса крепкий.              Энтони даже честно пытался ложиться в кровать, в надежде провалиться в сон. Да куда там! Оставаясь без дела и без возможности мыслить в другом русле, мозг вновь возвращался к повторению произошедшего накануне диалога. К мыслям об Азирафаэле и утопленнике периодически добавлялись совершенно неприятные размышления о конверте, что лежал где-то глубоко-глубоко, под потайным дном одного из ящиков в шкафу. И из-за них приходилось вставать, идти в ванную и умывать лицо холодной водой. А затем снова идти искать себе занятие.              Когда в дверь позвонили, Энтони был занят сортировкой книг в шкафу в своей спальне уже восьмой раз за эти сутки. Время, кажется, уже близилось к вечеру. От неожиданности вампир вздрогнул, выронив книги, что были у него в руках, и один из талмудов приземлился на ногу бедняги. Громко ругнувшись, Энтони решил проигнорировать звонок. Но тот был с этим не согласен, а потому прозвучал вновь. А потом опять. И опять. Кем бы ни был звонивший, сдаваться он был не намерен.              Настроения встречать незваного гостя у Энтони сегодня не было, поэтому он продолжил притворяться, что дома никого нет. Но этот театр одного актера продолжался ровно до тех пор, пока снизу не послышался такой грохот, как будто бы еще чуть-чуть и дверь слетит с петель. Схватив с тумбы очки и проклиная все подряд, он понесся вниз для того, чтобы узнать, кто стоит за дверью, пока та была еще на своем месте.              — Энтони, если ты не откроешь сейчас же, то я выбью дверь! — кричал Азирафаэль, колотя по двери, не обращая на ошарашенные взгляды прохожих. Удивительно, что никто все еще не вызвал полицию.              Оторопев, Энтони поначалу хотел проигнорировать священника, но довольно быстро понял, что угроза была явно не пустым звуком. Петли, из-за всех сил держащие дверь, жалобно заскрипели.              — Да успокойся ты! — взмолился Энтони, — Сейчас я открою, только оставь дверь в покое!              Щелкнул замок, и Азирафаэль, не дожидаясь приглашения войти, распахнул дверь и влетел в квартиру, чуть не сбив ее хозяина с ног. Не сбавляя скорость, священник прошел в гостиную, где застыл, осматриваясь.              — Что ты творишь?! — заперев входную дверь, Энтони бросился вслед за Азирафаэлем в комнату, где нашел того, скидывающим с полок вещи на пол. Прежде, чем запустить очередную вещицу вниз, он осматривал ее со всех сторон, словно в поисках чего-то, но, видимо, не найдя того, что искал, быстро брался за следующий предмет. Свечи, немногочисленные фотографии в рамках, деревянная расческа, старинная, декоративная, ни разу не использованная по своему назначению пепельница — все безжалостно летело на пол. Только горшки с растениями Азирафаэль после осмотра возвращал на место.              Не удостоив Энтони ответом, он даже не отвлекся на его голос, продолжая методично скидывать вещи с полок. Подлетев к Азирафаэлю, Энтони схватил того за руку, призывая остановиться: наблюдать за тем, как крушат твое жилище не было приятным занятием.              — Да что, черт побери, на тебя нашло! — вскричал Энтони. Ощутив чужую хватку на своем запястье, Азирафаэль всхлипнул и дернулся, в попытке вырваться. Когда сделать это у него не удалось, он развернулся к Энтони, и тот, увидев его напуганное лицо, разжал ладонь, — Что с тобой случилось?              — На меня напали, — коротко ответил охотник, после чего, обогнув Энтони, вышел в коридор. По звукам шагов быстро стало понятно, что тот поднимается по лестнице. Ну нет, так дело не пойдет! Погром в гостиной — дело житейское, но в спальне Энтони такого терпеть был не намерен.              — И из-за этого ты слетел с катушек? — Энтони попытался перегородить, Азирафаэлю путь в спальню, но тот бесцеремонно оттолкнул его, освобождая себе дорогу.              — Это сделал один из твоих дружков, не притворяйся невинным, ублюдок, — Азирафаэль принялся по одной доставать книги с полок шкафа, пролистывая каждую от корки до корки, а затем скидывая на кровать позади себя.              — Моих дружков? — подходя к священнику ближе, Энтони хотел было поблагодарить Бога, что Азирафаэль пожалел хотя бы книги от столкновения с бетоном, но вовремя себя остановил, — О чем ты говоришь вообще?              — Я, мой дорогой Энтони, говорю о том, — Энтони не успел даже моргнуть, как Азирафаэль вытащил из кармана клинок и наставил его на него, заставив Энтони увеличить дистанцию между ними, — Что один из твоих сообщников сегодня ночью попытался убить меня. Это уже второй раз за неделю, Тони!              — Какие сообщники, о чем ты? — Энтони все никак не мог перестать задавать эти глупые вопросы в пустоту. В его оправдание: он и вправду никак не мог взять в толк, что происходит.              — Вы ведь заодно, да? — Азирафаэля трясло не то от страха, не то от перенапряжения, — Ты ведь тоже собирался меня убить?              — Конечно же нет! С чего ты это вообще взял? — Энтони оторопел от такого заявления. Да что бы он… Азирафаэля? Да как Азирафаэль вообще мог о таком подумать?              — Вот, полюбуйся, — Азирафаэль перекинул клинок, что был у него в руках, вампиру, но, когда тот попытался его поймать, обжегся.              — Блять, это же серебро, — закричал Энтони, смотря на свои раскрасневшиеся ладони, когда лезвие со звоном свалилось на пол.              — Гравировка на лезвии, — как ни в чем не бывало, Азирафаэль снова вернулся к книгам, — Она не кажется тебе знакомой?              — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — на самом деле именно в этот момент у Энтони наконец появилась догадка о том, что тут происходит. Но принимать эту догадку за объяснение ему ужасно не хотелось.              — А если так? — Азирафаэль вытащил из кармана пальто фотографию. Одного взгляда на фото хватило, чтобы понять кто на ней изображен: причина, по которой Азирафаэль заявлялся сюда сутки назад. Утопленник со вспоротым животом. И татуировкой на груди. Энтони нерешительно взял фотокарточку в руки. Азирафаэль, наблюдая за сменой эмоций на лице вампира, явно был удовлетворен произведенным эффектом, — Хочешь увидеть еще кое-что интересное?              Энтони не успел что-либо сказать, как Азирафаэль протянул ему конверт. Священник смотрел на вампира не моргая. Ждал. А тот послушно принял конверт из его рук и, распечатав его дрожащими пальцами, извлек с десяток фотографий.              Увидев то, что было запечатлено на фотокарточках, Энтони потерял дар речи. Распятое тело и вправду не самая приглядная картина. А еще это, судя по всему, была церковь. Богохульство. Бессмысленно жестокий фарс.              — Что это? — Энтони просматривал одно изображение за другим, пробегаясь по ним внимательным взглядом. Одна из фотографий была сделана вблизи. Заметив знакомый символ на груди мертвеца, Энтони поморщился и рефлекторно погладил змейку на своей скуле пальцами, — Ох, черт.              — Не притворяйся, что не знаешь, что это такое, — холодно бросил Азирафаэль, — Я обнаружил это тело сегодня ночью в церкви, в которой я служу. А затем меня попытались убить.              — Мне очень жаль, что это произошло, но при чем тут я?              — Мой дорогой, неужели ты страдаешь от провалов в памяти? — голос Азирафаэля стал до звенящего приторным, и Энтони чувствовал, что ничего хорошего ему это не сулит, — Или ты так и не смог разглядеть тот клинок, что я тебе дал? — священник сделал пару шагов по направлению к вампиру, — Ох, не утруждай себя тем, чтобы поднимать его с пола, я сам покажу тебе.              В мгновение ока у лица Энтони оказался еще один клинок. Серебро жгло кожу даже на расстоянии.              — Так лучше видно? Хочешь поднесу еще ближе? — глаза священника метали молнии, а голос словно потрескивал от электрических разрядов — Я могу воткнуть его тебе прямо в глаз, чтобы ты хорошенько рассмотрел каждый завиток этой ебанной гравировки.              Словно подтверждая свои слова, Азирафаэль продолжал надвигаться на Энтони, заставляя того отступать до тех пор, пока он не уперся спиной в стену.              — Что, блять, означает твоя татуировка? — зашипел священник, когда Энтони вжался в стену, — Отвечай!              — Я уже все тебе сказал.              — Почему этот же символ я нахожу на трупах? Почему этот символ на клинках, которыми меня пытаются убить?              Молчание в ответ. В тишине можно было услышать, как сердце Азирафаэля бешено долбится, стараясь пробить насквозь кости грудины.              — Отвечай сейчас же! — закричал Азирафаэль, впечатывая кулак в стену около головы Энтони. Вампир дернулся, но так и не проронил ни слова.              Еще какое-то время Азирафаэль нависал над Энтони, но довольно быстро понял, что ждать ответа бессмысленно. Опустив руки и сделав пару шагов назад, Азирафаэль прикрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться.              — Хорошо, хорошо, ладно, — бормотал он, размышляя, — Ты имеешь право оставлять свои тайны при себе, да? Конечно, у нас ведь у всех есть секреты, правда?              Энтони услышал, как Азирафаэль нервно хихикнул.              — И, видимо, пришло время раскрыть один небольшой секретик, как думаешь? Обычно я очень хорошо храню тайны, но мне кажется, что церкви пора узнать о том, что в центре Лондона, притворяясь человеком, живет вурдалак.              — Ты не сделаешь этого, — Энтони не был дураком. Он прекрасно понимал, на что и на кого намекает сейчас Азирафаэль, — Ты не сможешь.              — И с чего это ты так решил? — на лице священника появилась улыбка.              — Мы с тобой, — Энтони тяжело вздохнул, — были друзьями. Ты не сможешь спокойно жить дальше, зная, что из-за тебя меня убьют.              То, что произошло в следующую секунду, показалось Энтони кошмарным сном. Мурашки пробрали до костей, когда Азирафаэль рассмеялся. Это был не веселый смех, не счастливый смех. Азирафаэль открыто насмехался над наивностью вампира, стоящего перед ним.              — Ты что, так и не понял? — выдавил он из себя, давясь смешками, — Ты для меня уже мертв! Ты просто вампир. Такой же, как и остальные упыри. И если для того, чтобы сохранить город в безопасности, мне придется избавиться от тебя, то я готов сделать это собственными руками, — Азирафаэль вновь продемонстрировал клинок, зажатый в его ладони, — Хочешь это проверить?              — Я не опасен, я не нападаю на людей!              — А ты докажи, — уже спокойным голосом сказал священник, вновь вытягивая руки вдоль тела, — Я верил тебе на слово, но теперь мне нужны доказательства, потому что для тебя, дорогой мой, дело пахнет жареным: трупы с такой же татуировкой, как и у тебя, начали появляться в городе как раз после твоего приезда сюда. Тут и там ходят вампиры, нападающие на священников с оружием, на которых изображена такая же змея, как у тебя на щеке.              — Я тут ни при чем.              — Это я уже слышал, — разочарованно вздохнул Азирафаэль, — Но знаешь, что во всем этом самое подозрительное? Что ты не можешь ничего объяснить. Не можешь ничего доказать или опровергнуть. Ты просто отнекиваешься, и мне это надоело.              Развернувшись на каблуках, священник направился к выходу из комнаты, собираясь покинуть эту квартиру. Он надеялся, что Энтони одумается, что угроза сдать его церкви подействует отрезвляюще. Но, видимо, что бы этот вампир ни скрывал, он собирается унести это с собой в могилу. Что же, таков его выбор. Азирафаэль никогда не разбрасывается обещаниями на ветер, да и подвергать свою жизнь опасности он больше был не намерен, а поэтому его решение было однозначно.              — Я расскажу, — тихий голос раздался за спиной священника. Азирафаэль остановился и обернулся, не веря своим ушам. Энтони все так же стоял у стены и смотрел в пол. Его губы были вытянуты в тонкую линию, а ладони сжаты в кулаки. Азирафаэль был готов поспорить, что нижняя губа вампира слегка подрагивала, — Ты прав, мне следовало сразу все тебе рассказать, ты должен знать. Я все объясню.              По оконному стеклу забарабанили капли дождя. Начиналась гроза.