Не собирайте себе сокровищ на земле… но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.
(От Матфея святое благовествование 6:19–34)
Октябрь, 1937 год Азирафаэль не знал, что место под яблоней уже было занято. Точнее, оно уже принадлежало кое-кому. Ни для кого не было секретом: если Энтони нет в его комнате или в библиотеке, он сидит под деревом в парке у церкви, погруженный в собственные мысли или в чтение. Для Азирафаэля же этот факт стал открытием, совершенным в очередной скучный вечер четверга. Не то чтобы вечера по четвергам были какими-то особенно скучными, совсем нет. Просто все вечера веяли скукой. В этот ничем не примечательный, но все еще слишком тяжелый и унылый день Азирафаэль решил провести вечер, уединившись в парке. Он делал так уже пару раз: ему нравилось читать на свежем воздухе. Поэтому он нацепил на себя теплый вязанный свитер цвета золотой дымки и, прихватив одну из книг Даниэля Дефо, вышел из своей комнаты. Конечно же, книга в его руках была уже изрядно потрепана, так как ее ждал не первый цикл перечитки. Также с собой он взял термос, наполненный горячим чаем. Рыжие кудри были заметны за километр. Они очень выгодно выделялись на фоне темных стволов деревьев и желто-зеленой листвы. Их обладатель же уткнулся носом в книгу, которая на вид была чрезвычайно толстенной и старинной. Энтони вольготно растянулся под яблоней. Находясь в полу-сидячем, полу-лежачем положении, он оперся спиной на дерево. Одна нога была согнута в колене, помогая рукам удерживать огромный и наверняка тяжелый фолиант. Вторая же темным пятном выглядывала из невысокой травы, напоминая скорее затаившуюся в кустах змею. Гадюку. Азирафаэль честно не хотел отвлекать Энтони от чтения. Хотел просто пройти мимо, не привлекая к себе внимания. Уйти в глубь парка, ведь там, скорее всего, оставались еще вполне удобные и свободные места для уединенного чтения. Но от внимательного взора мистера Кроули ничего не могло укрыться. — Азирафаэль, какая приятная встреча! — раздалось звонко за спиной уже было начавшего удаляться прочь Азирафаэля. Обернувшись, Азирафаэль увидел, что Энтони даже взгляда от книги не оторвал. И как он, черт возьми, понял, что это он? — Что ты тут делаешь в такой чудный час? — Да вот, хотел прогуляться на свежем воздухе, — неловко ответил Азирафаэль. — С книгой в обнимку? — Энтони на секунду оторвал взгляд от страниц и бегло окинул им Азирафаэля, — Что за книга? — «Молль Флендерс», Даниэль Дефо. — Не знал, что ты фанат плутовских романов, — присвистнул Энтони. — Мне нравится читать про то, как неунывающий человек выживает в жестоком и равнодушном мире. — Аморальщина, — с пренебрежением произнес Энтони, — В такой литературе нет ничего возвышенного или хоть сколько-то интересного. — Ну а ты что читаешь? — поспешил перевести тему до глубины души оскорбленный такой критикой своих литературных вкусов Азирафаэль. — De revolutionibus orbium coelestium. — Опять ты со своим латинским, — обиженно пробубнил Азирафаэль, подходя ближе. — О вращении небесных светил. Это факсимиле знаменитого труда Николая Коперника. — Ого, того самого Коперника? — Азирафаэль восхищенно уставился на книгу в руках своего собеседника. — Ага. Эта копия выполнена с оригинального издания с сохранением записей и схем, сделанных от руки. Круто, да? — в голосе Энтони явно читалось хвастовство. — Невероятно! И где ты ее достал? — Купил. Конечно, найти ее было не просто, да и сумму пришлось оставить не маленькую. Эта книга до прошлого столетия хранилась в библиотеке при монастыре на отшибе Швеции, представляешь? — Да это же…это же настоящий памятник истории! И она у тебя в личном пользовании? Я поверить в это не могу! — Не волнуйся, после прочтения я пожертвую ее в Лондонскую библиотеку. Пусть остается памятником истории и достоянием общественности. — Что? — Азирафаэль вскрикнул, казалось, настолько громко, что птицы слетели с соседних деревьев, испугавшись шума, — Да ты, наверное, в этой же библиотеке эту книгу и взял, а сам сидишь и выделываешься, будто это твоя книга. — Нет, я не «выделываюсь», — чуть ли не прошипел Энтони, мгновенно сменив настроение, — Я никогда не вру. Если не веришь, можешь сам пролистать книгу — в ней нет библиотечных печатей и подобного. И он протянул книгу Азирафаэлю. И Азирафаэль, конечно же, ее взял, предварительно положив термос и принесенную с собой книгу на траву рядом. Не потому, что он не верил словам Энтони, а потому что считал за честь подержать такую книгу в руках. А Энтони он, несомненно, верил. Просто немного сомневался. Пролистав книгу, Азирафаэль и впрямь не нашел там каких-либо признаков того, что книга принадлежала библиотеке. А что искать в качестве доказательства он знал: Азирафаэль был завсегдатаем библиотек. Все библиотекари в его родном Тадфилде знали светловолосого и голубоглазого любителя книг с пухленькими щечками в лицо. Но местную, огромную Лондонскую библиотеку Азирафаэль пока что посетил лишь раз, да и то в качестве экскурсии. Зато он обнаружил то, что книга была на латинском. Вся. От корки до корки, ни одной пометки на английском или на каком-то другом более-менее используемом языке. — И как ты это вообще читаешь? — спросил Азирафаэль, рассматривая обложку, — Боже мой, это издание 1566 года! Как такое вообще достать можно? — Достать можно все, если у тебя знаменитая фамилия и есть деньги на счету, — фыркнул Энтони, протягивая руку за тем, чтобы забрать книгу, — Должны же быть хоть какие-то плюсы от того, что мой отец обеспечивает нужды армии в самолетах. — Ты против того, чем он занимается? — сочувственно поинтересовался Азирафаэль, передавая фолиант владельцу. — Да. Но мой голос здесь ничего не решает. Эта индустрия формировалась годами, декадами, а то и столетиями. Я просто не буду в этом участвовать. Отец сможет найти себе более достойного преемника, я уверен. — Твой отец хотел, чтобы ты унаследовал его дело? — Конечно. Передача ремесла по наследству, как в старые добрые. Мой отец был инженером, и мне пророчили быть инженером. Самолетостроение сейчас активно развивающаяся и востребованная индустрия, так мне говорили. Но я отказался от перспективы строить машины, при помощи которых в вероятном будущем будут убивать людей. Сомневаюсь, что солдатам самолеты нужны только для грузоперевозок. — И поэтому тебя отправили сюда? — Я сам сюда ушел. Здесь мое место. Отец был против, но со временем смирился. Как видишь он даже выделяет деньги на мои «хотелки», — Энтони многозначительно поднял книгу, что была у него в руках. — Это хорошо, — пробормотал Азирафаэль. Когда он услышал последнюю часть истории у него как от сердца отлегло, — Замечательно, что ты поддерживаешь хорошие отношения с семьей. Энтони кивнул. Азирафаэль наклонился и подобрал вещи, оставленные на земле. Он собирался было попрощаться для того, чтобы отправиться дальше в скитания по парку, но Энтони его опередил. — Присаживайся рядом, — рыжеволосый немного подвинулся в сторону и похлопал ладонью по освободившемуся клочку земли рядом с собой, — Ты ведь почитать хотел, да? — А я тебе не помешаю? — с осторожностью спросил Азирафаэль. — Если бы ты мне помешал, я бы тебя и не окликнул, — сказал Энтони так, как будто это было что-то само собой разумеющееся, — Я на самом деле часто здесь читаю, мне нравится это место. Я думаю, тебе тоже понравится. Приняв приглашение, Азирафаэль уселся под деревом. Он расположил книгу у себя на коленях, а термос устроил под боком. Немного поразмыслив, он вновь взял термос в руки. — Не хочешь чая? — спросил он у Энтони, еще не успевшего вернуться к чтению. — Не откажусь, — мягко улыбнулся тот, принимая из рук друга крышку термоса (которая по своему устройству одновременно с этим являлась и кружкой), наполненную душистым чаем, от которой поднимался белый кучерявый пар. А затем оба принялись за чтение под шелест листьев и гомон прохожих, которые с интересом поглядывали на двух юношей под деревом, что сидели с книгами в руках и распивали на двоих один крохотный термос с чаем. Один из них с интересом разглядывал схемы движения небесных тел с обозначениями на латинском, нарисованные Николаем Коперником. Второй же с неменьшим интересом читал аморальный плутовской роман.***
Место под яблоней и вправду было замечательным. Оно было не слишком видным, не слишком скрытым. К шелесту листвы примешивался также тонкий яблочный аромат, который, казалось, исходит от самой древесины, будто дерево уже и само насквозь пропиталось запахом спелых плодов. Трава возле ствола была невысокой, но мягкой, из-за чего расположиться в ней было довольно приятно. С момента той встречи под яблоней в скучный вечер четверга это место неофициально стало их общим местом. По дикой случайности, конечно. По той же самой случайности, по вине которой они встретились там же неделю спустя. В этот раз Азирафаэль устроился у дерева первым. В руках у него был готический роман «Замок Отранто», написанный Хорасом Уолполом. Под боком расположился несменный термос с черным чаем. Энтони, приближающийся к дереву со стороны церковной школы, выглядел невероятно взбудораженным. Он шел так, словно узнал что-то очень любопытное и точно заслуживающее внимания, причем эта информация была настолько удивительной, что, если он сейчас же не расскажет кому-то об этом, то, наверняка, взорвется. Так оно и было. — Ты не поверишь, что я узнал, — вскричал Энтони вместо приветствия тут же, как сошел с основной парковой тропы на небольшую узенькую дорожку, ведущую к яблоне. Ходят слухи, что именно Энтони и вытоптал эту дорожку, так как к яблоне, кроме него, и с недавних пор Азирафаэля, больше никто и не ходит. Но это только слухи. — Что же ты узнал? — Азирафаэль без энтузиазма оторвался от чтения. Он только дошел до момента обнаружения трупа сына князя Манфреда. Беднягу пришибло рыцарским шлемом в день его же свадьбы. Азирафаэлю очень нравилась эта сцена. — Когда ты впервые представился мне твое имя показалось странным, но отдаленно знакомым, и я подумал, что скорее всего встречал его в какой-то книге, — затараторил Энтони, упав на землю рядом с другом, — И, представляешь, так оно и было! Азирафаэль смерил друга озадаченным взглядом. Ну да, его имя странное, а еще, судя по всему, взято из какой-то дурацкой книги, о которой Азирафаэль никогда не слышал. Но, если быть честным, ему казалось, что добавлять в свои инициалы ничего не значащую букву «Джей» было куда страннее. — И ты никогда в жизни не поверишь, что это была за книга! — глаза Энтони горели, переливаясь в солнечных лучах. — Ну и что же это была за книга? — в попытке подыграть протянул Азирафаэль. А Энтони только этого и ждал. — Первая книга Ветхого Завета! — Ты шутишь что ли? — Азирафаэль вопросительно посмотрел на искрящегося от восторга Энтони, — Я читал Ветхий Завет, не было там ничего такого. — Это потому, что ты читал не ту версию! — горделиво парировал тот, выуживая из сумки какую-то потрепанную книженцию, — В версии перевода, выпущенного от издательства «Билтон и Скэггс», упоминается ангел Азирафаэль — страж Восточных врат Эдема. Вот посмотри. Энтони протянул другу книгу с закладкой. «Замок Отранто» упал с колен своего хозяина в траву, составив компанию термосу. Открыв книгу в обозначенном месте, а именно на третьей главе Книги Бытия, он с удивлением обнаружил, что херувим, которого Господь поставил охранять путь к дереву жизни и вправду был его тезкой. — У него еще и меч пламенный был, круто же! — воскликнул Энтони, уловив изменение в выражении лица Азирафаэля с озадаченного на изумленное, — Так ты у нас, получается, настоящий ангел! — А почему это имя встречается только в этом варианте перевода? — Азирафаэль никак не мог поверить, что его имя, по совместительству являющееся его врожденным проклятьем, является отсылкой к Священному Писанию, а не просто плодом безудержной фантазии его родителей. — Не знаю, — пожал плечами Энтони, — Но в других версиях этот ангел тоже упоминается, просто остается безымянным. Азирафаэль удивленно переводил взгляд то на книгу, то на самодовольное лицо Энтони, сидящего рядом. Он словно ожидал, что сейчас тот скажет, что это все просто шутка, розыгрыш. Но Энтони молчал, наслаждаясь реакцией друга. — И откуда только мои родители могли узнать это имя? — пролепетал Азирафаэль. — Может быть они тоже читали эту версию Библии? — Да кто ж их знает. — В любом случае, я считаю, что это довольно круто — носить имя ангела. Да и тебе это подходит. — Почему подходит? — Да потому что ты весь такой, — Энтони взмахнул рукой в воздухе, пытаясь подобрать эпитет, — светлый что ли. Мягкий. Нет, не то. Открытый. И добрый. Ангельский в общем-то. Азирафаэль стремительно покрылся румянцем. Конечно же, это не могло скрыться от пристального взгляда янтарных глаз. — Эй, ангел, ну ты чего? Не обижайся только, я же в позитивном смысле. — Я не обижаюсь, я просто… Стой, как ты сейчас меня назвал? — Азирафаэль удивленно вскинул брови. — Ангел. — Не называй меня так! — Почему нет? — Энтони посмотрел на Азирафаэля щенячьими глазами, сквозящими невинностью, — Тебе ведь очень идет это прозвище. Ты только посмотри на себя: голубоглазый блондин еще и с этими прелестными кудряшками. Да ты будто ангел с какой-то фрески. Азирафаэль задумался. А почему, собственно, нет? Звучит это, конечно, непривычно, но это дело времени. И привычки. В конце концов «ангел» — это куда короче, чем «Азирафаэль». Да и произносить легче. А у Энтони того и гляди язык в узел завяжется, если они продолжат общение. — Ладно, называй как хочешь. — Хорошо, ангел, — в голосе Энтони послышалась издевка, за которую тот тут же огреб: Азирафаэль с серьезным видом несильно стукнул того книженцией с правильным вариантом перевода по голове. Чтобы не повадно было.#
Начало декабря, 1937 год По меркам Лондона эта декабрьская ночь была необычно холодной. Показатель термометра упрямо стремился пересечь нулевую отметку и опуститься ниже. А потому Азирафаэль спал в теплой пижаме, укутавшись сразу в два пледа поверх одеяла. Несмотря на это ему было довольно прохладно, что, впрочем, не помешало заснуть довольно крепко: на счастье, со сном у Азирафаэля никогда проблем не было. Но даже так он все равно моментально подскочил в кровати, когда в дверь комнаты отчетливо и довольно настойчиво постучали. Оглянувшись на своего соседа по комнате, Азирафаэль обнаружил, что тот этого, судя по всему, не заметил, поскольку даже не пошевелился. В голове появилась мысль, что, возможно, никто в дверь и не стучал и это Азирафаэлю лишь приснилось, но в следующую же секунду стук раздался вновь, заставив сидящего в кровати дернуться. И кого могло принести посреди ночи? Ответ оказался довольно очевидным. Если бы Азирафаэлю сказали, что однажды Энтони придет за ним черт пойми зачем посреди морозной зимней ночи, то он бы не удивился, а просто воспринял это как данность. И вот сейчас с его лица пропадают какие-либо намеки на удивление и испуг, когда он видит стоящего за дверью облаченного в темное пальто поверх серого свитера рыжего засранца. Его пушистые волосы были собраны в высокий хвост, но это их владельца не спасало — некоторые особенно непослушные пряди уже выбились из прически и нагло спадали на лицо. Несколько из них владельцу даже пришлось убрать за ухо. — Ты чего так долго? — с намеком на раздражение шепчет Энтони. Как, наверное, легко жить, когда у тебя нет ни стыда, ни совести. — Я вообще-то спал, — шипит на него Азирафаэль. — Как ты можешь спать сегодня? — брови Энтони удивленно взлетают вверх, — Ты разве не видел сегодняшнее небо? — А что не так с сегодняшним небом? — Азирафаэль искренне недоумевал. — Да на нем же ни облачка! — все еще шепотом воскликнул тот, указывая рукой на окно, находящееся за спиной Азирафаэля. И вправду, когда Азирафаэль обернулся он восхищенно уставился на чрезвычайно яркий свет луны, проникающий в комнату сквозь стекло. Несколько звезд было видно невооруженным взглядом, — Ты когда такое небо в последний раз в Лондоне видел? Давай собирайся и пошли! — Куда? — Азирафаэль испуганно обернулся на Энтони, который в свою очередь весь чуть ли не светился. — На звезды смотреть! — Азирафаэль мог бы сказать, что ему не нужно никуда идти чтобы посмотреть на звезды: он и так видел мириады мерцающих огоньков в карих глазах напротив. Но решил промолчать на счет этого. — Ладно, дай мне пять минут, — сказал Азирафаэль и закрыл дверь. Азирафаэль натянул свитер прямо поверх пижамы. Ночь была холодной, а замерзнуть в его планы не входило. Теплые брюки поверх пижамных штанов, к сожалению, не налезли, так что от них пришлось избавится. — Ты что, правда собрался пойти куда-то с этим придурком? — неожиданно раздался сонный голос с соседней кровати. — Да, — Азирафаэль как раз натягивал на себя теплые носки в этот момент. — Посреди ночи? — уточнил голос. — Не оставлять же его до утра ждать, — прыснул Азирафаэль, шнуруя ботинки. — Тогда получается, что вы два придурка, — пробубнил голос, — В следующий раз обговаривайте свои встречи заранее, потому что если вы еще раз меня вот так разбудите, то я, клянусь Богом, пожалуюсь коменданту и буду с упоением наблюдать, как вы на пару будете снова драить столовую. — Ладно, прости, Ньют, — Азирафаэль завязывал шарф уже стоя у двери, — Спокойной ночи. Ответа соседа не последовало и Азирафаэль вышел из комнаты. Энтони смирно ждал около двери, и стоило Азирафаэлю закрыть за собой дверь, как тот схватил его за руку и потащил за собой. Видимо, терпения в нем совсем уже не осталось. В Энтони вообще было мало терпения и сдержанности, Азирафаэль это уже давным-давно понял и зарубил себе на носу. Показательным был, например, тот случай, когда однажды вечером Энтони влетел в библиотеку держа газету в руках. Он пробежал все помещение и, подлетев к столу, за которым с раскрытой книгой сидел Азирафаэль, с размаху ударил этой газетенкой по столешнице рядом, да так, что записи Азирафаэля разлетелись в разные стороны. — Они ее открыли, — гневно прошипел рыжеволосый в ответ на осуждающе-вопросительный взгляд друга. Сейчас он был похож на разъяренного зверя: вот-вот кому-то в глотку вцепится, — Они ее, черт возьми, уже открыли. — Кого? — Азирафаэль и вправду не сразу понял в чем дело. — Туманность, ангел, кого же еще! — воскликнул Энтони так громко, что взгляды всех, находившихся в библиотеке, тут же устремились на него. Но его это нисколько не смутило, а вот то, что прошедший мимо библиотекарь злобно шикнул на них, заставило его остудить свой пыл. Это шиканье вполне могло означать то, что еще одно замечание и их вышвырнут отсюда за шкирку и, самое ужасное, запретят пользоваться библиотекой в течение следующей недели. Ни Энтони, ни Азирафаэль повторения подобного опыта не хотели: одного раза более чем хватило. Поэтому Энтони уселся на свободный стул рядом с Азирафаэлем и продолжил уже шепотом, — Причем открыли еще в 1888 году! На допотопных астрономических картах Отца Мориса настолько новые открытия просто не обозначены. — Ну, это менее обидно, чем если бы ее открыли буквально на днях, опередив тебя в пару месяцев — постарался подбодрить друга Азирафаэль, но тот его как будто не слышал. — И знаешь, как они ее назвали? — Энтони был готов рвать и метать, — Конская Голова! Что это вообще за название такое! — О, я слышал про это, точнее, читал, — оживился Азирафаэль, — Кажется, ее открыла женщина-астроном по фамилии Флеминг. Это ведь поразительно, это одно из первых по-настоящему признанных достижений женщины в науке! Это очень важный шаг для нашего общества, ты не считаешь? — Я сейчас совсем не об этом, ангел, — пробурчал Энтони, — Мне плевать кто ее открыл: мужчина, женщина или динозавр. Главное, что это был не я! — Тони, ты настоящий эгоист, — Азирафаэль наконец закончил собирать разлетевшиеся по столу бумаги, — Только о себе и думаешь. Энтони возмущенно фыркнул, после чего встал и, захватив с собой газету, удалился прочь. А после он, кажется, целую неделю с Азирафаэлем демонстративно не разговаривал. Точно не больше недели, на большее его бы не хватило. Но для Азирафаэля та неделя была тяжелой. Он быстро привык к компании Энтони, практически сразу, после их знакомства, они стали общаться ежедневно, пересекаясь то в библиотеке, то в коридорах школы, то в парке. Энтони даже пообещал помочь Азирафаэлю с подготовкой к зимним экзаменам. И вправду помогал: начиная с конца ноября они вместе по вечерам занимались в библиотеке. А без него сразу становилось как-то скучно. Энтони был хорошим другом. Он был добрым, внимательным, он был интересным собеседником, был умен, начитан и интеллигентен. А еще всегда был полон идей. Он был ярким, пылающим изнутри. Он сам был звездой. И от того еще страннее было осознавать тот факт, что он в какой-то степени был изгоем. Нет, конечно, его знала вся школа. От учителей до первокурсников — не было человека, который ни разу не слышал о нем. И не сказать, что эта слава была дурная: он был известен за счет как раз таки своих сообразительности и идейности. Но в тоже время он слыл выскочкой. Люди считали его заносчивым, играла роль в этом отчасти его фамилия. Народ привык видеть детей состоятельных родителей высокомерными и самонадеянными, живущими за счет известности предков. Азирафаэль мог поручиться, что Энтони таким не был. Не походил он на богатого зазнайку. Он скорее был хулиганом, но не таким хулиганом, который в подворотне вынуждает шпану вытряхивать ему последние гроши, а тем хулиганом, который, наплевав на правила, принесет в общежитие уличного котенка и будет держать его под кроватью. Эдакий Робин Гуд нового поколения. Энтони точно был тем еще филантропом. Азирафаэль сам видел, как его друг стопками стаскивает свои книги в городскую библиотеку. Для Азирафаэля это было показательно — он и сам не был ханжой, но расстаться со своей домашней библиотекой для него было страшнее смертной казни. А о том, сколько из выделенных семьей на личные расходы сына денег было отправлено Энтони в благотворительные фонды, Азирафаэль — мальчик из не очень богатой провинциальной семьи, — предпочитал даже не думать. Энтони в целом правила не любил, так же, как и ограничения, а потому часто на них плевал. Как, например, в тот злополучный вечер, когда за два часа до объявления комендантского часа Энтони предложил Азирафаэлю вместе выбраться в город. Чтобы перекусить. — Да мы туда и обратно, мы не задержимся, — убеждал Энтони упертого Азирафаэля, который никак не хотел вестись на уговоры друга. Но все равно Азирафаэль сдался, потому что Энтони знал куда давить, — На Риджент-стрит открыли новую пекарню, говорят у них просто потрясающие сконы с клубникой! Конечно же, до объявления комендантского часа вернуться в общежитие они не успели. И пробраться незаметно у них тоже не получилось. И, так как правила едины для всех, неважно, отрицаешь ты их существование или нет, в наказание их заставили драить столовую. Но даже так это того стоило и дело здесь не в булочках, которые, к слову, оказались совершенно средними и нисколько не потрясающими.«И всегда останутся на Земле те яблоки, достойные тех неприятностей, которые ты навлекаешь на себя, поедая их.»
Увидев телескоп, преспокойно стоящий на балкончике четвертого этажа восточного крыла школы, словно дожидающийся их, Азирафаэль издал восхищенный вздох. Азирафаэль никогда раньше не видел подобные устройства вживую, только на картинках. И уж тем более никогда не пользовался чем-то таким. Перспектива того, что сейчас это может измениться, приводила его в восторг. — Нашел чему удивляться, — усмехнулся Энтони, подходя к телескопу, — Лучше посмотри на небо — там точно есть кое-что более поразительное. Азирафаэль послушно поднял голову. И увидел. Конечно, Азирафаэль и раньше видел небо. И звезды тоже видел. Но так — никогда. С высоты четвертого этажа они как будто бы стали ближе и ярче. Или может это морозный ночной воздух придавал им яркости. А еще их было так много, Азирафаэль никогда не видел так много за раз. И все они мерцали, переливались огоньками. — Вау, — только и смог сказать Азирафаэль и услышал в ответ смешок друга, который уже вовсю кружил вокруг телескопа, подсвечивая себе карманным фонариком. — Я же говорил, сегодня необычная ночь. В Лондоне так звезды практически никогда не увидеть — то тучи, то туман. А еще свет, это ведь крупный город, который никогда не гаснет. Точнее практически никогда, — Азирафаэль вопросительно опустил взгляд на друга, но тот лишь мотнул головой, призывая Азирафаэля посмотреть на ночной Лондон с балкончика. И как он сразу этого не заметил? Город был совершенно темный. Во всем городе, судя по всему, вырубило электричество. Фантастика. — Это ты сделал? — Азирафаэль был готов поверить в то, что Энтони каким-то образом нашел способ обесточить город на сегодняшнюю ночь. Разве есть что-то в этом мире невозможное для этого кудрявого гения? — Ты издеваешься? Я ведь не всесильный, — рассмеялся тот, — Это просто случайность. Я заметил это из окна своей спальни и решил, что все складывается слишком идеально, чтобы не быть знаком. — Знаком к чему? — К тому, чтобы привести тебя сюда и наконец показать тебе настоящие звезды. Правда, есть здесь элемент неожиданности — электричество могут включить в любую секунду. Так что, — Энтони оторвался от своего занятия и подошел к Азирафаэлю, который вновь любовался небом, облокотившись на перила. Энтони устроился рядом и тоже поднял голову, явно наслаждаясь видом. Об этом говорила легкая улыбка не его губах, — Нужно насладиться моментом, пока он нам подарен. И Азирафаэль искренне наслаждался. Наслаждался звездами и этим морозным воздухом, что приятно обжигал щеки. А также компанией Энтони. И тем теплом, что исходило от друга, стоявшего так близко, что Азирафаэль мог почувствовать его дыхание. Возможно, это именно оно так безжалостно жгло кожу лица, а вовсе не холод? Поддавшись порыву, Азирафаэль накрыл ладонь Энтони, что покоилась на перилах, своей. — Спасибо за этот подаренный момент, — улыбнулся Азирафаэль, когда Энтони повернулся к нему. Их взгляды пересеклись. Азирафаэль был ниже своего друга, а потому смотрел ему в лицо всегда слегка поднимая голову. Из-за этого сейчас у и без того красивого лица Энтони появился прекрасный фон в виде мерцающего ночного неба. Азирафаэль вновь попытался убедить себя, что его сердце так неистово трепещет в грудной клетке сейчас из-за красоты ночного неба над его головой. И что это совсем не похоже, на те описания, которые то и дело встречались ему в романах. — Кажется, я только что поселил в твоих глазах звезды, ангел, — усмехнулся Энтони, — Я впервые вижу, чтобы ты так сиял. Было чудом то, что Энтони не заметил, как лицо Азирафаэля приобрело оттенок, сходным с цветом его же медных волос. Они постояли так еще какое-то время. Просто постояли в тишине переводя взгляд то на темный город, то на небо. А Азирафаэль иногда смотрел на Энтони. Свою ладонь из-под руки Азирафаэля Энтони так и не убрал. А потом Энтони вырвал Азирафаэля из этого транса и повел к телескопу. Сделал он это молча, взяв друга за руку. Азирафаэль был удивлен тому, насколько теплые у Энтони ладони. Несмотря на холод вокруг, одно прикосновение Энтони к его руке словно согрело всего Азирафаэля, поселив где-то внутри огонек, что не дал бы замерзнуть ему даже в снегах Антарктиды. — Подожди секунду, если у меня все получится, то сегодня я покажу тебе Юпитер, — пробормотал Энтони, меняя направление телескопа, периодически сверяясь с лежащими поодаль звездными картами, — В декабре его обычно хорошо видно. — А ты умеешь находить созвездия? — спросил Азирафаэль, — В смысле просто находить их на небе, не пользуясь картами? — Умею, — это было глупый вопрос, конечно Энтони умеет. Разве есть что-либо, связанное со звездами, чего Энтони не умел бы? — Если хочешь, то могу и тебя научить находить основные созвездия, — и, прежде чем Азирафаэль начал отнекиваться, добавил, — Это не сложно, для этого не нужно ничего знать. Спустя какое-то время Энтони закончил вертеть телескоп и зафиксировал его положение штативами. Выглядел он чрезвычайно довольным. — Вот, полюбуйся на этого гиганта! — сказал он, уступая место у телескопа Азирафаэлю. Шар белого цвета висел посреди тьмы космоса. Если приглядеться, то можно было отметить, что он весь исполосован красно-коричневыми линиями. А вокруг него было как будто кольцо, опоясывающее шар по экватору. — А что это за 4 шарика рядом с ним? — спросил Азирафаэль, не отрываясь от окуляра. — Сам ты шарик, а это луны! — прыснул Энтони, — Вообще у Юпитера почти 80 спутников, но в такой телескоп видно только самый большие: Ио, Европу, Ганимеда и Каллисто. — 80 спутников — это значит 80 лун? — уточнил Азирафаэль. — Ага, — Азирафаэль поднял взгляд к небу вновь и представил, что вместо одной луны на небе их сейчас 80 штук. Стало не по себе. — Не хотел бы я жить на Юпитере, — признался он вслух. — Да даже если бы хотел, у тебя бы вряд ли вышло, — в голосе Энтони была слышна усмешка, — Он ведь весь состоит из газа, по нему не походишь. А еще ученые рассчитали, что давление его атмосферы настолько большое, что если бы какой-нибудь человек и вправду там оказался, то его тут же бы раздавило! — Поверить не могу, что Бог и вправду создал нечто подобное, — восхищенно пробормотал Азирафаэль, — Если бы только что своими глазами не увидел, то никогда бы не поверил. — А вот я бы хотел побывать вблизи Юпитера. И вообще представляешь, как будет чудесно, если однажды люди смогут свободно летать в космос? — голос Энтони приобрел некую мечтательность, — Захотел и отправился на Марс, а захотел — махнул хоть на Альфа-Центавру! — Я боюсь человечеству еще далеко до этого, — скептично протянул Азирафаэль. — Я верю в научно-технический прогресс. Человечество развивается семимильными шагами и, возможно, если повезет, то мы с тобой даже увидим начало космической эры. Хотел бы я дожить до этого, — Энтони не сводил глаз со звездного неба, но видел он там, как понимал Азирафаэль, далеко не мерцание далеких огоньков. Он видел там чудесное будущее из своих фантазий, космические корабли, что могут преодолевать огромные расстояния за секунду. Он видел там далекие планеты, гигантские звездные системы и огромный простор для изучений и открытий. Вселенная ведь бесконечна, и, наверняка, она прячет в себе нечто невообразимое! И раскрыть все ее секреты — вот мечта каждого пытливого ума на этой крошечной планетке. Энтони в этом случае исключением не был. Азирафаэль полюбовался Юпитером сквозь линзы телескопа еще какое-то время. Но ему быстро наскучило: шар был неподвижен, а луны вокруг него двигались настолько медленно, что это было почти незаметно. Поэтому он попросил Энтони научить его находить созвездия. — Зимой на небе много больших и выделяющихся созвездий, — начал свой урок Энтони, — Но легче всего, на мой взгляд, найти Ориона. Вот, смотри, — Энтони ткнул куда-то на восток, — Видишь три звезды, которые выстроились в линию. Да вот же они, они расположены практически вплотную друг к другу! Спустя время Азирафаэль наконец понял, на что указывал Энтони. И вправду, на востоке были три точки, что находились непростительно близко друг к другу и горели вместе ярко-ярко, образуя почти что полосу на небе. — Это пояс Ориона. Снизу и сверху от него есть попарно расположенные удаленные друг от друга звезды — это считай его колени и плечи, — Азирафаэль проследил взглядом направление, которое указал Энтони и, кажется, понял, о чем тот говорит. В голове блондина и прям стала вырисовываться картина мужчины, что стоял посреди ночного неба. Его пояс — три ярких светила, колени и плечи — парные звезды. — Кажется, я вижу, — восхищенно сказал Азирафаэль, оборачиваясь к Энтони, что вовсю улыбался в ответ на радость друга, — Я правда увидел созвездие Ориона! — Еще одна особенность Ориона в том, что его звезды имеют голубовато и оранжевое свечение, — продолжил Энтони, — Это редкое явление. И этот факт тоже помогает найти его на ночном небе. — Можешь показать что-нибудь еще? — попросил Азирафаэль, — Еще какое-нибудь созвездие! — Хм, если посмотреть чуть южнее от Ориона, — протянул Энтони, разворачиваясь в обозначенном направлении, — Довольно низко, почти у горизонта, есть яркая звезда. Она называется Процион. Азирафаэль повернулся вслед за Энтони и увидел чуть ли не лежащую на крышах домов яркую звездочку. — Вижу. — А немного правее от нее есть звезда более тусклая, но тоже довольно яркая. Они примерно на одной высоте. — Угу, нашел. — Проведи между ними воображаемую линию. — Есть. — Поздравляю! Это созвездие Малого Пса! — рассмеялся Энтони, за что получил тычок локтем в бок. — Давай другое, нормальное созвездие! — потребовал Азирафаэль, — Этот твой Малый Пес слишком уж…мал. — Ладно, тогда как на счет Лебедя? — Энтони задал риторический вопрос, разворачиваясь на север, — Он тоже находится довольно низко. Нужно искать пять ярких звезд, образующих крест. Азирафаэль посмотрел в то же направление, куда смотрел Энтони и тщетно пытался найти на небе яркий крест. — Пятая звезда, нижняя из всех, не очень яркая, ее сложно заметить, тем более она часто скрывается за зданиями, — сказал Энтони, заметив досаду на лице друга, — Вот смотри, над башней…да выше, выше. Вот здесь да. Это центральная звезда креста — Садр. Теперь, когда Энтони указал Азирафаэлю на одну из 5 звезд, найти и составить крест из оставшихся оказалось не такой уж и сложной задачей. — Это созвездие еще называют Северным Крестом. Он вытягивается вдоль Млечного пути. Но зимой Млечный путь не видно невооруженным взглядом. — Я видел Млечный путь. Летом, у себя в Тадфилде. Он красивый, — мечтательно произнес Азирафаэль. И тут город неожиданно запылал — включилось электричество. Свет огней большого города ослепил поначалу уже успевших привыкнуть к тьме парней. Но это было еще не самым страшным. Подняв голову, Энтони разочарованно вздохнул: звезды исчезли. Конечно, не пропали совсем — с десяток самых ярких все еще упорно мерцали, пусть и потускнели. Но никаких созвездий на небе больше не было. — Знаешь, если мы останемся здесь до рассвета, то сможем увидеть Венеру, — сказал Энтони таким тоном, отказать которому было если не невозможно, то точно крайне сложно. — А до рассвета еще долго? — обеспокоено поинтересовался Азирафаэль. Теперь, когда звезды исчезли, пропала и магия, и Азирафаэля не на шутку стал беспокоить факт того, что завтра учебный день, а они, считай, всю ночь не спали. Да и их полуночные похождения все еще могли заметить. А еще у него уже начинали подмерзать пальцы ног. — С учетом того, что рассветает сейчас примерно в 8 утра, — Энтони сверился с наручными часами, — Ждать еще около двух часов. Но Венеру, скорее всего, будет видно уже где-то через час. — Ну хорошо, — отозвался Азирафаэль с нервозностью в тоне, — Подождем эту твою Венеру. С этими словами Азирафаэль подошел к стене и, поплотнее укутавшись в пальто, уселся на пол подле нее. Энтони, недолго думая, сел рядом, а Азирафаэль, также не потратив на размышления ни секунды, положил голову тому на плечо. В руках у Энтони были какие-то карты, которые он с интересом разглядывал. Азирафаэль мог различить лишь то, что на картах в числе прочего были обозначены созвездия. — Почему некоторые звезды на карте цветные? — спросил Азирафаэль, борясь с желанием сладко зевнуть. — Ты слышал что-нибудь о диаграмме Герцшпрунга-Ресселла? — Азирафаэль отрицательно покачал головой. — Ну, если коротко, то звезды в зависимости от своих состава, температуры и размера светят в разных спектрах, разными цветами, если можно так сказать, — Энтони из-за всех сил пытался говорить как можно менее заумными словами, — Выделяют красные, желтые, голубые и белые звезды. Солнце, например, — желтый карлик. — Ну то, что желтый, по нему и так видно, — хихикнул засыпающий на плече у друга Азирафаэль, — Но то, что карлик, я бы поспорил. — Солнце просто близко, — вздохнул Энтони. — Я знаю, знаю, — умиротворенно пробубнил Азирафаэль. Он и сам не заметил, как стал проваливаться в сон. Под рассказы Энтони о том, что где-то во вселенной существуют звезды, которые больше нашего Солнца в тысячи, а то и в миллионы раз, сознание медленно покидало Азирафаэля. Но заснуть окончательно ему так и не было суждено. — Просыпайся, соня, — его нагло потрясли за плечо, из-за чего пришлось открыть глаза и осмотреться. Они все еще на балкончике, рядом стоит телескоп, — Сейчас Венеру видно лучше всего! Азирафаэль нехотя поднялся вслед за другом, который всего в пару шагов добрался до перил балкончика и восхищенно высматривал что-то на ночном небе. Или, точнее сказать, предрассветном небе. Все звезды исчезли с небосклона окончательно, а линия горизонта постепенно приобретала красновато-желтое свечение. Лишь одна звезда яркой кляксой горела невысоко от горизонта. — Невероятно, да? — сказал Энтони, когда Азирафаэль подошел к нему поближе, — Вот она — Утренняя звезда! — Люцифер? — с опаской спросил Азирафаэль. — Он самый, — Энтони усмехнулся, — Но в нашем случае скорее Venus. — Такая яркая, — восхищенно пробормотал Азирафаэль, — Как будто бы и вправду не планета, а звезда. Они бы любовались ею часами. Если бы, конечно, Венера не пропадала с небосвода настолько быстро. Стоило первым лучам солнца показаться из-за горизонта, как от нее и след простыл. Но рассвет тоже был красивым.#
Конец декабря, 1937 год — Ты останешься здесь на рождественские каникулы? — воскликнул Азирафаэль, когда Энтони объяснил ему причину, по которой он не собирает вещи для поездки домой. Ведь теперь, когда все экзамены были за спиной, а в воздухе витала атмосфера скорого праздника, ученики только и трепались о том, как они хотят поскорее убраться отсюда и оказаться дома, и сочувственно смотрели на бедных четверокурсников, которым придется остаться в школе для практики в проведении рождественской службы. Азирафаэль был так же воодушевлен, как и все вокруг, а вот Энтони по какой-то причине сохранял безразличие. — Ну да. Каждый год встречаю рождество здесь, — все таким же спокойным тоном сказал Энтони, откидываясь на спинку стула, на котором сидел. Его колени были вальяжно разведены в стороны, а сам он давно стек куда-то под стол, — Не понимаю, почему ты поднимаешь из-за этого такой шум. — Да потому, что рождество — это ведь семейный праздник, его нужно встречать в кругу близких людей, а не… — Азирафаэль слегка замялся, — А не в одиночестве в стенах школы. — Я не проведу рождество в одиночестве, не беспокойся. Помогу с организацией службы и в этом году, и с проведением, наверное, тоже. Да, возможно, мне уже позволят этим заниматься. Во всяком случае, я буду весь в делах и среди Святых Отцов разной степени приятности, так что я буду в порядке. В конце концов, библиотека будет работать и на каникулах тоже. — Но почему ты не поедешь домой? — Азирафаэль никак не мог взять в толк, почему его друг решил, что его помощь в организации служб настолько необходима, что он даже не может уехать на каникулы. — Потому, что не хочу. Предельно понятная причина, разве нет? — Энтони начинал злиться. — Тогда я тоже остаюсь. — Исключено. — Почему? Ты ведь остаешься. Я не хочу, чтобы ты провел рождество…так, — Азирафаэль демонстративно сложил руки на груди, показывая этим, что не готов слушать никаких возражений. — Да потому, что тебя дома ждут. Если ты не вернешься в Тадфилд на каникулы твои родители будут расстроены, подумай об этом. — А тебя разве не…? — и тут на Азирафаэля снизошло понимание, и он решил замолчать, пока не ляпнул чего лишнего. — Нет. Не ждут. Здесь мне более рады. Это ты хотел услышать? — Энтони не выглядел расстроенным этим фактом, даже его тон не стал более поникшим. Все то же скучающее выражение лица, все тот же спокойный голос. — Но я думал, что ты наладил общение с родителями. — Они присылают мне деньги. И мы пишем друг другу письма. Иногда, — Энтони раздраженно повел плечами, — Последним, что я слышал от отца лично, было: «Такому разочарованию как ты нет места в этом доме» или что-то подобное. Вполне прямолинейный посыл, как по мне. Приглашения на рождественский ужин я от них пока не получал, а значит мнения своего они на мой счет не изменили. — Мне жаль, — пробормотал Азирафаэль, положив руку на ладонь Энтони в попытке поддержать, — Я не знал, извини. Не стоило мне начинать этот разговор. — Все в порядке. Просто давай не будем говорить об этом снова, хорошо? — и не дав Азирафаэлю что-то ответить, тут же добавил, — Никому не слова, понял? — Да, конечно. — Ну все, хватит о грустном, — сказал Энтони, вставая со своего места. На его лицо вернулась легкая улыбка, такая, как будто никакого неприятного разговора сейчас и не происходило, — Рождество на носу, а тебе же все еще нужно собраться в поездку. Пойдем.***
Двадцать второго декабря Азирафаэль уже был дома. Добрался до Тадфилда он на автобусе без каких-либо происшествий. В доме царила атмосфера тепла и уюта. До рождества оставались уже считанные дни, а потому по всему дому были развешаны праздничные украшения. На входной двери красовался венок из остролиста с ярко выделяющимися на фоне листвы красными, похожими на капли крови, ягодами. В гостиной стояла ель, на которой мигала и переливалась гирлянда. Там же на камине стояли четыре свечки, вставленные в венки из можжевельника. Три из них уже догорели, оставив после себя лишь комок застывшего фиолетового воска. Розовая свеча горела ярким огоньком, символизируя приближение рождества. Азирафаэль в одном из своих последних писем домой настоял на установке таких свечей и, к его удивлению, родители и вправду озаботились этим. Не только дом семьи Фелл был украшен к рождеству: по всему городу мерцали разноцветные гирлянды, на каждой двери висело по венку. Под ногами звонко хрустел свежевыпавший снег, что, на самом деле, редкость для здешних краев. Зато атмосфера была что надо! Конечно же, семья встретила Азирафаэля радушно. Родители тут же пригласили его к столу: в конце концов, он ведь наверняка устал с дороги. Но, на удивление матери, Азирафаэль практически не стал есть. А к свежеприготовленному к приезду сына кролику так и вовсе не притронулся. Бедняга весь вечер потратил на то, чтобы убедить взволнованную женщину в том, что дело тут только в Рождественском Адвенте. А после, за разговорами, Азирафаэль научил их делать кристингл. К свечам, стоящим на камине в гостиной, добавились три апельсина, опоясанные красной лентой, с воткнутыми в них белыми свечами. Из каждого фрукта торчали по четыре деревянные палочки с насаженными на них сухофруктами. Эти кристинглы, конечно, отличались от тех, что Азирафаэль видел в церкви во время служб Адвента. Те были более аккуратными и вычурными, явно сделанные куда более умелыми руками. Но в тех, что сейчас стояли на камине, явно было намного больше тепла и души. Когда Азирафаэль поднялся в свою комнату, по-настоящему свою комнату, он почувствовал это ни с чем не сравнимое чувство радости и спокойствия. Так вот каково это, вернуться домой. В комнате все осталось на своих местах, но добавилось ощущение отсутствия чего-то важного. Наверное, дело было в том, что она не выглядела обжитой, была словно заброшенной. Нет, конечно, мать исправно делала здесь уборку и наводила порядок, но жизни в этих стенах явно давно не было. Пустой стол, пустые полки шкафов, идеально заправленная кровать. Будто с картинки, а потому похоже на искусственное. С этой точки зрения, даже в комнате в школьном общежитии было больше уюта. Азирафаэль провел рукой по корешкам книжных томов, что стояли в огромном книжном шкафу. Даже при всем своем желании Азирафаэль не смог бы перевести всю свою библиотеку в Лондон, из-за чего невероятно переживал. С собой он взял лишь с десяток любимых произведений, но этого явно было мало, пусть и перечитать все из них ему во время семестра так и не удалось. Душа книгочея требовала большего. Вытащив наугад книгу с одной из полок, Азирафаэль усмехнулся, прочитав название. Чарльз Диккенс, «Рождественская песнь». Вот это совпадение! Пожав плечами, мол: «Почему бы и нет», Азирафаэль упал в кровать, принимаясь за чтение. Читая вторую строфу Азирафаэль, сам того не заметив, задумался. Читая описание молодого Скруджа, который представлялся в книге как полный восторга, энтузиазма и надежд юноша, Азирафаэль невольно подумал об Энтони, что остался один в Лондоне. Стал бы в будущем Энтони таким же скрягой, как персонаж рождественской сказки, если бы остался в родительском доме и пошел по стопам отца? Что, если бы в его душе тоже поселился демон алчности? Да и возможно ли это вообще? Энтони представлялся Азирафаэлю как самый чистый и светлый человек из всех возможных. Единственная жадность, которую можно было в нем заприметить, это жажда знаний, но разве это можно считать чем-то греховным? Азирафаэль так не считал. Неужели все вокруг просто слепые? Как иначе объяснить то, что про Энтони говорят люди вокруг. Они словно не замечают очевидного. А те слова, сказанные ему его же собственным отцом… Они очень четко врезались Азирафаэлю в память. Как же можно было сказать что-то такое собственному сыну? Азирафаэль не понимал. Не понимал, как так получается, что Энтони, будучи настолько добрым, собирает вокруг себя столько злобы. Куда же смотрит тот самый Бог, что восседает на небесах и вроде как ответственен за справедливость? Азирафаэль слышал, что что-то подобное, вроде бы, зовется «Испытанием веры» … Третья строфа книги всегда казалась Азирафаэлю наиболее трогательной. Мысль о том, что никакие невзгоды не страшны, если рядом с тобой есть любящие люди и что именно в этом состоит суть Рождества, теплила душу парня. В конце концов, дом — это не то место, где ты живешь, а то, где тебя ждут. Хорошо, когда есть такое место. И разве не у всех оно должно быть? Разве это не должно быть чем-то, полученным каждым человеком просто по факту рождения на этом свете? Но почему же тогда так многим не везет? Разве семья не должна любить и принимать своего отпрыска любым? Как в книге, где злобного и угрюмого дядюшку Скруджа его племянник любит несмотря ни на что. Пусть весь город начинает плеваться от одного упоминания его имени, племянник все равно искренне желает своему дяде счастья в Рождество. Разве не так должно быть всегда? Как же так получилось, что Энтони уже который год остается один в Рождество? Что же он сделал такого, чтобы это заслужить? Азирафаэль представил его, сидящего в одиночестве в своей комнате общежития. Вероятно, он украсил ее перед Рождеством, но в данном случае это вряд ли придало комнате уюта: это скорее напоминание о том, как проводят Рождество все остальные. В наряженном доме, зажигая свечи, собираясь за большим столом на Рождественский ужин. Будет ли у Энтони хотя бы подобие такового на это Рождество или же ему придется обходиться лишь сочивом на протяжении дня? Может быть, Энтони сейчас проводит время в библиотеке? Во время учебного семестра библиотечные залы могли быть пустыми лишь ранним утром, но сейчас там в любое время суток тишина и покой. В голове легко всплывал образ пустого читального зала, где ярким пятном горит одна рыжая кудрявая голова, склонившаяся за книгой за одним из столов. Возможно, он помогает в проведении служб Адвента в качестве министранта. Это звучит вполне в его духе. Он всегда хочет быть чем-то занят, ненавидит сидеть сложа руки, такова его главная характерная черта. Если у него получилось уговорить кого-то из Святых Отцов разрешить ему быть министрантом на рождественской службе в этом году, то Азирафаэль очень рад за него. В конце концов, сейчас, когда у него была куча свободного времени, Энтони мог бы посвятить себя астрономии. Телескоп на балконе четвертого этажа теперь точно всегда был свободен и был в его полном распоряжении. Но кто знает, как сейчас обстоят дела с погодой в Лондоне. Если в Тадфилде сейчас ежедневно идет снег, то, вполне вероятно, что и в Лондоне ситуация схожая. В целом, поразмыслив, Азирафаэль пришел к выводу, что Энтони вряд ли скучает сейчас. Да и разве способен Энтони скучать! Он ведь неугомонный, всегда полон энергии. Представить его, меланхолично сидящего на кровати в вечернем сумраке, безучастно глядящим в окно невероятно сложно, но, все-таки, не невозможно. А потому Азирафаэль именно это и представил, и картина, появившаяся в его воображении, моментально разбила его сердце. Ведь Энтони, каким бы невероятным он не казался, в конечном счете тоже был просто человеком, которому тоже может быть грустно и даже одиноко. Азирафаэль подумал даже, что остаться с ним в Лондоне на каникулы, было не такой уж плохой идеей. Но Азирафаэль из Лондона уехал. И вернуться обратно к Рождеству вряд ли бы смог: мало того, что время поджимало, так это еще и нужно было бы как-то объяснить родителям, которых настолько ранний отъезд сына точно не обрадует. Но должен же быть какой-то способ связаться с Энтони из Тадфилда. Такой, как письмо, например. На самом деле это была отличная идея: если написать письмо сейчас, то, с большой вероятностью, оно успеет прийти в Лондон к Рождеству. Прекрасный способ поздравить Энтони из Тадфилда. Решив, что именно так он и сделает, Азирафаэль отложил книгу и чуть ли не подбежал к письменному столу. Хорошо, что здесь, в ящиках стола, остались письменные принадлежности и листы, которые вполне подходили для написания письма на них. Перо ручки шустро зашуршало по бумаге, излагая в виде слов мысли своего владельца. А размышления Азирафаэля шустро текли, словно бурная река. Спустя примерно полчаса написания, прерывающегося лишь тогда, когда Азирафаэль отвлекался на раздумья, письмо было закончено. Отложив перо в сторону, Азирафаэль еще раз пробежался глазами по написанному аккуратным почерком: «Здравствуй, Энтони! Как твои дела? Надеюсь, ты не сильно грустишь и скучаешь в стенах школы. Я добрался до дома быстро и без проблем. Провел сегодняшний день с родителями, научил их делать кристинги, как учили нас в церкви. Они были шокированы, узнав, что существует пост перед Рождеством. Все пытались накормить меня кроликом. Тебе удалось стать министрантом в этом году как ты и хотел? Надеюсь, что да. Это бы точно сделало тебя счастливым в это Рождество. Но если нет, то не расстраивайся сильно, прошу тебя. У тебя еще точно будет возможность проявить себя. Пишу я тебе для того, чтобы поздравить тебя с Рождеством! Я очень надеюсь, что письмо дойдет до тебя до наступления сочельника. Дорогой Энтони, я желаю тебе мира в душе и сердце, радости и вдохновения! И конечно же, что очень важно для тебя, успехов в любых начинаниях! Пусть ангел-хранитель оберегает тебя от невзгод и неудач, пусть направляет на верный путь! Ты чудесный друг, и я благодарен Богу, что он сделал так, что мы с тобой встретились. Я ценю каждую минуту проведенную с тобой. С наступающим Рождеством!Азирафаэль, 22.12.1937»
Поразмыслив немного, Азирафаэль, с трудом решившись на это, надо сказать, чуть подрагивающей рукой добавил в конце письма: «Vale et me ama». Его щеки неожиданно покрыл румянец. Это была подпись, используемая для окончания писем древними римлянами. Азирафаэль видел ее в одной из книг. Ничего больше. Вежливое прощание. Но фраза переводилась как: «Будь здоров и люби меня». И, скорее всего, Энтони хватит знаний, чтобы ее перевести. Азирафаэль засомневался, стоило ли отправлять письмо с такой подписью. Захотелось ее зачеркнуть. Или переписать письмо заново. А, может быть, и не стоило так переживать из-за дурацкой подписи. В конце концов, он всегда может сказать, что нашел это в книге, а как переводится не знал. Просто звучала фраза красиво. Да и почему это Азирафаэль вообще переживает на счет этого? Как будто бы Энтони и вправду может подумать, что Азирафаэль в него…влюблен. Но он ведь нет. Не влюблен. Никогда не влюблялся и начинать не планирует. Он ведь будущий священник, они оба будущие священники. Да и в конце концов они ведь оба парни. О какой влюбленности вообще может идти речь. Сложив листок с текстом пополам, Азирафаэль запихнул письмо в конверт. Завтра утром он сходит на почту и отправит его в Лондон. А сейчас лучшим решением будет не думать о его содержимом. Да и завтра тоже об этом не вспоминать. Отправить письмо, да и дело с концом. А сейчас Азирафаэль предпочел вернуться к чтению.***
Письмо было успешно отправлено на следующее же утро. Родители очень обрадовались, когда Азирафаэль сказал, что хочет отправить письмо с поздравлением другу в Лондон. Ведь это значило, что у Азирафаэля в кое-то веки появился друг, что само по себе было чудом: по натуре он был нелюдимым, а еще в школе отношения со сверстниками у него не складывались. Он был для них слишком отличающимся: для компании мальчиков слишком мягкий и увлеченный книгами, для компании девочек — слишком мальчик. Поэтому зачастую его взаимодействия с другими детьми приводили к травле. В какой-то период миссис и мистер Фелл даже задумывались о переводе своего сына на домашнее обучение. Но Азирафаэль сказал, что это того не стоит и что он справится. И справился. В скором времени после этого обещания травля над их мальчиком и вправду прекратилась, что не могло не порадовать уставших от волнений родителей. Но чете Феллов лучше не знать о том, что прекратилась она только на словах Азирафаэля. Азирафаэль рассчитывал, что письмо должно прийти в Лондон как раз 25 числа. Он ожидал получить ответ примерно через 2-3 дня после этого. А потому в сочельник был спокоен и очень даже рад, думая о том, как удивится и обрадуется Энтони, получив его послание. Весь день Азирафаэль пробыл в радостном нетерпении в ожидании Рождественского ужина. Жареная индейка с клюквенным соусом, запеченный картофель, «поросята в одеяле», булочки с начинкой из ягод и специй и еще множество сладостей — Азирафаэль чувствовал приятные запахи, исходившие с кухни, уже утром, когда спускался вниз для завтрака. Вот только мать была в очередной раз неприятно удивлена ограничениями поста: оказывается название «сочельник» происходит от слова «сочиво», которое представляет собой постную кашу на воде, приготовленную из зерен пшеницы, риса и ячменя. И только такую кашу можно есть в сочельник тем, кто соблюдает пост. И так вплоть до Рождественского праздничного ужина. Родители в очередной раз стали задумываться о том, чтобы забрать сына из Лондона, пока не стало слишком поздно. Мать причитала, что Азирафаэль стал похож на скелет и очень сильно исхудал. Отец сказал, что все эти ограничения — это бред. Азирафаэль лишь пожал плечами. Так или иначе, самому Азирафаэлю нравились изменения, происходившие в нем с начала учебы в церковной школе. Ограничения в пище и постоянные тренировки показывали результат. В конце концов, именно лишний вес, от которого Азирафаэль никак не мог по своей воле избавиться, часто становился причиной издевательств над ним в детстве. В целом, Азирафаэль также мог согласиться с утверждением, что ограничения воспитывают стойкость духа. За время обучения он точно стал более самоуверенным, научился не сдаваться после первой же неудачи, приобрел тягу к новому. Правда, была ли в этом заслуга церковных догматов или же это было влияние Энтони, Азирафаэль с уверенностью сказать не мог. Рождество Азирафаэль провел в теплом семейном кругу и остался полностью доволен приятным вечером. Они с отцом даже запустили фейерверки в этом году. Прежде, чем идти спать, он с чувством полного удовлетворения затушил розовую свечу, что стояла на камине в гостиной.***
Когда 28 декабря Азирафаэль проверил почтовый ящик, он не обнаружил там письма. Он чрезвычайно удивился, но решил дать письму время: возможно, оно затерялось, а потому задержалось? Ничего страшного, оно обязательно придет завтра. Но и завтра письма не было. И послезавтра тоже. Новый год Азирафаэль встречал, так и не дождавшись ответа. Второго января Азирафаэль начал не на шутку волноваться: уже завтра он уезжает обратно в Лондон, а письма так и нет. Что, если ответное письмо придет слишком поздно, когда Азирафаэля уже не будет в городе? Или, может быть, его письмо так и не дошло до адресата? Возможно ли такое, что оно было утеряно почтой? И есть ли вероятность того, что Энтони соврал? Может быть, на самом деле он не встречал Рождество в школе, может быть, он уехал куда-то. Возможно, кто-то из его друзей позвал его к себе на каникулы? И почему только Азирафаэль не догадался сделать также! А могло быть и так, что Энтони просто не захотел отвечать. Азирафаэль очень боялся этой мысли, также как и боялся мысли о том, что Энтони могла смутить концовка письма. Возможно, он все-таки истолковал ее превратно. Возможно, додумал то, чего на самом деле не было, и теперь Азирафаэль ему противен. Азирафаэль отгонял эти мысли от себя как мог, но они липли к нему, как назойливые мухи. В любом случае, переживать об этом уже поздно. Азирафаэль уже собрал вещи для того, чтобы вернуться в Лондон. Там-то он все и узнает. Когда Азирафаэль, вместе с чемоданом, что стал гораздо тяжелее, чем был, когда он покидал Лондон, в том числе потому, что там лежали подарки на Рождество для Ньюта и, конечно же, для Энтони, подошел к воротам церковной школы, он хотел тут же броситься искать Энтони, чтобы выяснить, что же произошло с письмом. Но ручка чемодана больно давила на руку, а потому Азирафаэль решил сначала оставить вещи в комнате. Еле-еле затащив свою поклажу на третий этаж общежития, Азирафаэль вошел в комнату. Первое, что бросилось ему в глаза: на его кровати лежал подарок. Красная коробка, обвязанная зеленой атласной лентой. Подойдя ближе, Азирафаэль заметил приложенное к коробке письмо. Это Ньют оставил? Да, скорее всего, это он решил так поздравить соседа с Рождеством. А что, довольно милый способ не вручать подарок лично. Но, когда Азирафаэль, присев на кровать, распечатал конверт, который, к слову, не был подписан, он с удивлением обнаружил, что письмо было написано ужасно знакомым, неразборчивым, скачущим почерком, который, совершенно очевидно, принадлежал не Ньюту. Легкая улыбка появилась на лице Азирафаэля: письмо написал Энтони. И подарок, видимо, тоже от него. Тут же стало очень любопытно посмотреть, что же лежит в коробке, но Азирафаэль осадил себя: сначала он прочтет письмо, а затем откроет подарок. В письме Энтони вкратце пересказывал события, что произошли с ним за время каникул. Событий, правда, было не много. Как оказалось, Энтони превзошел все ожидания Азирафаэля и уговорил Отца Мартина, ответственного за проведение служб Адвента в церкви при школе в этом году, дать ему роль чтеца. Чтеца, а не министранта! Даже зная упертость Энтони, это восхищало. Азирафаэль еще раз пожалел, что не остался на Рождество в Лондоне: он бы все отдал, чтобы посмотреть на это. В остальном дни на каникулах протекали скучно: в школе делать было нечего, а с библиотекарем Энтони разругался почти сразу же после отъезда Азирафаэля, а потому вход туда на все каникулы для него был туда закрыт. Энтони с нетерпением ждал, когда Азирафаэль вернется: у него с библиотекарем отношения были куда лучше. Он надеялся, что Азирафаэль поможет ему в очередной раз вымолить прощение у «стража знаний» — так они в шутку называли злобного мужчину, что работал в библиотеке и, вроде как, был дьяконом. На этой части письма Азирафаэль тихонечко посмеивался, хоть и удивлен описанному совсем не был: это было очень в духе Энтони. Из-за того, что Энтони оказался отрезан от книг, ему пришлось коротать время прогулками по городу. Впервые в жизни он посетил Лондонскую библиотеку не в качестве спонсора или волонтера, а в качестве обычного читателя. Работники были очень удивлены тому, что у мистера Кроули, жителя Лондона с рождения, не было даже читательского билета. Также из письма Азирафаэль узнал, что сочиво, которое готовят в столовой при церкви, в этом году было еще более ужасным, чем обычно. И что Энтони лучше бы умер от голода, чем съел что-то такое еще хоть раз в жизни. Но самым интересным была последняя часть письма, в которой Энтони объяснил, почему не отправил ответное письмо в Тадфилд, ведь письмо Азирафаэля он, все-таки, получил. Письмо Азирафаэля пришло с задержкой. И задержка была не в 2-3 дня: конверт попал Энтони в руки только 1 января. Как объяснили на почте, задержка писем связана с Рождественским ажиотажем: все пишут письма с поздравлениями и все отправляют их с расчетом на то, что письмо должно прийти адресату как раз 25 числа. А из-за этого 25 числа на почте такой завал макулатуры, что бедные работники не успевают с ним разобраться. Получив письмо от друга за 2 дня до его приезда, Энтони не стал отправлять ответ в Тадфилд. Зачем? Очевидно ведь, что получателя оно на месте бы уже не застало. А потому он, написав послание, приложил его к подарку. Это звучало логично, и Азирафаэль почувствовал, как с его плеч свалился тяжелый камень. Также в послании были и ответные, даром что запоздалые, поздравления с Рождеством и благодарность за отправленное письмо. Прочитав о том, что Энтони был приятно удивлен и поначалу озадачен, получив письмо на Рождество, так как не мог и подумать, что кто-то захочет его поздравить, Азирафаэль расплылся в широкой улыбке. Но улыбка с лица пропала быстро, когда Азирафаэль осознал то, что читалось между строк: оба предыдущих года обучения здесь Энтони никто не поздравлял с Рождеством. Никто не вспоминал о нем в этот праздник. Азирафаэль был первым. Когда глаза Азирафаэля дошли до последних строк, его брови удивленно поползли вверх. После подробного описания причин задержек писем в Рождественский сезон было написано: «На этом все. С нетерпением буду ждать нашей личной встречи, которая произойдет очень скоро, так как, если ты читаешь это письмо, значит уже вернулся в Лондон. Vale et me ama». Значит, Энтони понял отсылку на письмена древних римлян? Азирафаэль надеялся на это. Но мысль о том, что Энтони, возможно, употребил эту фразу, понимая ее значение, но не зная контекста, почему-то грела душу. «…и люби меня». Чуть ниже, не привлекая внимания, затаилась строчка постскриптума: «P.S. Надеюсь тебе понравится мой подарок». Точно, подарок! Азирафаэль почти забыл об этом. Бережно отложив бумаги в сторону, Азирафаэль взял коробку в руки. Она была довольно большой, но легкой, даже казалась пустой. Аккуратно развязав ленты, Азирафаэль снял крышку. В коробке лежала мягкая игрушка, мишка с бантиком-бабочкой на шее. По размеру он был примерно с голову самого Азирафаэля. Достав его из коробки, Азирафаэль отметил, что ткань, из которой он был сшит, была очень приятной на ощупь. Скорее всего, плюш. В глаза бросалось то, что мишка был слегка неказист. Не сказать, что он был совсем безобразным, нет, совсем нет. Сшит он был умело и аккуратно. Выдавали его лишь слегка разные по размерам лапы. Возможно, не такой педант, как Азирафаэль, даже бы и не заметил. Повертев игрушку в руках, Азирафаэль так и не нашел никакого указания на фирму, которой принадлежало данное творение. Сложив два и два, Азирафаэль аж подпрыгнул на матрасе от осознания. И вправду, смотря на этого мишку так легко было представить Энтони, возящегося с тканью и нитками, пытающегося совладать со швейной машинкой. Тут же игрушка в руках приобрела огромную ценность, от нее как будто бы повеяло теплом. Азирафаэль осторожно, с опаской, прижал игрушку к себе, обнимая. Мягкая. Приятная. От ткани исходил тонкий запах: терпкий аромат кофе и миндаля. Да, эту игрушку точно сшил Энтони. Заглянув в коробку, Азирафаэль обнаружил на ее дне короткую записку, написанную на клочке бумаги: «Мне кажется, он похож на тебя. Вы обязательно подружитесь». Азирафаэль был готов расхохотаться. Или заплакать. Он еще не решил. Так вот значит, как видит его Энтони? Большущий плюшевый медведь из светлой мягкой ткани, с голубыми глазами-пуговками и с бабочкой на шее. Что же, Азирафаэль был совсем не против выглядеть так в глазах друга. Он никак не мог оторвать взгляда от игрушки, с восхищением рассматривая ее со всех сторон. Такая тонкая работа, аккуратные и прямые швы, никаких торчащих ниток или чего-то подобного. Как будто сшито настоящим профессионалом. Интересно, сколько времени Энтони потратил на эту работу и занимался ли он таким раньше? И где, черт возьми, он нашел швейную машинку? — Никак не можешь налюбоваться, ангел? — с усмешкой в голосе сказал Энтони, стоящий у входа, оперевшись спиной на дверной косяк. Азирафаэль даже не заметил, как он вошел. На нем были привычные рубашка и брюки, а передние пряди медных волос были собраны в хвост. На лице сияла улыбка. — Тони! — воскликнул Азирафаэль, тут же отбросив игрушку на кровать и бросившись к Энтони. Прежде, чем Энтони успел хоть как-то среагировать, он уже был заключен в крепкие объятия, — Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! — Я тоже рад, ангел, — слегка запоздало и смущенно пробормотал Энтони, обнимая Азирафаэля в ответ. Азирафаэль уже давно заметил, что Энтони реагирует на объятия очень…неуверенно. Как будто не знает, что делать в таких ситуациях. А потому Азирафаэль решил обнимать друга почаще: пусть привыкает к таким проявлениям привязанности тоже. Азирафаэль крепко прижимал Энтони к себе, соединив руки где-то в районе его лопаток. Энтони же неловко и практически невесомо обнимал Азирафаэля за плечи. В силу роста, голова Азирафаэля очень удобно легла Энтони на плечо. Втянув носом запах, исходивший от одежды Энтони, Азирафаэль мягко улыбнулся своим мыслям. Кофе и миндаль. Этот запах уже практически успел стать родным. Улыбка на лице Азирафаэля стала только шире, когда он почувствовал, как чужая теплая ладонь аккуратно и осторожно, словно боясь спугнуть, зарывается в его светлые кудри. — Спасибо тебе за письмо, — тихо сказал Энтони совсем близко к уху Азирафаэля, — Я был очень рад получить его. — А тебе спасибо за подарок, — Азирафаэль повернул голову так, чтобы Энтони мог видеть его сияющее счастливое лицо. Азирафаэль отметил про себя, что бедняга весь залит румянцем, — Он такой чудесный! Поверить не могу, ты ведь его сам сшил! — Как ты это понял? — изумленно воскликнул Энтони, отстраняясь, — Это сильно заметно, да? Ну, то, что он самодельный. — Нет-нет, он прекрасный, очень искусно выполненная работа, правда! Я это просто…почувствовал. — Почувствовал? — с недоверием переспросил Энтони. — Ну да. В нем чувствуется вложенная в него любовь, знаешь. — «Вложенная любовь?». Боже, ангел, ты совершенно неисправимый романтик, — рассмеялся Энтони, и Азирафаэль обрадовался, что смог снова вернуть улыбку на его лицо, — Я понял это еще по твоему письму. «Vale et me ama»? Я побоюсь спросить, в каком романе ты это отрыл! — Это не из романа! — теперь уже настала очередь Азирафаэля залиться краской, — Это…я читал что-то о Древнем Риме… — Цицерон писал так в своих письмах, — вновь засмеялся Энтони, — У вас с ним есть что-то общее. — Цицерон тоже был похож на плюшевого медвежонка? — Нет, скорее тоже был романтиком, — Энтони посмотрел на Азирафаэля невероятно тепло и так по-доброму, что Азирафаэль не мог сдержать улыбки. Азирафаэль не понимал этого, пока не увидел Энтони снова, но, черт возьми, как же сильно он по нему скучал. Само присутствие Энтони рядом окрашивало мир в удивительные яркие краски. Азирафаэль решил для себя, что следующее Рождество они обязательно отметят вместе. Во что бы то ни стало. — У меня же тоже есть для тебя подарок! — Азирафаэль чуть ли не подскочил на месте и бросился к чемодану, — Сейчас, подожди секунду. Суетливо порывшись в вещах, Азирафаэль выудил небольшую, плоскую коробочку с подарочным бантом на крышке. Повертев ее в руках, он встал с пола и протянул подарок Энтони. — Он был сделан на заказ, но по факту это просто безделушка, — Энтони еще не успел открыть коробку, как Азирафаэль начал почему-то смущенно причитать, — Но, я думаю, если ты захочешь, то сможешь его освятить, вряд ли церковь будет против. А еще, конечно, это не серебро, поэтому он довольно легкий. Ну, знаешь, мирянам достать серебро довольно сложно, весь металл уходит на нужды церкви. Но выглядит один в один! Энтони озадаченно посмотрел на друга. Он пока что не мог взять в толк, о чем это Азирафаэль говорит вообще, однако, одна идея на счет подарка в его голову уже закралась. Для того, чтобы подтвердить или опровергнуть свои мысли, он поспешил посмотреть, что же было в коробке. В аккуратной синей коробке, отделанной изнутри бархатом, лежала подвеска в виде креста, в точности похожая на те кресты, что носят на своей груди охотники за вампирами.#
Май, 1938 год На учеников медленно, но очень верно надвигалось окончание весеннего семестра, а вместе с ним на горизонте все заметнее маячили экзамены. «Экзамены» — это такое страшное слово, от которого у каждого, кто хоть раз переступал порог школы, сердце екает и проваливается в пятки. Азирафаэль исключением не был. Вот уже месяц, как он занимался с Энтони почти каждый вечер для того, чтобы не вылететь к чертовой матери в конце первого же курса. С латинским у Азирафаэля проблем не было: изучение языков всегда давалось ему легко. Среди студентов своего курса он был лучшим в этом предмете и не раз получал похвалу от преподавателя. А вот устный экзамен по истории католической церкви его не на шутку пугал. Именно с этим предметом помогал ему Энтони: его «лекции» Азирафаэлю было слушать куда интереснее, чем пытаться разобраться в учебных талмудах, что ему услужливо выдали в библиотеке. И, кажется, что-то из тирад Энтони он даже запоминал. Наверное, дело было в том, что Энтони преподносил это не как учебный материал, а так, как будто он на днях прочел чрезвычайно интересную книгу и теперь увлеченно и эмоционально пересказывает ее сюжет другу. Хотя, возможно, со стороны Энтони все именно так и было. Но, если с историей ему мог подсобить Энтони, то последний из экзаменов был страшнее самого ужасного ночного кошмара. Боевая подготовка. Ох, только об одной мысли об этом Азирафаэля бросало в дрожь. Экзамен состоит из двух частей: рукопашный бой и стрельба по мишени из боевого пистолета. Ничего сверхъестественного, но Азирафаэлю казалось, что даже с этим справиться он не сможет. За почти 9 месяцев учебы он, конечно, заметно увеличил уровень своей боевой подготовки и в вопросе рукопашного боя мог продемонстрировать вполне удобоваримый результат. Но огнестрел… — Ангел, пожалуйста, сосредоточься, — Энтони ткнул пальцем в раскрытую перед носом Азирафаэля книгу, — Ради кого я здесь вообще распинаюсь, если ты витаешь в облаках! — Прости, прости, я честно слушал, — забормотал Азирафаэль, поднимая виноватый взгляд на своего «учителя». Они занимались уже второй час, и Азирафаэль медленно начинал отключаться и, возможно, вправду задремал сидя перед учебником. Собираться для занятий они решили в комнате Энтони, так как Азирафаэль делил свою комнату со второкурсником, которому сейчас тоже нужны были пространство и тишина для подготовки к скорым экзаменам. А в библиотеку их опять не пускали: Энтони снова повздорил с библиотекарем из-за какой-то мелочи, а Азирафаэль имел глупость вмешаться, и, как результат, им обоим запретили пользоваться библиотекой на две недели, — Так на чем мы остановились? — В каком году Церковь Англии отделилась от всемирной католической церкви в первый раз? — спросил Энтони, прожигая Азирафаэля пытливым взглядом. — Эм, в 1570-м, наверное, — наугад ляпнул Азирафаэль, но, увидев, как Энтони страдальчески закатывает глаза поспешил исправиться, — Ой, то есть в 1829! — Первый вариант был намного ближе к правде, — прыснул было Энтони, но тут же поспешил вернуть себе серьезный вид, — Ты должен зазубрить события, связанные с отношениями Англии с Римом, так, чтобы это у тебя от зубов отскакивало, ты понял? — Да понял я, понял, — замученно протянул Азирафаэль, — Я буду слушать внимательно. — Хорошо, тогда я повторю еще раз, — пробормотал Энтони, распустив собранные в пучок на макушке волосы. Все равно от этого пучка уже не было никакого толку: пушистые волосы выбились из прически и раздражающе спадали на лицо. Несколько раз проведя по кудрям пальцами, попытавшись таким образом хоть немного привести их в порядок, Энтони вновь завязал их в пучок. Точно такую же процедуру он проводил уже раз 5 за последний час, — В 1534 году по инициативе короля Генриха VIII была проведена реформация церкви, в результате которой католическая церковь Англии отделилась от всемирной католической церкви и образовала новую Церковь Англии, во главе которой встал король. Запомнил? — Угу, 1534 год, Генрих VIII, реформация церкви, — повторил Азирафаэль, записывая названные ключевые слова на лист, служивший ему заместо тетради. — Но Королева Мария I в 1555 году вернула церковь Англии в лоно всемирной католической церкви, — продиктовал Энтони и, дождавшись, пока Азирафаэль сделает пометки, продолжил, — Однако следующая королева Англии, Елизавета I, вновь разорвала связь церкви Англии и Рима. — Вот с какой целью они туда-сюда эту церковь тыркали, — пробубнил Азирафаэль, записывая, — А в каком году это произошло? — В 1559 году, — Энтони вновь приостановил свой рассказ на то, чтобы убрать с лица надоедливые пряди, — К твоему сведению, этим своим решением Елизавета I избежала начала гражданской войны между католиками и протестантами. Так что, наверное, «тыркать церковь туда-сюда» смысл был. Это тебе, кстати, тоже желательно знать для экзамена. — Ладно, понял, — Азирафаэль оторвал глаза от писанины и внимательно посмотрел на собеседника, все так же борющегося со своей шевелюрой. Энтони в этой схватке явно проигрывал, — А дальше-то что было? — А дальше Папа римский Пий V назвал Елизавету I еретиком и отлучил ее от церкви, тем самым освободив ее подданных от верности ей. — И это мне тоже нужно знать для экзамена? — Конечно. Было бы неплохо, если бы ты еще выучил заговоры, которые организовывали католики против Елизаветы I, — окончательно сдавшись, Энтони оставил свои волосы в покое, позволив им свободно лечь на плечи, — В общем, только в 1850 году Папа римский Пий IX восстановил католическую иерархию в Англии. С тех пор в Англии наравне существуют как католическая церковь, так и англиканская. — Тебе помочь? — поймав на себе вопрошающий взгляд, Азирафаэль уточнил, — С волосами. Ты весь вечер с ними мучаешься. — Тебе нужно продолжать учить, не отвлекайся. — Да как тут не отвлекаться, если ты каждые пять минут прическу поправляешь! — воскликнул Азирафаэль, а после с надеждой добавил, — Да и мы уже давно сидим, мне кажется, что пора сделать перерыв. — Ладно, перерыв, так перерыв. Но знай, если ты тоже предложишь их подстричь, то я тебя самого налысо побрею, — предупредил Энтони, сев на край своей кровати и кивком дав разрешение на то, чтобы Азирафаэль делал с его волосами все, что тому вздумается. Кроме стрижки, разумеется. — И в мыслях не было! — возмутился Азирафаэль, вставая со своего места и подходя к Энтони, — Они тебе так идут! Состричь их было бы настоящим кощунством. — Спасибо. Они правда тебе нравятся? — Энтони смущенно улыбнулся, принявшись крутить в пальцах одну из прядей, — Обычно они выглядят лучше. Дело в погоде: они пушатся из-за низкой влажности. А еще недостаток витаминов после зимы сказывается… Расческа вон там, на полке. — Конечно у тебя волосы пушатся, у тебя ведь расческа из целлулоида! — воскликнул Азирафаэль, взяв гребень с указанного места и направившись к кровати. — Пластик — это очень современно! Я просто стараюсь идти в ногу со временем. — Да, а еще из-за этого у тебя волосы электризуются, торчат в разные стороны и путаются, — вздохнул Азирафаэль, устраиваясь на кровати позади Энтони. Сев на колени, Азирафаэль взял в ладонь несколько прядей и принялся аккуратно расчесывать их, начав с кончиков, — Тебе нужна расческа из дерева. Кудрявые волосы обычно сухие от природы, пластик их только портит! — Ты бы так в церковных реформах разбирался, как в структуре различных типов волос, — Азирафаэль закатил глаза и несильно дернул за пряди, что были у него в руке, — Ай! Да я же пошутил! Ты меня так лысым оставишь. — В таком случае я оставлю себе пару прядей на память, — Азирафаэль издал смешок, но за волосы больше не тянул. Во всяком случае, целенаправленно. Какое-то время они сидели в тишине. Азирафаэль аккуратно, прядь за прядью, расчесывал рыжие кудри. Волосы у Энтони были приятные на ощупь, очень мягкие и расчесывались без каких-либо проблем. Если быть честным, Азирафаэль из-за всех сил старался не поддаться соблазну отбросить гребень и зарыться пальцами в копну пушистых кудрей. Азирафаэлю хотелось наклониться, прислониться лбом к затылку друга и почувствовать, как волосы щекочут кожу лица. Интересно, чем они пахнут? Сохраняют ли пряди прицепившийся к Энтони кофейный запах? Возможно, они пахнут душистым мылом или может в кудрях спрятался аромат цветущей в парке яблони? Ах, как же Азирафаэлю хотелось узнать! — Ты сможешь подготовиться к остальным экзаменам сам? — неожиданно подал голос Энтони. — Что, прости? — слишком увлеченный своим делом Азирафаэль, кажется, прослушал, что говорил Энтони. — Я говорю, у тебя ведь три экзамена в конце этого семестра, но помочь ты попросил только с одним предметом, — не выказав недовольства по поводу невнимательности друга, Энтони повторил все, что тот прослушал, — Ты сможешь сдать остальное сам? — Да, думаю, что да, — активно откликнулся Азирафаэль продолжая заботливо и нежно водить гребнем по медным прядям, — Знаешь, я бы мог сказать, что учеба в этом семестре ощущается легче в целом. Единственная проблема для меня — это история. — Конечно, учиться становится в разы легче, когда никакой Отец Робинсон не донимает тебя своими придирками, — усмехнулся Энтони, и Азирафаэль тоже улыбнулся, — Но ты сильно не расслабляйся, в следующем семестре начнутся астрономия и ботаника, там намучаешься еще. А следующей весной вы будете ходить на тренировочные охоты с наставниками по ночам. — Не думаю, что я буду сильно мучаться с астрономией, — пробормотал Азирафаэль. — Почему? — Это, должно быть, интересно, — Азирафаэль незаметно для Энтони пожал плечами, — Да и у меня есть хороший учитель на примете. — Ты, думаешь, что я буду постоянно помогать тебе с учебой? — с вызовом сказал Энтони. — Нет, конечно, но ты ведь не сможешь оставить друга в беде, не так ли? — Азирафаэль ответил с издевкой, но не сумел сдержать смешок. — Ну, каков хитрец! — засмеялся Энтони, — Да вы темная лошадка, мистер Фелл! И вновь темы для разговора как будто бы иссякли. Но тишина продержалась недолго. — Я слышал, что задания для экзамена по боевой подготовке меняют из года в год, — Азирафаэль поморщился. Вот нужно было Энтони задеть именно эту тему. Почему бы не обсудить, например, латинский? — Вам уже сказали, какие задания будут у вас на экзамене? — Нам сказали, что будут оценивать способности в рукопашном бою и меткость стрельбы. — О, недурно. Не думаю, что у вас будут высокие критерии оценивания, особенно насчет второго. — Надеюсь, но мне кажется, что я даже один раз в мишень не попаду, — грустно усмехнулся Азирафаэль. — Беспокоишься, что будешь волноваться во время экзамена? — Да. Но не только это, — Азирафаэль замялся. Не то, чтобы он планировал рассказывать об этом Энтони. Слова просто как-то сами собой текли, игнорируя призывы разума остановиться, — За все время на занятиях я так ни разу и не попал по мишени. У меня слишком сильно трясутся руки. Не могу я спокойно держать пистолет… — Ты боишься оружия? — Энтони резко развернулся, чтобы посмотреть на Азирафаэля, что стал говорить как-то совсем уж опечалено и тихо. — Да нет, не то, чтобы боюсь, — Азирафаэль продолжал мямлить, — Просто волнуюсь, что ли. Не знаю, как это объяснить. — Если не боишься, то возможно дело просто в стойке и в том, как ты держишь пистолет в руках, — Энтони отвернулся обратно, позволив Азирафаэлю дальше заниматься его волосами, — Из-за того, что ты стоишь неправильно, мышцы перенапрягаются, вот ты и трясешься, как осиновый лист. — Возможно так оно и есть. — Если ты не против, то я мог бы сходить как-нибудь с тобой в тир и посмотреть, как ты стреляешь. Возможно, я смогу помочь. — Я был бы рад, если тебя не затруднит, — Азирафаэль заметно оживился, но тут же вновь поник, — А что, если я и вправду боюсь оружия? — Тогда тебе нужно больше тренироваться, чтобы увереннее держать пистолет в руках и меньше переживать по этому поводу, — ответил Энтони так, как будто бы это было очевидно, — Это нормально, в конце концов, вряд ли ты когда-нибудь стрелял до попадания сюда. Нужно привыкнуть к ощущению от оружия, к тому, что оно теперь всегда будет у тебя под рукой. — Да, ты, наверное, прав, — так или иначе Азирафаэлю стало спокойней на душе, когда он поделился своими волнениями с Энтони. Он как будто всегда мог найти слова для поддержки. Да и он сказал, что постарается помочь. Это грело душу и давало ощущение, что кто-то стоит за твоей спиной и направляет тебя, — Спасибо за это. На тебя всегда можно положиться. — Обращайся, — Энтони повел плечами, — Ты еще долго там? У меня затекла спина. — Нет, я уже закончил, — Азирафаэль и вправду уже отложил расческу и какое-то время просто водил пальцами по волосам друга, наслаждаясь ощущениями. Услышав это, Энтони потянулся, подняв руки вверх и изогнув спину, а затем подвинулся вперед. Азирафаэль думал, что он собирается встать с кровати, но неожиданно тот упал назад, растянувшись на кровати и приземлившись затылком прямиком на бедра все еще сидевшего на коленях Азирафаэля. Смотря на удивленное лицо Азирафаэля, Энтони рассмеялся. — Я встану, если тебе неловко, — сказал Энтони, заметив, как по лицу Азирафаэля ярким красным пятном расплывается румянец. — Все в порядке, можешь лежать если хочешь, — Азирафаэль аккуратно положил руку на макушку друга. Он боялся, что тот разозлится, но если Энтони сам лег к нему на колени, то, наверное, он не против такого рода тактильности. Едва ощутимо, прощупывая границы дозволенного, Азирафаэль прогладил по волосам, а затем вернул руку обратно. И еще раз прогладил. Энтони не выказал никакого сопротивления, напротив, прикрыл глаза и продолжил спокойно лежать, положив свои ладони себе на грудь. Азирафаэлю показалось, что еще пара движений и тот замурлычет, и от этой мысли ему стало очень смешно, — Знаешь, ты похож на кота. Наглого и рыжего. — Да что ты говоришь! — рассмеялся Энтони, — А может быть, в таком случае, я тигр. Опасный и кровожадный. — Ты слишком уж ласковый и добрый для тигра, — хихикнул Азирафаэль, продолжая гладить Энтони по волосам. — Да? Может быть, я такой только с тобой. Потому что ты сам слишком хороший, — Несмотря на свои слова, Энтони продолжал лежать с мягкой улыбкой на лице и прикрытыми глазами. Иногда Азирафаэлю даже казалось, что он подставляется под его ладонь так, чтобы ему было удобнее гладить. Азирафаэль не знал, говорит ли что-то подобное Энтони, потому что считает так всерьез, или же просто пытается напугать наивного друга. К сожалению Энтони, второе было обречено на провал. Азирафаэль был до глубины души убежден, что Энтони — самый добрый, солнечный и щедрый человек из всех, каких он встречал. Азирафаэль не мог вспомнить ни одного случая, чтобы Энтони на его глазах был груб к кому-то, чтобы он был черствым или жестоким. Наоборот, Энтони всегда был небезучастным, всегда старался всем помочь. В глазах Азирафаэля Энтони был умен, великодушен, добродетелен. А еще красив. Сейчас Азирафаэль без особого стеснения рассматривал лицо мирно дремлющего Энтони и не мог в очередной раз не отметить про себя то, насколько же тот прекрасен. Отчетливо выделяющиеся скулы были покрыты россыпью веснушек, с трудом заметных на слегка смуглой коже. Острые черты лица нисколько не придавали ему озлобленности в мимике, а лишь делали его лицо более выразительным. Также Азирафаэлю очень нравились его глаза: карие, янтарные на солнце, они были всегда наполнены энергией, светом, словно где-то в их глубине мерцали звезды. «Я мог бы наклониться и поцеловать его прямо сейчас», — вдруг промелькнула быстрая, едва заметная мысль в голове. Каким-то образом она все равно успела зацепиться за сознание, заставив Азирафаэля вновь покрыться красными пятнами румянца. В груди от этой мысли затрепетало странное волнение, похожее на взмахи крыльев бабочки. Дыхание ускорилось и, кажется, руки стали немного подрагивать. Азирафаэль сам удивился этой реакции организма на такую глупость. Поцелуй? Да Азирафаэль видимо перечитал романов, точно, как и говорил Энтони! Ему стоит перестать так проникаться книжными похождениями ловеласов и больше времени уделять учебе. Например, было бы неплохо и вправду зазубрить все важные даты в отношениях английской церкви и Рима. Энтони наверняка был бы удивлен, если при следующей их встрече Азирафаэль сможет сам рассказать все то, что он диктовал ему сегодня. Но волнение так никуда и не делось. Медные локоны начинали путаться в пальцах, из-за чего Энтони поморщился сквозь полудрему. — Могу я заплести твои волосы? — Азирафаэль надеялся, что это отвлечет его от этих дурацких мыслей. Энтони в ответ пробурчал что-то нечленораздельное, но, судя по интонации, разрешающее. Азирафаэль взял все также лежащий на кровати гребень и, отделив несколько прядей справа от лица Энтони, он расчесал их вновь. А затем, ловко перебирая пальцами, стал заплетать их в свободную косичку. Закончив с одной, он переключился на вторую сторону, делая симметричную первой точно такую же косу, но теперь уже слева. Ровно в тот момент, когда Азирафаэль закончил завязывать резинку на второй косе, Энтони открыл глаза и внимательно посмотрел улыбающимся и ласковым взглядом на склонившегося над ним Азирафаэля. Тот в свою очередь растерялся от такого пристального взгляда, так и застыв над другом. Что-то в груди екнуло, когда он почувствовал прикосновение чужих пальцев на своей шее. Пальцы быстро двигались вверх и вот уже прошлись по волосам на затылке, немного задержались на макушке. У Азирафаэля перехватило дыхание, когда он ощутил, как чужая ладонь слегка давит, призывая нагнуться пониже. Сознание искало пути отступления, а глаза беспокойно бегали по лицу перед собой, то и дело останавливаясь на губах, растянутых в мягкой улыбке. Стоило ему сделать то, что от него требовали, как рука Энтони переместилась ближе ко лбу и, зарыв длинные пальцы в короткие кудряшки, прошлась обратно к макушке, вздыбив волосы. А затем обратно, теперь наоборот приглаживая их. — Ты лохматый, — прыснул Энтони, убирая руку. Полежав еще пару секунд, он сел, заставив Азирафаэля резко отпрянуть. Если бы Энтони сейчас не сидел к нему спиной, то скорее всего увидел бы, что его лицо стремительно приобретало оттенок спелой вишни. Азирафаэль все пытался выкинуть из головы эти глупые мысли. Как он вообще мог даже на секунду предположить, что Энтони хочет его поцеловать? Это же полная нелепица! Они оба парни, а мужеложество — это грех! Если бы Энтони хотел, то это значило бы… Нет, такого не может быть! Азирафаэль сам себе все это придумал, незачем пытаться совмещать фантазии с реальностью. — У тебя здорово получается плести косы, они такие аккуратные, — сказал Энтони, крутя в руках косичку, — И волосы не будут так в лицо лезть. Спасибо. — Да не за что, — промямлил Азирафаэль, — У тебя такие мягкие волосы, просто загляденье. «И настолько красивые глаза с мириадами звезд в них, что я теряю дар речи каждый раз, когда заглядываю в них. А еще твои черты лица такие великолепные и статные. Мне нравится твоя мимика, мне нравится слушать твой голос, нравится ловить момент, когда у твоих глаз появляются «гусиные лапки», потому что тебе так идет улыбка», — Азирафаэль хотел было сказать это и еще много чего вслух. Потому что все это было истинной правдой. Но предпочел промолчать. Энтони скорее всего просто опять посмеется над ним и посоветует поменьше читать романы. В конце концов Азирафаэль и сам был в курсе о своей излишне романтичной натуре. Но все-таки не мог оторвать глаз от сидящего перед ним в профиль друга. — Ладно, перерыв окончен, — оборвал поток мыслей неожиданно серьезный голос, — Надеюсь, теперь-то, отдохнув, ты будешь слушать меня внимательно. Азирафаэль обречено вздохнул: думать об учебе он сейчас был абсолютно не готов.***
Спустя месяц Азирафаэль успешно сдал все экзамены. Даже смог попасть в мишень из пистолета ровно то количество раз, которое требовалось для того, чтобы не завалить задание. Не без помощи Энтони, конечно. Энтони, как и обещал, пару раз в течение месяца посетил вместе с Азирафаэлем тир, где показал тому правильную стойку для стрельбы и дал пару советов для расслабления мышц. А потом еще и пришел на сам экзамен в качестве наблюдателя. Когда стало понятно, что Азирафаэль с заданием справился, Энтони радовался, казалось, сильнее самого экзаменуемого. Даже набросился на того с объятиями, и этот факт удивил Азирафаэля сильнее, чем то, что он попал в мишень 3 раза из 10. Это был первый раз, когда Энтони стал инициатором объятий за весь период их общения. Потом Энтони оправдывался, что, мол, очень сильно переживал, так как боялся, что Азирафаэля исключат из-за проваленного экзамена. И потому, переволновавшись, испытал некоторые сложности с контролем эмоций. Все-таки Азирафаэль ведь его лучший друг… Стоит ли вообще упоминать тот факт, что сердце Азирафаэля было растоплено окончательно?