Но будьте друг ко другу добры, сострадательны, прощайте друг друга, как и Бог во Христе простил вас.
(Послание к Ефесянам 4:32)
Сентябрь, 1947 год. Первая сигарета дотлела быстро. Закуривать вторую Азирафаэль не спешил, пусть и очень хотелось. Слишком уж много мыслей было в голове, их нужно было разбавить никотином, чтобы они забылись, хотя бы на время. Но затея эта была глупой, когда источник размышлений стоял рядом, вглядываясь в ночное пасмурное небо. Потухшая сигарета полетела на землю и была безжалостно раздавлена носком ботинка. Руки словно сами собой потянулись за часами. Это было уже дело привычки — свободные ладони нужно было чем-то занять. Оказывается, время уже пересекло отметку в 2 часа. Еще 15 минут и оно доберется до 3 часов ночи. Как же быстро оно летит. Азирафаэль завидовал людям, которые свободно ориентируются в его течении. Сам же он не мог даже сказать, сколько они уже стоят вот так: плечом к плечу, во тьме городского колодца. Может быть 5 минут, может быть 10, может быть час или даже месяц. А возможно, не прошло и минуты. Так удивительно понимать тот факт, что каждый человек на планете ощущает время по-своему. И как кто-то вообще додумался до изобретения часов? Вздохнув, Азирафаэль оттолкнулся от стены, на которую опирался спиной все это время, и уверенным шагом направился к лежащему поодаль трупу, чем тут же привлек внимание Энтони. Тот все также оставался в темном углу, пытаясь будто слиться со стеной в единое целое, но Азирафаэль буквально ощущал на себе тяжесть его внимательного взгляда. На секунду в его голове мелькнула мысль, что если он сейчас обернется, то глаза эти будут, словно кошачьи или змеиные, гореть желтым пламенем из тьмы колодца, следя за ним, будто за дичью. Азирафаэль представил, как узкие хищные зрачки расширяются, наблюдая за каждым его движением, как мышцы Энтони напрягаются, и вот, когда Азирафаэль, сам того не ведая, пересечет нацеленную вампиром траекторию, тот рванет с места, повалит на землю, а острые когти так легко разорвут плотную ткань пальто, и клыки совершенно беспрепятственно вонзятся в нежную кожу шеи, и кровь хлынет из разорванной артерии, брызнет пульсирующим фонтаном, вторя бешеному ритму напуганного сердца и… Азирафаэль присел на корточки рядом с телом вампира. Пару раз он мотнул головой из стороны в сторону, смахивая с себя наваждение. Энтони бы так не поступил. Тот Энтони, которого он знал, никогда не стал бы нападать на людей, даже став вампиром. Тот Энтони, которого он знал, никогда бы не напал на него. Он бы не стал дурачить, приходить к старому другу, чтобы втереться в доверие, а затем напасть со спины. Но тяжелый комок из страха все равно остался где-то на уровне с желудком, давя на него и вызывая тошноту. Оборачиваться было страшно. Оставаться повернутым к нему спиной — тоже. — Что ты делаешь? — услышав голос Энтони где-то совсем рядом со своим ухом, Азирафаэль моментально подскочил на ноги, чем чуть не сбил незадачливого вампира с ног. Тело реагировало само: рукоять кинжала удобно легла в руку, и вот острие лезвия в мгновение ока взлетело к горлу Энтони, что удивленно таращился на охотника. — Воу, полегче, — воскликнул тот, вскидывая руки вверх в примирительном жесте, когда холодный металл уже во второй раз за этот вечер задел кожу, — Все нормально? Ты выглядишь напуганным. Азирафаэль молчал. Он и вправду был напуган. Сердце колотилось как бешеное, а руки тряслись, словно в припадке. Он еле-еле дышал сквозь стиснутые зубы, а мозг вторил лишь одно: бей или беги. Древний инстинкт, заложенный предками, всегда работающий безотказно, сейчас дал осечку. Ноги словно приросли к земле, все тело замерло. Азирафаэль не мог пошевелить даже кончиком пальца. А эти звериные глаза прожигали насквозь. Одно движение и горло противника будет вспорото, опасность исчезнет. Это было так просто для осуществления: привычное действие, Азирафаэль делал так не раз и не два, но мешал лишь один факт: ядовито-желтый взгляд сквозил беспокойством. Не привычными для таких глаз злобой, агрессией и голодом, а волнением и, казалось, даже заботой. Это было неправильным. — Не делай так, — Азирафаэлю понадобилось сделать несколько глубоких вдохов и прочистить горло прежде, чем он смог убрать лезвие и сказать хоть что-то, — Не подкрадывайся ко мне, иначе, клянусь Богом, я тебя зарежу. — Извини, — рассеяно сказал Энтони, изумленно наблюдая за другом, — Я не хотел тебя пугать. Азирафаэль хмыкнул, убирая клинок обратно в ножны. Не хотел, конечно, не хотел. Просто ты ебаный упырь, который напугает любого, даже не стараясь. — Я хочу осмотреть труп, — сказал Азирафаэль, вновь склоняясь над телом, — Вдруг найду что-то интересное. — Интересное? — Энтони снова оживился и подошел поближе, элегантно обходя лужу темной крови, которая образовалась под телом. Видимо, не хотел пачкать свои начищенные до блеска кожаные туфли, — Что например? — Не знаю. Что-нибудь, что может объяснить, почему он преследовал меня, — конечно, не то, чтобы для этого нужны были какие-то дополнительные объяснения. Ответ и так лежал на поверхности: вампир хотел убить охотника, пока охотник не нашел и не убил его. Такая вот бесконечная игра в кошки-мышки, начавшаяся вместе с разрухой в стране и ставшая привычной за последние годы. — И как ему только наглости хватило? — пробубнил Энтони себе под нос и, получив в ответ от собеседника взгляд, содержащий в себе немой вопрос, начал объясняться, — В смысле, вампир, нападающий на священника? Это ведь нонсенс! Где это видано, чтобы вампир сам лез на рожон? Видимо, здесь замешано что-то серьезное, раз такое произошло. — Ты все эти годы в спячке был? — Азирафаэль смерил удивленного друга скептическим взглядом, — Что-то такое уже давно перестало быть редкостью. — В основном все это время я был на фронте, — виновато протянул Энтони, — Ну знаешь, в Германии. И во Франции пару лет. А после войны я, если можно так сказать, приходил в себя в Шотландии. Я в Лондоне всего пару месяцев, если быть честным. Тут все так изменилось… — Куда больше, чем тебе кажется, — вздохнул Азирафаэль, — Во время войны многое перевернулось с ног на голову. В том числе и положение священников. Нас уже сложно называть охотниками, — Азирафаэль попытался улыбнуться, но получилось с натяжкой, так что, стараясь избежать неприятного разговора, он поспешил сменить тему, — Ты, говоришь, был в Германии? Неужели вампиров тоже призывали на фронт ради защиты интересов великой Британии? — Я вызвался добровольцем, подделал документы и все такое, — как-то растерянно и нервно выдал Энтони, став расхаживать взад-вперед по колодцу, — Вампиры более живучие, чем обычные люди все-таки. Надеюсь, я смог спасти хотя бы с десяток солдат, подставившись под пули вместо них. — Пошел на фронт, чтобы спасти обычных солдат. Заделался охотником на вампиров, чтобы спасать людей. Осторожнее: еще одно доброе дело и тебя можно будет причислить к лику святых, — фыркнул Азирафаэль, не поднимая взгляда на друга. — Не будь придурком, прошу тебя, — Энтони остановился прямо за его спиной, раздраженно цокнув каблуками туфель, — И не уходи от темы. Как же так получилось, что охотники настолько потеряли свой авторитет в глазах вампиров? — Когда мужчины отправились на фронт, нападения вампиров участились. Упырей как будто стало больше и действовать они стали организованнее. Они научились собираться в группы, в стаи, нападать скопом, — Азирафаэль пытался говорить отрешенно, просто вводя Энтони в курс дел, но голос все равно предательски дрожал, когда в его сознание проникали воспоминания о тех страшных минувших днях, — Сначала они так только охотились. Нападали по трое, а то и по четверо, на какую-нибудь бедняжку с ребенком на руках. Попробуй там, вырви их целыми. Если удавалось хотя бы пару из упырей пристрелить, это уже был успех. А жертвы их зачастую не выживали. От слуха Энтони не скрылось то, как в голосе Азирафаэля эхом отдавалась боль воспоминаний. Скорее всего, Энтони был в этом почти уверен, Азирафаэль корил себя за каждую смерть, что ему не удалось предотвратить в те страшные годы. Возможно, он даже вел счет и каждую темную ночь повторял эту цифру у себя в голове, напоминая себе о долге. «Столько людей умерло по вине твоей слабости, так пусть количество убитых тобой упырей приблизится к этой цифре, чтобы ты мог себе это простить». Судорожный вздох, подобный тому, какой делает человек, плакавший часами напролет, косвенно подтвердил догадку. В ободряющем жесте Энтони положил руку на плечо друга и слегка сжал — он делал так раньше довольно часто, передавая этим простым касанием так много слов, которые было невозможно выразить никакими словами. Но Азирафаэль дернулся от прикосновения, словно от удара, и, поведя плечом, скинул с себя ставшую чужой за столько лет ладонь. Азирафаэль молчал, будучи не в силах продолжить свой рассказ. Он вглядывался в лицо трупа, что лежал перед ним. В его стеклянных пустых глазах он видел лишь ужасную боль. Такая же боль была в глазах всех мертвецов. Он видел трупы множество, несоизмеримое множество раз. Слишком много раз для одного человека. Иногда, когда Азирафаэль смотрел в зеркало, ему казалось, что и его взгляд стал точно таким же стеклянным и сквозящим болью. Его некогда ярко-голубые глаза потухли, стали похожи на серое тучное лондонское небо. Возможно, когда видишь трупы слишком часто, и сам незаметно становишься внутри мертвым и гниющим? Азирафаэль не удивился бы, скажи ему кто-нибудь, что от него несет мертвечиной. Касание Энтони привело Азирафаэля в чувство, вытянуло из тьмы обратно в реальность. Но холод чужих рук неприятно распространялся по телу, проникая даже сквозь одежды и вызывая волну мурашек по коже. Инстинктивно дернув плечом, Азирафаэль стряхнул с себя ладонь. У Энтони, которого он знал, никогда не было настолько холодных рук. У его Энтони руки всегда были теплыми, его прикосновения жгли, словно лучи яркой горячей звезды, что спустилась с небес, чтобы передать часть своего тепла тому опечаленному сердцу, которое в этом нуждалось. Глаза стало щипать от обиды. Тот, кто стоял рядом, называл себя Энтони, он выглядел как Энтони и даже говорил как он. Каждая деталь в нем казалась знакомой, но это был не он — его выдавали хищные глаза и эти чертовски ледяные руки. Чудес не бывает, не бывает так, чтобы то самое, единственное и сокровенное, счастливое воспоминание вот так вдруг объявилось посреди мрачного Лондона с распростертыми объятиями. Мертвые не воскресают. Мертвые гниют. Трясущимися пальцами Азирафаэль опустил веки мертвеца. Нечего ему больше смотреть на этот мир. Нечего продолжать утягивать за собой невинные души. — Вампиры довольно быстро поняли, что священникам нечего им противопоставить, когда они собираются толпами, — придать своему голосу хоть немного твердости было невероятно сложно, когда в глазах стоят так и не выплаканные, накопленные за долгие годы, слезы. В попытке отвлечься от неприятных мыслей Азирафаэль принялся за дело: начал шарить по карманам трупа, — Спустя всего какой-то десяток месяцев они начали нападать. Никто этого не ожидал, никто не был готов к тому, что где-то на улице тебя может подкараулить стая упырей. И они воспользовались этим. В какой-то момент охотников стало настолько мало, что люди приходили в церковь и просили выдать им оружие против вампиров, чтобы иметь хотя бы шансы самим спасти свою жизнь. Карманы куртки мертвого упыря были пусты. Там не было даже автобусных билетов, зажигалки или, например, какой-нибудь завалявшейся купюры, даже клочка бумаги или еще какого повседневного мусора, что обычно водится в карманах у англичан. Совершенно пустые карманы. На ремне брюк была кобура пистолета, но самого оружия нигде видно не было. — И как на это реагировал Ватикан? — спросил Энтони севшим голосом. — Ватикан? — воскликнул Азирафаэль, с победным видом выуживая из карман брюк вампира какой-то сверток, — А что мог сделать Ватикан? Ватикан в Европе, а в Европе — война! В Италии — нацисты, и у Ватикана были куда более важные проблемы в тот момент. Папа Римский сказал набирать больше рекрутов, а с кого их набирать? Выбирать пришлось бы из женщин, младенцев и стариков! Когда он развернул сверток из плотной ткани, в его руках сверкнул серебряный клинок — видимо запасной. Удивительным образом, это орудие было похоже на те клинки, что выдавала в пользование охотников церковь. Может быть, упырь стащил его у кого-то из убитых им ранее священников. Но зачем вампиру серебряное оружие? — Но сейчас ведь война закончилась… — неуверенно промямлил Энтони, отводя взгляд. — Война закончилась в городах, но не в умах, — процедил Азирафаэль, поднимаясь на ноги, — Оглянись вокруг: люди до сих пор боятся выходить на улицы и читать газеты. Доверие к церкви упало, никто больше не хочет посвящать себя защите человечества от зла. Матери боятся за своих сыновей, армия кажется более безопасным местом, чем улицы родного Лондона. Ты знаешь сколько не вернулось домой с фронта? Думаешь кто-то хочет очередных потерь? Людям уже достаточно похорон. — Нашел что-нибудь интересное? — спросил Энтони, когда Азирафаэль замолчал и выпрямился, встав рядом. — Клинок, — Азирафаэль продемонстрировал сверток и шикнул на Энтони, когда тот протянул руку, чтобы взять «улику», — Не трогай, это серебро. — Зачем вампиру серебро? — удивленно воскликнул Энтони, одергивая руку. — Я подумал о том же, — признался Азирафаэль, убирая сверток в карман пальто, — Тот клинок, который ты перехватил, тоже был серебряный? — Нет, тот был обычным, — Энтони покачал головой, — Простой клинок из стали. — Возможно, это трофей, оставшийся после убийства другого священника? — Скорее походит на способ экстренного суицида в случае провала, — ухмыльнулся Энтони, — Прям как у шпионов. — Возможно, ты прав, — пробормотал Азирафаэль, разворачиваясь обратно к телу, — Не мог бы ты отойти? Я хочу прочитать молитву. Энтони непонимающе уставился на друга. Зачем ему понадобилось сейчас читать молитву? Но спрашивать не стал: просто отошел к стене колодца и стал наблюдать. — Боже, Отче Всемогущий, тайна креста — наша сила, а Воскресение Сына Твоего — основание нашей надежды, — сложив руки в молитвенном жесте, Азирафаэль прикрыл веки и, опустив голову, стал молиться, — освободи усопшего раба Твоего от уз смерти и сопричти его к лику спасённых. Через Христа, Господа нашего. Аминь. На последних словах Азирафаэль перекрестился. Энтони тут же пожалел, что снял солнцезащитные очки. И что не отвернулся и не заткнул уши тоже. Сетчатку обожгло ярким светом, словно он смотрел на взрыв, из глаз тут же хлынули слезы. Внутри черепа словно что-то взорвалось, полыхнуло адским пламенем, переходящим в острую боль и на секунду Энтони почудилось, что он оглох. Потеряв ориентацию в пространстве, он медленно сполз по стене на землю. Вот до чего доводят вампиров глупость и любопытство. Все это длилось на протяжении пары секунд, но Энтони успел попрощаться с жизнью раз десять. А потом постепенно вернулось зрение, а за ним и слух. Все еще видя нечетко, он мог различить лишь фигуру Азирафаэля, все также стоящего перед телом. Его светлое пальто и льняные волосы выделяли его и делали видимым даже в такой непроглядной тьме. Из-за размытого зрения Энтони казалось, что его друг светится, а вокруг его головы образовался ореол: ну ни дать, ни взять — настоящий ангел! Даже нимб имеется. — Ну и что ты делаешь? — медленно поднявшись и слегка пошатываясь, Энтони подошел к другу, пытаясь выглядеть естественно, как будто бы не он секунду назад был готов отдать концы и отправиться в преисподнюю. — Его душу, или по крайней мере то, что от нее осталось, нужно было упокоить, ты так не считаешь? — Азирафаэль говорил уверенно, но с ноткой грусти в голосе. — Он ведь вампир, ангел, — протянул Энтони, — У него нет души, нечего там упокоевать. — Но ведь он был человеком…когда-то давно, — Азирафаэль посмотрел на Энтони пронзительным взглядом печальных глаз, — Что-то человеческое все равно в нем было. — Знаешь, такому церковь не учит, — нервный смешок вырвался из уст Энтони, и тот отвел взгляд, — Если уж в нем было что-то человеческое, то почему же ты так хладнокровно его застрелил? — Он должен быть мне благодарен за знак такой доброй воли, ведь теперь его душа очистится и наконец обретет покой, — четко, на одном дыхании отчеканил Азирафаэль словно вызубренную скороговорку, — Он сам должен был желать этого. — Теперь ты говоришь как инквизитор, сжигающий ведьм, — прыснул Энтони, стараясь перевести весь разговор в шутку, чтобы не выдавать своей нервозности от происходящего, — Неужели теперь ты на их стороне, ангел? — Не называй меня так! — голос Азирафаэля на мгновение погрубел, стал ниже, — И прекрати эти глупые разговоры. — Что… Почему? — Энтони опешил от такой резкой перемены настроения старого друга и удивленно смотрел на Азирафаэля, стоящего к нему в профиль, — Я думал тебе всегда нравились такие наши беседы и это прозвище… — Не сейчас, Энтони, не сейчас, черт возьми, — если приглядеться, то можно было заметить, что Азирафаэль слегка подрагивал от напряжения, — Я все еще не могу принять тот факт, что ты здесь… Ведешь себя точно так же, как и 8 лет назад… Это все кажется неправильным, кажется, эта наша встреча сегодня была ошибкой. — Что? — воскликнул вампир, — Разве ты не рад видеть меня живым и здоровым спустя столько лет? — Да как ты не поймешь, я же тебя вот этими руками похоронил! — вновь незаметно для самого себя, Азирафаэль сорвался на крик, развернувшись к собеседнику и протянув руки к нему, демонстрируя свои ухоженные мягкие ладони, — Я твой гроб в землю опускал! Я не могу просто принять тот факт, что ты жив, если конечно то, во что ты превратился, можно назвать живым. Голубые опечаленные глаза пронзали Энтони насквозь, словно стараясь разглядеть повнимательнее, понять, кого же они видят: ожившего мертвеца, жаждущего чужой крови, или же родного человека, просто по какой-то случайности пропавшего на кучу лет во мраке. — Это слишком для меня, понимаешь? — в поникшем голосе Азирафаэля хрусталем начали звенеть вновь появившиеся в уголках глаз слезы, — Все так изменилось, а ты просто появляешься из ниоткуда, словно ничего и не произошло. Возможно, для тебя эти 8 лет и вправду просто мгновение, пролетевшее незаметно, но я не знал куда деть себя все эти годы. — Ангел, ты в порядке? — голос Энтони прозвучал неожиданно тихо даже для его обладателя. В горле словно встал ком, мешающий говорить, из-за чего слова получались рваными и хриплыми, еле слышимыми. — Я так устал, Тони, — первая прозрачная капля скатилась по гладкой коже щеки, задержалась на подбородке и упала, разбившись о темный асфальт, — Я так ужасно устал. Я не могу делать вид, что ничего не изменилось, — вслед за первой слезой последовала вторая, а затем и третья, а после бесчисленное количество слез под удивленно-восхищенным взглядом ядовито-желтых глаз стало капать на землю, — Я так не могу. Конечно, это был не первый раз, когда Энтони видел, как его друг плачет. Это был даже не первый раз за сегодня, когда Азирафаэль плакал. Но слезы, которые он проливал с час назад были скупыми, единичными, случайными. Сейчас же Азирафаэль плакал в открытую, нисколько не скрывая этого факта. Плакал сильно, плакал искренне. Энтони застыл в нерешительности. Что же делать? Азирафаэль был для него близким человеком, он не мог вообразить себе кого-то еще столько ценного для себя, каким был Азирафаэль. Но он прав. Прошло 8 лет и многое изменилось. За такой срок люди сильно меняются. А Азирафаэль совсем недавно скинул его ладонь со своего плеча. Но Энтони все равно развел руки в стороны в приглашающем жесте. Он ни на что не надеялся, но все равно сделал шаг к Азирафаэлю. Недолго думая, Азирафаэль упал в объятия Энтони. Уткнулся лбом в чужое плечо, положил свои руки на чужую спину. Очень хотелось почувствовать тепло родного человека, хотелось ощутить себя в безопасности, забыться хотя бы на пару минут, дав волю эмоциям. Чужие холодные пальцы зарылись в льняные кудри, чужая ледяная рука приобняла за плечи, прижимая к себе, ограждая от всего мира. Мертвецкий холод пробрал до костей. Зажмурившись, Азирафаэль попытался представить, что это именно его Энтони обнимает его сейчас. Что если открыть глаза, то его встретит теплый взгляд карих глаз. Россыпь веснушек вернется на скулы вместе с легким румянцем, и улыбка у его Энтони будет такая яркая-яркая, согревающая изнутри. Но не было ничего на свете более леденящего, чем промерзлые пальцы, запутавшиеся в светлых кудрях. И от этого только больше слез лилось из глаз. — Спасибо, — Азирафаэль отстранился первым. Выпутался из объятий, стараясь не поднимать взгляда на Энтони. Вытерев остатки слез рукавом пальто, он отвернулся. — Да что ты, не за что, — Энтони все еще выглядел растерянным. Он все никак не мог уловить последовательность в переменах настроения друга, пытался подстроиться и понять, но стоило ему принять тот факт, что Азирафаэль не хочет физического контакта, как тот бросается к нему в объятия. — Я думаю, мне пора идти, — Азирафаэль все также не смотрел на него, — Нет, не так. Я должен идти. Надеюсь, мы еще встретимся как-нибудь. — Я бы мог подвезти тебя, — Энтони кинулся вперед, когда Азирафаэль уже успел сделать пару шагов прочь, — Моя машина здесь, неподалеку. — Не стоит, — несмотря на слова, Азирафаэль остановился. — Куда угодно, куда хочешь, — Энтони практически взмолился, — Я могу отвезти тебя в любую часть Лондона, только скажи. — Я должен продолжить охоту. — Ты уже убил одного вампира, разве этого недостаточно для отчета? Тебе нужно отдохнуть. — В городе слишком много вампиров, чтобы ограничиваться одним за ночь. — Хорошо, сколько тебе нужно? Я займусь этим. — Энтони, перестань. Это глупо. — Ты был на охоте и вчера, не так ли? И позавчера тоже. — Откуда ты?! — воскликнул Азирафаэль, подскочив на месте, и резко развернувшись лицом к своему собеседнику, — Откуда ты знаешь? — Ниоткуда, — Энтони расслаблено повел плечами, расплываясь в самодовольной улыбке и становящийся похожим на отъевшегося довольного кота, — Твоя реакция на мои слова всегда была наилучшим источником информации. Скрывать что-либо ты так и не научился. — Это не важно, — щеки Азирафаэля постепенно стали наливаться румянцем. Это же надо так проколоться! Он им вертит как хочет, чертов упырь… — Как давно ты не спал нормально? — голос Энтони вновь посерьезнел. — Это не твоя забота, — буркнул Азирафаэль себе под нос. — Слушай, ангел, я просто хочу помочь, — вздохнул Энтони, — Я не твой враг, Азирафаэль, пожалуйста. Моя машина прямо за углом, тебе нужен отдых. Азирафаэль колебался, переминался с ноги на ногу в нерешительности. Энтони видел его насквозь даже спустя года, как бы Азирафаэль не старался, но этот рыжий бес читал его словно открытую книгу. А ведь Азирафаэль и вправду уже очень давно не высыпался. — Хорошо, — промямлил он, — Ты отвезешь меня до церкви и там мы разойдемся. — Меня устроит, — кинул коротко Энтони, проходя мимо, — Тогда иди за мной. И Энтони твердым шагом направился прочь из колодца, а Азирафаэль кротко засеменил за ним. Черная Бентли 1946 года, сверкающая даже в столь тусклом ночном свете, стояла в точности, как и говорил Энтони, прямо за углом. За парой поворотов, если быть точным. — Она ведь совсем новая! — вскричал Азирафаэль, увидав эту красавицу, выйдя из-за угла, — Как ты смог ее достать? — Связи и кругленькая сумма, — Энтони выглядел чрезвычайно довольным такой реакцией друга, словно он все это время уговаривал Азирафаэля поехать с ним только ради того, чтобы увидеть это восхищение в его глазах, — Садись уже давай, успеешь еще налюбоваться. — Итак, куда мы едем? — спросил Энтони, когда Азирафаэль наконец соизволил сесть в машину. Изначально он, по какой-то причине, хотел было занять место сзади, но Энтони убедительно настоял на том, чтобы охотник занял пустующее пассажирское сиденье спереди. Азирафаэль был не очень доволен этим фактом. — Я не очень привык к такому способу передвижения, — ворчал Азирафаэль, когда Энтони заводил мотор, — Отвези меня в церковь Святого Джеймса, пожалуйста. — Это та, которая на Пикадилли? — деловито поинтересовался водитель, возвращая на нос свои темные очки, снятые еще в колодце, — Если заплутаю, будешь подсказывать дорогу. — Я постараюсь, — неуверенно послышалось с соседнего сиденья. — Нет, постой! — стоило Бентли двинутся с места, как Азирафаэль закричал, чем знатно перепугал Энтони, что есть силы вдарившего педаль тормоза в пол, несмотря на тот факт, что машина не успела сдвинуться даже на десяток метров, — Мне нельзя сейчас ехать в церковь! — Что? Почему нет? — Энтони смотрел на собеседника непонимающим взглядом. — Я не могу вернуться в церковь посреди ночи. Мне нужно ждать утра, а иначе это будет выглядеть так, словно я покинул службу, — виновато склонил голову Азирафаэль, — Меня за такое не похвалят. — Это что еще за идиотское нововведение? — возмущенно пробубнил Энтони, — Это тоже связано с нехваткой кадров? Азирафаэль кивнул. — Черт, и что тогда? Не на улице же тебя бросать на самом деле, — прорычал Энтони, страдальчески закрыв лицо ладонью. — Мы можем просто посидеть в машине, например. — Нет, у меня есть мысль получше, — Энтони встрепенулся, — Моя квартира здесь неподалеку, в десяти минутах езды, не более. Как тебе идея? — Я не уверен, — Азирафаэль явно смутился от такого предложения. — Ой, да брось! Просто проспишь у меня до утра, а после отправишься в свою церковь Святого Кого-бы-то-ни-было. — Святого Джеймса. Ладно, пусть будет по-твоему. Поехали к тебе, — Азирафаэль согласился только потому, что от усталости у него и вправду уже начинали сами собой закрываться веки. Не потому, что ему самому было интересно узнать, как и где живет теперь Энтони. И точно не потому, что ему хотелось провести еще хоть немного времени со старым другом прежде, чем они снова разойдутся. Кто знает на сколько в этот раз разлучит их судьба? Судьба — сволочь жестокая, она играет в свои собственные, далекие от понимания простых смертных игры. Из динамиков радио тихим шелестом доносились голоса. Кажется, это была американская волна. — Ради Бога, выключи эту чушь, — спустя пару минут равномерной езды под гомон и потрескивание радиоприемника подал голос Азирафаэль. Энтони болезненно поморщился. — Во-первых, будь паинькой, не упоминай Его, — Энтони многозначительно посмотрел на крышу автомобиля, — в моем присутствии. Я за сегодняшний вечер из-за тебя уже мигрень заработал. А во-вторых, чем тебе не угодил Фред Аллен? — Этот гнусливый американец… Я за время войны его уже наслушался! И люди зовут это комедией? Да все что он говорит это просто абсурд! Это не имеет ничего общего с юмором. — Ладно, ладно, не горячись ты так, — с ухмылкой на лице Энтони щелкнул по устройству, выключая его, — Значит, веселые вещи у тебя до сих пор не в почете, да? — Я люблю хорошие шутки, — Азирафаэль обиженно скрестил руки на груди, — Я не какой-то там сноб, я просто придирчив, ясно? — Улыбайся, пока жив — ведь мёртвым это не дано, — улыбка Энтони стала еще шире, но тут вдруг он изменился в лице, — А разве мы не должны были что-то сделать с трупом? — Что? — заметив перемену в голосе собеседника Азирафаэль напрягся. — Труп. Мы просто оставили его там. Что если на него кто-то наткнется? — Расслабься, — наконец поняв в чем дело Азирафаэль облегченно вздохнул, — Возня с трупами вампиров больше не обязанность охотников. Утром, после того как я сдам свой отчет, тот-кто-надо разберется с этим телом. Все в порядке. — Но это как-то неправильно, — растерянно пробормотал Энтони, — А что, если кто-то из гражданских наткнется на него до этого? Труп с простреленной головой, — губы Энтони тронула нервная улыбка, — так себе зрелище. — Возможно, но это было сделано не просто так, — пожал плечами Азирафаэль, — Не забывай: охотников мало, а вампиров много. Чем больше вампиров убьет охотник за ночь — тем лучше, а уборка тел лишь отнимает драгоценное время. — И что эти «те-кто-надо» делают с кучей тел под утро? — Сжигают. Стаскивают на кладбища и там жгут. В этот момент машина резко затормозила. Азирафаэлю пришлось опереться на бардачок, чтобы не полететь лицом в лобовое стекло. Повернув голову на водительское сиденье, он увидел, как пустой и, казалось, напуганный взгляд буравит какую-то точку в пространстве прямо перед лицом своего обладателя. Губы Энтони быстро двигались, он как будто что-то говорил, но настолько тихо, что было слышно ни звука. Но не успел Азирафаэль окрикнуть своего спутника, как тот повернул к нему голову. — Что ж, ясненько, вот такие сейчас порядки, — его лицо вновь стало спокойным и не выказывало ни капли той растерянности и испуга, что были на нем пару секунд назад, а глаза вновь были скрыты темными линзами, из-за чего понять, что было у Энтони на уме стало совершенно невозможным, — А мы, получается, уже добрались. Я же говорил, тут не далеко. Сказав это, водитель поспешил выбраться из машины на свежий воздух. Азирафаэль последовал за ним. Они были в самом центре Лондона. Возможно, это был не самый богатый район, что существовал в городе, но тот факт, что квартиры здесь стоили заоблачных сумм, отрицать было нельзя. Азирафаэль, конечно, всегда знал, что Энтони был не из бедных. Да и не то, чтобы его это когда-либо волновало. Он ценил своего друга за богатство души, а не за финансовое состояние, которым, к слову, Энтони никогда раньше и не кичился, демонстративно отвергая все материальные блага, которые была готова дать ему его семья. В конце концов, все то время, когда Азирафаэль знал Энтони, они провели в церковной школе, где все были наравне со всеми. Но можно было сказать, что за прошедшее время, проведенное порознь, Энтони «очеловечился», перестал походить на образ, сошедший со страниц книг. Как будто идея о духовной чистоте его больше не привлекала. Он явно наслаждался благами современного мира: дорогая квартира, роскошная машина, брендовая одежда. Одним словом: пижон. Но нельзя было не отметить, что такой образ был ему к лицу: модная прическа с уложенными волнами от природы кудрявыми рыжими волосами, обильно покрытыми маслом для волос для поддержания формы, была частично скрыта под фетровой черной шляпой, а солнцезащитные очки с округлой черной оправой придавали ему шарма. Из-под двубортной черной куртки с зубчатыми лацканами выглядывал воротник ярко-голубой рубашки. Азирафаэль был готов поспорить, что на манжетах этой рубашки были ювелирные запонки. Скорее всего где-то там же, под курткой, скрывался и шелковый или льняной галстук. Вряд-ли такой солидный джентльмен, как Энтони, выходит из дома без галстука. Энтони быстро поднялся по ступенькам ближайшего кирпичного таунхауса и принялся отпирать дверь. С любопытством осматриваясь вокруг, Азирафаэль пошел следом за ним. Несколько оборотов ключа и замок щелкнул, открывая проход. — Добро пожаловать в мою скромную обитель, — открыв дверь, Энтони жестом пригласил спутника войти, пропуская его вперед. — Если ты считаешь, что эта обитель скромная, то ты еще не видел приходские жилища, — с уст Азирафаэля сорвался смешок, но он тут же осекся, — Но, конечно, они оснащены всем необходимым для жизни, а большего мне и не нужно. После этих слов настала уже очередь Энтони выдать беззлобный смешок. Войдя в прихожую вслед за другом, он запер за собой входную дверь и щелкнул выключателем, позволяя электрическому свету озарить коридор. От щелчка запертой двери, Азирафаэль неприятно дернулся. — Ты ведь не заманил меня сюда для того, чтобы ослабить мою бдительность, а затем сожрать? — Азирафаэль и сам не знал, подкалывает ли он друга или же спрашивает всерьез. Но что-то где-то в желудке требовательно заскреблось, внушая чувство страха. — Нет конечно, еще чего, — воскликнул Энтони так, словно слова священника задели его за живое, — Если бы мне в голову и пришла такая дурость, то это было бы похоже скорее на самоубийство: ты же с ног до головы крестами обвешан! — Да, точно, — протянул Азирафаэль. Не сказать, что слова Энтони его сильно успокоили, но звучали они как минимум логично. Да и поддаваться панике сейчас не вариант. В попытке успокоиться, Азирафаэль огляделся. Квартира Энтони была двухэтажной. Лестница на второй этаж располагалась прямо напротив входа, а сбоку от нее был проход, ведущий, видимо, в гостиную, смежную с кухней и столовой. Из коридора можно было разглядеть дорогой, обитый велюром диван, стоящий, кажется, напротив камина. Пол прихожей был застелен плотным красным ковром, точно такой же был и на ступенях наверх. На стенах, обклеенных светлыми обоями с каким-то незамысловатым рисунком, висело несколько картин в золотистых рамках. Мебель прихожей была сделана из темного дерева, и, судя по цвету и структуре, из того же материала, что и перила лестницы. Пока Азирафаэль с интересом осматривал убранство вокруг, Энтони уже снял туфли, сбросил куртку и фетровую шляпу на вешалку рядом и переобулся в темные мягкие тапочки. Под курткой Энтони и впрямь скрывался красный льняной галстук, а также жилет. Достав из шкафа еще одну точно такую же, как и свои, пару тапочек, он протянул их гостю. — У меня повсюду ковры, — пояснил Энтони, встретившись с вопросительным взглядом гостя. В то время, как Азирафаэль расправлялся со своей обувью, чтобы сменить кожаные туфли на любезно предложенные тапочки, Энтони уже прошел вглубь квартиры и направился в гостиную. Последовав вслед за ним, Азирафаэль обнаружил того на кухне. — Что ты предпочитаешь из алкоголя? — спросил Энтони, стоя перед открытым кухонным шкафчиком, который, судя по всему, использовался в качестве бара, — У меня есть односолодовый виски, бурбон, еще есть эль и джин, вот только к нему нет подходящего тоника. — Я не пью, — ложь из уст священника лилась рекой. — Да кому ты мелишь! — справедливо возмутился Энтони, оборачиваясь к гостю, — От тебя даже сейчас несет виски! — В любом случае, я не собираюсь пить что-то еще сейчас, — смущенно ответил Азирафаэль, присаживаясь на диван. — А вот я, пожалуй, выпью, — пробубнил Энтони, доставая какую-то бутылку из шкафчика, — Бурбон, кажется, будет в самый раз. — С каких пор ты пьешь? — спросил Азирафаэль, наблюдая за тем, как Энтони наполняет бокал янтарной жидкостью. — С тех самых пор, как ты куришь, — хмыкнул тот, направляясь к Азирафаэлю с бокалом в одной руке и бутылкой в другой. Приземлившись на противоположный от того, где сидел Азирафаэль, край дивана, Энтони поставил виски на стоящий рядом деревянный кофейный столик. Сделав глоток, он продолжил, — Но я не собираюсь превращаться в пьяницу или типа того. Пью только по праздникам и особым случаям. — Сегодня что, какой-то праздник? — уточнил Азирафаэль. — Нет, просто особый случай, — еще один глоток. И оба замолчали. Азирафаэль начинал жалеть, что отказался от выпивки. — Значит, ты в Лондоне недавно? — Азирафаэль испытывал острую необходимость в том, чтобы чем-нибудь заполнить тишину. — Я ведь говорил, что я не пью человеческую кровь? — спросил Энтони невпопад, смотря прямо перед собой, — Говорил, ведь да? — Вроде бы да, — промямлил Азирафаэль, не сводя глаз с друга, что медленными движениями покачивал в руке бокал, в котором плескался виски. — И ты все равно боишься меня и ждешь, что я кинусь на тебя в любой момент? — Энтони резко развернулся к Азирафаэлю, и тот даже сквозь темные линзы его очков почувствовал на себе этот прожигающий взгляд, — Что я наброшусь на тебя, словно блядский озверевший от голода пес на раненого кролика? — Ты вампир, Энтони, — жалобно сказал Азирафаэль, как будто бы его собеседник забыл об этом, — Я не знаю, чего еще от тебя ожидать. — Вот, значит, как, — Энтони пожал плечами, и взгляд его вновь устремился в пустоту. — Это правда, которую сложно принять. Мне понадобится время. — Угу, время, конечно, — голос Энтони звучал раздраженно. Он не верил ни единому слову, — Да, пройдет время, и ты перестанешь видеть во мне зверя, который хочет тебя сожрать. Ведь все так и работает, а я сраный трубкозуб. В комнате вновь повисла неуютная тишина. Слова казались неуместными. Да и говорить, собственно, было нечего. Поставив бокал на стол рядом с бутылкой, Энтони медленно поднялся и подошел к камину намереваясь, видимо, разжечь огонь, взяв спички с полки над топкой. — Я понимаю, что тебе сложно смириться с тем, что я снова жив, — вдруг подал голос Энтони, встав спиной к другу. Он звучал слегка хрипло, но куда спокойнее, чем до этого, — Я понимаю, что ни ты, ни я уже не являемся теми людьми, что были прежде, что ты уже не увидишь меня таким же, каким видел 8 лет назад. Но, пожалуйста, — Энтони обернулся и, пустой рукой сняв очки, посмотрел на Азирафаэля глазами, полными ничем не прикрытых грусти и сожаления, — не смотри на меня как на монстра. Как на чужого тебе человека, как на незнакомца, — голос Энтони стал совсем тихим, сиплым и робким, походил уже скорее на шепот, — Но не как на кровожадного зверя, прошу тебя. Азирафаэль робко кивнул, не сводя глаз с друга. Одарив того долгим пронзительным взглядом, Энтони ответил таким же кивком, после чего вернулся к камину. Спичка послушно загорелась в его руках, с характерным звуком чиркнув по коробку, а затем отправилась в топку, где ее уже ждало сухое дерево. Полена с радостью приняли малышку в своих распростертых объятиях, вспыхнув жаром. После того, как огонь уверенно разгорелся, Энтони с негромким лязгом металла прикрыл шибер. Солнцезащитные очки отправились на полку над камином вместе со спичечным коробком. Все также в тишине, нарушаемой теперь разве что потрескиванием огня, Энтони вновь наполнил бокал бурбоном, после чего осушил его залпом. Оперевшись на столик, он стоял к Азирафаэлю в профиль. В его взгляде читалась задумчивость, в мыслях он явно был далеко отсюда, и Азирафаэль ни за что не посмел бы вырывать его из размышлений, если бы не одна деталь в образе друга, которая раньше оставалась незаметной. — Ты сделал татуировку? — Азирафаэль больше не мог оторвать взгляд от небольшой черной змейки, что извивалась на виске друга. — Что, прости? — обескураженный Энтони развернулся к собеседнику. — У тебя на виске, — Азирафаэль пальцем показал на себе место, о котором говорил, — Это татуировка? — Да, татуировка, — Азирафаэль поперхнулся от наглости, с которой были произнесены эти слова. — Зачем, черт возьми, тебе татуировка? — Захотелось. Тебе-то что? — Энтони наполнил еще один бокал. Кажется, он обозначил целью на вечер знатно налакаться. — Это из-за службы в армии? Нет, военные обычно делают татуировки на плечах, — не то рассуждал вслух, не то разговаривал сам с собой Азирафаэль. Вдруг его глаза испуганно округлились, став размером с пенни, — Неужели ты связался с криминалом? — Что? Нет, конечно, что за вздор! — удивленно фыркнул Энтони, возвращаясь на диван, держа бокал в руке. — Зачем ты тогда сделал это? — Азирафаэль никак не хотел униматься, явно взбудораженный такой резкой переменой в имидже друга, — Осквернил свое тело и душу этим рисунком… — У меня, если ты не заметил, души уже нет, да и тело мое уже вряд ли храм, так что осквернять мне нечего, — рассерженно пробубнил Энтони. — Но даже если так, то зачем ты сделал это? Что это значит? — Это змей, — пожал плечами Энтони, делая глоток, — В библии змей — это символ зла, которое человек должен в себе побороть, чтобы стать чистым. Что-то такое. Мне кажется это вполне…символично. Ты так не считаешь? А вообще она просто выглядит круто. Змеи крутые. — Ты ведешь борьбу со злом внутри себя? — сочувственно спросил Азирафаэль. — Конечно, — Энтони усмехнулся, — Я же ебанный монстр. Людоед. — Ты не людоед. — Пару минут назад ты был другого мнения обо мне. — Если ты говоришь, что никогда не пробовал человеческую кровь, то я тебе верю. Энтони не удостоил друга ответом. Вместо этого он взглянул на наручные часы. — Я думаю, нам стоит закончить на этом. Тебе нужно отдохнуть, в конце концов, — сказав это, он вновь встал, взял за горлышко бутылку бурбона и направился к лестнице, — Я сейчас принесу тебе подушку и одеяло. — Я… Энтони, мне жаль, я не хотел задеть тебя — начал было Азирафаэль виноватым голосом, подскакивая с дивана вслед за приятелем. — Не стоит, правда, — остановил его Энтони, удаляясь и оставляя Азирафаэля в растерянности. Поиски постельного белья для гостя слегка затянулись. Энтони сам еще не до конца освоился в своем новом жилище, да и гости у него бывали редко, а потому найти еще одну подушку и желательно чистую наволочку оказалось задачей не из простых. Когда подушка и одеяло были наконец найдены, Энтони, чертыхаясь, спустился вниз, неся их на руках перед собой. — Прости за ожидание. Мне стоит потушить камин или ты справишься с ним сам? — сказал Энтони еще с лестницы, но в ответ получил молчание. Сердце в груди тревожно затрепетало. Что-то случилось? Неужели Азирафаэль ушел, решив, что обидел друга? Но Энтони был уверен, что не слышал отпирания замка или хлопка от закрытия входной двери. Из-за нагромождения белья перед лицом ничего не было видно. В спешке войдя в комнату, Энтони скинул свою ношу на кресло и теперь он наконец мог осмотреться вокруг, чтобы оценить обстановку. Азирафаэль спал на диване. Прям в том, в чем пришел, даже не сняв пальто, но осмотрительно оставив тапочки на полу. Он лежал в позе эмбриона, подложив руки под голову. На секунду Энтони завис, смотря на спящего Азирафаэля с долей восхищения. Ну надо же, он вот так просто взял и заснул. Аккуратно приподняв голову спящего друга, Энтони всунул под нее подушку. Если бы Энтони мог молиться, он бы взмолился, чтобы Азирафаэль не проснулся от этих его действий. Вроде бы все обошлось — священник все также мирно посапывал и Энтони вздохнул с облегчением. В голове Энтони промелькнула мысль о том, что стоит снять с Азирафаэля пальто. В конце концов спать в верхней одежде довольно неудобно. Но прикинув все за и против, Энтони решил, что вероятнее всего такие его действия точно уж разбудят друга, поэтому просто накинул на спящего одеяло. Прежде, чем покинуть комнату, Энтони потушил огонь в камине, залив его водой. Расшевелив мокрое дерево кочергой и убедившись, что никаких намеков на тлеющие угли не осталось, вампир со спокойной душой поднялся обратно к себе, вернувшись в компанию недопитой бутылки бурбона.***
На удивление, утро встретило жителей Лондона теплыми солнечными лучами, что нагло залезали в окна домов, освещая комнаты. Азирафаэль проснулся как раз потому, что один из особо бессовестных лучей посмел попасть прямо ему в глаза. Когда он встал с дивана, часы показывали начало седьмого. Сколько он поспал? Часа 3? Что же, это было на 3 часа больше, чем обычно он спал по ночам. Сказать честно, Азирафаэль не помнил, как заснул и как на его спальном месте появились подушка и одеяло. Последнее, что он помнил, это то, что он ждал Энтони, сидя на этом самом диване. Кстати, об Энтони… Азирафаэль думал о том, что скорее всего сильно задел его вчера. Тот был к нему так добр, даже предложил место для ночлега, а Азирафаэль считай в лицо назвал его чудовищем, что ест людей. Стоило священнику прийти в себя после сна, как эта мысль тут же возникла в голове, заставляя вину появиться где-то в области диафрагмы. Наверное, все-таки стоило извиниться перед ним вчера. Интересно, он сейчас спит? Вроде бы вампиры спят днем. Во всяком случае, они точно не выходят на улицы в солнечное время суток. Стоит ли проверить? Азирафаэль задумчиво посмотрел на лестницу, ведущую наверх. В любом случае, Азирафаэлю нужно идти. Наверное, Энтони его поймет, если он уйдет сейчас без предупреждения. Ему нужно возвращаться в церковь, в ту самую церковь Святого Джеймса на Пикадилли. Черт, Азирафаэль даже понятия не имел, в какой стороне от него она сейчас. Веки все еще были тяжелые ото сна и от выпитого вчера алкоголя. В целом, Азирафаэлю не помешало бы сейчас хорошенько проспаться. Жаль, возможности такой у него не было. Пальто, да и вся одежда в общем-то, были изрядно помяты. Не стоило ложиться спать в верхней одежде. На голове было белокурое гнездо. Азирафаэль, конечно, попытался исправить ситуацию, пригладив волосы руками, но делу это особо не помогло. Азирафаэль покинул квартиру Энтони в 6:32, оставив на кофейном столике небольшую записку, написанную на листке, вырванном из блокнота, который Азирафаэль всюду таскал с собой в кармане. Эту записку намного позже, когда солнце уже успеет коснуться горизонта, окрашивая небо в цвета заката, найдет Энтони. На сложенном листе бумаги он прочтет выведенное аккуратным почерком: «Энтони, не знаю, когда ты прочтешь это, но я бы хотел попросить прощения за вчерашнее и попрощаться. Я ушел, так как меня ждут в церкви. Не хотел тревожить тебя. Спасибо за то, что позволил остаться у тебя на ночь. Надеюсь, мы увидимся еще когда-нибудь. Азирафаэль Фелл» Тем временем Азирафаэль доберется до ворот церкви в течение получаса. По дороге он успел выкурить целых три сигареты. Оказывается, последние пару месяцев они были так близки друг к другу и даже не знали об этом. Что же, иронию судьбы никто не отменял. В церкви вовсю шла подготовка к литургическим лаудам, которые должны начаться примерно через час. Несмотря на то, что до начала служения время еще было, церковь уже была полна аколитов. Азирафаэль прошел сквозь толпу, стараясь не привлекать к себе внимание и не мешать. Его цель была проста: нужно было добраться до кабинета Отца Уокера, чтобы написать и оставить там отчет о сегодняшней охоте, а после отправиться к себе, так как участвовать в лаудах Азирафаэль не собирался. Чего в планы Азирафаэля не входило, так это того, что Отец Уокер уже будет в своем кабинете. — Доброе утро, Отец Азирафаэль, — Отец Уокер сидел за рабочим столом, расположившись прямо напротив двери, поэтому, когда Азирафаэль хотел незаметно проникнуть в кабинет, он был тут же пойман с поличным. — Доброе утро, Отец Уокер, — с натянутой улыбкой произнес Азирафаэль, — Я зашел для того, чтобы оставить свой отчет о прошедшей ночи. — Ты сегодня поздно, — Отец Уокер говорил с ним, не отрывая взгляда от своих бумаг, — Что-то задержало тебя? — Нет, Отец, ничего особенного. — Удачная ночь? Сколько вампиров тебе удалось убить? — Одного, Отец, — Отец Уокер оторвал взгляд от бумаг и выжидающе посмотрел на Азирафаэля, после чего вновь опустил глаза. — Один — это мало, чертовски мало, — его голос стал грубее. — Знаю. — Значит, старайся лучше, — сказал Отец Уокер, принимая у Азирафаэля его отчет, — Надеюсь увидеть тебя на сегодняшних лаудах. — Конечно, Отец, — и опять эта вымученная улыбка исказила лицо Азирафаэля. Пропала она с его уст моментально, стоило только ему покинуть кабинет, сменившись на выражение, выказывающее злость и отвращение в наивысшей степени их проявления, — Чертов святой ублюдок. На лаудах Азирафаэль как мог пытался смешаться с толпой прихожан. Отчасти ему это удалось. В конце концов еще с ночи он остался в мирянской одежде, из-за чего отличал от остальных его только тяжелый крест на шее. В течение часа были прочитаны две кафизмы. Когда «Слава Отцу и Сыну и Духу Святому, как было в начале, ныне и всегда и во веки веков. Аминь» прозвучало во первый раз, люди начали понемногу покидать здание церкви. До второго, финального, раза досидела лишь треть изначальной толпы. В основном в зале остались лишь аколиты и священники. Несмотря на то, что мирян в здании церкви осталось столько, что их можно было перечесть по пальцам рук, кто-то все равно подходил к Азирафаэлю, признав в нем священника. Это было обычным делом: люди часто подходили к священнослужителям после служб. Кто-то, чтобы выговориться, кто-то, чтобы попросить совета. С прихожанами Азирафаэль всегда старался держаться вежливо, учтиво и понимающе. Раз человек приходит в церковь, значит он хочет очистить свою душу и тянется к свету. Раз человек просит совета у священника, значит в нем есть вера. И миссия священника состоит в том, чтобы помочь человеку ее сохранить. Когда Азирафаэль наконец освободился, он собирался было покинуть церковь и отправиться подремать хоть немного до начала очередных служб, но остановился, увидев весьма интересную картину: какая-то женщина, судя по всему, мирянка, отчаянно спорила с одним из священников. Кажется, с Отцом Михаилом. Если так, то представление обещало быть интересным. Миряне, ругающиеся со священником в церкви — это в целом вещь любопытная, но, зная нрав Михаила, женщину даже становилось жаль. — Я еще раз Вам повторяю, мадам, — Отец Михаил старался держать себя в руках, но судя по дергающейся брови, терпения в нем оставалось немного, — В соответствии с Законом Божьим мы не можем проводить отпевание человека, покончившего с собой по своей воле. — Прошу Вас, Святой Отец, сжальтесь, — женщина практически плакала, моля, — Он ведь был верующим, мой сын, он с детства еще каждое воскресенье в церковь ходил, он был крещен здесь, в вашей церкви. Пожалуйста, сделайте исключение для него, проявите милосердие! — Поймите, самоубийство — есть оскорбление Бога и плод полного неверия. А значит никаких исключений, — Отец Михаил говорил слишком уж грубым и озлобленным тоном с этой бедной женщиной в отчаянии. Азирафаэлю моментально стало ее жаль: у нее такое горе, а священник чуть ли не прогоняет ее, — Ни один священник не возьмется за отпевание самоубийцы. — Я возьмусь, — подал голос Азирафаэль, выходя из-за спины женщины, которая, услышав, что кто-то встал на ее сторону, тут же воспрянула и с надеждой и благодарностью посмотрела на своего спасителя, — Прошу, Отец Михаил, нет никакой необходимости в том, чтобы быть настолько грубым с этой женщиной. — Ах, спасибо Вам огромное, Святой Отец, — запричитала женщина, вытирая слезы с глаз. — Прошу Вас, не могли бы вы дождаться Отца Азирафаэля вон там, на скамьях, — с натянутой улыбкой Отец Михаил указал женщине на скамьи, расположенные перед алтарем, — Он сейчас подойдет к Вам, сразу после того, как я с ним обсужу пару моментов, — сказав это, Михаил злобно зыркнул на Азирафаэля, намекая тому, что «моменты» окажутся весьма неприятными. Когда женщина, все еще причитая сбивчивые слова благодарности, удалилась, Отец Михаил тут же потерял те крупицы обаяния, какие нацеплял на себя для беседы с мирянами. — Ты хоть сам-то понимаешь, что только что сказал? — чуть ли не кинулся он на Азирафаэля, — Зачем обещать то, что ты не сможешь выполнить? Тебя не учили, что врать — это грех? — Я и не врал. Я вполне осознанно согласился провести отпевание для ее сына, — Азирафаэль сохранял спокойное лицо с легкой улыбкой на устах. Он уже привык к такой манере общения своих коллег и привык держаться с ними достойно. — Провести отпевание для самоубийцы? — Михаил изогнул брови по какой-то невероятной траектории, от которой Азирафаэль чуть не прыснул со смеха. — Да, именно так. — Ты что с ума сошел? Взять такой грех на душу, — Михаил уже почти кричал. — Я думаю, моя вера достаточно сильна, чтобы выдержать такое прегрешение, Отец Михаил, — Азирафаэль и не думал, что кто-то вроде Михаила поймет, почему он так сделал. Куда ему, Азирафаэль своими глазами видел, как этот якобы святоша выгонял из церкви людей, которые отчаянно нуждались в помощи. Годы научили Азирафаэля видеть людей насквозь: за красивым фасадом внутри этого человека не было ничего светлого, — Я сделаю это не ради ее уже почившего сына, но ради нее. Посмотри на нее — она убита горем. Проведение обряда поможет ей и укрепит ее веру, а если откажем — то можем потерять и ее. Выслушав все это, Михаил пренебрежительно фыркнул. Тогда Азирафаэль решил разыграть свой козырь. — У тебя кто-нибудь умирал? — Азирафаэль поднял свой взгляд пронзительных голубых глаз на собеседника, который явно был обескуражен прозвучавшим вопросом, — Кто-то близкий умирал, исчезал неожиданно, незаметно? Так, что, когда тебе сообщают о его смерти, ты не можешь в это поверить? — Н-нет, никогда, — Михаил покачал своей головой, как бы подтверждая свои слова. — Поэтому ты и не видишь ее горя, — сказав это, Азирафаэль удалился, направляясь к женщине, что беспокойно выжидала, сидя на скамье и наблюдая за разговором двух священников, — И не можешь понять меня. Подойдя к женщине, которая, завидев его, тут же вскочила на ноги и стала рассыпаться в благодарностях, Азирафаэль попросил ее сесть обратно и сам присел рядом с ней. — Прошу, не обращайте внимания на мой внешний вид, надеюсь он не смутит Вас, — Азирафаэль говорил мягко и улыбался премилой улыбкой, отчего женщина рядом расцвела, — Очень соболезную Вашему горю, от всей души. Но, дабы не терять времени, прошу, давайте обсудим детали церемонии.***
Отпевание было назначено на четверг, в 12:00. Церемонию было решено проводить сразу на кладбище, так как у бедной женщины не было денег, чтобы оплатить проведение мессы в храме и перевозку гроба до места захоронения после. Азирафаэль по своему обыкновению прибыл на место заранее. Гости еще не начали собираться, но гроб уже был установлен на специальный постамент возле будущей могилы. Где-то неподалеку в суете носилась мать покойного, выполняя последние приготовления к началу церемонии. Движимый любопытством, Азирафаэль подошел к открытому гробу. Когда люди говорят о самоубийцах, в голове сразу всплывает образ повешенного. Или же человека, вспоровшего себе вены. Или прострелившего себе висок. Человек же, лежащий в гробу, был утопленником. Несмотря на старания посмертных гримеров, одутловатость лица умершего была заметна невооруженным глазом. Из-под ткани рубашки неприятно выглядывало разлитое трупное пятно насыщенного фиолетового цвета, которое безуспешно пытались замазать косметикой. Азирафаэль видел много трупов, разных трупов. Они его не удивляли, не поражали. Но смотря в лицо уже мертвого человека он испытывал долю восхищения. Ну надо же, этот человек всего пару дней назад преспокойно ходил по одной с ним земле, а теперь он лежит в гробу, а Азирафаэль стоит над ним, все так же полный жизни. Разве не поразительно смотреть прямо в лицо смерти? Но в этом трупе было что-то, что зацепило внимательный взгляд священника. У трупа был вспорот живот. Это было вполне очевидным и заметным даже сквозь одежды — огромный шов, сделанный патологоанатомами в морге, проходил от правого десятого ребра вниз, прячась под брюками. Это не такой разрез, какими режут врачи, вскрывая тело. Этот был кривой, рваный, грубый. Вероятно, посмертный. Оглядевшись вокруг и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Азирафаэль, желая рассмотреть шов поближе, наклонился к трупу и, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки покойника, слегка сдвинул ворот в сторону, но тут же отпрянул, испуганно прикрыв рот ладонью. Татуировка змеи нахально извивалась на груди мертвеца. Она как будто выжидала, когда ее обнаружат, пряталась под самым носом. Но самое жуткое в этом было то, что Азирафаэль мог сказать более чем наверняка:Он уже видел точно такую же татуировку прежде.