Висельники

«…Белокрыльник красив и может показаться умиротворяющим — белые лепестки на ощупь почти бархатные, и они же скрывают пучок сочных красных ягод в сердцевине. Но к этой красоте лучше не прикасаться, волнение в груди белокрыльник вызывает далеко не приятное. Что в нем примечательно, так это удивительное сочетание эффектов: яд из белокрыльника разгоняет и приводит в раздрай дыхание, сердцебиение, работу мышц, но он же и заставляет жертву цепенеть, отнимая возможность на спасение без посторонней помощи…» Инграм выбирался из сна медленно и лениво, но с ощущением приятного тепла. Он повернулся на бок, зарылся в одеяло, понимая, что больше на кровати никого не было, но от этого не возникло желания вскакивать, куда-то идти поскорее, где-то искать… Вместо этого Инграм прижался щекой к подушке Мирака и вновь прикрыл глаза. Поймал себя на том, что прислушивался к бою сердца, совсем немного ускоренному. Внизу мирно потрескивали горящие поленья, а в воздухе приятно пахло не горчащим дымом, а пряными травами — если Инграм не ошибался, это были полынь и шалфей. Совсем немного, вряд ли больше пары веточек, но все равно ощутимо. В остальном в доме царила тишина. Через какое-то время Инграм выбрался из постели, оделся и спустился в пустые комнаты. На столе кухни он нашел свежий каравай хлеба, даже слегка теплый на ощупь. Так, в одиночестве, в ароматном облаке теплого воздуха, Инграм позавтракал, не в силах все же иногда не прислушиваться к звукам за дверью, к хрусту снега, глухим голосам и отдаленным стукам. Ни единый звук не выдавал скорого прихода гостей или возвращения Мирака, так что Инграм с тихим вздохом взялся за посуду и стал готовить вчерашние ягоды. От их запахов и жара пламени, как будто расплавленных друг в друге, кухня стала ощущаться меньше, чем была на самом деле. На Инграма это совсем не давило: дом, где он проводил детство, принадлежал его тетке, он делил те малые комнаты со своими кузенами и умудрялся даже тогда находить мгновения уюта только для себя. Поэтому небольшие дома, почти тесные по ощущениям, ему нравились куда больше замков с высокими потолками. Единственным исключением, пожалуй, можно было назвать лишь Королевский дворец Виндхельма. Аромат, поплывший по комнатам, тоже напоминал очень далекие годы, хотя никакого чувства ностальгии в Инграме не пробуждал. Он вообще не сталкивался с этим ощущением, и с каждым прожитым месяцем и годом все больше убеждался, что лучше может быть только впереди, но никак не в прошлом. Особенно для него. Он потерял счет времени в очередной раз, когда подбирал травы и начинал готовить основу для отвара, как почти всегда случалось и во время работы. Инграм этим жил. Каждое движение рук было отточенным, целенаправленным, каждая травинка и ягода занимала свое место, и уже не так важно, будет ли готовое варево медленно разрушать чье-то тело изнутри или согревать кого-то после снежной бури. Он успел снять с огня и даже попробовать душистый от трав ягодный отвар, хлебнув из полной ложки, когда послышался стук в дверь, слишком похожий на тот, что звучал вчера вечером. Страха, как когда-то давно, уже не было. И неловкости тоже. За порогом, опираясь ладонью о дверной косяк, стоял Вермунд. Он слегка склонил голову к плечу и заговорил так, что его улыбку было невозможно не услышать: — Привет. — Здравствуй. Заходи, я не занят. — Варишь что-то? Пахнет вкусно. — Да, пустяки… Хочешь, налью горячительного? — Инграм усмехнулся. — Правда, совсем без хмеля. — Зима отказывается слабеть, ветер аж до костей берет, так что и не подумаю отказываться! Инграм мигом сходил в кухню и вернулся с большой кружкой ягодного отвара. Вермунд, успевший снять шлем, благодарно принял горячее питье — даже зажмурился, когда отпивал. — Лучше меда, честно, — он расплылся в улыбке. — А я хотел кое-что отдать. Подарить, то есть. Это тебе. Вермунд подал Инграму маленький сверток, едва не терявшийся в его крупной ладони. Подарком, бережно замотанным в грубые ткани, оказался амулет — длиной примерно в полторы фаланги, по форме — вроде вытянутого наконечника железной стрелы. Знакомая поверхность мягким бежевым выдавала драконью кость, по которой шла умелая резьба из типично нордских узоров и нескольких чуть грубо высеченных драконов. Твердый шнур гладко скользил в руках, а по обе стороны от амулета поблескивали гравированными краями несколько крупных бусин — чернение подчеркивало узоры по металлу. — Ты… сам делал? — Нет, Мирак отдал с утра, чтобы я нанес резьбу. Нравится? — Да. Очень. Амулет был совсем легким и не мешал: Инграм надел его на шею и по наитию провел кончиками пальцев по поверхности. В подушечки отдавало мягким теплом, и неясно, в материале ли было дело. — Это за вчерашнее. Видно, мы оба оставили тебя без подарка, — улыбнулся Вермунд. Инграм немного растерянно кивнул. — Я рад, что… — он замялся, — вчера все было гладко. — Я тоже. Думаю, мы нашли общий язык. Да и… он тебе важен. Я бы просто не полез с ним в драку. Тихий смех спрятался за закрытыми губами Инграма. А еще где-то в душевном тепле объявилась благодарность за то, что эти двое для него делали и продолжали делать. Что-то такое же легкое, как амулет на шее. — А, еще Мирак просил узнать, видел ли ты тетрадь на столе. — Какую? — Инграм огляделся. В кухне он ничего не видел, а на своем рабочем столе… не проверял до сего момента. Там впрямь лежала тетрадь, которую он не помнил и явно не использовал. — Кхм. Теперь видел. Спасибо. Вермунд ответил кивком и в один протяженный глоток допил отвар полностью, чтоб потом отдать кружку Инграму. Тот сходил отнести посуду, а вернувшись застал уже вместо прямого теплого взгляда привычные темные провалы в металле полумаски на шлеме. — Ладно, мне пора, — Вермунд отступил к порогу. — Спасибо, что согрел. Наверное, Инграму стоило чуть задержать его, возможно, поблагодарить еще, но он не стал. Проводил, помахав вслед, и вернулся в приятно тихий дом; в голове крутились мысли о тетради, которую он подхватил со стола и отправился к очагу. На краю обложки виднелось несколько пятен — темных, как от сухих чернил или угля. На первой странице ничего не было, но две следующие, разворотом, были заполнены текстом полностью — почерк был размашистый, но ровный, строки нигде не смещались. Первая же фраза заставила Инграма сесть и вчитаться напряженнее: «Прочти это полностью, Инграм. С первой до последней страницы. Тебе понадобится оружие и щит, и всем этим станет твой Голос. Он — единственное оружие, которое никто не отнимет. На этих страницах все, что я знаю и считаю для тебя нужным. Владению Словами я научу тебя сам…» Инграм не дочитал. Сорвался и под бешеный стук сердца поднялся в спальню, но вещи Мирака увидел на местах, как и его сумку. Тогда к чему это все? Вновь. Как и вчерашняя просьба — поручение… приказ? — Вермунду. Да, намечались серьезные проблемы, ощутимая тяжесть витала возле Мирака, но еще ничего не случилось, он сам упорно молчал. Тот дракон, Одавинг, был лишь очередным из многих, победить его не составило бы труда, верно?.. Инграм с тяжелым вздохом провел по лицу ладонью и спустился обратно. Им с Мираком нужно будет поговорить. Решив заняться работой сейчас, чтобы позже освободить время, Инграм быстро перепроверил вчерашнюю партию и устроил зелья и отвары в маленьком ящике. Его, укрытый тряпицами и замотанный, Инграм понес в порт Виндхельма. С заказчиком, хмурым мужиком из бывалых вояк, он там и встретился за пару дней до, когда они с Мираком только вернулись из Черного Предела. Сопровождали его, еще и охраняя его небольшую ладью, несколько молодчиков, одетых в доспехи с синими тканями, чьих лиц Инграм не помнил среди виндхельмской стражи. В этот день рядом с кораблем никто не дежурил: все воины трудились, как корабельная команда, отлаживали снасти. Один из них заметил Инграма и бросил, что позовет капитана. Сделка совершилась без проблем: зелья и отвары были свежими, доставлены в срок, сколько просили, и в руки Инграму перекочевал увесистый кошель с золотом. Распрощавшись, он отправился домой и с удивлением ощутил, что удовлетворение от сданного заказа было чуть больше обычного. Возможно, после возвращения в Скайрим он стал подспудно испытывать далеко не теплые чувства к воякам Империи. Дома по-прежнему никого не было. Инграм внутренне смирился и взялся за чтение злополучной тетради, понимая, что больше пока ни на что не годен. Он смутно вспоминал, как раньше смотрел на каменные стены Слов, не различая почти никаких смыслов, только улавливая очертания букв, словно высеченных драконьими когтями. Мирак записывал целые тексты на двух языках, явно переводя драконий для Инграма, подчеркивая те слова, которые вызывали внутри отклик и просили драконью душу, чтобы быть впитанными до дна. Их Мирак сопровождал отдельными подписями с произношением, и разум упорно подбрасывал Инграму воспоминания о том, как его голос складывался в эти звуки. Текстов было так много, что иногда нужно было делать перерывы, хотя бы отведя взгляд от страниц. Если Мирак все это знал на память, то было трудно представить, сколько еще в нем было знаний, которые нельзя облечь в слова или объяснить другому. Иной человек не мог бы вызвать интерес у даэдрического Принца Знаний — Мирак был воином, каких поискать, искусным магом, ученым, голодным до знаний, и драконорожденным, который пестовал свой Голос и ковал себя сам, чтобы превозмочь и драконьих жрецов, и их всесильных хозяев. Подчас Инграм об этом всем забывал, ведь видел Мирака вот так, на расстоянии вытянутой руки, за скромной вечерней трапезой, видел с чудовищными ранами — или в общей постели, где их едва разделяло одеяло. А еще Инграм за него волновался. Тогда и сейчас — солнце перевалило за полдень уже давно, а от Мирака не было никаких новостей. В какой-то момент ощущение времени исчезло совсем: Инграм все читал и читал, не в силах оторваться, и хотя от знаний остро ныли виски и трещала голова, его буквально утягивало в рубленые паутины драконьих слов вновь и вновь. Он не замечал, как переворачивал страницы, продолжал хватать очертания букв… На плечо опустилась теплая ладонь, и под звуки собственного имени Инграм вскинулся, словно испугавшись. Мирак стоял вплотную, внимательно и тяжело рассматривавший его. Руки, до того лежавшие на страницах тетради, оттолкнули ее подальше по столу. Дыхание срывалось сбивчиво. — Значит, в тебе тоже это есть… — мягкое касание по краю челюсти едва не заставило Инграма прикрыть глаза, как самая интимная ласка. — Иначе Мора бы не воззвал к тебе. Ни имени, ни воспоминаний о глазастом ублюдке со щупальцами касаться не хотелось совершенно, как давно перевернутой страницы в их жизни. — Где ты был? — Ходил на разведку по окрестностям. Мне нужно будет уйти завтра. Инграм поднялся, почти упираясь грудью в грудь Мирака, утопая в темном синем радужек, бархатном и вовсе не холодном. — Зачем это все? — шепнул он, зная, что его поймут. В тишине смешивались тихое потрескивание почти прогоревших дров и мягкие выдохи между драконорожденными, которые до сих пор молчали намного лучше, чем говорили. По шее спустились пальцы, ускользнув ниже, к центру груди, на амулет, лежавший поверх одежды. Инграм только опустил следом глаза, как ощутил уверенный толчок, вжавший его в край стола. — Доверься мне. Горячий шепот отпечатался на губах. Взгляды переплавлялись друг в друге, такие близкие, соприкасались тесно лбы, и Инграму казалось, что, как по старым поверьям, они с Мираком обменивались обрывками душ через дыхание. На краю поля зрения мелькнули рыжеватые знакомые потоки, затем сознания коснулись — точно так же ощущались мгновения, в которые Инграм получал знания от Седобородых. Мирак наступал увереннее, сам просматривал, что хотел, вливал нужное в пробелы, затем двигался дальше, как будто расставлял книги в библиотеке. Его энергия была густой и горячей, затапливающей изнутри. Инграм ощущал, как тело понемногу отказывалось подчиняться: слабели руки, уложенные на плечи Мирака, слабели ноги, переставая держать — объятие не давало упасть, как и жесткое ребро столешницы, — хотелось закрыть глаза. Словно новые знания вымывали прочь все силы, а, может, Мирак делал это специально, безотрывно глядевший в глаза. Инграм едва дышал, когда почувствовал, словно внутри не осталось пробелов и тихого свербения, звавшего драконью душу. — Тебе нужен сон. — Я помогу тебе собраться… — Не глупи. Руки Мирака направили к выходу, но ступить, не запнувшись, казалось невозможным. Инграм тяжело моргнул, окутываемый усталостью все больше, и через миг Мирак молча его подхватил, подняв к груди. — Прекрати. — Ты не дойдешь, — густой голос приятно громыхнул сквозь пелену на слухе. — Не помню, чтобы ты так ершился. — Не помню, чтобы ты меня усыплял, чтоб сбежать, — огрызнулся Инграм. — Твой разум принял за раз слишком много неизвестного, это не проходит без следа. Я справлюсь сам. У Инграма было желание спорить дальше, но не оставалось сил: на новом вдохе он просто потерял сознание, канув в черный теплый сон. Была секунда, когда руки зацепили гладкую шерсть покрывала, под головой оказалась немного плотная мягкость подушки, но после ускользнуло все. Усталость была беспокойной, давящей на разум, однако никак не проявлялась во снах. Инграм очнулся несколько часов спустя от движения постели рядом с собой. — Не вставай, — Мирак удержал, слегка надавив на плечо Инграма. — Я пойду сейчас. Вернусь через два или три дня. — Объясни мне хоть что-то, — голос шелестел, заставляя скривиться: надо было говорить громче. — Что случилось? Зачем эта учеба на бегу, зачем эти походы?.. — Ты не спрашивал раньше. — Потому что раньше не боялся за тебя. Фраза упала в тишине звонче монеты на металл. Мирак покачнул головой, словно не соглашался. — Это для твоей безопасности. Я не всегда рядом. — Так возьми меня с собой. — Не проси. Сейчас на твои вопросы я ответить не могу. — Не хочешь. — Не хочу, — ни лицо не изменилось, ни голос не дрогнул. — Спи. Я вернусь. Слабые пальцы проскользили, не ухватившись, по рукавам и легким наручам. Инграм тихо фыркнул, не подобрав слов. Больше засыпать он не хотел, потому лишь проводил взглядом Мирака, а затем какое-то время лежал в тишине, прикрыв глаза, пока не стукнула входная дверь. В голове слегка шумело, то и дело вспыхивали то звуки Слов, то их яркие очертания с привычной рыжиной энергии. Казалось, что внутри, где-то за душой, резонировало: сила и знание сливались и становились ощутимыми в теле. Как будто их можно было потрогать, сжавши в горсть прямо поверх солнечного сплетения. В ближайшее время повторять этот опыт не хотелось — это Инграм решил, кое-как спустившийся, чтобы на нетвердых ногах добраться до очага и хотя бы попить. Тетрадь, отодвинутую на край стола, он решил убрать подальше хотя бы до возвращения Мирака. Ближе к ночи, уже когда Инграм собирался спать, в дверь снова заколотил Вермунд, обеспокоенный и расстроенный: несколько стражников в патруле за стенами столкнулись с бандитами и были серьезно ранены. К придворному магу идти побоялись, опасаясь тяжелого характера старика, а для Инграма это было не впервой. Он собрался с мыслями, захватил то, что оставалось еще в закромах, и поспешил с Вермундом в казармы. Там он провел не меньше нескольких часов, после чего домой вернулся почти без магического резерва и с еще большей усталостью, пускай и не без легкого довольства после работы. Ему не требовалось одобрение или похвала, но всегда нравилось доказывать, что он в своем деле лучший. Дела не заставили себя ждать и на следующий день. Сольдис заглянула с благодарностями за вчерашнее и с просьбой сделать какое-нибудь снадобье для ее престарелого отца, которого совсем захватила простуда. Еще позже в дверь почти поскреблись, и на пороге Инграм с удивлением нашел управителя ярла. Йорлейф, всегда такой уверенный в деле, казался смущенным самой необходимостью о чем-то просить для себя, но его лицо говорило за него: углубившиеся линии морщин, темные пятна под глазами, легкая бледность, тусклый взгляд. Инграм пообещал сообразить что-то от усталости и сразу отдал один из бодрящих отваров — мелочь, не слишком сильная, но та, что поможет Йорлейфу хотя бы денек продержаться. Других заказов не подвернулось, но гонцы из Королевского дворца и обратно забегали часто, то передавая зелья и деньги тем, кому требовалось, то занося чужие вопросы и просьбы. Инграм тихо смеялся под нос: как быстро все стали болезными, едва поняв, что сейчас все внимание аптекаря и лекаря было сосредоточено на них. Более-менее освободившись, Инграм собрался навестить раненых в казармах. Возможно, старый Вунферт уже прознал обо всем и с ворчанием взялся за стражников сам, но проверить было не лишним. На улице сыпал легкий снежок, без ветра падавший пушинками, а по утоптанному насту поверх камней скользили малиновые отблески солнечных лучей. Инграм обогнул таверну посреди города сбоку, прошел к высоким каменным стенам, украшенным именами славных нордов прошлого, нырнул во двор перед дверями Королевского дворца. Уловил несколько кивков от тех, кто стоял на постах, но через пару шагов услышал отрывистое: — Берегись! Инграм не стал дожидаться уточнений или других указаний, метнулся в сторону — столкнулся почти нос к носу с одним из стражников, который прикрыл его щитом: древесина дрогнула от удара стрелы с той стороны. — Давай к дверям. Торопливо кивнув, Инграм стал отступать. Виндхельмские стражники, наоборот, подходили ближе, вступая в бой, и наконец выдалась возможность хотя бы краем глаза глянуть на нападавших. Они мелькали среди противников одетыми в черно-красное тенями и, хоть проигрывали страже в силе, явно выигрывали в ловкости. Ассасины. Очередные. Инграм услышал тихий звон под ногой — едва не наступил на чей-то метательный нож. Он подхватил оружие из снега, взвешивая в руке, но достаточно времени на подготовку ему просто не дали: один из убийц собрался со спины налететь на стражника. Хорошо обученным метанию Инграм не был, но постарался сделать это уверенно — и нож, со свистом прорезав воздух, вонзился в плечо ассасина. Он вскрикнул от боли и оступился, и еще через миг тот, на кого убийца пытался напасть, обернулся и мощным ударом щита отбросил его на обледенелые камни. Что-то в груди дрогнуло, показалось, что Инграм даже расслышал тонкий свист, и с языка сорвалось на драконьем тихое, почти зажатое: «Тиид». Все вокруг подернулось седой дымкой и замедлилось до непривычной разуму густоты. Лишь тогда Инграм перевел взгляд в сторону, замечая летящую в себя стрелу, до которой оставалось шага два или три. Из-за тягучего течения времени он и сам двигался хуже, но изо всех сил дернулся прочь: через несколько секунд время, сбросив сероватую пелену, развернулось в свой обычный ход, а стрела пролетела над плечом Инграма. Стрелок прожил немногим дольше, получив в голову боевым топором. Последние удары еще обрушивались, только Инграм больше не слышал. Расширенными от удивления глазами уставился в пустоту, пока осознавал, что без собственного ведома использовал знания, усвоенные буквально вчера — очертания букв драконьего языка загорались в памяти. Уже через минуту закипела работа: трупы обыскивали и оттаскивали прочь, раненых повели в казармы, и с ними отправился Инграм, получивший пару добрых слов по пути. Один из стражников даже восхищенно подивился, как это Инграм от стрелы ушел, на что из-за болевших от Крика связок тот лишь неловко пожал плечами. Удивительно, как его не услышали — и как он смог задушить Голос достаточно, чтобы так вышло. Вопрос добавился к череде других, и ответы на них Инграм собирался получить от Мирака, как только тот вернется в Виндхельм. А пока важнее было помочь раненым, отвлекая разум на что-то более полезное, и даже найденный у ассасинов контракт, который отдал позже Вермунд, Инграм лишь отправил в поясную сумку, вяло пообещав себе прочесть попозже.