Висельники

«…Есть средство и для тех, кто отказывается признавать исключительность моего искусства. Такие находятся редко, но появляются временами на пороге, как будто пытаясь доказать, что яды — наука слабых. Реже приходят те, кому нужно убить с первого раза и при помощи только одного снадобья. Рецепт для них один — вех убивает почти так же стремительно и верно, как клинок. Вырывает дыхание из груди, вкладывая взамен судороги по всему телу, частый бой сердца — и, как говорят, ясную горечь на языке…» Распаренный, Инграм дышал полной грудью: он только закончил мыться, сидел, обернувшись полотенцем, впитывая жар от очага и взвеси в воздухе, отдававшей запахом мыла с травами. Он скинул со лба несколько склонившихся острых прядок, позволил себе долгий выдох спокойствия. В тишине раздался звук открывающейся входной двери. Ноги мгновенно подняли со скамьи, и в проеме между кухней и большим залом Инграм едва не столкнулся с Мираком: того не было только два дня, но это не мешало скучать. От Мирака исходил зимний морозный дух, в тепле почти валил пар. Более плотная ткань новых доспехов и капюшона не промокала, хотя от влаги блестели кольца кольчуги мелкого плетения, снежинки на меховом воротнике быстро обращались прозрачными каплями — у Инграма по коже мерцали такие же, соскальзывавшие по груди, животу и сухощавым рукам. На лице Мирака читалось напряжение, пока они не столкнулись долгими взглядами. Это происходило… словно нарочно. Каждый раз, когда они пересекались и оказывались настолько тесно, что это выходило за рамки любых приличий, они были разными, как огонь и лед. Разными до того, что могли бы обжигаться друг о друга, и не важно, чьи руки были в этот раз холоднее или жарче. Инграм помнил это, но подступил ближе — Мирак молча привлек его вплотную и склонил голову, прохладным кончиком носа провел по шее вдоль синевы вены и слышимо вдохнул. Сдерживаться не было смысла. Заключив в получашу одной ладони лицо Мирака, проводя кончиками пальцев по бороздам старых шрамов, Инграм скользил глазами по тканям и, к счастью, нигде не видел крови. — Ты в порядке? — шепнул он. — Да. Касание шершавых губ после выдоха ощущалось эхом по коже на шее. — Если нужно помочь… — Я справлюсь сам. Инграм заглянул в глубину знакомых глаз и все еще негромко попросил, унявший беспокойное сердце: — Я хочу поговорить с тобой потом. Мирак выдержал слова, не моргнув, слегка нахмурился, но кивнул. Оставил короткий поцелуй на губах и отправился наверх, на ходу послышался лязг застежек — а Инграм вернулся к очагу, чтобы одеться. Было так странно ловить себя на сложившейся привычке, когда он мог бы даже не думать, но встречать Мирака, собирать на стол, греть воду, помогать уложить доспех и вычистить его… Они жили вместе, может, месяца полтора, но Инграм успел за это время прикипеть сердцем и впустить Мирака в свою жизнь и свой дом так, что не хотел больше отпускать. И терять не хотел. Спустя какое-то время, после обеда, они вдвоем были в большом зале: Мирак отдыхал в кресле, полистывал какую-то из книг с полки без заметного интереса, а Инграм прибирался на столе и сортировал ингредиенты. Он ждал долго и до поры не хотел начинать. Мог бы привычно промолчать и отступить. Переубеждали его воспоминания, о последних событиях и не только, и ему нужно было наконец-то все понять. — Сейчас ты ответишь на мои вопросы? — начал Инграм. Он еще не повернулся, но уже спиной чувствовал, как сгустился воздух и стала более давящей тишина. Мирак, словно ждавший, захлопнул книгу. — Спрашивай. — Что сейчас происходит? С тобой, со мной. Куда ты так часто уходишь, ничего не объяснив? — Ты продолжил читать мои записи? После моего ухода. — Нет. Было не до них. За мной явилось Темное братство, — Инграм подцепил со стола контракт и, обернувшись наконец, подал Мираку. — Велели убить «подстилку Довакина». Лицо Мирака, читавшего бумагу с подписью Астрид, о многом говорило. Инграм, конечно, весь текст видел: и то, что на него провели Черное таинство, и то, что «доброжелатель» уже все щедро оплатил. Единственным неизвестным оставалось имя заказчика… Добравшись взглядом до последних слов, Мирак шумно выдохнул носом, нахмурился, но лишь смял контракт в кулаке. — Тебя не ранили? — спросил он ровно. — Нет, стражники прикрыли. Только я не понимаю, в какой момент убийцы перестали охотиться на меня как на преступника из Сиродила и решили убить меня за то, что мы… Договорить не получилось: они никогда до конца не обрисовывали словами то, что было между ними. Книга опустилась с легким хлопком на стол. Мирак прикрыл глаза ладонью и какое-то время молчал. Казалось, что любые слова были бы сейчас лучше, чем тишина, но Инграм заставлял себя ждать, ведь ему были обещаны ответы и, как выяснилось, Мирак никогда и ничего не делал зря. — Я нашел того, кто отправлял ассасинов за тобой. Простая фраза ударила громом. Потянуло опереться жестче о край стола, чтобы не было чувства, будто комната пошатнулась. Инграм едва верил. — …Как? — Почти случайно. Пока я путешествовал один, на меня напали; слабаки захлебывались кровью, не успев закричать. У одного трупа был тяжелый кошель и записка с именем и указаниями. И с подписью. Все же Инграм на ослабших ногах подошел ближе и опустился в соседнее с Мираком кресло. Судьба не бывает так благосклонна. Не с ним. — Это оказался имперец. Приполз из Сиродила вместе с войсками, собирался сидеть у ног эльфов в тепле, но его, как и многих, отправили в полевой лагерь среди снегов. Там я его и нашел, — боковым зрением Инграм видел, что Мирак так же оставался неподвижным и говорил, глядя перед собой. — Боль его разговорила. Он знал того, кого ты отравил перед побегом из Сиродила, и решил, что не отступится, пока не добьется твоей смерти или не умрет сам. И сейчас он мертв. Мертв. Это звучало дико. Как желанная мечта и внутренний ужас, как все воспоминания, которые копились годами, пока у Инграма под ногами горела земля, а в затылок дышала смерть. Прикосновение Мирака к колену вывело из оцепенения, вернуло во взгляд осознанность. — Видимо, ублюдок успел перед нашей встречей провести Черное таинство и заключить контракт с Темным братством… Давно пора найти этих отбросов и выкорчевать их навсегда. — Ты же понимаешь, что… — о, Инграм хотел столько сказать, но язык выдал самое неподходящее, — что наживаешь все больше врагов с каждым днем? Еще и из-за меня. — Жить с затаившимся драконом за спиной будет только дурак… — он ведь уже говорил это?.. — Что ж, я убиваю драконов. Наконец-то Инграм посмотрел в лицо Мирака и поймал себя на какой-то неописуемой необходимости быть ближе. Дать ему понять, что это значило — его поступок, его слова. Что значил он. Инграм опустил ладони на руку Мирака, оплетая ее пальцами, сжимая с неясной нежностью и намеком на дрожь. Именно сейчас он не понимал, как выплеснуть это и не откусить себе язык в попытке не прозвучать слабо — это не их стезя, верно? Он выдохнул, вот теперь благодарный за тишину. — …Спасибо. Мирак слегка сжал пальцы, ответил на жест. В груди отозвалось так, словно за мгновение до этого Первый драконорожденный выдохнул Инграму в губы шепот, наполненный сущностью йол. Но было чувство, что это еще не все. — Говори, — Инграм не то предлагал, не то просил. Он знал, что получит ответ. Прикосновение Мирака стало совсем немного тверже — но в нем не было жесткости, напора и власти. Было то, что Инграм ощущал, но о чем не слышал. — Твой Голос… я вытащил из Партурнакса объяснения о том, что это такое. Он действительно «сломан». Я чувствую в тебе его силу, глубину, но ты никогда не сможешь развить его настолько. Твое тело не может полностью поддерживать драконью душу из-за истощения, от которого не оправиться со временем. Поэтому тебе даже не сравняться со мной. Инграм вспоминал. Ту’ум крент… голос, который не зазвучит в полную силу. Не сможет, потому что плоть слишком слаба и тонка. Возможно, жизнь отравила Инграма куда сильнее, чем могли бы все его яды. — То, что я не могу повысить Голос — тоже из-за этого? Кивок в ответ. — Тогда почему ты решил продолжать меня учить? — Чтобы ты мог защититься и спастись, когда появится нужда. Чтобы прекращал сминать собственную душу и укреплял плоть. — Это… может помочь? — Немного. Но это хотя бы что-то. То неравнодушие, что они разделили. — А о грядущем… — боги, Инграм ненавидел это слово, и все внутри застыло от тяжелого голоса Мирака. — В самом Скайриме Алдуина больше нет, иначе я бы его нашел. Когда в Драконьем пределе Одавинг откроет мне логово своего повелителя, я отправлюсь сразу же. Даже если место это будет лежать за границами провинции и пределами людских возможностей. Сердце замерло, сжавшись, как будто удара вовсе не случилось. Понять главное было слишком просто. Слишком сложно. Слишком больно. — Ты уйдешь. Они молчали какое-то время — да и можно ли было сказать что-то еще? Слабый шорох ветра на улице, какие-то далекие голоса, скрип дерева. Тишина в груди. Инграм легонько встряхнул головой в надежде, что это поможет очнуться, и с запинкой шепнул: — Когда мы отправимся в Вайтран? — Завтра утром. — Хорошо… — он заставил себя кивнуть и поднялся из кресла вновь. Голос подрагивал. — Я подготовлю зелья в дорогу. Видно, Мирак тоже его узнал достаточно за это время, чтобы не пытаться остановить, но позволить уйти и заняться делом. Даже слова не сказал. Хотелось не думать о самом главном, и работа это позволяла. Инграм нарочно вчитывался в рецепты зелий и отваров, проговаривал в голове почти все, что делал, каждый жест старался обернуть осмысленным и точным, просто чтобы не сосредоточиваться ни на чем ином. Не прислушиваться к тому, как наверху ходил Мирак, тоже собиравшийся. Не напоминать себе, что придется попросить кого-то приглядеть за домом — у него было не больше пары вариантов на самом деле. Он почти не ощущал вкуса еды за ужином, на комнаты после смотрел с какой-то внутренней прохладцей — не давала покоя мысль о завтрашнем уходе, не говоря уже о далеком будущем. Еще одна причина, по которой он не любил беготню, а ценил свой постоянный угол. Хотелось чувствовать принадлежность места, его безопасность, знать, что здесь всегда будет так, как ты привык и построил. А Инграм, кажется, привык, чтобы в его доме находился Мирак. Он не спорил бы с тем, что это эгоистично, не отрицал бы даже, что для Мирака это мелко — тот наверняка мечтал и планировал рано или поздно вернуться к чему-то вроде того храма на Солстхейме, к какому-то дворцу или крепости, к управлению другими, к делам достаточно масштабным, чтобы соответствовать Первому Драконорожденному… Это было нетрудно угадать. Только Инграм не мог утверждать, что в том будущем было место для него. Теперь, к тому же, под сомнение ставилось само это будущее. Если Мирак уйдет, то… впереди могло не быть ничего. Инграм долго не мог уснуть. Постель казалась чужой, под опущенными веками мелькали картины, вызывавшие тревогу, не дававшие приблизиться даже к дреме. Упрямо глядеть в потолок и молча надеяться на покой было глупо, но он делал это всегда, всю свою жизнь, приучившись, что помощи не будет — а тело просило о прикосновении, о тепле… Инграм взглянул в спину Мирака и не сумел себе отказать — придвинулся ближе, касаясь ладонями теплой кожи, обнял одной рукой, прижался лбом между лопаток. Язык немел от невысказанных слов, которых становилось все больше с каждым днем. Только вот сказать уже их казалось намного более трудной задачей, чем когда-то раньше выплеснуть недовольство, обиду и разочарование. Момент, когда сон наконец его поглотил, Инграм пропустил. Утро было слишком похоже на вечер, кроме одного ощутимого отличия — Инграм суетился больше. Или, скорее, пытался сделать все как можно быстрее, чтобы его не терзало. Так убегали из родного дома, когда тянуло оглянуться, но позволить себе этого было нельзя. Инграм решил не соваться в казармы. На выходе из Виндхельма, в сторожке стражников на древнем каменном мосту, он быстро переговорил с парой знакомых и попросил передать Вермунду, что они отправились из города. На вопрос о возвращении он не ответил, перевел быстро тему и постарался свернуть разговор поскорее. Напутствия и пожелания удачи, даже искренние, казались просто недостаточными, хотя сейчас Инграма бы ничто не убедило. Дорога от Виндхельма до Вайтрана в целом была нетрудной, особенно после того, как поредели толпы желающих свободно грабить прохожих — во многом из-за встреч разбойников с Довакином. Однако в ночь была метель, поэтому в окрестностях Виндхельма намело сугробы, и даже по широким дорогам для телег идти было тяжелее и дольше. Инграм не жаловался и уже почти перестал замерзать, когда стал одеваться лучше — не выходил в снега без плаща и выбирал одежду теплее, чем привык. Что-то полегче всегда можно было закинуть в сумку и сменить на привале. Между ними с Мираком все еще царило молчание. Они оба были напряжены, воздух казался тяжелым, редкие взгляды успокаивали слабо. Инграм шагал слегка позади, готовый отступить, если кто-то нападет, но это не понадобилось: их дорогу не пересекли даже случайные волки, хотя где-то в лесах по пути и слышался рев медведя или тролля. Драконов в небесах тоже видно не было, хотя Инграму почему-то казалось, что он чувствовал драконьи души — впрочем, могло быть так, что его сбивала сила Мирака и неизмеримое количество поглощенных им душ. Один короткий привал они сделали прямо у дороги, примерно на середине пути, только чтобы дать ногам отдохнуть и самим перевести дух. Инграму были чужды прогулки, праздная болтовня во время них, а сейчас, когда им предстояло дело, на беседы вовсе не тянуло. Глаза постоянно замирали на лице Мирака, не находя подсказок и следа обнадеживания: как будто Мирак и сам замкнулся, источая больше холода, чем уверенности, и глубоко погрузился в мысли. Когда они подходили к Вайтрану, на землю спустился туман: он вился по низинам и укрыл собой ручей неподалеку от пригородных ферм. Беспокойно тянуло приглядеться к небу, зная, что угроза обязательно придет оттуда. Через подвесной мост у городских ворот Инграм перешел, держась за поданную ладонь Мирака, чтобы не оступиться на скользких и блестящих влагой от тумана досках. Стражники приветствовали Довакина, тана владения, уважительно склоненными головами, какие-то укладывали сжатый кулак поверх сердца. К счастью, с момента возрождения драконов прошло столько времени, что никто бы уже не вспомнил и не догадался, что местные изначально Довакином называли не нынешнего героя, а его неприметного спутника. Лишнее подтверждение тому, что люди охотно верили в легенды и помнили их, а не реальных людей. Лишнее доказательство того, что хорошо Инграм умел только прятаться. Мирак дал знак следовать за ним и стал подниматься по ступеням почти сразу от ворот влево, к «Пьяному охотнику», предпочтя его самой известной городской таверне. Внутри было тепло, в очаге посередине зала плясал огонь, вкусно пахло недавно приготовленной дичью с пряностями. Один из хозяев, лесной эльф с присущими его народу мерцающими, как хризолиты, глазами, сдержанно поприветствовал Мирака и добавил, что комната его ждала. Легкая улыбка промелькнула на остром по-лисьи лице, когда на стойку опустился внушительный кошель с золотом. Вопрос про судьбу когда-то обитавшего в таверне торговца на лице Инграма проступил без всяких слов. — Назойливый жилец вернулся к себе на ферму, — вполголоса пояснил Мирак. Комната на верхнем этаже за резной дверью была прибрана, на кровати лежало несколько теплых шкур, в дальнем углу на тумбочке было приготовлено все для умывания. Узнавались требования, которые негласно царили в любом доме, где Мирак останавливался. — Отдыхай, — заговорил он, бросив на постель сумку. — Я поговорю с ярлом, наверняка он начнет отпираться и попросит отсрочку до завтра, чтобы не губить людей в тумане. — Я буду готов, как только скажешь. Инграм пока даже не представлял, как будет устроена борьба с драконом, почему именно в ярловом дворце. Да, когда-то давно в Драконьем пределе пленили крылатую тварь, но это было в древнейшей древности. Получится ли теперь заманить дракона вызовом для Мирака? В «Пьяном охотнике» было потише, чем в «Гарцующей кобыле», и не так многолюдно. Никакой назойливый бард не бренчал одну и ту же песню во славу чьей-то победы, не было постоянных криков разносчицам, трактирщик едва ли иногда перебрасывался с кем-то парой слов. Инграм через какое-то время спустился по лестнице в зал, у котелка сварил немного согревающего отвара, который привычно пил вместо чая. На себе он ловил любопытные взгляды некоторых посетителей и эльфа из-за стойки, но свою любознательность тот придержал при себе и дал незнакомому гостю сбежать обратно в комнату. Через пару часов, не меньше, раздался скрип открывшейся двери, пропустившей Мирака — он что-то кратко сказал эльфу и поднялся, зашел без стука. Судя по лицу, лучше дела не стали, он все еще был задумчив и хмур. Раньше по привычке Инграм бы оставил его размышлять в одиночестве, не стал бы нарываться или тревожить. Сейчас он осторожно подошел, мягко погладил по плечу, не убрав рук. — Позволь мне, — попросил он негромко, глазами указал на ремни доспеха и легкую кольчугу. — Прошу. Мирак удерживал взгляд несколько долгих мгновений и кивнул. Показалось, что на смену хмурости подкрадывался покой. Инграму нравилось это — такая близость, все еще на расстоянии руки, сквозь слои тканей, в дымке честности и заботы. Дыхание Мирака становилось менее шумным, взгляд смягчался. Он помогал и сам, не спрашивая, придерживал детали доспеха и верхней одежды, откладывал в сторону лишнее. Было в этих взаимных движениях что-то баюкающее, необходимое, чего не угадать умом. Правда с каждым мгновением Инграм понимал, все чище и яснее, что это может быть в последний раз. Уже завтра могло закончиться все. Ему пережало горло на вдохе, стоило посмотреть в синие, как темное море, глаза, по которым скучал, как только переставал видеть. Несколько минут в комнате было тихо. Инграм нутром чувствовал, как оглушительно и сильно стучало сердце за ребрами, рождая внутри дрожь. Они ведь уже расставались единожды… но тогда не было страха, что будущее не настанет. — Мирак… — еле слышным шепотом позвал Инграм. Уловил ответный взгляд. Шаг навстречу. Слова закончились и в миг перестали быть нужными. В тесном и теплом объятии хотелось исчезнуть, чтобы только не видеть будущего, чтобы остаться здесь и сейчас. Инграм касанием очертил лицо Мирака, контур скулы, линию вниз, к подбородку, словно просил наклониться следом — и первым, потянувшись, поцеловал его. Что угодно, только бы время замерло. Мирак прижал его крепче, удерживал теплом ладоней у собственной груди, почти заставлял выгибаться навстречу. Инграм, прекращая терпеть и отступать, скользнул пальцами на затылок Мирака, притянул к себе, чтобы без боязни делать поцелуй глубже. Слышал, чувствовал, как вздохи сбивались и срывались, как влажные губы встречали губы, так крепко и горько-сладко. Свободная ладонь, мягко упершаяся в грудь Мирака, надавила вполсилы, подтолкнула ненавязчиво — и тот поддался, сделав шаг назад, спиной к постели. Они знали друг друга достаточно, чтобы продолжать и подхватывать жесты, жаждущие руки нетерпеливо стаскивали одежду, тут же притягивали друг к другу, чтобы ни мгновения близости не потерять. Инграм ощущал с каждым шагом вперед, что ему было позволено вести, и наконец этим не пренебрегал. Чувства возвращались вспышками: разорванный поцелуй и рваный выдох, скрип ткани и завязок под пальцами, прохлада воздуха и тепло тела за секунду до падения на гладкие шкуры, обнаженная кожа к коже, до самых кончиков пальцев. Краткая жаркая борьба с отчаянием в каждом прикосновении закончилась, когда Инграм оседлал бедра Мирака и замедлил поцелуй, словно пытался успокоить ревущее зарево. Он никогда не мог ничего изменить, но сейчас ему дозволялось. Дозволялось смотреть сверху вниз, пока дрожавшие руки подготавливали себя, а по комнате плыл мягкий аромат вересковой мази. Дозволялось останавливать пальцы Мирака за дюйм до самого сокровенного. Дозволялось двигаться медленно и тягуче, как никогда раньше, растягивая время в плавном танце светлокожих до бледности тел. Дозволялось отдавать в горячие губы не только воздух, но и сладкие, едва приглушенные стоны, и мягкий шепот, превращенный в единственное имя, имеющее значение. Инграм прижимался к груди Мирака, ощущая поддержку его крепких пальцев с чуть шершавыми подушечками, его хранящую хватку на бедрах — и чувственно выстанывая в его рот между поцелуями просьбу не останавливаться. Он забывал, как заставлять легкие работать, почти задыхался, но каждый раз под торопливый стук уставшего сердца, еще испуганный, болезненный, Мирак возвращал его в собственное объятие. В самое безопасное место, где Инграму когда-либо приходилось бывать. После сметающей разрядки объятие не разорвалось, а перетекло в новое. Лицом к лицу, грудью к груди, бедром к бедру. Мирак привычно не тратил слов в постели, лишь его ладонь блуждала по боку и спине Инграма, который устроил голову на сгибе локтя любовника и малодушно пытался напитаться желанным чувством за эти минуты спокойствия. Кончики пальцев, очертившие контур очередного шрама, одного из множества штрихов в рисунке жизни Первого Драконорожденного, замерли над сердцем. Сердцем, громкий и торопливый стук которого отдавал в ладонь, пока его хозяин не выказывал ни следа слабости, а между его бровей вновь залегла морщинка. Инграм не хотел сейчас этого позволять. Не хотел, чтобы хоть само бытие, само время, пространство, что угодно омрачило то, что было между ними. — Не думай о завтрашнем дне, — Инграм сглотнул бесшумно и облизнул губы. — Поцелуй меня. Последние два слова можно было принять за морок, настолько они были тихими, однако Мирак услышал. Это было видно по глазам, ощущалось в легком облачке воздуха… Инграм не пожалел о собственной смелости, когда Мирак подался вперед и снова накрыл его губы своими, придерживая за пояс, и постепенно уложил спиной на покрывало. Руки вплелись в его волосы, тело прижалось к его телу, продолжая просьбу в касаниях. Не раскрывая глаз, Инграм услышал под ухом хриплое: «Дии сил», от которого по хребту заскользили крупные мурашки, и их путь повторила теплая ладонь, не давшая спросить о значении драконьих слов. Только сказаны они были так, что Инграм ни мгновения не помедлил перед тем, как отдаться в руки Мирака с желанием не отпускать его до самого рассвета.